Осознание того, чем стал для Русской Церкви XX век, к сожалению, остается пока еще весьма неглубоким как среди верующих православных христиан, так и среди историков-профессионалов. Буря, которая обрушилась на Православие после октябрьской революции, вызревала не один год. И эпоха нового мученичества за Христа открывается не 1918-м годом, к концу которого число исповедников веры определялось уже сотнями, и даже не 1917-м, когда были приняты первые откровенно антицерковные меры сначала Временным, а потом и большевистским правительством. В Саратове, как представляется, первым мучеником за веру стал инспектор Духовной семинарии Алексей Иванович Целебровский, убитый еще в 1911 году.
Осенью 2005 года будет отмечаться 175-летие со дня открытия Саратовской Духовной семинарии. Не стоило, посчитает кто-то, в канун юбилейных торжеств вспоминать "черную" страницу ее истории. Однако "черной" она кажется только на первый взгляд...
"После всенощной 12 марта в Духовной семинарии уволенный семинарист Князевский ударом финского ножа убил инспектора семинарии Целебровского",- сообщили в середине марта 1911 года почти все газеты Российской Империи.
Для многих злодеяние, случившееся в Саратове, стало тогда неожиданностью. Но, как и у всякого чрезвычайного происшествия, у этого убийства была своя предыстория. В 1904 году Святейший Синод направил в Саратов ревизора - статского советника Михаила Савваитского. Он должен был тщательно проверить все духовные учебные заведения епархии. Накануне ревизии, 26 сентября 1904 года, в семинарской домовой церкви в день ее престольного праздника произошло весьма показательное событие: воспитанники в присутствии Правящего Архиерея - епископа Гермогена - отказались провозглашать многолетия, промолчав. Зачинщики были наказаны, достигнув, однако, желаемого эффекта - шумихи, слухов, "резонанса"...
Уже в присутствии ревизора Савваитского в ноябре 1904 года часть воспитанников устроила в семинарии волнения с обычным для того времени составлением петиций и выдвижением требований. Волнения эти явились реакцией на строгие меры, предпринимаемые по отношению к бунтовщикам, пьяницам и лентяям (которых среди воспитанников семинарии было тогда достаточно) новым инспектором, до того в течение десяти лет служившим преподавателем философии,- Алексеем Ивановичем Целебровским. Уроженец Владимирской земли, выпускник Московской Духовной Академии, он был одним из самых талантливых и знающих наставников семинарии. События 1904 года, по выражению одного из преподавателей, Н.М. Зубарева, стали "боевым крещением" для нового инспектора. "Бунт" быстро усмирили. Воспитанников разделили на категории: те, кого причислили к первой, увольнялись из учебного заведения без права восстановления.
Строгий ревизор так написал о Целебровском и о значении мер, принимаемых им в семинарии: "С назначением... инспектора Целебровского в семинарии наступила заметная перемена воспитательного режима: массовым выходам учеников из церкви постепенно... положен был конец; отлучки учеников в город были подчинены более строгому контролю; было обращено строгое внимание на чтение учениками недозволенных книг. Но такая перемена оказалась тяжела для привыкших к вольностям учеников, и особенно для отличавшихся из среды их либеральным образом мыслей; для последних особенно был неприятен инспектор Целебровский, как человек церковного направления (выделено мною.- А.М.), и потому самое назначение его на должность инспектора было встречено ими крайне враждебно". И если предыдущий инспектор С.А. Торопов, по мнению того же ревизора, смотрел на нарушения и бесчинства в семинарских стенах сквозь пальцы, то новый руководитель попытался навести должный порядок. В течение следующих пяти лет Целебровскому это хотя бы в какой-то мере удавалось. Он боролся с пьянством, курением, прогулами, повсеместной небрежностью, связями воспитанников с нелегальными организациями.
Но вот вновь сильнее обычного забурлила семинария. Семинаристы сколотили подпольную группу, издававшую нелегальный журнал "Пробуждение", в котором печатали статьи откровенно атеистического содержания, а многие из них состояли на постоянном учете у местных жандармов.
При этом, разумеется, поборники семинарской вольницы ненавидели Целебровского. Им не нравились его замечания о неблагоговейном поведении в храме, не нравилось, что он подолгу принимал экзамены, желая узнать подлинный уровень знаний учащихся. Эти семинаристы "его доброе имя поносили, давали ему оскорбительные прозвища и писали их на внутренних стенах зал, коридоров и уборных".
В начале февраля 1911 года целый ряд воспитанников по докладу Целебровского был уволен за участие в волнениях и пьянство. Среди них был издатель журнала Петр Лебедев, которого в начале обучения Целебровский по своей природной доброте материально поддерживал. Значился в числе отчисленных и "сын священника Иван Владимиров Князевский", отец которого был запрещен в служении за алкоголизм, страдал "буйным помешательством" и скончался за три года до этого в Саратовской земской психиатрической больнице.
Как показывал позднее на допросах задержанный Князевский, после увольнения он отправился в Аткарск к матери, а 28 февраля вернулся в Саратов, где хотел забрать из семинарии документы и поступить куда-нибудь на службу. Князевский ненавидел своего бывшего наставника, считая его главным виновником своего изгнания из учебного заведения, но именно к Целебровскому он пришел 2 марта. Состоялась беседа, в ходе которой бывший воспитанник был предупрежден, что с документами, которые ему выдадут, он вряд ли поступит на службу. Целебровский подчеркнул, что "в случае обращения к нему с запросом, он даст о Князевском неблагоприятный отзыв".
На Князевского ответ инспектора подействовал угнетающим образом. Он считал, что находится в безвыходном положении: средств к существованию нет, а поступить на службу невозможно. Он начал пить, проводя все свое время в саратовских кабаках, а ночью заваливался пьяным в квартиру, на которой проживал его товарищ, также уволенный из семинарии Александр Орлов.
В один из мартовских дней приятели гуляли по городу. Неожиданно Князевский сказал другу: "Хорошо бы достать револьвер", а потом несколько раз пробормотал: "Хорошо бы с этим покончить". 12 марта друзья выпивали на квартире у Орлова вместе с его квартирной хозяйкой. Князевский был задумчив и несловоохотлив. Орлов попросил его написать что-нибудь на память. Он достал лист бумаги и написал: "Дорогой друг и лучший товарищ Саша. Вот уже несколько минут осталось мне быть с тобою. Куда бы ни угнали, чтобы ни сделали со мной, только одна смерть заставит забыть тебя. Ну, да ведь дальше смерти не будет ничего (выделено мною.- А.М.). Будь счастлив, ищи его (счастье.- А.М.), если сможешь найти в настоящей жизни, при настоящем положении. Желаю тебе всего наилучшего. Искренне любящий тебя твой товарищ Иван. Мое решение непременно". Письмо, которое Орлов тут же спрятал в карман, суждено было прочитать не ему, а следователям. Оставалось несколько часов...
Хозяйка по какой-то необходимости вышла из комнаты. "Князевский вдруг достал из-за пазухи новый финский нож и, показав его Орлову, сказал: "Вот он, достал", а потом еще прошептал: "Сегодня всенощная"".
И вот уже "товарищи" идут по Малой Сергиевской улице Саратова (ныне улица Мичурина) по направлению к зданию семинарии. Вдруг уже совершенно пьяный Князевский остановил Орлова, обнял его и на удивление быстро зашагал. Орлов лишь успел крикнуть вслед: "Ванька, оставь".
Всенощная в семинарском храме завершилась. Сначала из церкви выходила посторонняя публика, потом воспитанники. Неожиданно перед стоящим у выхода инспектором мелькнул Князевский, всего несколько минут назад зашедший в храм. Целебровский взглянул на него и улыбнулся. Это стало для Князевского последней каплей. Бросившись на Целебровского, он вонзил ему в живот свой финский нож. Раненый инспектор инстинктивно устремился по лестнице в сторону классных комнат. Убийца догнал его и ударил ножом в спину. Подбежавшие семинаристы перенесли Целебровского на его квартиру, находившуюся в том же здании, где он скончался через 15 минут, не приходя в сознание.
Преступника никто и не подумал остановить. Он сам "заявил ближайшему постовому городовому, что убил инспектора семинарии, после чего был задержан городовым и отправлен в полицейскую часть". Ректор семинарии, архимандрит Василий (Бирюков) лично поспешил в кафедральный собор, сообщил о случившемся епископу Гермогену, совершавшему всенощную. Через несколько дней в этом соборе состоялось отпевание раба Божия Алексия...
Князевского приговорили к восьми годам каторги. Но срок до конца убийца не отбыл: в стране изменилась политическая ситуация. В воспоминаниях саратовца И.Я. Славина "Минувшее - пережитое" содержатся интереснейшие сведения о том, что при большевиках вернувшийся с каторги Князевский занял видный партийный пост...
Алексей Иванович Целебровский погиб не случайно. Он исполнял долг, который должен был исполнять по службе своей, а это и было его служением Церкви. Ежедневный контроль за дисциплиной, рутинная работа по написанию регулярных отчетов - вот его крест, который он с терпением нес. Мученическая смерть стала венцом праведного жития. Автор некролога, опубликованного в 1911 году в епархиальном журнале, Н.М. Зубарев, близко знавший Целебровского, описал основные этапы этого пути исповедника веры. После окончания Академии Алексей Иванович помышлял об иноческой жизни и долгие годы готовил себя к монашеству. Однако, уже будучи инспектором, он встретил в Саратове скромную девицу, диаконскую дочь, которую полюбил всем сердцем. Лично к епископу Гермогену отправился Целебровский за разрешением жениться. Владыка знал о стремлении инспектора к иночеству, но с радостью благословил его на брак. Вскоре у Алексея Ивановича родилась дочь. Он уже думал о принятии священного сана...
Семинаристы-революционеры регулярно посылали ненавистному "Целебре", как они его пренебрежительно называли, анонимки, в которых оскорбляли его и даже угрожали физической расправой. В феврале 1911 года, во время семинарских "сходок", к нему домой явились служащие из похоронного бюро - для того, чтобы "узнать размер гробика для ребенка", а из магазина принесли три ведра фруктовых вод для "омовения тела". Их вызвали по телефону семинаристы, решившие сломить ненавистного инспектора, сыграв на святом чувстве горячей отеческой любви к малютке-дочери. Это подействовало и на самого Целебровского, но в особенности - на его жену, которая умоляла супруга оставить ставшую столь опасной службу. Тот обещал сделать это весной, отметив, однако, что должен закончить учебный год. Увы...
Итак, уже в 1911 году Саратов обрел своего первого страдальца за веру в XX веке. Думается, что предстоит еще подробнее изучить материалы о его жизни и кончине, чтобы и Церковь могла удостоверить подвиг мученика Алексия, прославив его в лике святых. По крайней мере, основания для такого рассмотрения в изученных нами материалах имеются.
Александр Мраморнов, ученый секретарь Саратовского епархиального церковно-исторического общества
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/63.html
Осенью 2005 года будет отмечаться 175-летие со дня открытия Саратовской Духовной семинарии. Не стоило, посчитает кто-то, в канун юбилейных торжеств вспоминать "черную" страницу ее истории. Однако "черной" она кажется только на первый взгляд...
"После всенощной 12 марта в Духовной семинарии уволенный семинарист Князевский ударом финского ножа убил инспектора семинарии Целебровского",- сообщили в середине марта 1911 года почти все газеты Российской Империи.
Для многих злодеяние, случившееся в Саратове, стало тогда неожиданностью. Но, как и у всякого чрезвычайного происшествия, у этого убийства была своя предыстория. В 1904 году Святейший Синод направил в Саратов ревизора - статского советника Михаила Савваитского. Он должен был тщательно проверить все духовные учебные заведения епархии. Накануне ревизии, 26 сентября 1904 года, в семинарской домовой церкви в день ее престольного праздника произошло весьма показательное событие: воспитанники в присутствии Правящего Архиерея - епископа Гермогена - отказались провозглашать многолетия, промолчав. Зачинщики были наказаны, достигнув, однако, желаемого эффекта - шумихи, слухов, "резонанса"...
Уже в присутствии ревизора Савваитского в ноябре 1904 года часть воспитанников устроила в семинарии волнения с обычным для того времени составлением петиций и выдвижением требований. Волнения эти явились реакцией на строгие меры, предпринимаемые по отношению к бунтовщикам, пьяницам и лентяям (которых среди воспитанников семинарии было тогда достаточно) новым инспектором, до того в течение десяти лет служившим преподавателем философии,- Алексеем Ивановичем Целебровским. Уроженец Владимирской земли, выпускник Московской Духовной Академии, он был одним из самых талантливых и знающих наставников семинарии. События 1904 года, по выражению одного из преподавателей, Н.М. Зубарева, стали "боевым крещением" для нового инспектора. "Бунт" быстро усмирили. Воспитанников разделили на категории: те, кого причислили к первой, увольнялись из учебного заведения без права восстановления.
Строгий ревизор так написал о Целебровском и о значении мер, принимаемых им в семинарии: "С назначением... инспектора Целебровского в семинарии наступила заметная перемена воспитательного режима: массовым выходам учеников из церкви постепенно... положен был конец; отлучки учеников в город были подчинены более строгому контролю; было обращено строгое внимание на чтение учениками недозволенных книг. Но такая перемена оказалась тяжела для привыкших к вольностям учеников, и особенно для отличавшихся из среды их либеральным образом мыслей; для последних особенно был неприятен инспектор Целебровский, как человек церковного направления (выделено мною.- А.М.), и потому самое назначение его на должность инспектора было встречено ими крайне враждебно". И если предыдущий инспектор С.А. Торопов, по мнению того же ревизора, смотрел на нарушения и бесчинства в семинарских стенах сквозь пальцы, то новый руководитель попытался навести должный порядок. В течение следующих пяти лет Целебровскому это хотя бы в какой-то мере удавалось. Он боролся с пьянством, курением, прогулами, повсеместной небрежностью, связями воспитанников с нелегальными организациями.
Но вот вновь сильнее обычного забурлила семинария. Семинаристы сколотили подпольную группу, издававшую нелегальный журнал "Пробуждение", в котором печатали статьи откровенно атеистического содержания, а многие из них состояли на постоянном учете у местных жандармов.
При этом, разумеется, поборники семинарской вольницы ненавидели Целебровского. Им не нравились его замечания о неблагоговейном поведении в храме, не нравилось, что он подолгу принимал экзамены, желая узнать подлинный уровень знаний учащихся. Эти семинаристы "его доброе имя поносили, давали ему оскорбительные прозвища и писали их на внутренних стенах зал, коридоров и уборных".
В начале февраля 1911 года целый ряд воспитанников по докладу Целебровского был уволен за участие в волнениях и пьянство. Среди них был издатель журнала Петр Лебедев, которого в начале обучения Целебровский по своей природной доброте материально поддерживал. Значился в числе отчисленных и "сын священника Иван Владимиров Князевский", отец которого был запрещен в служении за алкоголизм, страдал "буйным помешательством" и скончался за три года до этого в Саратовской земской психиатрической больнице.
Как показывал позднее на допросах задержанный Князевский, после увольнения он отправился в Аткарск к матери, а 28 февраля вернулся в Саратов, где хотел забрать из семинарии документы и поступить куда-нибудь на службу. Князевский ненавидел своего бывшего наставника, считая его главным виновником своего изгнания из учебного заведения, но именно к Целебровскому он пришел 2 марта. Состоялась беседа, в ходе которой бывший воспитанник был предупрежден, что с документами, которые ему выдадут, он вряд ли поступит на службу. Целебровский подчеркнул, что "в случае обращения к нему с запросом, он даст о Князевском неблагоприятный отзыв".
На Князевского ответ инспектора подействовал угнетающим образом. Он считал, что находится в безвыходном положении: средств к существованию нет, а поступить на службу невозможно. Он начал пить, проводя все свое время в саратовских кабаках, а ночью заваливался пьяным в квартиру, на которой проживал его товарищ, также уволенный из семинарии Александр Орлов.
В один из мартовских дней приятели гуляли по городу. Неожиданно Князевский сказал другу: "Хорошо бы достать револьвер", а потом несколько раз пробормотал: "Хорошо бы с этим покончить". 12 марта друзья выпивали на квартире у Орлова вместе с его квартирной хозяйкой. Князевский был задумчив и несловоохотлив. Орлов попросил его написать что-нибудь на память. Он достал лист бумаги и написал: "Дорогой друг и лучший товарищ Саша. Вот уже несколько минут осталось мне быть с тобою. Куда бы ни угнали, чтобы ни сделали со мной, только одна смерть заставит забыть тебя. Ну, да ведь дальше смерти не будет ничего (выделено мною.- А.М.). Будь счастлив, ищи его (счастье.- А.М.), если сможешь найти в настоящей жизни, при настоящем положении. Желаю тебе всего наилучшего. Искренне любящий тебя твой товарищ Иван. Мое решение непременно". Письмо, которое Орлов тут же спрятал в карман, суждено было прочитать не ему, а следователям. Оставалось несколько часов...
Хозяйка по какой-то необходимости вышла из комнаты. "Князевский вдруг достал из-за пазухи новый финский нож и, показав его Орлову, сказал: "Вот он, достал", а потом еще прошептал: "Сегодня всенощная"".
И вот уже "товарищи" идут по Малой Сергиевской улице Саратова (ныне улица Мичурина) по направлению к зданию семинарии. Вдруг уже совершенно пьяный Князевский остановил Орлова, обнял его и на удивление быстро зашагал. Орлов лишь успел крикнуть вслед: "Ванька, оставь".
Всенощная в семинарском храме завершилась. Сначала из церкви выходила посторонняя публика, потом воспитанники. Неожиданно перед стоящим у выхода инспектором мелькнул Князевский, всего несколько минут назад зашедший в храм. Целебровский взглянул на него и улыбнулся. Это стало для Князевского последней каплей. Бросившись на Целебровского, он вонзил ему в живот свой финский нож. Раненый инспектор инстинктивно устремился по лестнице в сторону классных комнат. Убийца догнал его и ударил ножом в спину. Подбежавшие семинаристы перенесли Целебровского на его квартиру, находившуюся в том же здании, где он скончался через 15 минут, не приходя в сознание.
Преступника никто и не подумал остановить. Он сам "заявил ближайшему постовому городовому, что убил инспектора семинарии, после чего был задержан городовым и отправлен в полицейскую часть". Ректор семинарии, архимандрит Василий (Бирюков) лично поспешил в кафедральный собор, сообщил о случившемся епископу Гермогену, совершавшему всенощную. Через несколько дней в этом соборе состоялось отпевание раба Божия Алексия...
Князевского приговорили к восьми годам каторги. Но срок до конца убийца не отбыл: в стране изменилась политическая ситуация. В воспоминаниях саратовца И.Я. Славина "Минувшее - пережитое" содержатся интереснейшие сведения о том, что при большевиках вернувшийся с каторги Князевский занял видный партийный пост...
Алексей Иванович Целебровский погиб не случайно. Он исполнял долг, который должен был исполнять по службе своей, а это и было его служением Церкви. Ежедневный контроль за дисциплиной, рутинная работа по написанию регулярных отчетов - вот его крест, который он с терпением нес. Мученическая смерть стала венцом праведного жития. Автор некролога, опубликованного в 1911 году в епархиальном журнале, Н.М. Зубарев, близко знавший Целебровского, описал основные этапы этого пути исповедника веры. После окончания Академии Алексей Иванович помышлял об иноческой жизни и долгие годы готовил себя к монашеству. Однако, уже будучи инспектором, он встретил в Саратове скромную девицу, диаконскую дочь, которую полюбил всем сердцем. Лично к епископу Гермогену отправился Целебровский за разрешением жениться. Владыка знал о стремлении инспектора к иночеству, но с радостью благословил его на брак. Вскоре у Алексея Ивановича родилась дочь. Он уже думал о принятии священного сана...
Семинаристы-революционеры регулярно посылали ненавистному "Целебре", как они его пренебрежительно называли, анонимки, в которых оскорбляли его и даже угрожали физической расправой. В феврале 1911 года, во время семинарских "сходок", к нему домой явились служащие из похоронного бюро - для того, чтобы "узнать размер гробика для ребенка", а из магазина принесли три ведра фруктовых вод для "омовения тела". Их вызвали по телефону семинаристы, решившие сломить ненавистного инспектора, сыграв на святом чувстве горячей отеческой любви к малютке-дочери. Это подействовало и на самого Целебровского, но в особенности - на его жену, которая умоляла супруга оставить ставшую столь опасной службу. Тот обещал сделать это весной, отметив, однако, что должен закончить учебный год. Увы...
Итак, уже в 1911 году Саратов обрел своего первого страдальца за веру в XX веке. Думается, что предстоит еще подробнее изучить материалы о его жизни и кончине, чтобы и Церковь могла удостоверить подвиг мученика Алексия, прославив его в лике святых. По крайней мере, основания для такого рассмотрения в изученных нами материалах имеются.
Александр Мраморнов, ученый секретарь Саратовского епархиального церковно-исторического общества
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/63.html
