Как известно, в Советском Союзе любой учащийся высшего учебного заведения был обязан прослушать курс марксистко-ленинской философии. Насколько этот процесс был необходимым и вообще осмысленным - это вопрос дискуссионный, но большинство населения, разумеется, воспринимало эту идеологическую повинность без особого энтузиазма. Официальная советская философия отличалась, во-первых, догматической верой в непогрешимость основных положений своих идейных основателей, а во-вторых, и это, скорее всего, было главной проблемой, довольно низким уровнем компетенции преподавательского состава в целом. В исторической перспективе становится ясно, что лишь отдельным представителям советской философской школы удавалось подняться до достаточно высокого уровня, оставаясь в рамках официальной философии. Более того, на какое-то время определенная часть советской философии попала в сферу изучения западных мыслителей. Однако в большинстве случаев советские преподаватели философии, кажется, сами с трудом понимали те формулы и определения, которые диктовали своим студентам. В 1991 году Союз рухнул, а вместе с ним у разбитого корыта осталась и советская философия. Все шло к тому, что марксизм-ленинизм должен был отправиться на свалку истории, но он выжил. Философия советского типа продолжает преподаваться в сотнях российских вузов.
Причин для этого было немало. Главной из них, конечно, была социальная. Огромное количество преподавателей философии, которые еще недавно обладали весьма высоким статусом в обществе, могли оказаться безработными без какой-либо специальности. Лишь относительно небольшая часть из них могла рассчитывать на трудоустройство на Западе или на переквалификацию. Крах идеологии больнее всего ударил именно по рядовым труженикам идеологического фронта, которые в одночасье были поставлены перед фактом своей исключенности из новой ситуации. Блестящая академическая карьера и льготы (говорят, что Сталин установил особую систему оплаты именно для вузовских преподавателей философии: их стандартная академическая нагрузка была в два раза меньше, чем у остальных, при сохранении той же оплаты) остались в прошлом. Но академическая философская структура неожиданно оказалась чрезвычайно прочной и даже способной на некоторую мимикрию: например, специалисты по современному марксизму в странах Латинской Америки (фактически, специалисты по пропаганде) стали историками философии, вездесущие научные коммунисты превратились в политологов, диалектический материализм стал называться метафизикой и т.п. Здесь сложилась парадоксальная ситуация: новая власть не стремилась и, по всей видимости, не могла создать никакую новую идеологию, которая могла бы претендовать на статус научной дисциплины, и сквозь пальцы смотрела на существование в стенах учебных заведений старой системы идеологического воспитания. Преподавание философии в этих условиях окончательно превращалось в формальность: учителя обычно мало верили в то, о чем говорили, студенты часто презирали их, а зачеты и экзамены ставились часто "на коммерческой основе", и только для отвода глаз сдавались рефераты, к которым в большинстве случаев не был приложено никакого труда.
В то же время на нескольких центральных философских факультетах страны наметилось некоторое движение. Старая гвардия постепенно сдавала здесь свои позиции и на передний план выдвигалась предприимчивые комсомольские вожди, сосредоточившие административную и финансовую власть в своих руках. Советская философия запрещалась в явном виде (например, в учебных программах 90-ых годов фактически отсутствовала фигура Маркса), но зато бурно расцветала в контексте штампов, стереотипов и кругозора преподавателей. Здесь же в моду вошел так называемый постмодернизм, система воззрений которого отрицает какую бы то ни было систему воззрений: как русскую православную, так и советскую коммунистическую. С точки зрения постмодернизма любая претензия на социальную или духовную истину есть следствие фундаментального изъяна европейской христианской мысли, связанного с центрацией на слове или едином бытии. Некоторые исследователи отмечают, что постмодернизм фактически открыл путь политико-экономической практике неолиберализма: в эпоху уничтожения "больших истин" любая стратегия борьбы с последним оказывается бессмысленной.
Весь этот вялотекущий процесс разложения академической советской философии не устраивал многих. Например, академик Лихачев предлагал заменить философию в вузах на довольно абстрактную культурологию. Подобные предложения возникали неоднократно, но все они сталкивались с тремя основными проблемами. Прежде всего, это полная неспособность сформулировать какую-либо положительную идею подобной дисциплины, ее цели и задачи помимо общих фраз вроде "ознакомления с мировой культурой". Кроме того, здесь возникает неразрешимая проблема кадров. Кто должен готовить преподавателей-культурологов и откуда брать соответствующие ресурсы в нынешних условиях? Наконец, главная трудность для любых попыток реформ - это мощное философское лобби на различных уровнях вплоть до РАН.
В 2003 году тогдашний министр образования Филиппов заявил, что философию необходимо исключить из вузовских программ, чем поверг в шок представителей Института Философии и философских факультетов страны, не говоря уже о рядовых преподавателях. Разгорелся довольно серьезный скандал, в ходе которого некоторые ученые, представляющие естественнонаучные дисциплины в резкой форме поддержали Филиппова, утверждая, что философия в любом виде является бесполезной. Все эти демарши, правда, снова упирались в неясность положительной части реформы: если философия в вузах не нужна, то что именно нужно? Против отмены философии выступили ректоры МГУ и МВТУ им. Баумана.
В результате было принято компромиссное решение, которое, правда, в большей степени отвечало интересам философов. Предполагалось, что отныне аспиранты российских вузов будут сдавать курс истории и философии науки, заменивший традиционный курс философии. Идея заключалась в том, что философия науки способна дать аспирантам более глубокое понимание проблем той дисциплины, по которой они обучаются. Преподавать новый предмет, естественно, начали те же философы, которые в настоящее время авральными темпами получают соответствующие аттестаты. Поступающие в аспирантуру при этом продолжают сдавать традиционный экзамен по философии.
Вопрос о немедленной отмене философии за ненадобностью был снят, но общие перспективы преподавания философии в вузах, особенно в связи с начавшейся реформой образования, оставались весьма туманными. И вот недавно стало известно о том, что Министерство Образования приняло решение об увеличение программы обучения философии в вузах в два раза: если сейчас российский студент сдает экзамен по 72-часовому курсу, то с первого июля 2005 года курс будет увеличен до 144 часов. Министр образования Фурсенко, правда, вроде бы оговаривается, что философия не будет являться обязательным предметом и вузы вправе заменить его на другую дисциплину. Последний момент представляется довольно странным: на что может быть заменена философия в отсутствие кадров и идей? Надо заметить, что увеличение часов курса в нынешней ситуации вообще выглядит весьма пародоксальным. Многочисленные старые кадры постепенно уходят на пенсию, а подготовка новых преподавателей философии весьма затруднена из-за сокращения числа бюджетных мест на философских факультетах. Кроме того, не следует забывать о том, что редкие выпускники гуманитарных факультетов сегодня вообще идут работать по специальности: зарплата ассистента на кафедре в пять раз меньше зарплаты водителя автобуса, не говоря уже о доходах различного рода "менеджерах". В этой связи не совсем ясно, какие цели преследуется Министерством Образования, выдающего такой подарок философскому академическому сообществу. Гипотезы здесь можно строить самые разные, вплоть до довольно радикальных предположений о том, что стремление увеличить количество "гуманитарных" часов связано с тем, что они обходятся государству дешевле, чем, например, часы технических дисциплин. Ведь, как известно, философам для работы не нужно ничего, кроме карандашей и бумаги.
В целом, можно заметить, что сохранение существующей программы обучения философии и ее расширение свидетельствует в первую очередь о полной неспособности власти сформулировать какую-либо идею, которая могла бы служить идеологическим обоснованием ее актуальных практик.
21.03.2005
http://www.rustrana.ru/article.php?nid=7321
Причин для этого было немало. Главной из них, конечно, была социальная. Огромное количество преподавателей философии, которые еще недавно обладали весьма высоким статусом в обществе, могли оказаться безработными без какой-либо специальности. Лишь относительно небольшая часть из них могла рассчитывать на трудоустройство на Западе или на переквалификацию. Крах идеологии больнее всего ударил именно по рядовым труженикам идеологического фронта, которые в одночасье были поставлены перед фактом своей исключенности из новой ситуации. Блестящая академическая карьера и льготы (говорят, что Сталин установил особую систему оплаты именно для вузовских преподавателей философии: их стандартная академическая нагрузка была в два раза меньше, чем у остальных, при сохранении той же оплаты) остались в прошлом. Но академическая философская структура неожиданно оказалась чрезвычайно прочной и даже способной на некоторую мимикрию: например, специалисты по современному марксизму в странах Латинской Америки (фактически, специалисты по пропаганде) стали историками философии, вездесущие научные коммунисты превратились в политологов, диалектический материализм стал называться метафизикой и т.п. Здесь сложилась парадоксальная ситуация: новая власть не стремилась и, по всей видимости, не могла создать никакую новую идеологию, которая могла бы претендовать на статус научной дисциплины, и сквозь пальцы смотрела на существование в стенах учебных заведений старой системы идеологического воспитания. Преподавание философии в этих условиях окончательно превращалось в формальность: учителя обычно мало верили в то, о чем говорили, студенты часто презирали их, а зачеты и экзамены ставились часто "на коммерческой основе", и только для отвода глаз сдавались рефераты, к которым в большинстве случаев не был приложено никакого труда.
В то же время на нескольких центральных философских факультетах страны наметилось некоторое движение. Старая гвардия постепенно сдавала здесь свои позиции и на передний план выдвигалась предприимчивые комсомольские вожди, сосредоточившие административную и финансовую власть в своих руках. Советская философия запрещалась в явном виде (например, в учебных программах 90-ых годов фактически отсутствовала фигура Маркса), но зато бурно расцветала в контексте штампов, стереотипов и кругозора преподавателей. Здесь же в моду вошел так называемый постмодернизм, система воззрений которого отрицает какую бы то ни было систему воззрений: как русскую православную, так и советскую коммунистическую. С точки зрения постмодернизма любая претензия на социальную или духовную истину есть следствие фундаментального изъяна европейской христианской мысли, связанного с центрацией на слове или едином бытии. Некоторые исследователи отмечают, что постмодернизм фактически открыл путь политико-экономической практике неолиберализма: в эпоху уничтожения "больших истин" любая стратегия борьбы с последним оказывается бессмысленной.
Весь этот вялотекущий процесс разложения академической советской философии не устраивал многих. Например, академик Лихачев предлагал заменить философию в вузах на довольно абстрактную культурологию. Подобные предложения возникали неоднократно, но все они сталкивались с тремя основными проблемами. Прежде всего, это полная неспособность сформулировать какую-либо положительную идею подобной дисциплины, ее цели и задачи помимо общих фраз вроде "ознакомления с мировой культурой". Кроме того, здесь возникает неразрешимая проблема кадров. Кто должен готовить преподавателей-культурологов и откуда брать соответствующие ресурсы в нынешних условиях? Наконец, главная трудность для любых попыток реформ - это мощное философское лобби на различных уровнях вплоть до РАН.
В 2003 году тогдашний министр образования Филиппов заявил, что философию необходимо исключить из вузовских программ, чем поверг в шок представителей Института Философии и философских факультетов страны, не говоря уже о рядовых преподавателях. Разгорелся довольно серьезный скандал, в ходе которого некоторые ученые, представляющие естественнонаучные дисциплины в резкой форме поддержали Филиппова, утверждая, что философия в любом виде является бесполезной. Все эти демарши, правда, снова упирались в неясность положительной части реформы: если философия в вузах не нужна, то что именно нужно? Против отмены философии выступили ректоры МГУ и МВТУ им. Баумана.
В результате было принято компромиссное решение, которое, правда, в большей степени отвечало интересам философов. Предполагалось, что отныне аспиранты российских вузов будут сдавать курс истории и философии науки, заменивший традиционный курс философии. Идея заключалась в том, что философия науки способна дать аспирантам более глубокое понимание проблем той дисциплины, по которой они обучаются. Преподавать новый предмет, естественно, начали те же философы, которые в настоящее время авральными темпами получают соответствующие аттестаты. Поступающие в аспирантуру при этом продолжают сдавать традиционный экзамен по философии.
Вопрос о немедленной отмене философии за ненадобностью был снят, но общие перспективы преподавания философии в вузах, особенно в связи с начавшейся реформой образования, оставались весьма туманными. И вот недавно стало известно о том, что Министерство Образования приняло решение об увеличение программы обучения философии в вузах в два раза: если сейчас российский студент сдает экзамен по 72-часовому курсу, то с первого июля 2005 года курс будет увеличен до 144 часов. Министр образования Фурсенко, правда, вроде бы оговаривается, что философия не будет являться обязательным предметом и вузы вправе заменить его на другую дисциплину. Последний момент представляется довольно странным: на что может быть заменена философия в отсутствие кадров и идей? Надо заметить, что увеличение часов курса в нынешней ситуации вообще выглядит весьма пародоксальным. Многочисленные старые кадры постепенно уходят на пенсию, а подготовка новых преподавателей философии весьма затруднена из-за сокращения числа бюджетных мест на философских факультетах. Кроме того, не следует забывать о том, что редкие выпускники гуманитарных факультетов сегодня вообще идут работать по специальности: зарплата ассистента на кафедре в пять раз меньше зарплаты водителя автобуса, не говоря уже о доходах различного рода "менеджерах". В этой связи не совсем ясно, какие цели преследуется Министерством Образования, выдающего такой подарок философскому академическому сообществу. Гипотезы здесь можно строить самые разные, вплоть до довольно радикальных предположений о том, что стремление увеличить количество "гуманитарных" часов связано с тем, что они обходятся государству дешевле, чем, например, часы технических дисциплин. Ведь, как известно, философам для работы не нужно ничего, кроме карандашей и бумаги.
В целом, можно заметить, что сохранение существующей программы обучения философии и ее расширение свидетельствует в первую очередь о полной неспособности власти сформулировать какую-либо идею, которая могла бы служить идеологическим обоснованием ее актуальных практик.
21.03.2005
http://www.rustrana.ru/article.php?nid=7321
