"Передо мной книга, которую я горячо рекомендую читателям... Книга относится к жанру христианского фэнтези... Я давно не встречал такого увлекательного чтения, такой плотности событий, действия, такой завораживающей интриги. Это настоящий приключенческий роман, написанный красивым литературным языком".
(Павел Басинский, "Литературная газета")
В последнее время среди Православных читателей стали пользоваться большой популярностью книги писательницы Юлии Вознесенской. Из них самая удачная - "Путь Кассандры, или Приключение с макаронами". Написанные действительно прекрасным литературным языком, очень увлекательные, они претендуют на роль "Православного фэнтези". Жанр этот нов для русской Православной литературы, он берет свое начало в произведениях английских писателей - К.С.Льюиса и Д.Р.Толкиена. Писательница в своих сказочных повестях затрагивает темы важнейшие, самые дорогие для души русского Православного человека: темы духовной жизни, бытия Божиего и существования мира невидимого (ангелов и бесов), и его влияния на нас, темы греха и покаяния, молитвы и спасения, неразрывной связи живых с умершими. Все эти темы - не новы для человека воцерковленного, живущего духовной жизнью и читающего духовную литературу. Для светского же читателя они могут стать громом среди ясного неба, перевернуть представление о мире и заставить задуматься. Дальше, если даст Бог, придет время и творений Святых Отцов, и личного постижения духовной жизни. В этом, на первый взгляд, и заключается миссионерское значение сказочных повестей Юлии Вознесенской. Но, как ни странно, книгами Юлии Вознесенской зачитываются люди вполне духовно зрелые, взрослые и опытные, далеко не "неофиты". Отчего так происходит? Вопрос не простой. Одна из причин, наверное, в той неизбывной тоске, пусть и взрослого человека, по волшебной сказке, которая в Православной литературе практически напрочь отсутствовала. По сказке, которая сначала и взволнует, и напугает, а потом все равно все кончится хорошо. Добро победит зло, а душа - утешится. Причем в случае с книгами Вознесенской - не одним отвлеченным утешением типа: "победил Иван-Царевич Бабу Ягу и на Василисе Прекрасной женился!" А вполне конкретным, личным: да, мы - грешники. Да, не выполняем всего того, что должны выполнять. А мир невидимый существует. И за грехи и неправды наши есть воздаяние. Но спасение все же всегда возможно! При любых условиях, причем не только здесь, но и там мы можем покаяться и спастись. Молитвами Святых, Церкви, и не только их, но и - личным усилием, главное только - не отчаиваться. Вот так рассуждают Православные люди, читая Вознесенскую. Это следует из ее книг. И на первый взгляд, вроде бы все правильно и "по-православному". Нарисовано интересно, образно, выпукло... Вот только некоторые моменты в книгах Юлии Вознесенской меня настораживают. И заставляют более серьезно и детально остановиться на них.
Я хочу поговорить о повести-притче Юлии Вознесенской "Мои посмертные приключения". Краткое содержание повести таково: героиня (повествование ведется от первого лица) внезапно умирает и встречается после смерти с ангелом, бесами, умершими родственниками. Для нее открывающийся перед ней новый мир - полная неожиданность. Ее душа проходит через мытарства, где испытуется в совершенных за всю жизнь грехах и по молитвам Святого Дедушки, замученного в гражданскую войну священника, ее деда, проходит испытания. Она возносится к подножию Престола Божьего, затем оказывается в Раю у праведных умерших родственников и, наконец, в аду. Там она проходит новые страшные испытания в пустынях ада, но не погибает, отчаявшись, а упорно продвигается в места, "где обитают души, которым дано поклоняться Господу и молиться". Там она встречает погибшего мужа и мать. И узнает Божий приговор: ей предстоит возвратиться на Землю. После возвращения души в свое тело жизнь героини, конечно же, круто меняется: она становится верующей христианкой, усыновляет сына покойного мужа, который впоследствии становится священником, и счастливо живет с его семьей.
Что же в этой повести, интересной и трогающей временами до слез, меня смущает? Начну с некоторых моментов. Картины мытарств у писательницы нарисованы в соответствии с Церковными Преданиями и с откровениями Святых Отцов (пример - житие Преп. Василия Нового, память которого отмечается 26 марта). Но вот в мытарстве убийства героиня истязуется за грех аборта, совершенного ею в юности. Она видит абортарий и убитого ею нерожденного младенца. Бесы рисуют ей картины той счастливой жизни с нерожденными детьми, которая у нее могла бы быть, если бы... Героиня горько сожалеет о содеянном. Но мне показалось странным, что сожалеет она при этом не об участи невинного ребенка, а о "своей несостоявшейся прекрасной жизни, в которой не было ни лагеря, ни эмиграции, ни моей правозащитной деятельности, но было нечто гораздо более важное и нужное: дети и Церковь". Никогда позже - ни в раю, ни в аду - героиня о судьбе своего сына даже не вспоминает.
Удивила и такая "мелочь". По-видимому, героиня при жизни курила, так как в первые минуты после выхода из тела пыталась попросить курящую подругу оставить ей сигаретку (та ее, естественно, не слышит). На мытарствах о страсти курения нет ни слова, и, оказавшись уже в аду, героиня вспоминает: "Курить - это когда изо рта вкусный дым идет"(?!).
Вызвали сомнение и кое-какие моменты описания жизни героини в раю. Оказывается, там можно "сочинять" или "вспоминать" любые предметы из земной жизни, особо дорогие сердцу. Но только не синтетические - "ничто искусственное не может существовать в раю". И они тут же "материализуются". Старинные часы, икона, кресло-качалка... А как же тогда аскетическая традиция в Православии не привязываться сердцем ни к чему земному, материальному?
Там же, в раю, героиня и ее покойный брат, который встречает ее в семейном кругу праведников, балуются, "сочиняя" друг другу немыслимые наряды и ведут такие разговоры: "Тут же на мне оказалась легкая туника до колен..., в руках - небольшая арфа килограммов на пять. - Последний писк моды для небожителей! - объявил братец. - Алешка, кончай придуриваться!" Героиня вполне "по-земному" наслаждается жизнью в раю среди дорогих родных. Они пьют чай с пирогами, едят райские фрукты, ночью отдыхают. Но она испытывает и чисто "райские" удовольствия: парит со своим Ангелом-хранителем над райской Долиной, выделывая пируэты, весело играет с ним в снежки на вершине горы.
В конце своих шестидневных "райских каникул" героиню зовет к себе ее "прапрапра-очень-много-раз-прабабушка", "первая христианка в ее роду", Ольга, или, по-варяжски, Хельга. Интересна история "прабабушки" Ольги. Приведу ее по возможности ближе к тексту. "Родилась я и выросла на балтийском берегу за много лет до того, как в далекой Иудее родился наш Спаситель. Моим мужем стал знаменитый воин-варяг... Погиб он рано... от руки подосланного завистником-соседом подлого убийцы. У нас уже был маленький сын, но он не мог удержать меня: я поцеловала ребенка, передала его матери и бросилась с высокой скалы в море, всего на несколько часов отстав от любимого мужа на пути в загробный мир". В загробном мире язычница Хельга со своим мужем более ста лет бродили в адском сумраке, держась за руки. Это длилось до тех пор, пока в ад не явился Иоанн Креститель, который проповедовал Христа: "Он говорил, что Христос-Спаситель скоро спустится в ад и спасет всех, кто в Него уверует и пойдет за Ним. Но для этого надо заранее покаяться в грехах и креститься. Он объяснил, что такое грех и почему он не угоден Богу, а покончившим с собой грозно объявил, что самоубийство - вовсе не подвиг мужества, а преступление против Бога. Многие ему поверили и обрели надежду на спасение, в том числе и я. Мы горько каялись в своих грехах и получили от Иоанна Крестителя их отпущение. Потом он крестил нас, и наши слезы были вместо воды... И вот в ад спустился Спаситель. Он благословил всех крестившихся и даже тех, кто креститься не успел, но уверовал, увидев Его. Спаситель повел нас к выходу из ада". Вот так Хельга стала Ольгой и из язычницы-самоубийцы сделалась христианкой-праведницей, которая выращивала для Божией Матери райские цветы.
Ничего себе "покаяние и крещение" в аду самоубийцы-язычницы, достигшей рая! Православная Церковь учит нас иному: покаяние и исправление своей жизни возможно только здесь, на земле. После смерти сами, своей волей, мы не можем сделать ничего. Изменение нашей участи после частного суда и вплоть до окончательного, Страшного, возможно только по молитвам Церкви, родных и близких, благодаря милостыне, раздаваемой в память об усопших... Тем более страшна участь самоубийц, которые, по учению Церкви, уже не могут покаяться!
Далее героиню ждет путешествие по аду. И тут, рисуя жуткие картины отупения и ужаса героини, физического и духовного, среди адских мучений, Юлия Вознесенская опять же наделяет круги ада вполне земными, человеческими чертами. Здесь тоже существует движение. Героине надо пройти от самых "тяжелых" и "страшных" к более "легким" и не так грубо-мучительным. Главное - не отчаяться и не попасть в зубы к адским чудовищам. Причем в описании "строительства дороги" в аду чувствуется личный опыт писательницы (при советской власти ей пришлось провести несколько лет в лагерях за диссидентство). В аду героиня духовно опустошена, ее сознание притупляется до уровня инстинктов, она не помнит своего прежнего существования или же вспоминает смутно, с трудом. Писательница это описывает очень правдоподобно. Но встает опять вопрос, и очень важный. В Священном Писании о загробной участи праведников и грешников говорится прикровенно. Есть лишь одно место в Евангелии, где Сам Господь в притче о богаче и Лазаре приоткрывает завесу этой великой тайны (Лк.16, 22-24). Из притчи следует, что и после смерти, независимо от нашей участи, сознание не будет покидать нас, раз забота грешного богача о братьях не оставила его и во время адских мучений...
Но героиня тем временем проходит дорогами ада, подкрепляемая "хлебушком" с неба, просфорами, которые за нее подавала на проскомидию подруга. Она оказывается в "месте молитвы и надежды" и, полностью духовно прозревшая, возвращается в тело. Там ждет ее полный "хеппи-энд". Побочный сын ее мужа, оставшийся сиротой, становится ее сыном и как бы заменяет собой нерожденного, загубленного во чреве сына. Героиня воцерковляется и нянчит маленьких внучек. Не забыт даже пакостливый кот Арбуз, "благодаря" которому она в начале повести и свалилась с балкона четвертого этажа. В конце повести читателя утешают: не волнуйтесь, с котиком все было в порядке. Он прожил свою долгую кошачью жизнь, наплодив котят, и "мирно опочил пятнадцати лет от роду. Похоронен в клумбе с петуньями". В общем, сюжетец завершен, как, впрочем, и начат, вполне в духе женских романов. И язык книг Вознесенской очень напоминает язык женских иронических детективов, родоначальницей которых стала известная польская писательница Иоанна Хмелевская. Только здесь иногда этот насмешливый язык и "свободный" стиль коробит слух, особенно если говорится о вещах серьезных, призванных вызывать у верующего человека благоговение. Мне думается, здесь словесное ерничество просто грешно, оно незаметно отравляет душу, принижая образы Святых Ангелов.
И незаметно "проводится" такая мысль: покаяние возможно и после смерти. И там можно уверовать во Христа и спастись! Что и говорить, мысль эта очень утешительная и отрадная. Сердце пленяется ею. В ней нет той таинственной недосказанности, с которой всегда относились к этой теме в Православной традиции. Картины загробной жизни так материально, зримо и живо написаны. Но в этом-то и заключается страшная опасность! Ведь мир духовный невозможно описать обычному грешному человеку. Как бы ни казалось, на первый взгляд, все "канонически" верно, ляпы неизбежны. И "невидимое, таинственное" создается по образу и подобию своему, человеческому, грешному. А не желающие каяться и спасать свою душу в этой жизни, благодаря бойкому таланту писательницы получают счастливую возможность "не спешить" с этим - ведь, оказывается, можно раскаяться и после смерти...
Мне кажется тревожной эта тенденция современных "Православных писателей" вторгаться своим человеческим, пораженным грехом, разумением в сферу духовную и запросто рисовать образы Святых Ангелов, их беседы и даже споры, словно описывая разговоры полупьяных соседей из соседнего дома... Сказки сказками, но постойте, - а как же благоговение, страх Божий, смиренное видение своего недостоинства? Даже если сравнить с первыми "христианскими фэнтези", произведениями Толкиена и Льюиса. Их романы о Нарнии или Хоббитании полны символов, они создавали свои миры, в которых, конечно, можно найти очень много параллелей с христианской традицией и образностью. Но говорить о вещах непостижимых для человеческого приземленного сознания так конкретно-грубо они все-таки не дерзали.
...Вернусь к тем мнениям читателей повести Юлии Вознесенской "Мои посмертные приключения", которые приводятся на обложке книги. Реплики, конечно, исключительно восторженные. Но хвалебные эпитеты в них, на мой взгляд, очень "говорящие": книга названа "Православным бестселлером", "увлекательным чтением", с "плотностью событий и действия", с "завораживающей интригой". Все так и есть. Только при чем здесь Православие? Или это - своеобразная незаполненная ниша, канва, по которой можно ткать свой узор, нечто сленгово-модное - и вечно-актуальное одновременно?
18.02.2005
(Павел Басинский, "Литературная газета")
В последнее время среди Православных читателей стали пользоваться большой популярностью книги писательницы Юлии Вознесенской. Из них самая удачная - "Путь Кассандры, или Приключение с макаронами". Написанные действительно прекрасным литературным языком, очень увлекательные, они претендуют на роль "Православного фэнтези". Жанр этот нов для русской Православной литературы, он берет свое начало в произведениях английских писателей - К.С.Льюиса и Д.Р.Толкиена. Писательница в своих сказочных повестях затрагивает темы важнейшие, самые дорогие для души русского Православного человека: темы духовной жизни, бытия Божиего и существования мира невидимого (ангелов и бесов), и его влияния на нас, темы греха и покаяния, молитвы и спасения, неразрывной связи живых с умершими. Все эти темы - не новы для человека воцерковленного, живущего духовной жизнью и читающего духовную литературу. Для светского же читателя они могут стать громом среди ясного неба, перевернуть представление о мире и заставить задуматься. Дальше, если даст Бог, придет время и творений Святых Отцов, и личного постижения духовной жизни. В этом, на первый взгляд, и заключается миссионерское значение сказочных повестей Юлии Вознесенской. Но, как ни странно, книгами Юлии Вознесенской зачитываются люди вполне духовно зрелые, взрослые и опытные, далеко не "неофиты". Отчего так происходит? Вопрос не простой. Одна из причин, наверное, в той неизбывной тоске, пусть и взрослого человека, по волшебной сказке, которая в Православной литературе практически напрочь отсутствовала. По сказке, которая сначала и взволнует, и напугает, а потом все равно все кончится хорошо. Добро победит зло, а душа - утешится. Причем в случае с книгами Вознесенской - не одним отвлеченным утешением типа: "победил Иван-Царевич Бабу Ягу и на Василисе Прекрасной женился!" А вполне конкретным, личным: да, мы - грешники. Да, не выполняем всего того, что должны выполнять. А мир невидимый существует. И за грехи и неправды наши есть воздаяние. Но спасение все же всегда возможно! При любых условиях, причем не только здесь, но и там мы можем покаяться и спастись. Молитвами Святых, Церкви, и не только их, но и - личным усилием, главное только - не отчаиваться. Вот так рассуждают Православные люди, читая Вознесенскую. Это следует из ее книг. И на первый взгляд, вроде бы все правильно и "по-православному". Нарисовано интересно, образно, выпукло... Вот только некоторые моменты в книгах Юлии Вознесенской меня настораживают. И заставляют более серьезно и детально остановиться на них.
Я хочу поговорить о повести-притче Юлии Вознесенской "Мои посмертные приключения". Краткое содержание повести таково: героиня (повествование ведется от первого лица) внезапно умирает и встречается после смерти с ангелом, бесами, умершими родственниками. Для нее открывающийся перед ней новый мир - полная неожиданность. Ее душа проходит через мытарства, где испытуется в совершенных за всю жизнь грехах и по молитвам Святого Дедушки, замученного в гражданскую войну священника, ее деда, проходит испытания. Она возносится к подножию Престола Божьего, затем оказывается в Раю у праведных умерших родственников и, наконец, в аду. Там она проходит новые страшные испытания в пустынях ада, но не погибает, отчаявшись, а упорно продвигается в места, "где обитают души, которым дано поклоняться Господу и молиться". Там она встречает погибшего мужа и мать. И узнает Божий приговор: ей предстоит возвратиться на Землю. После возвращения души в свое тело жизнь героини, конечно же, круто меняется: она становится верующей христианкой, усыновляет сына покойного мужа, который впоследствии становится священником, и счастливо живет с его семьей.
Что же в этой повести, интересной и трогающей временами до слез, меня смущает? Начну с некоторых моментов. Картины мытарств у писательницы нарисованы в соответствии с Церковными Преданиями и с откровениями Святых Отцов (пример - житие Преп. Василия Нового, память которого отмечается 26 марта). Но вот в мытарстве убийства героиня истязуется за грех аборта, совершенного ею в юности. Она видит абортарий и убитого ею нерожденного младенца. Бесы рисуют ей картины той счастливой жизни с нерожденными детьми, которая у нее могла бы быть, если бы... Героиня горько сожалеет о содеянном. Но мне показалось странным, что сожалеет она при этом не об участи невинного ребенка, а о "своей несостоявшейся прекрасной жизни, в которой не было ни лагеря, ни эмиграции, ни моей правозащитной деятельности, но было нечто гораздо более важное и нужное: дети и Церковь". Никогда позже - ни в раю, ни в аду - героиня о судьбе своего сына даже не вспоминает.
Удивила и такая "мелочь". По-видимому, героиня при жизни курила, так как в первые минуты после выхода из тела пыталась попросить курящую подругу оставить ей сигаретку (та ее, естественно, не слышит). На мытарствах о страсти курения нет ни слова, и, оказавшись уже в аду, героиня вспоминает: "Курить - это когда изо рта вкусный дым идет"(?!).
Вызвали сомнение и кое-какие моменты описания жизни героини в раю. Оказывается, там можно "сочинять" или "вспоминать" любые предметы из земной жизни, особо дорогие сердцу. Но только не синтетические - "ничто искусственное не может существовать в раю". И они тут же "материализуются". Старинные часы, икона, кресло-качалка... А как же тогда аскетическая традиция в Православии не привязываться сердцем ни к чему земному, материальному?
Там же, в раю, героиня и ее покойный брат, который встречает ее в семейном кругу праведников, балуются, "сочиняя" друг другу немыслимые наряды и ведут такие разговоры: "Тут же на мне оказалась легкая туника до колен..., в руках - небольшая арфа килограммов на пять. - Последний писк моды для небожителей! - объявил братец. - Алешка, кончай придуриваться!" Героиня вполне "по-земному" наслаждается жизнью в раю среди дорогих родных. Они пьют чай с пирогами, едят райские фрукты, ночью отдыхают. Но она испытывает и чисто "райские" удовольствия: парит со своим Ангелом-хранителем над райской Долиной, выделывая пируэты, весело играет с ним в снежки на вершине горы.
В конце своих шестидневных "райских каникул" героиню зовет к себе ее "прапрапра-очень-много-раз-прабабушка", "первая христианка в ее роду", Ольга, или, по-варяжски, Хельга. Интересна история "прабабушки" Ольги. Приведу ее по возможности ближе к тексту. "Родилась я и выросла на балтийском берегу за много лет до того, как в далекой Иудее родился наш Спаситель. Моим мужем стал знаменитый воин-варяг... Погиб он рано... от руки подосланного завистником-соседом подлого убийцы. У нас уже был маленький сын, но он не мог удержать меня: я поцеловала ребенка, передала его матери и бросилась с высокой скалы в море, всего на несколько часов отстав от любимого мужа на пути в загробный мир". В загробном мире язычница Хельга со своим мужем более ста лет бродили в адском сумраке, держась за руки. Это длилось до тех пор, пока в ад не явился Иоанн Креститель, который проповедовал Христа: "Он говорил, что Христос-Спаситель скоро спустится в ад и спасет всех, кто в Него уверует и пойдет за Ним. Но для этого надо заранее покаяться в грехах и креститься. Он объяснил, что такое грех и почему он не угоден Богу, а покончившим с собой грозно объявил, что самоубийство - вовсе не подвиг мужества, а преступление против Бога. Многие ему поверили и обрели надежду на спасение, в том числе и я. Мы горько каялись в своих грехах и получили от Иоанна Крестителя их отпущение. Потом он крестил нас, и наши слезы были вместо воды... И вот в ад спустился Спаситель. Он благословил всех крестившихся и даже тех, кто креститься не успел, но уверовал, увидев Его. Спаситель повел нас к выходу из ада". Вот так Хельга стала Ольгой и из язычницы-самоубийцы сделалась христианкой-праведницей, которая выращивала для Божией Матери райские цветы.
Ничего себе "покаяние и крещение" в аду самоубийцы-язычницы, достигшей рая! Православная Церковь учит нас иному: покаяние и исправление своей жизни возможно только здесь, на земле. После смерти сами, своей волей, мы не можем сделать ничего. Изменение нашей участи после частного суда и вплоть до окончательного, Страшного, возможно только по молитвам Церкви, родных и близких, благодаря милостыне, раздаваемой в память об усопших... Тем более страшна участь самоубийц, которые, по учению Церкви, уже не могут покаяться!
Далее героиню ждет путешествие по аду. И тут, рисуя жуткие картины отупения и ужаса героини, физического и духовного, среди адских мучений, Юлия Вознесенская опять же наделяет круги ада вполне земными, человеческими чертами. Здесь тоже существует движение. Героине надо пройти от самых "тяжелых" и "страшных" к более "легким" и не так грубо-мучительным. Главное - не отчаяться и не попасть в зубы к адским чудовищам. Причем в описании "строительства дороги" в аду чувствуется личный опыт писательницы (при советской власти ей пришлось провести несколько лет в лагерях за диссидентство). В аду героиня духовно опустошена, ее сознание притупляется до уровня инстинктов, она не помнит своего прежнего существования или же вспоминает смутно, с трудом. Писательница это описывает очень правдоподобно. Но встает опять вопрос, и очень важный. В Священном Писании о загробной участи праведников и грешников говорится прикровенно. Есть лишь одно место в Евангелии, где Сам Господь в притче о богаче и Лазаре приоткрывает завесу этой великой тайны (Лк.16, 22-24). Из притчи следует, что и после смерти, независимо от нашей участи, сознание не будет покидать нас, раз забота грешного богача о братьях не оставила его и во время адских мучений...
Но героиня тем временем проходит дорогами ада, подкрепляемая "хлебушком" с неба, просфорами, которые за нее подавала на проскомидию подруга. Она оказывается в "месте молитвы и надежды" и, полностью духовно прозревшая, возвращается в тело. Там ждет ее полный "хеппи-энд". Побочный сын ее мужа, оставшийся сиротой, становится ее сыном и как бы заменяет собой нерожденного, загубленного во чреве сына. Героиня воцерковляется и нянчит маленьких внучек. Не забыт даже пакостливый кот Арбуз, "благодаря" которому она в начале повести и свалилась с балкона четвертого этажа. В конце повести читателя утешают: не волнуйтесь, с котиком все было в порядке. Он прожил свою долгую кошачью жизнь, наплодив котят, и "мирно опочил пятнадцати лет от роду. Похоронен в клумбе с петуньями". В общем, сюжетец завершен, как, впрочем, и начат, вполне в духе женских романов. И язык книг Вознесенской очень напоминает язык женских иронических детективов, родоначальницей которых стала известная польская писательница Иоанна Хмелевская. Только здесь иногда этот насмешливый язык и "свободный" стиль коробит слух, особенно если говорится о вещах серьезных, призванных вызывать у верующего человека благоговение. Мне думается, здесь словесное ерничество просто грешно, оно незаметно отравляет душу, принижая образы Святых Ангелов.
И незаметно "проводится" такая мысль: покаяние возможно и после смерти. И там можно уверовать во Христа и спастись! Что и говорить, мысль эта очень утешительная и отрадная. Сердце пленяется ею. В ней нет той таинственной недосказанности, с которой всегда относились к этой теме в Православной традиции. Картины загробной жизни так материально, зримо и живо написаны. Но в этом-то и заключается страшная опасность! Ведь мир духовный невозможно описать обычному грешному человеку. Как бы ни казалось, на первый взгляд, все "канонически" верно, ляпы неизбежны. И "невидимое, таинственное" создается по образу и подобию своему, человеческому, грешному. А не желающие каяться и спасать свою душу в этой жизни, благодаря бойкому таланту писательницы получают счастливую возможность "не спешить" с этим - ведь, оказывается, можно раскаяться и после смерти...
Мне кажется тревожной эта тенденция современных "Православных писателей" вторгаться своим человеческим, пораженным грехом, разумением в сферу духовную и запросто рисовать образы Святых Ангелов, их беседы и даже споры, словно описывая разговоры полупьяных соседей из соседнего дома... Сказки сказками, но постойте, - а как же благоговение, страх Божий, смиренное видение своего недостоинства? Даже если сравнить с первыми "христианскими фэнтези", произведениями Толкиена и Льюиса. Их романы о Нарнии или Хоббитании полны символов, они создавали свои миры, в которых, конечно, можно найти очень много параллелей с христианской традицией и образностью. Но говорить о вещах непостижимых для человеческого приземленного сознания так конкретно-грубо они все-таки не дерзали.
...Вернусь к тем мнениям читателей повести Юлии Вознесенской "Мои посмертные приключения", которые приводятся на обложке книги. Реплики, конечно, исключительно восторженные. Но хвалебные эпитеты в них, на мой взгляд, очень "говорящие": книга названа "Православным бестселлером", "увлекательным чтением", с "плотностью событий и действия", с "завораживающей интригой". Все так и есть. Только при чем здесь Православие? Или это - своеобразная незаполненная ниша, канва, по которой можно ткать свой узор, нечто сленгово-модное - и вечно-актуальное одновременно?
18.02.2005
