В глухом нижегородском Игнатове, где С.В.Рахманинов в период тяжелейшей душевной депрессии, связанной с провалом его Первой симфонии, провел четыре месяца, он не написал ничего. Но здешняя природа пришлась ему по душе. У нижегородских краеведов есть даже романтическое, едва ли не легендарное предположение, что один из лучших своих романсов "Сирень" Сергей Васильевич замыслил именно в Игнатове. Как бы то ни было, Рахманинов, отправившийся в Игнатово тяжело больным, через два месяца стал чувствовать себя гораздо лучше, хотя сочинять еще не мог. Физическому и душевному исцелению способствовали не только природные красоты, но и окружение близких людей - семейства Скалонов.
О сестрах Скалон - Людмиле, Вере и Наталье, с которыми Сергея связывала многолетняя дружба, написано немало; известно, что Сергей и Вера были серьезно увлечены друг другом. Меньше вспоминают о Дмитрии Антоновиче Скалоне.
Он вел свое происхождение от французского дворянина Георгия де Скалона, переселившегося в конце XVII века из Лангедока в Швецию. Двое сыновей Георгия в 1710 году переехали в Москву и поступили на русскую службу. Один из них, Данила Юрьевич (Георгиевич), подполковник Киевского драгунского полка, был прапрадедом Дмитрия Антоновича. Прадед, генерал-поручик Георгий-Антон Скалон, участник Семилетней войны и войны против Пугачева, окончил свои дни в Усть-Каменогорской крепости1. Дед, генерал-майор, инспектор Сибирской инспекции (1806-1808), командир Иркутского полка, погиб в 1812 году под Смоленском. Отец, Антон Антонович, имел звание генерал-лейтенанта. Дмитрий был одним из шестерых детей А.А.Скалона и баронессы Ольги Григорьевны фон Крюденер.
"Как младшего - все меня любили, а папа называл меня "маменькины сливки", потому что матушка кормила меня до кончины, или почти два года", - вспоминал Дмитрий Антонович, росший в окружении гувернанток, дворовых и пуделя Дудки2. В 1839 году Антон Антонович приобрел участок земли в Нижегородской губернии и построил там деревянный дом, хозяйственные помещения, мельницу, разбил небольшой парк и сад. Усадьбу Скалона стали именовать Воздвиженской - по Крестовоздвиженской церкви, что стояла в селе. Однажды церковь горела, и генерал вместе с братом Александром Антоновичем ее восстановили, значительно урезав ради этого семейный бюджет3.
В марте 1873 года по духовному завещанию А. А. Скалона Воздвиженская усадьба перешла к его сыну Дмитрию. Карьера Дмитрия Антоновича подробно изложена в июньском номере альманаха "Русская старина" за 1909 год: родился 27 октября 1840 года, воспитывался в 1-м кадетском корпусе, окончил Николаевскую академию генерального штаба; в 1859 году был определен корнетом в лейб-гвардии уланский полк; за участие в подавлении польского восстания 1863 года удостоился ордена св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом; с 1864 года почти три десятилетия занимал различные почетные должности, в частности служил адъютантом при Его Императорском Высочестве Великом князе Николае Николаевиче.
"Во время Турецкой войны, уже в чине полковника, Д. А. состоял членом кассационного присутствия при главнокомандующем действующей армии, - сообщает анонимный автор очерка в "Русской старине". - Близкие отношения к Е. И. В. ставили его в весьма важное и ответственное положение: он был фактическим докладчиком по всем делам Е. И. В.; все важнейшие распоряжения главнокомандующего также проходили через него, ему даже были знакомы многие интимные обстоятельства дела, и в его руках фактически сосредоточивались, таким образом, все важнейшие нити". За участие в сражениях Турецкой войны Дмитрий Антонович получил "орден св. Владимира 3-й степ. с мечами и золотое оружие с надписью "За храбрость", румынский орден "Звезды", сербский "Такова", румынский железный крест, сербскую и черногорскую золотые медали "За храбрость", и признательная Болгария по случаю 25-летия Турецкой войны (в 1903 г.) наименовала именем генерала Скалона артиллерийскую батарею, поставленную рядом с музеем имени Великого князя Николая Николаевича" (там же).
Позже Д. А. Скалон станет генералом от кавалерии, создателем Императорского Русского военно-исторического общества, почетным членом Императорского археологического института, его наградят, как сказано в цитировавшемся выше очерке, "всеми Российскими орденами до св. Александра Невского включительно и многими из иностранных". Однако во время пребывания С. В. Рахманинова в его усадьбе Дмитрий Антонович состоял еще в чине генерал-лейтенанта.
К этому нужно добавить, что Скалоны были людьми широко образованными. В их петербургском доме постоянно устраивались музыкальные вечера. В круг знакомых Дмитрия Антоновича входили П. И. Чайковский, Э. Ф. Направник, В. А. Серов, В. В. Крестовский (автор романа "Петербургские трущобы") и другие.
В браке Дмитрия Антоновича с Елизаветой Александровной Сатиной, сестрой Александра Александровича Сатина - мужа тети С. В. Рахманинова Варвары Аркадьевны, - родилось три дочери и два сына. Дружба Сергея с Лелей (Людмилой), Татушей (Натальей) и Верой началась в 1890 году в Ивановке, где будущий композитор вплоть до своего отъезда в эмиграцию почти каждое лето гостил у Варвары Аркадьевны и Александра Александровича.
Ивановку Сергей полюбил сразу. Любили ее и сестры Скалон; но их родителям милее было Игнатово - как-никак родное гнездо. Туда они зазывали и Сережу (скорее всего, с подачи дочерей). Однако его приезд свершился только через пять лет - 14 мая 1897 года. До Игнатова ехали вчетвером - Сергей, Елизавета Аркадьевна, Людмила и Наталья. Дорога лежала дальняя: поездом до Нижнего Новгорода, затем шесть часов вниз по Волге на пароходе до пристани Исады, от Исад немного вверх по течению реки Сундовик до городка Лыскова, а уж от Лыскова - 60 верст на тройке в тарантасе по грунтовой дороге до Игнатова. "Погода стояла чудесная, жаворонки в небе так и заливались, - вспоминала Людмила Скалон. - Сережа с наслаждением вдыхал чистый, теплый воздух. Мы все уговаривали кучера Кемаля ехать осторожнее, не гнать лошадей, избегать рытвин, которые могли сильно встряхнуть тарантас и причинить Сереже боль"4.
"Я себя чувствую сейчас так плохо, что заниматься могу только лечением", - сообщал Рахманинов 30 июня С. В. Смоленскому. В уединенном Игнатове имелись для этого все условия.
В барском доме Сергею отвели комнату с балконом. Дом стоял на уступе горы, из окон обозревались длинная дуга Большого Игнатовского озера, лиственный лес, заливные луга, селение, тянувшееся понизу над озерными оврагами; с горы открывались виды на просторы полей, на сельцо Погорелое с церквушкой и на отрезок неимоверно извилистой и стремительной реки Пьяны.
"Нам предстояло ухаживать за ним и всеми силами стараться устроить ему жизнь в Игнатове так, чтобы он только отдыхал на лоне природы в обществе горячо любящих его друзей"5, - писала Людмила Скалон. С "любящими друзьями" Сергей ездил на чаепития в дубовый лес, катался на лодке по многочисленным лесным озерам. Местные старожилы вспоминали, как однажды семейство плыло по Большому Игнатовскому озеру с большущим "генеральским" самоваром: веселая компания сильно раскачивала лодку, и в конце концов самовар упал в воду - с тех пор найти его никто не мог...
Из татарского села Камкино, что в шести верстах, Сергею по распоряжению Скалонов привозили кумыс.
Игнатово вернуло Рахманинова к жизни. Он вновь приступил к занятиям музыкой. Каждый вечер в кабинете барского дома проходили домашние концерты: Сергей играл или один или с Натальей в четыре руки. "Лень и поблажки себе", - так определил он свое пребывание в Игнатове в письме к другу, музыковеду-фольклористу А. В. Затаевичу. "В начале лета ни ходить, ни сидеть не мог. Я лежал только и усиленно лечился. Теперь я поправился. Боли меня почти оставили. Благодаря этой болезни мне никакая работа на ум не шла, и я ровно ничего не написал. Но не жалею об этом, лишь бы поправиться совсем. По приезде в Москву начну заниматься непременно"6.
11 сентября 1897 года Рахманинов покинул Игнатово, оставшись навсегда благодарным этому месту за проведенные здесь светлые дни.
+ + +
...Село Игнатово, известное в округе своими пасеками, существует до сих пор. Лежит оно в 24 километрах к северо-западу от районного центра Сергач Нижегородской области. От Сергача до Игнатова регулярного автобусного сообщения нет: нужно проехать в село Камкино пригородным поездом либо автобусом, по мосту перейти через Пьяну к селу Луговому (бывшее Погорелое), издалека заметному благодаря своей церкви Знамения Божией Матери, возведенной в 1838 году, - от Лугового остается три километра пешего пути.
Мне довелось побывать в Игнатове в конце лета 1999 года и обнаружить вблизи сельского кладбища остатки садово-паркового хозяйства Скалонов. Два параллельных ряда лип до сих пор ограждают одичавший сад. На фундаменте барского дома стоит безликий двухэтажный "новорусский" дом. И только волшебный вид с горы остается неизменным...
"Парк восстановить и сделать таким, каким он был раньше, невозможно, - говорится в книге "Сады и парки Горьковской области", вышедшей в Нижнем Новгороде в 1981 году. - Вероятно, есть смысл посадить на его месте мемориальную рощу, посвятив ее памяти великого композитора. Это под силу местному лесхозу". Спустя десять лет в другой книге, "Заповедные места Нижегородской области", было высказано предложение поставить здесь мемориальную стелу.
Глас вопиющего в пустыне... Сегодня об Игнатове, кажется, начисто забыли и в самом Сергаче. Ни в краеведческом музее, ни на автостанции мне никто не смог подсказать, как добраться до бывшей усадьбы Скалонов.
1Кн. А. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга. СПб., 1895. Т. 2. С. 220.
2Воспоминания Д. А. Скалона // Русская старина. 1903, сентябрь. С. 517.
3Скалон Д. А. На службе в лейб-уланах... // Русская старина. 1908, октябрь. С. 187.
4Воспоминания о Рахманинове. М., 1988. Т. I. С. 243.
5Там же.
6С. Рахманинов. Литературное наследие. М., 1978. Т. 1. С. 266.
"Летом 1864 года я был назначен на лагерный сбор в штаб округа для исполнения обязанностей офицера генерального штаба, но я предпочел воспользоваться своим 4-месячным академическим отпуском и уехал с отцом в наше Нижегородское имение, находящееся в Княгининском уезде, на р. Пьяне, при селе Игнатове.
В деревне батюшка только что построил усадьбу на берегу Большого Игнатовского озера в полугоре, среди села, уступом ниже церкви.
Дом был только что отстроен из дубового леса, выштукатурен и окрашен. Оставалось достроить примыкающий к нему флигель и кухню.
Непосредственно за озером тремя большими группами раскинулся чудный дубовый лес, вдоль течения р. Пьяны, которая, крутясь и изменяя свое русло, оставила в разных местах леса и пересекающих его поемных лугов называемые Старицами, или Старухами, озера и болота.
Озера эти необыкновенно красиво извиваются по лесу: где в виде подковы, где в виде французской буквы W, образуя тупики с единственным выходом.
Крестьянки, сбирая грибы и ягоды, иногда попадают в эти по-местному называемые горшки и долго не могут выбраться, перекликаясь с товарками, пока их кто-нибудь из знающих местность не выведет на дорогу.
Поемные луга окаймлены лесом и болотами с растущими по ним тальником и елошником.
В эти непроходимые трущобы иногда забегают из-за Волги лоси отдельными экземплярами и живут там все лето.
Дубы в лесу достигают громадных размеров, от одного до четырех охватов.
Река Пьяна, приток Суры, вытекает близ впадения Суры в Волгу, течет, описывая фигуру груши, и впадает в Суру в нескольких верстах от своего истока. Во всем своем течении она вьется змейкой, сохраняя в завитках свое общее грушевидное очертание, так что завороты ее местами, пробежавши две-три версты, почти что сходятся. Кое-где река прорезает остающуюся полоску земли и образует острова, называемые "кругами", как, например: Мельничный круг, Дальний круг. Луговые поляны, опоясанные рекой, называются луками, как, напр., лука Волк удавился, Черторой, Яблонная, Черемуховая, Дубовая, Широкая с подкурным мысом.
По лугам и лукам Пьяна весной разливается и, удобряя почву, способствует обильному урожаю трав.
Однажды на маневрах под Берлином я заметил среди извивов реки такие же поляны, причем они на карте также назывались луками. Я обратил на это внимание состоявшего при Его высочестве флигель-адъютанта императора германского полковника Вильома, и он был очень удивлен, узнавши славянское происхождение этого наименования, так же, как и тем, что их провинция "Поммерн" происходит от русского слова Поморы, или Поморяне.
Я с братьями наслаждался необыкновенно живописною местностью Нижегородского имения, и мы любили плавать но реке и озерам в челноках, называемых по-местному ботниками. Это узкие лодочки, выдолбленные из цельного отрубка дуба.
Чтобы в них не опрокинуться, надо иметь сноровку, балансируя корпусом, держаться прямо и не делать резких движений.
Игнатовцы, живя вдоль озера, с детства научаются плавать, а бывали случаи, что люди из соседних деревень, приходившие сбирать ягоды, тонули, переплывая озеро в ботниках.
Так, однажды в ботник сели четыре женщины, опрокинулись на середине озера и все потонули.
Игнатовцы любят воду, нанимаются матросами на судах по Волге и Каспию, многие служат лоцманами, машинистами на пароходах и получают хороший заработок.
В жару мы повторяли купанье; в непогоду я сидел дома и читал.
Раз как-то я отправился в лес с Ильей пострелять уток на Старухе. Озеро это, наибольшее из всех, в четыре версты длины, извивается по лесу в виде буквы W и опоясывает высокий холм, называемый по своему виду "Оселком".
Плывя в ботнике по заворотам озера, мы не заметили, как надвинулась грозовая туча, и молния с резкими раскатами грома стала хлестать по озеру. Под проливным дождем, совершенно измокшие, мы, напрягая силы, выплыли к берегу на Зазерский луг и через большой луг добрались до села.
По принятому обычаю в большие грозы крестьяне с домочадцами выходят на улицу и стоят под навесом ворот.
Батюшка беспокоился и сидел на крыльце. Почти промокший до костей и все время сопровождаемый ударами грома и молнии, я наконец добрался до дому.
До той поры я совсем не боялся грозы, но после этой прогулки не могу сказать, чтобы был совершенно равнодушен к грозе, когда нахожусь в поле.
Живописная местность долины реки Пьяны и жизнь в селе приводили меня в настроение и вызывали воспоминания далекого прошлого русской истории. В двадцати верстах от нашего имения, ниже по Пьяне, стоить базарное село Пожарки с торгом, пожалованным князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому царем Михаилом Федоровичем. И до сих пор, несмотря на соседство города Сергача, базар продолжает существовать в Пожарках. Вверх по реке лежит село Пьянский перевоз, где одержал победу над татарами нижегородский князь Дмитрий Тугой лук, но затем на радости изволил бражничать с воинами, снова подвергся неожиданному нападению татар и погиб вместе с опьяневшим своим отрядом.
Далее в тридцати верстах два села: Григорово и Вельдеманово. Григорово составляло с Игнатовом в былое время одну вотчину князей Долгоруких.
В Григорове родился протопоп Аввакум, непримиримейший враг патриарха Никона, который происходил родом из соседнего, лежавшего в семи верстах от Григорова села Вельдеманова.
Среди игнатовских крестьян было несколько очень старых домохозяев, и в их числе некто Самойлов - столетний старец, вечно полупьяный, который молодым ходил в шайках Пугачева и отличался, несмотря на зажиточность, разгульным нравом.
Однажды, возвращаясь с Низов с богатым заработком, Самойлов вообразил себя сеятелем и, взойдя на игнатовские поля, стал рассеивать серебро из своей мошны.
Другой столетний старец, Тюрин, в противоположность Самойлову весь век вел строгий образ жизни; постился, ходил на богомолье, посетил Киев, Соловки и наставлял к умеренности своих односельчан, говоря: "Не надо излишне навозить своего тела". А это потому, что у нас земля хотя и требует навоза, но в меру, если же слишком унавозить ее, - хлеб ложится.
Однако разгульный Самойлов пережил Тюрина. В последний раз я видел его пьяным, лежащим у нашего амбара.
Дядя Архип, церковный староста, славился как кулачный боец. "Архип идет на кон, все бойцы с кона вон", "У Архипа кулаки в пуд!" - говорили о нем с гордостью игнатовцы.
Архип при самом добродушном выражении лица напоминал своим сложением и длиною рук гориллу. О нем рассказывали, что дядя Архип не знал соперников и редкий боец выдерживал его удары.
Страдая ревматизмом в левой руке, он однажды с похмелья отсек себе левую кисть и после того жил еще два года и продолжал сторожить церковь.
Наш садовник дядя Троша и его супруга Харитина Степановна напоминали собою Филимона и Бавкиду. Дядя Троша страстно любил свое дело, и растения из-под его рук необыкновенно развивались.
На смертном одре он обратился к жене и говорит: "Должно быть, помираю, Харитина Степановна; вот и думаю, чем я буду на том свете? Верно, все тем же садовником, и буду я выхаживать райские яблоки. Вот тебе дам яблочко, генералу дам, батюшке отцу Михаилу дам и Вуколе Петровичу дам, а Стручихе не дам, не дам, не дам!" Стручиха была его прежняя помещица.
Харитина Степановна, бывшая дворовая девушка, замечательно ходила за птицами и обращалась к индейкам всегда по-французски:
"Mesdames, mesdames, venez diner", - приглашала она их, рассыпая корм.
Летом старички в хорошую погоду всегда кушали на рундучке.
Харитина Степановна накрывала столик белою скатертью и ставила обед или ужин. Дядя Троша любил выпивать, а старушка его сестра, жена Ивана Моисеева, родителя нашего слуги Ильи Ивановича, приставала к нему:
- Что ты пьешь, Трошка, стыдился бы в твои годы.
- Никак, сестра, ты дура! - отвечал дядя Троша. - Молод был - не пей! Стар стал - тоже не пей! Да когда же пить?
Наш управляющий Сергей Иванович Федотов охотно рассказывал о былом. От него я услышал о Пожарках, Григорове, Вельдеманове, о тракте, по которому двигались войска и везли продовольствия, когда Грозный Царь по Волге плыл под Казань.
От него я услышал названия наших озер и урочищ: Волк удавился, Черторой, Лебединое озеро, Костыль, Старуха, Горшок, Банково болото. О всех сказывались предания, все они населялись и оживали в воображении.
В давнее время, по рассказам Сергея Ивановича, жил у нас в селе знаменитый колдун Чувай, который в страхе держал всю окрестность; умел килу (опухоль в разных частях тела) напускать, глаза отводить, в чащу лесную заводить; в особенности его боялись и ублажали, когда он приходил на свадьбы.
Однажды Чувай явился на одну свадьбу незваный. Стали его угощать и ублажать, а он взял ковш и выплеснул брагу на пол.
Зашумела вода из подполья, выступила из щелей, стала подыматься. Перепугались гости, вскочили на лавки, полезли на полати, а по воде играют рыбки, плотички, окуньки. Забыли гости страх, стали ловить рыбок.
Засмеялся Чувай, и вода пропала.
Глядят люди и дивятся: парни держат девок за косы, девки парней за уши.
Иван Михайлович Фокин был замечательный пчеловод, он знал все тайны жизни этих маленьких монархий в липовых колодах.
Пчелы его как бы слушались. Посреди его пчельника, расположенного полукругом рядами, стояла большая царь-колода. Фокин говорил, что она от его отца стоит на этом месте. Колода была двойная, в ней помещались два громадных улья.
Фокин любил угощать меня свежим медом и медовою сытою и охотно рассказывал, "как пчела на себя, на людей и на Бога трудится"; как она "детей водит, людей питает, дары Богу приносит".
По праздникам его хозяйка приглашала меня полакомиться пирогами с разными начинками, блинами, коржиками или кулагою.
В избе их была замечательная чистота, а в переднем углу под образами всегда теплилась лампадочка.
Рассказы стариков крестьян о былом и общение с ними меня чрезвычайно увлекали и знакомили с бытом и типами великорусских людей. Слушая их, разговаривая с ними и нашими бывшими дворовыми, я мысленно переносился в старые годы и привязывался сердцем к таким великорусским типам, как дядя Архип, Влас, Сергей Федотов, дядя Троша, и во мне еще закреплялась горячая любовь ко всему родному русскому, взлелеянная в корпусе, где традиции прежних лет хранились нами как священные заветы предков, и полюбил я Русь привольную, Русь могучую, Русь великую, и умилилась душа моя на Святую Русь".
