Святочный рассказ
...Начало сентября в этом году было отмечено очень тёплым вёдро. Столь тёплым, что к середине дня становилось жарковато. В будний день на городских улицах народу немного, да всё молодёжь и прохожие среднего возраста, шагающие по своим делам не торопко, но с явным знанием куда и зачем, деловито и без суеты.
...Через пару часов после утренней службы, ближе к пополудни, в старинном Минском Свято-Духовом кафедральном соборе находилось всего лишь несколько молящихся и зевак. Ухоженный и уютный двухглавый храм семнадцатого века в своём облике сдержанного достоинства открыт видом на широкий проспект, будто приглашая войти в старинный городской центр да не миновать самой церкви…
Внутри главного собора, у боковой стены недалеко от выхода пару ступенек ведёт вниз, к нижнему криптовому храмовому приделу во имя равноапостольных Мефодия и Кирилла, учителей Словенских. В стародавние времена такие сводчатые помещения устраивались ниже основного уровня храма, часто целиком подземными, ибо служили для погребений и доступа к мощам святых и мучеников для почитания.
Здесь же окна всё же есть и через одно из них лучи полуденного солнца ярким снопом вторгались в уютный полумрак, освещая серебристое покрытие кануна - панихидного столика с ячейками для поминальных свечек, и бликуя на полу в разноцветную керамическую плитку. В сторону от свечного кануна, вдоль стены сразу после солнечного окна, у алтарных врат возвышался большой деревянный крест с фигурой распятого Спасителя в терновом венце и с небольшим подножьем внизу у основания…
Тиховейно колыхались свечные огоньки и было очень покойно, будто не в большом городе, а где-то в огромном поле под синим небом одним островком приютился маленький дом Господень посреди моря спелых ржаных колосьев. Сюда по ступенькам спустилась какая-то сухонькая старушка, вся аккуратненькая и чистенькая, привычно и как-то даже слишком стремительно она обошла немногие иконы на стенах, пришёптывая что-то про себя, надо полагать, поминальные молитвы. Подошла к свечному столику и воткнула в один из пазов горящую восковую свечку, снова перекрестилась и повернулась к распятию, двинулась в нему столь же споро, как это делают давние, привыкшие к определённому действу люди… Задержалась взглядом на лике Иисусовом, вдруг рука её нырнула в сумочку и затем пригоршней опустилась к основанию, уронив на него несколько конфеток в простеньких разноцветных обёртках… Снова также буднично перекрестившись, она повернулась к выходу и привычно, не глядя на ступеньки, вышла из придела, не обернувшись на свою обычное «подаяние Христа ради» кому-то неведомому, будь это ребёнок, или пожилой, или иной, переживающий свои утери и пришедший сюда умилиться поминовением. Да и не важно кто будет этот обрадовавшийся скромному лакомству человек… И всякому бы зеваке, даже не очень сообразительному, глядевшему на всё это действо со стороны, было понятно, что старушка приходит сюда давно и всё, что она делает, уже успело войти в привычку, стать своего рода ритуалом в потребности поделиться накопившейся тоской по минувшему, по ушедшим навсегда близким и своей нерастраченной лаской к редко навещающим детям и внукам, если они вообще есть…
…Полчаса спустя сюда также спешно и столь же почти деловито пришёл такой же аккуратный, простенько одетый дедуля, с аккуратно уложенными седыми волосами, в разноцветной рубашечке и полотняной сумкой через плечо. Таких принято называть «боровичок». Его опрятность была схожа с той, что присуща бывает мужчина в солидном возрасте, всю жизнь пробывшим в дальних, продолжительных странствиях и привыкшим заботиться о себе с внутренним непринуждённым сосредоточием и без особых к тому усилий, как это бытует среди моряков дальнего плавания, геологов, полярников, каких-нибудь профессиональных старателей или военных, служивших на своих базах, не близких к городам и вообще к обжитой среде. Жизнь прошла в разъездах и в трудах, и знания о ней столь обильны, что с воспоминаниями о минувшем скучно никогда не бывает, и лишь изредка, нет-нет, да укорно кольнёт думка об одиночестве на старости лет, чего, казалось бы, вовсе и не заслужил... Почему-то на ум приходит дремучее и древнее белорусское Полесье с его полещуками и строфа из полудетского речитативного стихотворения, случайно прочитанного где-то за авторством совершенно незнакомого сочинителя по имени Семён Горохов...
...На лесной опушке,
В маленькой избушке
Жил-поживал,
Лес охранял
Небольшой мужичок,
Старичок-боровичок.
С рассветом он поднимался,
Студёной росой умывался,
Вытирался лесным подорожником
И отправлялся в дозор. Без помощников...
Старичок тоже переходил от иконы к иконе привычно и пришёптывал что-то про себя, постоял у мерцающих и тающих свечей «за упокой», потом также буднично пересёк солнечный сноп из окна и подошёл к распятию, присел, ловко смахнул себе в горсть конфетки с «горнего» основания и сбросил в свой холщовый мешок, свисавший с плеча.
Он поднял голову, на миг всмотревшись в печальный образ Христа,
принявшего муки за всех нас недостойных, потом, размашисто окрестив себя знамением, повернулся и пошёл к ступенькам наверх к выходу в основной храм. Глаза его были опущены ниц, на губах его играла мягкая улыбка, обращённая внутрь себя, будто он только что увидел нечто очень радостное, вроде белого ангела. И показалось, глядучи со стороны на его блаженный вид, словно он уже предвкушал вечернее чаепитие где-нибудь в скромном своём жилище, «на лесной опушке» или в квартирке минской многоэтажки, в таком же прибранном и чистеньком как он сам, за горячим напитком из собственного сбора каких-нибудь душистых трав - мелиссы с мятой, там, и высушенных стебельков молодой малины или липового цвета… За компанию с невидимым белым ангелом в благобеседах. Что он будет наливать ароматный лесной чай в любимую чашку и станет потягивать его сквозь эти карамельки, что ему уже не первый год оставляет в храме какой-то неизвестный благодетель, и что никто из молодых храмовых служек никогда не зарится на это «подаяние», видимо, из совести и понимания «обо всей жизни, что впереди», когда им всё ещё успеется, и что чаепитие это вдвойне вкуснее любого другого, ибо чай с Христовыми конфетками всяко слаще самого сахарного сиропа и даже, может быть, мёда... Ведь давно, по какой-то необъяснимой причине, сложилось твёрдая уверенность в том, что, как ни как, кто-то же оставляет их именно ему, а, значит, и чай-то - на двоих… А если и с Господом, то всей троицей, ибо, как известно, Он всё зрит и ведает…
1-14 сентября 2024, Минск-Гомель-Москва-Таллин
