Лебедь белая

Ведь это прекрасно - любить и жить в чистоте своего сердца.

Альбер Камю

 

Алиса стояла у окна в Доме актера и смотрела, как бежит Любомиров. Он бежал к ней на интервью, торопился. Знаменитый артист, звезда СССР, первый секс-символ почти 300-миллионной страны. Он был в джинсах, простой серой майке без рисунка, и почему-то в тапочках. Он жил по соседству с Домом актера и, видимо, часто ходил сюда завтракать или обедать, назначал тут встречи и привык за всю свою 53-летнюю жизнь, что Дом актера – это почти свой дом. А может быть у него ноги натерло туфлями, и тапки – спасение. Да какая разница почему он в тапках? Удивительно, что он бежит к ней, Алисе, молодой журналистке центральной газеты.

У него таких интервью – мильоны. И, конечно, не желание попасть в газету движет Петром Любомировым. Но что тогда? Просто человек хороший?

«Любомиров бежит... торопится... ко мне... чтобы я не ждала... беспокоится», – пыталась уразуметь Алиса. Ей в голову не приходило, чтобы она нравилась актеру. Во-первых, он увидел её в это утро впервые, так что какая там симпатия? Она спросила: принес ли он свои фотографии. Он ответил, что забыл. Она спросила: может ли он потом прислать по интернету. Он ответил, что с интернетом не дружен. И побежал за ними домой.

Во-вторых, с чего бы это она ему так уж понравилась? Алиса не считала себя красавицей. Считала среднестатистической девушкой – не красавицей и не уродиной, а так, на любителя. Впрочем, свекровь называла её красивой и даже фотографию Алисы поставила у себя в серванте. А вот родная бабушка однажды спросила: «А ты знаешь, что ты некрасивая?» Бабушка любила свою младшую дочь, которую родила в сорок лет и которая была поэтому ровесницей внучки. Бабушке казалось, что внучка как-то больше преуспела в жизни, и дочке это, должно быть, обидно. Бабушка попыталась уравновесить положение. Дочке, которая была домохозяйкой и многодетной матерью, внушала: «Зато ты красивая», а внучке, которая сделала карьеру, объяснила, что «ты хоть и грамотная, а красоты-то нету».

И Алиса почему-то поверила бабушке, а не свекрови. Впервые в 26 лет вгляделась в себя в зеркало и решила: пожалуй, некрасивая. И тут же пришла мысль: а за что тогда меня мужики любят? Алиса была верна мужу, но до него у неё были, и при нём за ней ухаживали. Подумала, и решила, что за грудь. Редкая форма. Сейчас такую грудь делают только с силиконом, а у нее – своя. Причем, не большая, не маленькая, а как надо. Вероятно, нравился мужчинам и её зад, обтянутый «юбкой-карандашом». Он у неё как у жены Сальвадора Дали. Алиса когда увидела на фотографии её филейную часть, сразу поняла почему художник был без ума от своей русской подруги. Зад, оказывается, тоже может быть породистым и беспородным. Но главное, решила Алиса, мужчины любили её за хорошо развитую речь. «Кто ясно мыслит – ясно излагает». Алиса ясно излагала. Выходит, ясно мыслила. Стало быть, любили за ум. Тем сердце и успокоилось...

– Извините, вот! – подбежал Любомиров и сунул ей в руки свои фотографии.

Сели за столик. Петр слегка развалился в кресле и с любопытством посмотрел на журналистку.

Алиса сразу вспомнила как они договаривались о встрече. Она только пришла в эту газету, работала всего месяца три. Была на очень хорошем счету, в любимицах редколлегии, но издание таково, что на лаврах почивать нельзя. Двадцать дней в месяц проводила она в командировках по стране, а сейчас временно стажировалась в отделе культуры. Персонажа для интервью выбирала на свой вкус. Вспомнила, что в детстве, лет в одиннадцать, влюбилась в Любомирова. И вот его имя в редакционном телефонном справочнике актеров. Домашний телефон... Алиса позвонила, и он сам взял трубку. Представилась, попросила интервью.

– Интервью? – Любомиров захохотал. – Вы так сегодня это называете? Извольте. Где и когда?

– Вы сами назовите, когда и где вам будет удобно, – ответила несколько озадаченная Алиса.

Она не привыкла общаться со знаменитостями. Аварии, катастрофы, необычная уголовщина, социальные язвы и миазмы, встречи с самородками и чудиками – это было её. Она даже кино перестала смотреть, так как жизнь куда более закрученная, неожиданная и удивительная, чем кино. Зачем ей смотреть детектив, когда она пришла в тюрьму и беседует с милиционером-олигофреном, который поубивал ни с того, ни с сего своих коллег? И сейчас мямлит, и даже не может объяснить почему... То, что по улицам десять лет ходил олигофрен с оружием, выяснилось только когда он прошёл судебно-медицинскую экспертизу... Или зачем ей любовная киношная драма, когда она знакома с двумя сибирскими парнями – компьютерщиком и курсантом, которые стрелялись – по-настоящему, на дуэли – из-за девушки? А вот дворник, мозг которого способен одновременно производить пять действий, что засвидетельствовано учеными. Дворник в уме решает уравнение – это одно действие, одновременно пишет его на доске – второе. Второй рукой он записывает стихотворение – это еще два действия: в уме читает его и записывает. Плюс к этому он в это же время поет песню на итальянском языке.

Всю жизнь он проработал дворником. Боялся рассказать о своих необычных способностях, чтобы КГБ не привлёк его к работе. Родителей репрессировали, потому самородок вырос в детдоме и всего боялся. Даже Алису поначале опасался, а потом расслабился, раскраснелся, разошелся, и к концу, когда она восхитилась продемонстрированными им способностями, был совершенно счастлив. На радостях нарисовал ей план Бородинского сражения и объяснил: благодаря каким действиям русские выиграли. «А генерал Григорий Розен – ну, вы знаете кто это, – такой молодец! Он знаете откуда ударил?», – и дворник разъяснил за что именно Розен был впоследствии награжден орденом Святой Анны первой степени...

Сухонький, мелкий мужичонка в ватнике и ушанке, с серыми слезящимися глазами, всю жизнь собеседник Алисы подметал дворы и не видел ни денег, ни уважения... После выхода статьи о себе – «Академик придворных наук» – он принёс Алисе шоколадку. Она поблагодарила, но через полчаса он принес ещё десять шоколадок. Счастье распирало его и он не знал что ещё сделать для этой девушки...

Душа плакала над его судьбой и была рада его радости. Так как же можно настоящих людей сменить на образы, игру, перфоманс?

Последние фильмы Любомирова Алиса, конечно, не смотрела, но не комплексовала по этому поводу. Она собиралась писать не о его работе, а о нём.

Обывателя бы шокировало, конечно, если бы он узнал, что журналист пошёл на интервью, не посмотрев последних работ артиста. Шокировало бы потому, что люди не знают о себе неприглядной правды: их куда больше интересует личная жизнь человека с экрана, чем его мнение по поводу раскрытых и нераскрытых образов или о работе оператора. Многие никогда себе в этом не признаются, и будут даже истошно кричать в комментариях к статьям: «Хватит полоскать грязное белье!», но наутро зайдут на сайт этой газеты, а не кинематографического журнала, где разбирают по косточкам те самые образы...

Алиса не судила читателей. Просто для них настоящая жизнь тоже интереснее, чем кино.

...Любомиров назначил ей время и место. А когда встретились и выяснилось, что фотографий он не принёс, как обещал, он сказал: «Пойдёмте ко мне, я тут рядом живу». Алиса простодушно заметила, что коли он рядом живет, так пусть сам сходит, а она подождёт. И тогда он побежал за фотографиями домой.

Ей казалось странным все: его циничный смех от её просьбы об интервью, то, что он с порога позвал её к себе домой, то, что побежал как мальчишка за снимками... И вот сидит, улыбается и смотрит так, будто она под видом интервью пришла к нему на свидание и он об этом знает.

Но взбрыкивать не с руки. Нужно принести интересный материал. И это было главное, за чем она, «грамотная, но некрасивая», пришла. А потому она с кротким, серьёзным лицом и официальной доброжелательностью стала расспрашивать...

Алиса всегда готовила вопросы к интервью. Не признавала неподготовленных встреч. Человеку должно быть интересно с интервьюером. Если будет интересно, он раскроется. Главное, чтобы не чрезмерно – а то потом испугается и зарубит всё. В меру чтобы раскрылся. Для этого нужно задавать нестандартные вопросы, о которых он никогда не думал или думал мало. Чтобы удивлялся, чтобы с любопытством ждал следующего вопроса и чтобы у него осталось впечатление, что он потратил время с пользой для себя. Тоже что-то узнал.

Алиса расспрашивала, Любомиров отвечал, и когда увлекался, было интересно слушать, но потом он будто вспоминал о чем-то, пресекал себя и снова вскидывал на неё нахальные, насмешливые глаза. Они будто спрашивали: ну и сколько еще мы будем комедию ломать?

Вокруг глаз уже были мелкие морщинки, но это были те самые глаза, которые с экрана сводили с ума тысячи женщин.

– Вы рано стали секс-символом страны. Как это сказалось на вашем отношении к женщинам? – спросила Алиса. – Что вы поняли о них такое, чего не знали раньше?

Любомиров замер и затем как-то весь подался к ней. На лице его появилось злое и даже хищное выражение. Он несколько секунд вглядывался в неё, а потом страстно стал говорить:

– Как сказалось? Вы не представляете что это было! Мне письма приносили мешками. И почти все – от женщин. Из городов, деревень, студенки, школьницы, доярки, учительницы! Учительницы, понимаете?.. Из женских колоний писали целыми отрядами... Оооо, если бы вы знали: что они писали! Если бы вы только представить себе могли: что пишут женщины понравившемуся актёру!

Если бы Алиса была собакой, можно было бы сказать, что она прижала уши.

– Вы понимаете: что женщины из колонии могут писать секс-символу? Так ведь и учительницы писали то же самое! А когда я ездил со съёмочной группой по разным городам, женщины лезли через балкон ко мне в номер. Через заборы прыгали...

Алисе было стыдно. За всех женщин. И за себя. Потому, что теперь стало совершенно очевидно, что он считает её ровно такой же: лезущей к нему в штаны через интервью. И как оправдаться – непонятно. Он ведь не обвиняет.

А Любомиров продолжал горячиться:

– Я был подавлен, унижен. Готовясь к роли князя N., я меньше всего думал о том, что стану секс-символом... Господи, слово-то какое мерзкое! Я до сих пор не могу понять: что это такое... Так вот, я сидел в библиотеке, читал исторические книги... Я хотел передать сложность натуры своего героя, его величие и его падение... Я играл страдающего зверя. А в итоге... мне писали... я не могу вам даже передать что... Это была просто порнография.

Алиса подумала, что интервью редакции понравится. Какие бы чувства она ни переживала во время встреч с героями своих материалов, о цели помнила всегда. Главное, чтобы актер потом не пошёл на попятную и не вымарал эту часть.

– А раньше вы всего этого о женщинах не знали? – спросила, не поднимая глаз.

Сама она уже знала насколько грязны и циничны могут быть женщины. Однажды оказалась в гинекологическом отделении на сохранении. Лежала в палате с ожидающими аборта на позднем сроке. Это были почти девчонки – от 15 до 23 лет. И сколько же она там наслушалась! Они без конца матерились, оскорбляли друг друга диковинными матерными выражениями и сами же дружно над ними ржали. Они рассказывали о себе и своих мужьях и любовниках такие вещи, что хотелось закрыться одеялом с головой и ещё сверху положить подушку. Девушки были необразованные и агрессивные, как нынче принято говорить – «маргиналы». Алисе тогда показалось, что она отлежала три недели в колонии для несовершеннолетних. Про старших хабалок она с изумлением думала: «И ведь это чья-то сноха... Кто-то имеет вот это дома».

Санитарки ненавидели абортниц. Ее, Алису, пускали в душ, а «этих» выгоняли. А когда она попыталась заступиться – в рамках борьбы за права человека – пожилая санитарка мрачно ответила: «Ты себя с б.....и не путай. Ты – мать».

Алиса родила мальчика. И когда ему пошёл пятый год, увидела как ранимы, как романтичны мальчики. Как они боготворят мать... «Ты знаешь... знаешь на кого похожа? На белую лебедь», – говорил сынишка. А когда она спросила: как он представляет себе будущую жену, он описал ее, Алису. «Она будет журналистка, добрая, и волосы у неё будут с полосочками». У Алисы несколько прядей были обесцвечены.

– Понимаете, я верил в чистоту женщин, – исповедовался Любомиров, – меня родители учили уважать их, беречь, защищать. Говорили, что девочки – хрупкие, слабые, наивные. Что нельзя руками. Нельзя ругаться при них. И я верил. Считал, что каждая – Консуэло, Наташа Ростова... А когда поступил в театральное, у нас, на Дальнем Востоке, и стал жить в общежитии, решил над девчонками подшутить. Забрался в шкаф в девчачьей комнате и хотел выпрыгнуть внезапно, напугать. Но они зашли и начали такое говорить, что... я уже не мог выйти. Мне было так стыдно, что не было никакой возможности выдать себя. Уши горели! Я просидел в шкафу до вечера, и только когда они ушли, пошел в свою комнату.

Алиса подняла на него глаза и посмотрела по-матерински – с жалостью. Любомиров больше не выглядел самоуверенным нахалом. Перед ней сидел уставший, седеющий мужчина. Всё ещё привлекательный. Но ей была безразлична его красота и слава. Было жаль мальчика, которому показали изнанку сказки. Искажённую её версию. Ту, что с плохим концом. И вот он плачет... А версию с хорошим – не показали. Алиса видела в Любомирове своего выросшего Матвейку, которому разъяснили, что мама – не лебедь белая, а утка. Алиса-то думала, что Любомиров – седеющий фавн, а он, оказывается, нормальный человек в ненормальных обстоятельствах.

Он будто услышал её мысли.

– Я в мореходку мечтал, как все пацаны у нас... Но попал в самодеятельность, и как-то понеслось, получилось у меня сразу...

– Я сожалею, – после паузы сказала Алиса.

Он понял о чём. Кивнул.

– Но как же вы потом женились, и целых пять раз, – улыбнулась она. – Значит, всё-таки находили прекрасных женщин?

– Находил, – улыбнулся в ответ Любомиров, и она не поняла: иронизирует он или всерьёз. – Только знаете что? Не надо было... Вот на ком в первый раз женился, с той и живи. Человек заточен на один и тот же тип партнера. И ты, разведясь, думаешь, что найдешь другую, не похожую. А находишь то же самое. Вроде и внешность иная, и характер не такой, а поживешь, присмотришься, и видишь: то же самое.

Алиса перевела разговор на фильмы, в которых снялся Любомиров в последние годы. Попросила рассказать о них, и он расцвел, разговорился теперь уже без горечи душевной, а с удовольствием, с гордостью за проделанное. Она любовалась его вдохновенным лицом и сама радовалась тому, что он счастлив, что у него есть отдушина в непростой личной жизни, что она сама, Алиса, получила искреннее и очень личное интервью, за которое её похвалят.

Они ещё с час беседовали, и Алиса заметила, что собеседник стал уставать. Он впервые оглянулся вокруг – оглядел зал. В котором никого, кроме них двоих, не было.

– Какой вопрос я вам не задала, но вам бы хотелось ответить? – спросила журналистка, укладывая в сумочку блокнот и ручку.

– Вы не спросили меня: нравитесь ли вы мне.

Алиса опешила и снова опустила глаза.

– Ну, и? – спросила сдержанно.

– Да.

Алиса посмотрела на Любомирова и увидела князя N. – любовника императрицы, донжуана, смельчака и мерзавца.

– Мне нравится ваша провинциальность, – пояснил, улыбаясь, артист.

– Понятно. Спасибо. Перед публикацией я пришлю вам статью по интернету.

Это было необязательно, но Алиса не держала камня за пазухой и не хотела разочаровывать этого человека каким-то неправильным словом, тем более, он упомянул в течение разговора, что все журналисты про него всегда врали.

– Нет уж. Я хочу чтобы вы пришли и показали мне распечатанное интервью! Вы же знаете, я не дружу с интернетом, – с улыбкой произнес Любомиров, значительно глядя в глаза.

– Пожалуйста. Я приду, – пообещала Алиса, а внутренне оскорбилась. Похоже, он всё ещё думает, что она пришла чтобы забраться к нему в койку, но будучи провинциальной скромницей (она сказала ему, что приехала в Москву из Томска, её взяли на работу в московскую редакцию спецкором), скрывает истинные намерения.

Когда ехала в метро, была все же очень довольна – интервью получилось. А её благосклонности секс-символ, конечно, не получит. И даже не потому, что она замужем, а потому, что она его не любит и даже не увлечена – это раз, и было бы странным, если бы она его любила, так как он старше её отца – это два. А ещё ей никогда не нравились любимцы женщин. Они были как тарелки с остатками пищи. Пища вкусная, но все же остывшая, объедки...

В русском обществе утвердился турецкий взгляд на взаимоотношения полов: женщинам предписана верность, мужчинам – «настоящим» – гульба направо и налево, иначе «не мужик». Но Алисе не нравились потасканные. Она с удивлением подумала, что Любомиров стар и не понимает этого. Не в принципе стар, а для неё стар. Она не верила в романы пожилых с молодыми. Морщины, седина, дряблость там и лишний жирок здесь противны молодым. Всем. И мужчинам, и женщинам, но последние чаще готовы это терпеть, приспосабливаться. Ради денег, положения, карьеры. Ради того, чтобы жить не работая.

Алиса же своей работой горела, зарплату получала хорошую, усидеть на месте без дела не могла, так зачем ей старый муж, уж не говоря – любовник?

***

Интервью было готово и прочитано заместителем редактора. «Здорово», – сказал. Убрал лишь последнюю строчку, и последней стало: «Есть ли вопрос, который я вам не задала, но вы хотели бы на него ответить? – Вы не спросили нравитесь ли вы мне. Да».

Позже, когда интервью опубликовали, его похвалили на редколлегии и Алиса поймала на себе любопытные мужские взгляды. На это у замредактора и был расчет. Чтобы читатель остался при мысли: а что было дальше?

Но материал ещё надо было утвердить у Любомирова. Алиса снова пришла в Дом кино. На этот раз артист её уже ждал. Он был элегантно одет во всё черное, свежевыбрит, и... трепетал. Читал интервью невнимательно, расписывался на каждой странице быстро, и рука его слегка дрожала. Только дойдя до конца, Петр внимательно на неё посмотрел.

Алиса сделала «морду топориком», а внутренне напряглась: оставит ли своё признание? Он ведь женат.

– Вы молоды, я понимаю, что вам нужно имя, а потому не буду вычеркивать, – сказал Любомиров.

– Спасибо большое, – искренне поблагодарила Алиса.

Он расписался на последней странице, положил интервью на стол и стал молча смотреть на неё. Будто ждал шага с её стороны.

Алиса смутилась. Положила листки в сумку и скомканно попрощалась. Всё, чего ей хотелось – побыстрее прибежать в редакцию и отдать материал в печать.

– Большое спасибо, всё, Вами рассказанное, очень понравилось в редакции. Все любят ваши фильмы...

Она лепетала, а он смотрел ей в глаза. И лицо его становилось всё более растерянным. Она повернулась и пошла к лестнице. Любомиров – за ней.

Они молча спускались и Алиса спиной чувствовала его недоумение. Обернулась:

– До свидания.

– До свидания, – сказал вконец обескураженный Любомиров. – Вы... звоните мне, не забывайте...

– Хорошо, – пообещала Алиса, зная, что звонить не будет.

***

– Утвердил? – спросила зав.отделом культуры.

– Утвердил.

– А что такая смурная?

– Он влюбился.

– А что ты для этого сделала?

– Не дала.

Завотделом, 45-летняя разведенная мать двоих детей, понимающе кивнула и углубилась в написание заметки. А Алиса почувствовала себя дрянью. Вроде тех, кого Любомиров слушал в юности, сидя в шкафу. И решила: надо позвонить ему в день рождения, через два месяца, поздравить.

Завотделом через пару часов, когда закончила писать своё, произнесла вдруг, будто и не было перерыва в их разговоре:

– Не отдалась – это великое дело! Это замечательно. Это возрождает в мужчине веру в женщин. Это позволяет ему фантазировать и мечтать. Это, если хочешь, двигатель прогресса! Потому, что дабы «дала», мужчины начинают работать, достигать, добиваться успехов в карьере, бриться каждый день и даже – о боже! – читать художественную литературу и заучивать стихи. И всё – ради заветной цели...

Она так выразительно вытаращила глаза, что Алиса расхохоталась.

– Так вот, милая моя, не отдавайся чаще... Позволь мужчине оставаться охотником, а себе – мечтой. Ведь любовь начинается с удивления... Ты удивила тем, что не прыгнула сходу в постель. Ведь ему даже помечтать не давали!

***

Алиса так и не позвонила Любомирову. Потому, что уехала в Австралию. Навсегда. Внезапно. С сыном. Думала временно, а получилось – эмигрировала. С мужем разошлась.

Через год увидела странный сон. Будто бы из березовой рощи вышел Любомиров, бежит к ней, сложив руки ковшичком, и просит: «Дай поесть». А через пару дней снова сон: будто бы она и Любомиров нагие в бане стоят. Но нагота эта не стыдная, ничего сексуального в ней нет, а вот просто как люди в раю... Любомиров смотрит вдаль, мимо неё, а она в порыве нежности – тоже не сексуальной, а дружеской – тянется поцеловать его в щеку. Он отклоняется и говорит: «Не надо. Я не хочу тебя губить». И Алиса в удивлении отстраняется... Смотрит налево, а под полком бани дыра, и в ней раки шевелятся.

Алиса проснулась, вспоминала свой сон, удивлялась...

Но через неделю снова приснилось про Любомирова. Будто бы пошла она на первый этаж многоэтажки, в которой жила в Сиднее. И видит, почтальонша раскладывает почту по ящикам. И говорит эта почтальонша ей по-русски: «Вот, тебе Петр Николаевич подарок прислал». Алиса берет в руки подарок – что-то деревянное. Раскрывает, а это икона-складень. И Алиса, проснувшись, догадалась и бросилась к интернету. Прочитала: «...Скончался народный артист СССР Петр Любомиров». Рак.

В другой газете намекали: потому, наверное, что много пил. А до того как спиться, привез себе из Новосибирска какую-то неизвестную студентку. Что к чему – непонятно... Столичная тусовка недоумевала, а он отвечал, что только в Сибири остались чистые женщины.

***

Из колонки Алисы Рожковой в журнале «Русские родители» (Москва): «В российском обществе укоренилась мысль, что если взрослый мужчина спит с несовершеннолетней, то он педофил и его следует наказать, а если взрослая женщина – с несовершеннолетним, то её чуть ли не наградить нужно. Мужчины похохатывают: «Спасибо, научила парня, мужиком будет!», женщины говорят, что подросток – «предатель», коли не сумел защитить свою зазнобу и его мать написала на неё заявление в полицию. Либеральная общественность напоминает, что в старые времена богатые мамаши даже покупали сыновьям проституток. Дескать, делайте как они... И никто не хочет понимать, что подросток – это чистота, независимо от того, девочка это или мальчик. Что подросток может лгать, будто у него уже был секс – просто чтобы выглядеть крутым, а на самом деле трепетать в ожидании первого чувства и бояться дотронуться до руки понравившейся девочки... Никто не хочет понять ранимости и беззащитности мальчика, его веры в то, что женщина – она, как мама, лебедь белая. Разверзнуть перед подросшим ребенком (а подростки – это подросшие дети) свои зрелые женские хляби есть преступление. Убить веру маленького мужчины в чистоту женщины – преступление. Не удивляйтесь потом, если он будет изменять жене, ревновать и подозревать ее, бить ее или менять жен как перчатки. Не удивляйтесь, если станет пить...

Цинизм мужчины – это плохо, но цинизм женщины безобразнее во сто крат для русского общества, которое молится на образ Матери с ребенком. Наш мужчина (как другие – не знаю, не изучала) не может спокойно пережить падение женщины. Именно потому в прозе Достоевского, Толстого и других русских классиков столько места уделено этой проблеме...

На сегодняшний день только Русская Православная Церковь говорит о том, что мужчина и должен, и хочет жить в чистоте. Подчеркиваю, «и хочет». Многие мужчины, не говоря уж о юных, не стремятся к разгульной жизни, но среда подталкивает, подначивает... И не только другие мужчины, но и женщины всем своим поведением убивают зачатки или остатки чистоты в мужском сердце».

***

К тем порам, когда была написала эта статья, Алиса отработала в журналистике двадцать лет.

– Интересно, какие будут отклики, – усмехнулся замредактора, прочитав и болтая с Алисой по скайпу. Они планировали начать выпуск журнала «Русские родители» в Австралии. Для эмигрантов. Замредактора – старый друг Алисы, ещё с тех пор, как вместе они работали в центральной газете.

– Восторженными, – нескромно заверила Алиса. – Нет, ну несколько будут плохими. «Журналистка больна православием головного мозга» – это от либеральной общественности... «Дети сами стремятся к сексу и могут ещё и вас научить», – это от дядек, у которых капает слюна на детей... «Автор – недотраханная ханжа» – от моих личных недругов. А если брать простой русский народ – он будет писать что-то вроде – «как родниковой воды напился».

– Ты думаешь? – довольно улыбнулся замред.

Алиса давно, как ей казалось, поняла свой народ. Знала, что статью одобрят те же самые мужчины, которые вовсю ходят налево, и те же самые женщины, которые, может быть, писали актерам откровенные письма. Но не было в том никакого противоречия.

– Русского человека отличает от западного наличие идеала, – говорила она заместителю редактора. – Наш народ знает: как должно быть. И тайно ото всех сверяется... Не всегда эта сверка видна ему самому, а так, появится вдруг откуда ни возьмись мыслишка: «А все-таки не надо было», и ускользнет... Или зайдет такой человек в музей, увидит вдруг икону, и отчего-то слеза пробьёт и горько станет, что Они – святые, хорошие, а ты – совсем другой... А в чём другой, почему – и вспомнить не может... Иные люди осознают непотребство свое сразу, но сил не имеют противостоять. И хотелось бы им, чтобы в момент соблазна кто-то упал на грудь, обвил руками и сказал: «Не пущу». Да некому упасть...

– Во Франции спрашивали людей на улице: попадут ли они после смерти в рай или в ад – как они сами о себе думают. Так более 80% оказались уверенными, что попадут в рай, – заметил замред. – Я вот задумался: как бы я ответил...

– В русском обществе такой результат невозможен. Потому, что есть высокий идеал, к которому одни стремятся, другие даже не пытаются. Но те, вторые, знают, что он есть, и что они ему не соответствуют. Однако идеал важен для них и дорог им. И если бы кто-то покусился на него, они были бы оскорблены и удручены этим. Даже самые пропащие – пьяницы, воры, распутники и убийцы – были бы удручены.

– Достоевщина, – молвил замред и отпил кофе из кружки величиной с детское ведерко.

– Она самая, – кивнула Алиса. – Он первый разглядел это осознание своей греховности в каторжанах... Русский человек, даже распоследний пьяница или уголовник, всегда знает, что он совершил грех. Он может не раскаиваться, но в плюсы себе этот поступок не запишет. Западный же самодоволен. Греша, он оправдывает грех и даже называет его добродетелью, лицемерит, и очень старается, чтобы и другие грешили – так его непотребство станет нормой и он потеряется на фоне остальных грешников.

– Не переоцениваешь в своем русофильстве наш народ?

– Его нельзя переоценить. Он столько времени в недооцененных ходит, что одним этим...

– Что? Что «одним этим»?

– Царствие Божие заслужил, вот что! – засмеялась Алиса.

***

Откликов пришло много. Большинство – положительные. Два – “как родниковой воды напился”. Несколько – “наконец-то написали”, и множество – “низкий вам поклон”. Ну и, конечно, “журналистка страдает православием головного мозга”. Как без этого?