Ладья познания плыла к Риму, который был дорог христианскому сердцу. Но в предевангельское время Рим представлял собой странную картину. Рим республики превращался в Рим имперский или, если угодно, цезарианского принципата. Рим болел мировым могуществом. Мощное древо, корнями своими упиравшееся в Европу и Азию. Но в этом древе уже начинали кровоточить раны. Их пытались залечить, перевязывали.
Имперская история начиналась во времена Суллы, когда было фактически уничтожено народовластие. Старая греко-римская демократия уходила в прошлое. От многообразия римский мир шел к единообразию. Видимо, это объективный процесс.
Римлянин устал от бесконечных прений. Хотелось элементарного покоя. И этот покой, как ему казалось, предоставляла авторитарная власть. Эта власть составляла проскрипционные списки, уничтожала сторонников республики и богатых сенаторов. Простой люд вполне устраивала такая ситуация. Диктатура давала Риму гражданский мир после жутких междоусобных войн. Неважно, что зачастую сам диктатор устраивал эти войны, главное – он их завершал.
В век начала единовластия происходил и поиск Единого Бога. Многобожие уже не соответствовало умственным порывам общества. Общественное сознание, как в политике, так и в религии, искало единообразия. Уже Юлий Цезарь и Марк Антоний будут искать в Египте Неведомого Бога. Не найдут. Однако Клеопатра станет для них материально воплощенной гармонией. Это был, конечно, ложный путь. Но нельзя не отметить жажду единства в лучших представителях римской цивилизации. Единство же виделось в красоте и любви. Мир стоял в преддверии этих великих сущностей. Реально происходили родовые схватки. Они доставляли ужасные боли, но и предвещали рождение Нового. Человечество жило ожиданием. Если бы не пришел Христос, то, наверно, началось бы повальное самоубийство. Наряду с поиском любви и красоты, жуткий разврат, что неизбежно вело к саморазрушению. Путь к авторитарности проходил через круг безумных извращений.
Великий Цезарь растлевал себя в постели Вифинского царя Никомеда, а потом объявлял, что каждая женщина Рима должна быть на его ложе. Добродетельный род Юлиев превращался в гнусное сборище прелюбодеев и гомосексуалистов. Воистину, чтобы восстать, необходимо было низвергнуться до невыносимой и мерзостной низости.
«Все время, за исключением коротких промежутков, царила беззастенчивая наглость, постыдное пренебрежение к закону и праву», - писал Аппиан.
Таким представлялся Рим глазами современника. «Зло росло все больше и больше…», - пишет тот же автор. И, видимо, в этом было Провидение Божье. На контрасте добра и зла строилось великое здание Божественного Универсума. Уже нельзя было удивить доблестью царя Леонида или демократичностью Эпаминонда Фиванского. Старый мир уже не нес согласия, но смерть и разрушение. Он склонялся перед авторитетом и деспотизмом. Вначале Греция стала частью македонской монархии, а потом греко-римский мир возглавили принцепсы. И было не столь важно, что обычаи и верования попирались теми, кто называл себя божественными августами и являлись хранителями древней традиции даже по своей должности понтификов и жрецов.
Светоний писал об Октавиане: «Его тайное пиршество, которое в народе называли «пиром двенадцати богов», также было у всех на устах: его участники возлежали за столом, одетые богами и богинями, а сам он изображал Аполлона… об этом свидетельствует и такой всем известный безымянный стишок:
Цезарь являл на пиру прелюбодейства богов,
Все от земли обратили свой лик небесные силы
И позолоченный трон бросив, Юпитер бежал».
В мире, где можно было свободно издеваться над небесными силами, изменения духовного порядка неизбежны. И эти изменения наступили.
К реке Иордан вышел Предтеча, и этот пророк был не только для израильского народа, но для всей Вселенной.
«Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия, как написано у пророков: вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему. Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. И выходили к нему вся страна Иудейская и Иерусалимляне, и крестились от него все в реке Иордане, исповедуя грехи свои. Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих, и ел акриды и дикий мед. И проповедывал, говоря: идет за мною Сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его; я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым» (Мк. 1: 1-8).
Явился пророк, призвавший к всемирному покаянию, требовавший от человека вспомнить свое истинное предназначение, лежащее в исполнении Божественной воли. Явился аскет, одним видом своим взвывающий к переосмыслению жизненных ценностей, показывающий путь к истинной свободе и любви.
С приходом Иоанна завершался Закон, начиналась эпоха Благодати. Чрез Закон познали беззаконие, которое начинало уничтожаться вестью о Боговоплощении. Последний пророк Ветхого Завета возвещал начало Нового.
Он знал, что наступает Новая эпоха, но жил еще под сенью и образами Старого Закона. Он увидел страшный мир, и страшными словами обличал этот мир. Он знал мерзость запустения, и еще более вскрывал гнойные язвы, чтобы почувствовали мерзость, в которой оказались. Великий проповедник покаяния расчищал дорогу, готовя сердца к принятию Богочеловека. Необходимо было, чтобы человек понял свое полнейшее недостоинство перед Богом. Слова Предтечи хлестали, как плетью. Но эта была спасительная плеть, этой плетью был сам Креститель Господень, образец смирения и исполнения воли Господней. Мир, погрязший в гордости и тщеславии, увидел человека, отступающего перед более великим, перед Богом.
А ведь поврежденному грехом сознанию не так-то и легко было уступить первенство. Именно в древнем мире уровень гордости человеческой достиг невероятных размеров. Даже пред неминуемой смертью, уходя в небытие, не прощали своих врагов.
«Гаю Лепидию, который прожил три года и два месяца, сделал гробницу Гай Лепидий Феликс, дражайшему сыну, а также и себе, своим вольноотпущенникам и вольноотпущенницам и их потомкам, кроме вольноотпущенницы Флегузы, чтобы не был ей дан доступ в эту гробницу».
Уходя, продолжали мыслить категориями старого мира. И вот в этот мир пришел Предтеча Господень. Знал ли он свое предназначение? Безусловно. Знал ли, чем это ему грозит? Уверен, знал. Тем более, что у пророка не было иллюзий относительно Ирода.
Но пророк сознательно шел напролом, помня, что он исполняет волю Бога. Он возвещал Добро, когда количество зла в мире умножилось до умопомрачительных размеров. Человеческая жизнь измерялось танцевальными ритмами и телодвижениями царственной потаскушки. Вечность сдавалась в аренду сиюминутности. Ради этой сиюминутности лицемерили и угождали. В этой сиюминутности жажда наслаждений и власти; в этой сиюминутности Рубикон и разрубленный гордиев узел; в этой сиюминутности жажда славы и величия. Ради этого готовы были наступить на горло собственной совести.
Цезарь жаждет убить Помпея, а потом плачет над его головой, подаренной ему коварными египтянами: строит памятники своему старому другу и сопернику, возле одного из которых, кстати, и будет убит. Горькое возмездие, но, видимо, справедливое.
Но ничему не научившее. После смерти Цезаря вновь гражданская война. И эта война между близкими родственниками. Что может быть страшнее, когда ради достижения личной власти, триумвиры жертвовали теми, кого раньше почитали Отцами нации. Плутарх писал: «Октавиан жертвовал Цицероном, Лепид – своим братом Павлом, Антоний – Луцием Цезарем, своим дядей со стороны матери. Так, обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всем человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть».
Ради власти погрузили Вечный город в ужас и страх. Паническое безумие охватило людей. Аппиан писал: «Одни залезали в колодцы, другие – в клоаки для стока нечистот, третьи – в закопченные дымовые трубы под самую крышу; некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши. Боялись не меньше, чем убийц, одни – своих жен и детей, враждебно к ним настроенных, другие – своих вольноотпущенников и рабов, третьи – своих должников или соседей, жаждущих завладеть их поместьями. Прорвалось наружу вдруг все то, что до тех пор таилось внутри; произошла противоестественная перемена с сенаторами и другими людьми: теперь они бросались к ногам своих рабов с рыданиями, называли слугу спасителем и господином. Печальнее всего было, когда и такие унижения не вызывали сострадания. Происходили всевозможные злодеяния, больше чем это бывает при восстании или взятии города врагом. Толпа грабила дома убитых, причем жажда наживы отвлекала ее сознание от бедствий переживаемого времени. Более благоразумные и умеренные люди онемели от ужаса».
Гордость рождает унижение, человек теряет драгоценную нить с Богом, превращаясь в животное, инстинктивно ожидая своего печального конца. И вот тогда, когда казалось, что финал неизбежен и сатана победил, в мир пришел Господь, воплотившись в человека. Души, низвергнутые до ада, встретились с Крестившим Духом Святым.
«И было в те дни, пришел Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане.
И когда выходил из воды, тотчас увидел Иоанн разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на Него.И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение. Немедленно после того Дух ведет Его в пустыню. И был Он там в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями; и Ангелы служили Ему» (Мк. 1: 9-13).
В обезображенный и искаженный мир пришел Бог и Человек. Пришел смиренно, как и предсказывал пророк Исайя, показывая, таким образом, новую поведенческую систему отношений, в которой совершенно отсутствовало горделивое начало. Иной ветер стал надувать паруса: в мир пришло воплощенное Добро и Прощение.
На Востоке Римской империи Божественное Начало обрело Свою Плоть, чтобы преобразить и спасти старый мир. Человек воочию увидел воплощенную Истину, и таинство Богоявления стало зримым. Пресвятая Троица явила себя человеку и Вселенной.
В человеческое естество вошел Бог. В духовной самости человека происходил переворот, после которого уже нельзя было жить по-старому. И этот переворот начинался в пустыне, куда отправился Христос. Он своим примером показал, как необходимо готовиться для борьбы со злом. Внутреннее стояние души выкристаллизовывается в духовном борении с темными силами. Господь пришел в мир, и началась страшная борьба со смертью. Идущих вослед Богу ждут те же искушения, что претерпел и Господь. Сатана не собирался сдаваться. Он, как и древние времена, еще более усилил нажим на духовное поле человека, стараясь подчинить его сознание плотским инстинктам и страстям. Он не в силах победить Бога, поэтому всю свою мощную силу обрушил на творение Господа. Тем боле половина земной цивилизации находилось под владычеством цезарей, которые явно служили не Добру.
Тиберий Цезарь Август в описываемое время проживал затворником на острове Капри, пребывая в жутком сладострастии и пораженный «греческой» похотью к мальчикам. Жил, вздрагивая, страдая, и убивая, убивая, убивая. Ему казалось, что он властитель, на самом же деле – всего лишь игрушка в руках лукавого. И осознание, что смертен, приносило Тиберию невыносимые страдания и душевные бедствия.
«Так обернулось для него казнью его собственные злодейства и мерзости! И недаром мудрейший из мудрых Сократ, имел обыкновение говорить, что если бы удалось заглянуть в душу тиранов, то нам представилось бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тела, так жестокость, любострастие и злобные помыслы раздирают душу. И действительно, ни единовластие, ни уединение не оградили Тиберия от душевных терзаний и мучений, в которых он сам признался».
Это Тацит свидетельствует об эпохе, ставшей водоразделом человеческой истории. В эту эпоху человек вступал в осознанную борьбу с дьяволом, с искушениями, посылаемые лукавым из своей проклятой темницы. И человек с помощью Божьей мог теперь победить силы тьмы. Отныне человек был не одинок, ибо в его естестве был Сам Бог. И Богочеловек разрушал все видимые и невидимее беззакония. Никакой законодатель не способен был справиться со злом. Ни Солон, ни Цезарь, ни Октавиан Август не могли обуздать царящие в обществе пороки. Внешнее боролось с внешним. Это был абсолютно бесперспективный путь. Только чрез внутреннее человеческое естество, просветленное Божественным присутствием, могло придти спасение. И Троица явила себя миру не ради своей славы, но ради освобождения Своего творения. Созидалась новая природа человека.
И природа стала изменяться буквально на глазах. Наконец-то поиски смысла Бытия совмещались в одном Учении и одной Личности. До этого были проблески и полутона, несовершенство бесконечных споров на политеистическом поле. Аполлоний Тианский был интересен, потому что шагал по всем религиям мира. Но эта хождение приобретало расплывчатый характер и потому виделось безнадежным тупиком. Бог же Платона и Аристотеля внемирен и внеличностен, поэтому интересен философам-специалистам, но не человеческому роду.
Конечно, поиск Истины ни на минуту не останавливался. И когда Тиберий скрывался на Капри, то в Риме рождалась удивительная философия Сенеки. Это была попытка античного мира спасти свою утраченную репутацию. Великий стоик заговорил о совести. Это был настоящий нравственный переворот. Добро и зло стало мериться совестью. Действительно, можно убежать от чего угодно, но от совести проблематично. Как известно, совесть есть внутренний судья, дарованный Богом. У Сенеки нет Божественной Личности, но есть определение совести. А это уже шаг к пониманию греха и вины, искажающих человеческое естество. Сенека положил основание дороги, ведущей к совершенству. Но самостоятельно придти к нему было невозможно.
Поэтому перед нами учение моралиста, стремящегося к благу и добру, но не знающего, что только Божественное воплощение способно привести человека к совершенству. Хотя многие рассуждения Сенеки актуальны и по сей день. Вспомним его: «Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Будем же всегда помнить, что мы рождены для общества, а наше общество – это что каменный свод, который только потому не падает, что камни, опираясь один на другой, поддерживают друг друга, а они в свою очередь крепко держат свод».
Но отсутствие Божественной Личности делало его философское построение безжизненным, и, значит, не несло в себе животворного семени. Ибо камень только тогда стоит, когда обладает духовной самостью, обожженной силою Христовой. Придти же к обожению, возможно, только чрез покаяние и очищение.
«После же того, как предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие. Проходя же близ моря Галилейского, увидел Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И сказал им Иисус: идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков. И они тотчас, оставив свои сети, последовали за Ним. И, пройдя оттуда немного, Он увидел Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, также в лодке починивающих сети; и тотчас призвал их. И они, оставив отца своего Зеведея в лодке с работниками, последовали за Ним» (Мк. 1: 14-20).
Увидев Бога, увидев Того, Кто есть Абсолютная Свобода, человек, ищущий истину, беспрекословно последует за Ним. Апостолы уже были готовы к встрече с Ним. Слово было принято благодарными сердцами, ожидавших горнего.
Это было великое состояние духа, данное простым рыбарям, немудрым века сего. Произошло обретение свободы, и это обретение происходило без философского осмысления. Апостолы знали, что начало всякой премудрости – страх Господень. И Бог не абстрактная идея, но Личность, пришедшая в мир спасти его. И Апостолы шли вослед зримой Истины. Их сердца подчинились Божественной воле, и стали свободны.
Возможны возражения: античный мир уже начинал понимать, что истинная свобода в следовании Божественной воле. Например, Эпиктет писал, что подчиниться Божьей воле, исполнить Ее – значит быть свободным. Хорошо сказано! Но в античном мире Господь не личность, а некая неведомая сущность. И в этом глубокая трагедия античной цивилизации. Бог Эпиктета напоминает отвлеченную мораль, у него нет ответственности, и он безответен. Поэтому был не способен даровать спасение и жизнь.
Отвлеченное понятие может быть интересно на симпозиуме, но не в вопросе человеческого спасения. За отвлеченной идеей вряд ли кто готов идти на смерть. За Христом же идут, хотя Он не умопостигаем, а реален. В Нем - творческая сила, передающиеся человеку. Но это не поэтическое вдохновение, не философские силлогизмы и ораторское искусство, это со-бытие, рождаемое со-творчеством. При этом Творец зрим и реален.
Отсутствие же Творца несет не-бытие и погружает живое в циничный вакуум. Вот оно коренное различие между античной философией и Христом. В этом различии начало Новой Эры. Мир вошел в состояние Благодати и Чуда, которое, по образному выражению Бориса Пастернака, есть Бог. И вот этот Бог и вошел в наше бытие.
«И приходят в Капернаум; и вскоре в субботу вошел Он в синагогу и учил. И дивились Его учению, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники» (Мк. 1: 21-22).
Разве мог кто-либо сравниться с Христом? Конечно, нет! Попытки сопоставлений, которые, порой, принимают философы некоторых направлений, обречены на неудачу. Всякое учение меркнет при приближении Его Света, хотя те же книжники и фарисеи будут пытаться низложить Его ученостью. Эти самые ученые будут усиленно буквоедить животворное Учение Христа. Видимо, укороченное и обыденное сознание по-другому не может. Именно книжники и фарисеи гноили пророков в тюрьмах и ссылках. Св. Иеремию заковали в цепи, после произнесенного пророчества, по приказу первосвященника; пророк Исайя будет мучительно убит, разрезаемый на части, по приказу ретивых мудрецов того века. Собственно, перечень можно продолжить бесконечно длинный.
Мировосприятие книжников вступало в противоречие с пророками, а особенно с Христом, потому что пред ними была Личность, во главу угла поставившая в человеческих отношениях любовь. Христос не философствовал, но реально любил ближнего. Он не субботствовал ради субботы, но подчинял субботу ее истинному назначению – Добру и Любви.
«В синагоге их был человек, одержимый духом нечистым, и вскричал: оставь! что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас! знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий. Но Иисус запретил ему, говоря: замолчи и выйди из него. Тогда дух нечистый, сотрясши его и вскричав громким голосом, вышел из него. И все ужаснулись, так что друг друга спрашивали: что это? что это за новое учение, что Он и духам нечистым повелевает со властью, и они повинуются Ему? И скоро разошлась о Нем молва по всей окрестности в Галилее» (Мк. 1: 23-28).
Он пришел не спорить о Логосе, ибо Сам таковым являлся. Его цель: освобождение человека от рабского положения, в котором он оказался по дьявольскому наущению.
Пораженный болезнью человек античной эпохи пытался философствовать, в то время как даже бесы исповедовали Христа Господом. Возможно, что причина была в болезни, ибо трудно понять, что практически все философы того века прошли мимо феномена Иисуса Христа, даже более того, намеренно или ненамеренно, но делали все возможно и невозможно, чтобы похоронить Личность Христа под исторической пылью веков.
Видимо, отчасти это происходило оттого, что Христа наделяли тварной природой. Даже такой философ как Филон Александрийский свой логос творит, отказывая ему в рождении. Вне Божественного рождения невозможно спасение. К сожалению, современники видели перед собой человека, но никак не Богочеловека. Привыкшие жить в определенной системе координат, свои представления переносили на воплощенного в человека Бога. Свою философию сообразовывали со своими же представлениями о природе, и призывали жить, согласно сей воображаемой и существующей только в их сознании природе.
Христос никак не вписывался в эту природу. Он был для нее инороден. Эта природа признавала человека богом, но Бога человеком – нет! Для иудея идея Богочеловечества станет богохульством, для эллина времен Тиберия – безумным бредом.
Эллин искал Бога в Едином и Благом, он выстроил мировой Дух, или Нус. Христос, казалось, нарушал так хорошо скроенную конструкцию бытия. Отказаться от этой конструкции, - значит, отрешиться древней философской традиции, от выработанного веками стиля жизни. Эллину необходимо было пересмотреть весь свой исторический и философский кругозор, понять, что все его «умное восхождение» не более чем техника, в которой не было, по словам Алексея Лосева, «ни малейшего сознания своего греха, ни малейшего сознания грехопадения», признать свою неизлечимую болезнь. Но признать себя больным, когда кажешься себе здоровым, виделось невероятным.
«Выйдя вскоре из синагоги, пришли в дом Симона и Андрея, с Иаковом и Иоанном. Теща же Симонова лежала в горячке; и тотчас говорят Ему о ней.Подойдя, Он поднял ее, взяв ее за руку; и горячка тотчас оставила ее, и она стала служить им. При наступлении же вечера, когда заходило солнце, приносили к Нему всех больных и бесноватых. И весь город собрался к дверям. И Он исцелил многих, страдавших различными болезнями; изгнал многих бесов, и не позволял бесам говорить, что они знают, что Он Христос» (Мк. 1: 29-34).
Те, кто это начинал понимать, получали исцеление. Бог вошел в их реальную жизнь, и стал одним из нас, сохраняя при этом свое Божество.
Таким образом, на востоке Римской империи родилось новое Бытие, в котором человеческое естество начинало выздоравливать.
Конечно, не все приняли участие в Новом Бытии. Наверно, поэтому Господь запретил бесам исповедовать Его Богом всенародно. Господь явил чудо не ради собственной славы, но, чтобы пришло осознание своего греховного состояния, и понимание, что исцелению обязаны только Богу, Который тут же учит нас быть благодарными.
«А утром, встав весьма рано, вышел и удалился в пустынное место, и там молился» (Мк. 1: 35).
Христос призывает сделать шаг в сторону горнего Бытия, оттолкнувшись от окружающего мира. Господь желает, чтобы мы вспомнили о своем небесном происхождении. И это дано каждому.
Становление и выздоравливание невозможно без молитвенного подвига, без общения с Сущим. И это не философствование, не достижение определенных состояний путем погружения в самопроизвольное ничто, но беседа с Тем, Кто является смыслом всякого бытия, и возвращает человека в его изначальный родовой образ, который синонимичен любви и свободе.
Все, о чем мечтали философы и чего пытались добиться веками, решалось в несколько мгновений. Необходимо было иметь лишь веру и желание быть свободным. Именно вера представляет собой качественное отличие от философских мудрований, которые, чтобы там не говорили, весьма относительны и потому рыхлы и неустойчивы.
Вера сообщает совершенно иное состояние своему носителю. Чрезмерное умствование даже вредит, унижает и в конечном итоге распыляет сознание. Вера утверждает высшую философию бытия – Богословие. И именно в Богословии рождается понимание смысла человеческой жизни.
Обращаясь к Господу, человек не просто качественно изменяется, но одухотворяет и обоживает так нелюбимое философами тело. Душа и тело вступают в духовную гармонию, в которой человек принадлежит уже не себе, но своему Отцу и Творцу.
«Симон и бывшие с ним пошли за Ним и, найдя Его, говорят Ему: все ищут Тебя. Он говорит им: пойдем в ближние селения и города, чтобы Мне и там проповедывать, ибо Я для того пришел. И Он проповедывал в синагогах их по всей Галилее и изгонял бесов» (Мк. 1: 36-39).
Христос шел впереди, чтобы спасти идущих сзади. В мир пришло исцеление, но Господь в первую очередь требует духовного освобождения от болезни, вследствие которого произойдет и физическое обновление.
«Приходит к Нему прокаженный и, умоляя Его и падая пред Ним на колени, говорит Ему: если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, коснулся его и сказал ему: хочу, очистись. После сего слова проказа тотчас сошла с него, и он стал чист. И, посмотрев на него строго, тотчас отослал его и сказал ему: смотри, никому ничего не говори, но пойди, покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей, во свидетельство им. А он, выйдя, начал провозглашать и рассказывать о происшедшем, так что Иисус не мог уже явно войти в город, но находился вне, в местах пустынных. И приходили к Нему отовсюду» (Мк. 1: 40-45).
Излечившись же, вряд ли стоит об этом кричать на каждом перекрестке. Необходимо внутреннее сосредоточение, способствующее покаянию и очищению. Уязвленный проказой стал здоров. Господь, исполняя древний завет, отправляет его к священникам, чтобы они засвидетельствовали исцеление. Христос не нарушает заповеди, но исполняет ее. И уже это исполнение Им ведет человека к нравственному перерождению.
Преступление, если спасенный, вернется в прежнее состояние греха. Но, к сожалению, именно это часто происходит с представителями человеческого рода. Искривленная природа в силу своей искаженности не может допустить человеческое естество к первоначальному бытию. Ложное существование кажется более правдоподобным, и в этом одна из трагедий человеческого рода.
Тот, кто сумеет разобраться в дьявольских хитросплетениях, узрит Божественный Свет; освободиться от ложного существования и обретет истинную свободу. Но для этого необходима воля.
Именно воли не хватало физически сильному римскому миру. В сознании происходил постоянный поиск идей. Но не покидало ощущение, что люди этого мира находились паралитическом состоянии. Господствовали ожидание и страх. И это среди людей, отважнее которых трудно было найти. Но, возможно, так и должно было быть. Известны случаи, когда люди, проявляющие чудеса храбрости в битвах, оказывались трусами, когда оставались один на один со своей совестью. И тот, который ничего не боялся, совершал предательство или подлость, подчиняясь стадному инстинкту. Отсутствие личностного начала вело к тому, что встреча с абсолютной Личностью становилась невозможной. Чтобы принять Совесть, необходимо было обладать хотя бы ее частицей. Но, чтобы обладать этой частицей, надо было выйти из расслабленного состояния и исповедовать Сына Человеческого Христом. Сделать это самому крайне сложно. Но, зная нашу немощь, Господь посылает нам друзей, в которых присутствует дух солидарности, движущей силой которой является любовь. На это движение любви не может не ответить Абсолютная Любовь.
«Через несколько дней опять пришел Он в Капернаум; и слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места; и Он говорил им слово. И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали» (Мк. 2: 1-12).
На чуткость, проявленную людьми, Господь отвечает свойственным Ему милосердием. Он пришел в этот жестокий и страстный мир, чтобы пробудить в каждом из нас огненное начало, с помощью которого можно было бы обожить человеческое естество.
В древний римский мир пришла не философия, так сказать идея любви, но сама Любовь. Она не просто протягивала руки, но призывала войти в Суть, слиться с Ней, оставаясь при этом свободной личностью. В мир пришло со-страдание, рождающее плач и осознание ничтожности своего положения. Этот мир давно жаждал истинного плача.
Надо признать, что Христово сострадание мало похоже на стенания Катулла, позорящие его как гражданина. Это не изменчивая страсть, но любовь, дарующая истинную духовную свободу. Но надо отдать дань и Катуллу. Он первый прошибает римскую стену и сквозь эту брешь стали входить не только бурные чувствовыражения, но и исповедное покаяние. Человек стал осознавать свою принадлежность к горнему. Он еще по земному воспринимает горнее, но на путь духовного выздоровления уже встал. Еще трудно без посторонней помощи, но рядом уже был Бог.
Божественное присутствие стало реальностью, и людская пустота наполнилась смыслом. Древний иудей, несмотря на знание Писания, не мог представить себе, что Бог обитал среди людей в образе человека. Зримо Он представлялся иначе. Читали пророчества Даниила, но не могли вникнуть в смысл библейского предания. Даже произошедшее чудо не могло убедить иудеев в том, что пред ними Сын Божий.
Языческий мир, относящийся свысока к иудаизму, мог вполне допустить в человеческом естестве Бога. Его герои становились богами. И это было важно.
Конечно, это было чревато опасностью, которая получила название человекобожества, что граничило с откровенным сатанизмом. Этого и опасались иудеи. Однако с водой фарисеи и иродиане выплескивали ребенка. В то время как античный мир уже был знаком с таким понятием как Логос. Оно еще было неоднородно в их сознании, но постепенно преображалось именно в Слово Божие.
Безусловно, Слово немудрыми века сего воспринималось предпочтительнее, чем философами, для которых мир еще преломлялся в платоновских идеях. Потому было естественным неприятие философами-эллинами Христа, как учителя жизни и Бога. Они еще совершали «бег одного к Одному», но никак не могли понять, что Один пришел ради всех. Осознание данного факта придет только спустя столетия, когда окончательно зайдут в философский тупик, когда мир идей, не наполненный Божественной Плотью, испугает ищущих Истину и неизбежно приведет к Абсолюту, к Слову и Богочеловеку.
Воплощение Бога в человека, Богочеловечество и есть истинное спасение от паралича и полной опустошенности. И, конечно, в этом спасении желание в первую очередь Бога, а не человеческая воля и действия его природы.
Философы же, например, Плотин полагали обратное. Результат этого обратного понимания – отсутствие Бога. Да они достигали экстаза, душа по их представлениям сливалась с Единым. Однако это был самообман. Происходило сценическое представление, своеобразное театральное действие, в котором «заводили» себя в как бы высокий и духовный мир. Это был путь возбуждающих фантазий, который Святые Отцы называли прелестью. В этой прелестной фантазии создавался мифический бог. Христа там не было. Фантазеры считали, что Христос ограничивает человеческую волю, тем самым, объективно неся не Божественную свободу, но человеческую природу. Платоники не желали видеть, что Христос ограничивал волю тех, кто предал себя сатане.
Кроме всего прочего, представители античной философии с трудом принимали Божественное чудо. Философы считали, что блаженства можно достигнуть путем неких умственных и телесных упражнений. Жизнь усложняется и напоминает жужжание пчелы в паутине. Освобождение от плена не происходило. Была иллюзия свободы, которая неизбежно приводила к атеизму. Герой Сенеки Ясон воскликнет: «Лети среди эфира беспредельного: Ты всем докажешь, что и в Небе нет богов».
Конечно же, человека в силу его Божественного происхождения не устраивало такое положение вещей, и потому от философии он должен был придти к Богословию. Придти к Личности, прощающей и научающей. Только Бог мог простить, чтобы с нового листа человеческое естество начинало возрожденную жизнь. Для этого необходимо было отречься от старого мира, вернуться к первоначальному укладу, заложенному еще в Эдеме.
Вся человеческая история с ее преступлениями и грехами прощалась Богом. Начиналась Новая эра от Рождества Христова. В этой эре Бог реально стал принимать участие в нашей жизни. Слово стало фундаментом человеческой цивилизации.
«И вышел Иисус опять к морю; и весь народ пошел к Нему, и Он учил их. Проходя, увидел Он Левия Алфеева, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он, встав, последовал за Ним. И когда Иисус возлежал в доме его, возлежали с Ним и ученики Его и многие мытари и грешники: ибо много их было, и они следовали за Ним. Книжники и фарисеи, увидев, что Он ест с мытарями и грешниками, говорили ученикам Его: как это Он ест и пьет с мытарями и грешниками? Услышав сие, Иисус говорит им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2: 13-17).
В мир пришла Личность, чтобы перевернуть наше духовное и физическое естество. При всей противоречивости римской эпохи нельзя не сказать, что в ней явно присутствовало личное начало. К этому началу и обращался Христос. Только личность способна на преображение своего естества. Глупо обращаться к тем, для кого стадный инстинкт преобладает в его естестве, кто по-прежнему желает пребывать в самообмане и иллюзии.
Кстати, в этой иллюзии пребывало большинство философов первого века от Р. Х. И то, что будет приход философов к Богу, в первую очередь свою роль сыграет личный пример первохристиан, готовых жизнь положить ради Христа. Но этот личный пример мог быть, потому что христиане пребывали в явном видении Господа. Тот, кто видел Бога, уже не мог не изменить своей жизни. Философы не были исключением.
Но путь философов зачастую носил многоступенчатый характер. Это была длительная борьба с самим собой. Недаром античный мир пребывал длительных духовных и физических метаниях. Путь эллинской философии витиеват и многосложен. Им казалось, что в споре рождается истина. Учитывая богатую философскую традицию, это виделось вполне объективным.
Однако путь простых рыбарей был более продуктивен. Это был путь сердечного восприятия Истины. Но, как говорится, пути Господни неисповедимы. Но страшнее философов были, конечно, иудейские книжники. Они видели Бога и пренебрегли Им. Книжное сознание не могло переварить Богочеловечество Иисуса Христа. Фарисейская книжность представляет собой особый род болезни.
К сожалению, этим родом болезни заразились и многие философы, теряя при этом, «дорогу, наикратчайшую к добродетели» (Юлиан Отступник). Потеряв ее, начинают проклинать богов и лаять на людей.
Книжное сознание попадает в плен собственных умственных построений и отвратительных чувствований. Кроме того, великие еще вызывают уважение, но их последователи уже скорее являются пародией своих учителей. Так будет с киниками, эпикурейцами, да и стоиками. Игра ума и попытки бесстрастного бытия без ясного видения Истины. Их существование превращалось в бесплодное времяпрепровождение.
Осознавший это неизбежно приходил к Христу, Который, понимая болезненность и духовную слабость человека, протягивает ему руку помощи. Отвергнуть эту Божественную руку мог только тот, кто считал свое мировоззрение беспорочным и безгрешным, что представляет собой обыкновенную прелесть гордыни и тщеславия.
Именно гордость мешала многим философам признать правду Христову. Впав в прелесть, уже не видели, что стали заложниками силлогизмов и хитросплетений, погружающих в мнимое творчество, где частные удачи при всеобщей неудаче.
Чтобы принять воплотившегося Бога, необходимо было отказаться от старой традиции, в которой господствовали неразрешимые противоречия. Разрешить их мог только Христос, Который есть Ясность и Сущность всего.
И вот Ясность и Сущность зримо вошла в эпоху. Не увидевшие этого оказались патологически слепыми людьми. Однако не следовало удивляться данной слепоте. Время перехода рождает не только новые учения, но и способствует нравственным падениям. При наличии роста и возрождения потрясающая деградация. Таков Рим. Именно в этот Рим пришел Господь. Уже давно известно, что пророк приходит тогда, когда этого требует общественная необходимость. И народ, как это было в истории с пророком Ионой, отзывается на этот приход. Правда, нужно оговориться, что чаще всего пророков все-таки принимают враждебно. Но их явление заставляет задуматься над происходящим, оживляя в памяти первоначальный образ Бытия, который заслонялся столетиями нашей истории. Пророки вселяли надежду в безнадежно больных, пробуждая в сознании Божественный светильник. Они не оставляли народы в неведении о пришествии Спасителя. И Бог исполнил Свое обетование, явившись в грешный мир ради спасения человеческого рода. Бог исполнил потребное человека.
И тот, кто осознал эту потребность, принял Христа с радостью. Конечно, трудно было представить Бога в рабском образе. Книжники и фарисеи ждали Бога во славе и грозном величии, Решителем всех человеческих проблем, а пришел Агнец, добровольно идущий на заклание. Иудейский мир, уставший от рабства, ждал мгновенного освобождения: им нужен был не Сын Человеческий, но великий Саваоф.
Другое дело эллины. Они презирали иудеев. И учение Христа для них было разновидностью ветхозаветного предания. Понадобится время, прежде чем эллины и римляне разберутся и поймут глубокую разницу между иудаизмом и христианством. Когда придет это понимание, то римоэллинский мир войдет в Храм Божий, где всякое познание становится бессмысленным, ибо Совершенное Знание входит в сознание каждого христианина, наделяя его несметным духовным богатством.
«Ученики Иоанновы и фарисейские постились. Приходят к Нему и говорят: почему ученики Иоанновы и фарисейские постятся, а Твои ученики не постятся? И сказал им Иисус: могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених? Доколе с ними жених, не могут поститься, но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни. Никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани: иначе вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые» (Мк. 2: 18-22).
Когда Бог с нами, то пост видится абсурдом. Но, если Его рядом с нами нет, то постные упражнения становятся решительной необходимостью, во время которых человек очищает себя от скверны сего мира, постоянно помня о своем Отце и Творце.
И, кроме того, пост – это борьба с грехом в самом себе, созидание светильника, строительство Нового Бытия. Это средство для достижения совершенного Блага. Пост отличает христианина от остального мира. Недаром, ушедших из этого мира, называют иноками, т.е. жителями иного мира. На них взирали с удивлением, их жизнь отличалась совершенно не типичным для античного мира поведением: образ их бытия никоим образом не походил на ту систему отношений, которая господствовала в римо-эллинском обществе. Они не пребывали в философских баснях и мифах, они реально общались с Господом. Любые трудности оправданы, если впереди встреча с Богом. Но для этой встречи необходимо оставить прежний образ существования, чтобы начать действительно жить, преображая себя и окружающий мир.
Помочь в деле строительства новой жизни может пост. К сожалению, некоторые превращают пост не в средство для достижения цели, но в саму цель. И когда наступает праздник, то он превращается не в радостную встречу с Господом, но в допостное торжество плоти. Поэтому пост духовный должен был стать основой христианской жизни.
Собственно, первые христиане и выстраивали свою духовную жизнь по-новому. Они прекрасно понимали, что новое вино должно вливать в новую бочку.
Чтобы победить античный мир, необходимо было создать новую действительность. Самим же представителям античного мира мучительно приходилось прощаться с философией, пришедшей к своему заключительному аккорду. Прощаться не хотелось. Казалось, что есть возможность облечься в иные формы, создать опыт, способный продлить жизнь умирающему организму. Отсюда некая напыщенность и усложненность, банальность мистерий. Но приход в реальность Богословия уже был неизбежен.
Богословие – не только форма, но реальная воплощенность Бытия. И вопрос, например субботы, следовало рассматривать с точки зрения воплощенного Бытия.
«И случилось Ему в субботу проходить засеянными полями, и ученики Его дорогою начали срывать колосья. И фарисеи сказали Ему: смотри, что они делают в субботу, чего не должно делать?
Он сказал им: неужели вы не читали никогда, что сделал Давид, когда имел нужду и взалкал сам и бывшие с ним? как вошел он в дом Божий при первосвященнике Авиафаре и ел хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме священников, и дал и бывшим с ним? И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мк. 2: 23-28).
Установленная Господом заповедь, безусловно, священна. Но не должно ее исполнение превращать во зло. Любое благое начинание, как известно, можно извратить до неузнаваемости. Именно это и делали фарисеи. Суббота была установлена Богом для того, чтобы в этот день, избранный народ общался со своим Творцом, Абсолютной Любовью и Добром. И общение возможно только тогда, когда человек совершает дела любви и милосердия. В противном случае сохранение субботнего покоя превращается в профанацию, в соблюдение формы при отсутствии содержания. Внешнее побеждает внутреннее. На это и указывал Христос, что вызвало Его активное неприятие иудеями.
Христос требовал, чтобы иудеи исполняли не только формально 4-ю заповедь, но все десять. Но, оказалось, что иудеи были способны только на формальное следование вослед Богу. Слабодушному легче исполнять формальные предписания, чем войти в Суть. В Сущности царит простота и любовь: в ней нет места ханжеству и лицемерию.
Вот эта Простота стала привлекать к себе искренние сердца, которые признавали в Христе господина субботы. С приходом Христа в мире наступал новый праздник, начиналось новое летоисчисление. И те, кто этого не заметил, продолжают оставаться в ветхозаветной истории. Они продолжают греться у камина, в котором бутафорской огонь создает видимость тепла.
Надо признать, что Христа могло принять только сердце, горящее Божественным огнем. Огненному сердцу формальные установления в принципе не нужны. Установления необходимы теплому организму. Обряды, лишенные содержательного смысла, превращали человеческое естество в бездушный механизм.
К сожалению, это было свойственно не только иудейскому миру, но и римо-эллинскому. Римский и эллинский мир также слепо продолжал держаться за преданья старины глубокой. Причем эти преданья зачастую вызывали в самих же греках и римлянах насмешки и оскорбления. Однако, даже понимая их абсурдность, не торопили их изменять. Видимо, преданья были удобны и не несли в себе груза ответственности.
Этакое тепличное состояние души, устраивающее беззаботные души, не замечающие, что данное положение ведет не только к духовной, но и физической гибели.
Как это не покажется странным, но тот разврат, который поразил античную эпоху, во многом происходил из желания покинуть аморфное состояние. Эпоха жаждала героев, но вместо них на сцене фиглярничали Калигула и Нерон. Рим упивался вином и блудом, забывая о сухой, набившей оскомину, языческой добродетели.
Иногда задаешься вопросом: как могла так бесстыдствовать при живом муже Мессалина и даже устраивать торжественное бракосочетание с Гаем Силием? Возможным ответом видится желание сбросить с себя личину старого мира, чтобы обрести новое. Но это новое достигалось с помощью чувств, причем, впадая при этом, в жуткие безумства и извращения.
Был еще путь, за который цепляются, кстати, государственники всех времен и народов. Смысл собственного бытия полагают в величественном служении империи. Место Бога занимает государство. Вместо Божественной морали государственная необходимость и целесообразность. К чему приводит этот путь можно увидеть на примере многочисленных империй, канувших в небытие.
Но человечеству свойственна близорукость и боязнь решительных перемен.
