Спорное утверждение. Или нет? Ну, как же не были, были, скажут многие. Вспомним горбачёвско-ельцинско-гайдаровско-чубайсовские времена. Всё падало, растаскивалось, продавалось, во всём царила зависимость от Запада. Ворьё и жульё ворвалось в экономику, заводы, стоящие миллиарды продавались за миллионы, чины милиции и преступные авторитеты дружили, проститутки издавали журнал. Да, назывался "Флирт". В нём фотографии проституток и номера их телефонов. Журнал размером с журнал "Огонёк", который славил демократию. Продавали открыто. Около Кремля продавали. А тут стояли офицеры МВД. Не выдержав надругательства над Красной площадью, я сказал им: "Проститутки рядом с Кремлём, это как?" - "Ха-ха, - ответили мне, - они уже там".
Убивалась армия. Идеология скисла сама по себе. Убивалась школа. В школах вместо знакомства с классикой, которую изгоняли из программ, учили по системе ЕГЭ, выращивающей англоязычных недоумков, учили доносить на родителей, с начальной школы обучали предохраняться от беременности. Понятия Бог, Родина, Честь, Русский народ были изгнаны из средств массовой информации. Закрывались газеты патриотического направления. Дикторши телевидения говорили о России: "Эта страна, в этой стране". Что это, как не унижение? Пьяный глава государства радовался тому, что его хлопают по плечу и называют Боб, а предшественник его, названный Майклом стелился у ног "англичанки", которая, как известно, всегда гадит.
Министр культуры славил на всю страну похабщину и матерщину, объявляя их нормой русского языка. Жеребячье гоготание эстрады, скалозубство животного юмора телевидения, оболванивание молодёжи до того, что она называла русских ватниками, Россию рашкой, оправдывание педерастов вело к тому, что на Украине полуголая девица спиливала кресты, а потом в России хохмач по имени Филя плясал на Кресте, что это? Это в России? Или это какая-то одурь была? Поэт, который при расстреле Верховного Совета был счастлив лицезреть убийство, получил в награду памятник на полквартала на Арбате, ещё бы - автор арбатской религии. А замечательный русский писатель Юрий Казаков, который как раз жил там, получил крохотную дощечку, да и то после многолетних наших хождений к властям имущим.
А что мы в это время? Нет, мы не молчали. Мы проводили патриотические вечера. В которых звучали слова любви к России, всегда вспоминался Царь, пели "Боже, царя храни". Об этих мероприятиях, кстати, никто и нигде не сообщал. Да и какой царь? Для кого? Для пляшущих в храме Христа Спасителя? Ведь до чего уже дошло - по улицам Москвы шли как по нерусскому городу: вывески сплошь на английском. Открывать в центре столицы американскую обжорку "МакДональдс" приехала жена президента. Каково? Но ведь верили же! Выходила в конце вечера Татьяна Петрова и звучала песня о России. "Ну-ка, матушка, встань с колен, надо сделать к спасенью шаг". Зал вставал.
Но нет, на коленях мы не стояли, нет. Измученные, обокранные, оболганные, обнищавшие, обессиленные - держались! Вряд ли это были шаги ко спасению, просто оборонялись. На пределе последних сил. А их давала молитва, вот главное.
Владыка Афанасий Ковровский, много перестрадавший, говорил, что некоторые молящиеся встают на колени, так как всю молитву стоять на ногах очень трудно. На коленях легче. Да, трудно нам было, иногда невыносимо. Но мы стояли. На колени мы только перед Богом.
Понять, как мы выжили в эти, невозможные для жизни годы, можно, только будучи уверенным в любви Господа к России. Любовь эту заработали своими мучениями погибшие за Россию православные священники и верящие в их молитвы мы, миряне, любящие Россию. Нам вдалбливали, что демократия это самое лучшее жизнеустройство, но мы-то знали слова праведного Иоанна Кронштадтского: "Демократия в аду". В такой ад и тащили нас безбожники. Да ещё навязали нам День независимости, который по сути был днём зависимости от шестёрок дяди Сэма.
А с какой верою читались нами многие предсказания о величии будущей России. "Эти бури закончатся победами. Эти страдания к славе России. И на обломках от разбитого корабля спасаются. Через тернии к звёздам. У России будет великое будущее". Будущее стремительно приносилось, а где, печалились многие из нас, где могущество России? Но надо понять, что это наше будущее, а "у Господа один день как тысяча лет и тысяча лет как один день". Может, в эти годы, на переломе тысячелетий, постигалась нами вековечная истина о русском многотерпении. Русское солнце не заходило во гневе нашем.
Россию ненавидели, когда она была царской, ненавидели, когда стала коммунистической, переделали её под себя, объявили демократической и опять стали ненавидеть. Объясните, почему?
Не царя они ненавидели, не коммунистов, они, оставшись без Христа, ненавидели тех, кто с ним остался. А кто остался? Это Россия - прибежище Христа на Земле. И приход Православия в нашу землю через днепровскую купель Киевской Руси мы чтим и помним. И то, что сегодняшние нацисты эту память изгоняют и оскверняют, мы тоже видим. И с этим не смиримся. "Разумейте языцы и покаряйтеся, яко с нами Бог!"
Мы блаженны, ибо имя наше "неправедно злословится" в этом обезбоженном мире. А ненависть к нам показывает правильность выбранного нами пути.
Жалко гибнущий мир. Именно за ненависть к нам он обречён.
ОДНОКЛАССНИК
Почему-то вспомнился одноклассник Сима. Учёба ему совсем не давалась, и он сидел в каждом классе по два-три года. Перетаскивали в следующий, так как было обязательное среднее образование. Для нас это был четвёртый класс и для него четвёртый, но это в школе, а в жизни он был гораздо старше. Гораздо. Угрюмый, сгорбившийся, сидел на задней парте, в перемены из класса не выходил.
Анна Андреевна вызвала его к доске:
- Пиши. Все пишите, готовьтесь к диктанту. "Сейчас осень. Желтые листья падают с ветвей деревьев на дорогу. - Сима, что ты пишешь? Какое такое сЕчас? Повторяю: Сейчас. Где у тебя И краткое? Исправь.
Сима стёр прямо ладонью написанное на чёрной доске, написал слово по новому: "Сийчас".
Анна Андреевна терпеливо поправила:
- Сейчас, Сима. СЕйчас, буква Е. Возьми тряпку.
Сима все равно стёр слово ладонью и написал: "Чечас".
- Ну что это такое? - воскликнула Анна Андреевна. - Давай сначала. - Она сама подошла к доске, и вытерла тряпкой написанное. - Пиши: "Сейчас осень".
Тут Сима резко зарыдал вдруг, швырнул мелок на пол, а сам кинулся к дверям и выскочил из класса. Помню, никто из нас над ним не засмеялся.
Ушёл он из школы, как оказалось, навсегда. К нему потом ходили, та же Анна Андреевна, уговаривали. Он прятался за печкой и там стоял, отмалчивался. Мама его извинялась, говоря, что уши у него в детстве болели, даже кровь из них шла, может, от того, что отец его бил. Отец его к тому времени уже утонул. Долго уход Симы обсуждали в селе, это же целая история - бросить школу. Мама моя оправдывала Симу: "Если не даётся грамота, что ты тут сделаешь? Зачем силодёром-то тянуть?"
Да, вспоминаю этого Симу. Когда мы заканчивали школу, он уже был женат и с маленькой дочкой на руках приходил в магазин за хлебом. Нас или не узнавал, или в самом деле не помнил.
