Надпись
Странная, всё-таки, эта штука – время!.. Движется оно не линейно, а какими-то рывками. Была советская эпоха, затем рывок, и вот уже три десятилетия тянется эпоха иная, названия которой меняются, а сущность остается прежней. Константин Душенов считает, что те, кто критикует сегодняшний режим, «застряли в лихих девяностых», но он заблуждается: «застряли» не мы, а само время. И когда мы рванем вперед из этого болота, не знает никто; хотя чувствуют, что этот день приближается, почти все…
…Неподалеку от санатория «Магадан» сохранилась стена полуразрушенного византийского храма, возле которого стоит будка – кто-то из местных пронырливых Остапов Бендеров собирает дань с доверчивых отдыхающих. Храм этот и сейчас напоминает о величии погибшей империи, внутри его воображаемого пространства чувствуешь, как молятся рядом невидимые мужи в белых одеждах, как поёт хор… В начале шестидесятых годов поблизости от храма стали рыть котлован для будущего пансионата (санаторием он стал уже в российские времена) и обнаружили клад с золотыми и серебряными украшениями – их можно увидеть в музее Сочи. Поразительно, но ювелирное искусство далёкого прошлого оказалось на порядок выше современного: тонкие жёлтые нити укладывались мастерами так замысловато, что проследить их лабиринт не смог бы и сам Шерлок Холмс. Золотые серьги способны превратить в красавицу любую дурнушку, а стеклянные чаши в серебряной оправе спорят с лучшими изделиями Фаберже… На одной из чаш сохранилась надпись, которую перевели на русский. Посетители музея останавливаются перед ней, как вкопанные, и долго стоят в немом удивлении, словно вспоминая что-то очень важное, забытое в суете и мелькании дней. Надпись эта гласит: «Радуйся, что ты ещё живёшь!..»
В подводном мире
Когда ныряешь с маской и трубкой даже на небольшую глубину, то сразу оказываешься в ином мире, где ощущения так не похожи на земные. Водные картины и звуки (особенно звуки!) заставляют приглядываться и прислушиваться по-иному. Прежде всего, ты слышишь шум прибоя, переливающийся стук мелких камней в прибрежной полосе пляжа, слышишь собственное дыхание, отдалённое рычание лодочного мотора, мерное постукивание камня о камень – это шалит какой-то мальчишка, сидя на берегу. Перед глазами – не зелень и синева морской поверхности, а обычная вода, почти бесцветная, немного мутная и расплывающаяся перед стеклом маски, но только в поверхностном слое – если нырнёшь поглубже, то картина становится чётче, дыхание замедляется, от холода цепенеет тело, растет давление в ушах – ты начинаешь чувствовать, что у тебя есть барабанные перепонки. На фоне больших светлых валунов передвигаются тёмные бычки, похожие на головастиков, чуть выше можно погоняться за стайками перламутровых ставридок с чёрными точками возле глаз – они, играя с тобой, то убегают «все вдруг», повинуясь движению вожака, то приближаются совсем близко. Если отплыть подальше от берега, то можно встретиться со стаей серебристой кефали, рыбой крупной, медлительной, но тоже очень осторожной. Ныряльщику, в свою очередь, приходится остерегаться больших медуз – некоторые их них могут обжечь весьма чувствительно.
На глубине четырёх-пяти метров начинается настоящая охота. Две добычи привлекают взор подводного охотника: ракушки рапаны и морские крабы. Чем они крупнее, тем ценнее для самолюбия удачливого ныряльщика. Тут помогут резиновые ласты, ускоряющие погружение, запас воздуха и терпение. Рапаны обычно приклеиваются к большим валунам, покрытым водорослями, а крабов надо искать под камнями, переворачивая их один за другим. Крабы, конечно, будут удирать, спасаясь от гибели, и защищаться клешнями, но если схватить их за панцирь, то можно не опасаться – в этом случае они становятся беспомощными. С рапанами проще – их надо с силой оторвать от поверхности, и только. Выныривать резко нельзя – кессонную болезнь, конечно, не заработаешь, но грудь, уколотая внутри «газированными пузырьками», будет потом долго болеть.
В детстве мы презирали аквалангистов с подводными ружьями – их силы и силы постоянных обитателей морских глубин были неравными; мы же полагались только на собственные здоровье и ловкость. И сейчас к любителям так называемого дайвинга (по-русски, ныряния или подводного погружения) отношение такое же – развлечения богатых туристов дорого обходятся, – и в прямом, и в переносном смысле, – не только морским животным, а иногда и самим дайверам. «Есть ещё океан!», – сказал однажды Александр Блок…
Сухой каньон
Рано утром вышел из сонного убежища в высокогорном посёлке и направился в сторону Сухого каньона. Облака в ущелье застоялись от долгого ожидания солнца и слились, превратившись в сплошной туман. Спуск к речке оказался неожиданным для обуви: то гравий, стреляющий под ногами, то вдруг пятнами появляющийся асфальт, то грунтовка с лужами и следами животных. По обеим сторонам время от времени вырастали из земли и снова уходили в неё жёлтые газовые трубы, огороженные решётками с колючей проволокой наверху – чтобы неповадно было делать врезки и воровать. Шум внизу заставил насторожиться: как бы не угодить в утренних сумерках в какую-нибудь яму с речной водой! Но беспокоился я напрасно: переход через ручей был уже выложен. Прыгая с камня на камень, успел заметить, что слева, под свисающими ветками, покрытыми ярким зелёным мхом, стоит деревянный стол и скамьи – место для привала с костерком и ухой заботливо приготовлено.
Спуск закончен, теперь надо взбираться на вершину. Я стал считать ветвистые гирлянды, украшенные мхом, но сбился со счёта. Потом вспомнил прочитанный на информационных щитах текст: мох на бледно-жёлтых стволах самшитовых деревьев во время войны использовали в сочинских госпиталях как перевязочный материал – раны исцелялись почти мгновенно. Кстати, возвращались в строй тогда более восьмидесяти процентов раненых – удивительный результат!
Вдруг треск ломаемых сучьев и топот заставил остановиться – неужели сквозь заросли пробирается коровье стадо? Обычно в такие дебри коровы не лезут, а загорают прямо на трассе. Стоят, лениво машут хвостами, а самые уставшие лежат. Водители сигналят, ругаются, а им – хоть бы хны! Знают, что давить никто не станет – они «священные» животные, почти как в Индии… Но из кустов показалось не коровье, а козье стадо, да какое: сто-двести голов, не меньше! Серые козочки с рогами «ижицей», белые козлятки, редкие бородатые козлы с чёрными пятнами на спинах, а позади – вислоухие деловитые собаки. Стадо остановилось и с хрустом стало пожирать листья, с любопытством поглядывая на путника. Одна из козочек уставилась на меня, не мигая. Рычание собак быстро привело коз в чувство: они дёрнулись и стали скачками уходить в сторону, шурша ветками. Гиканье пастуха ускорило движение – из-за поворота показался погонщик-среднеазиат и, увидев старшего, поздоровался первым:
- Доброе утро!
- Здравствуйте. Большое у вас стадо. Сколько голов?
- Двести.
- А кто хозяин?
- Ишхан.
- Ну, доброй вам дороги!
- Спасибо.
Солнце разогнало туман, и к концу подъёма стали видны постепенно увеличивающиеся в размерах поля бирюзового цвета. На самой верхушке я увидел развалины. «Наверное, остатки древней крепости, тут находилось одно из ответвлений Шёлкового пути», - подумал я, но нет: это была разрушенная ферма. Пригляделся к склонам – вроде бы ровные поля, но с какими-то полосами… Вспомнил разговор соседей: эти холмистые полосы – бывшие виноградные ряды. Здесь рос столовый виноград, но во время «горбачёвской» антиалкогольной кампании ценнейшую лозу даже не вырубили, а вырвали с корнями. Работники совхоза, оставшись без заработка, разъехались, остальные ушли на пенсию или спились.
Всё, теперь надо спускаться к каньону – указатель направлял меня к нему. А вот и он! Деревянная извивающаяся лестница привела к грандиозной трещине, образовавшейся после землетрясения, случившегося семьдесят миллионов лет назад. Крупные блоки известняка откололись от скалы, и обнажилось дно океана Тетис, которому, если бы не высохло, было бы сейчас 120 миллионов лет!.. Несколько скалистых плит, сорвавшись от тектонического удара, и по сей день лежат сбоку, застрявшие в расщелине – как будто это произошло вчера!
Иду по тропке меж двух белеющих стен высотой с десятиэтажный дом, в которых замечаю пещерные ходы. Из любопытства посветил фонариком сотового телефона в один из них – ничего особенного, просто маленькая пещера, но холод в ней пронизывающий. Ещё бы! Ведь я стою на дне одного из древнейших океанов на планете… На некоторых скалах есть уступы, целые «балконы», а высота – аж дух захватывает! А вот и конец каньона – он сразу виден по надписям из серии «Здесь были…» Эх, человек-человек, и на Марсе ты напишешь тот же текст, ничем тебя не проймёшь!..»
Один
И снова я один посреди южного леса. Почти лечу по крутому спуску заброшенной дороги, огибая мелкие провалы, осыпающиеся останки обочин и крупные, обожжённые солнцем камни. Рядом бродят, пошатываясь, страдающие от пекла и мух вольные коровы, а издали озираются на меня дикие кони.
Середина сентября. Желтеют верхушки деревьев, на вездесущих кустах ежевики сладкие гроздья давно завяли, лишь одинокие розовые капли припозднившихся ягод напоминают о былой роскоши.
Иду к роднику с двумя гулкими пластиковыми канистрами из-под минералки, – природная вода и чище, и полезней. А вот и промоина с железной короткой трубой, из которой неспешно струится влага. Стоя на скользких камнях, медленно склоняюсь перед живой водой и наполняю одну за другой подручные фляги, - они мгновенно запотевают от холода.
Возвращаюсь теперь уже в гору, изредка останавливаясь, чтобы отдышаться. Никто не окликнет, не свистнет, туристы давно разбежались кто куда, это я приехал на случайные выходные - остыть от сухого асфальтового жара и постоянного изматывающего общения в интернете. Осталась далеко за перевалом погоня за деньгами и техническими новинками, древний мир сейчас нужнее.
Как хорошо!.. Теперь я – повелитель времени и сам себе хозяин. Захочу – буду лежать на кровати в собственной комнате, и слушать далёкий лай собак и лёгкий скрип незапертой двери на крыльце. А нужно будет – схожу, лениво переставляя ноги, в поселковый магазин с приветливой молодой продавщицей и, возвратившись, согрею чай и буду раздумывать, чем закусить – печеньем или пряником?..
А ближе к полуночи, накинув летнюю куртку, чтобы не замёрзнуть в остывающем пространстве, выйду на почти не различимую в темноте дорогу и стану долго-долго, внимательно и страстно, до внутренней восторженной дрожи, смотреть на бесконечно высокое звёздное небо.
Спасение
Третью неделю в городе стояла гнетущая липкая жара. Солнце палило без пощады, стены домов и асфальт раскалились так, что не спасали ни вентиляторы, ни даже сплит-системы. Вода и мороженое расходовались без счета, арбузы и дыни исчезали в магазинах уже к обеду. В городских автобусах мощности кондиционеров не хватало, пассажиры стояли мокрые и раздражённые. Рабочий день сократили, но сиеста мало кого радовала.
Ночью было тяжелее всего – не спалось от духоты и комаров. Все ждали только одного – ливня, пусть даже с грозой и градом – всё равно!..
Дождь брызнул под утро, без особого энтузиазма. Ни грозы, ни града, просто постучал по крышам и исчез. А днём продолжились прежние страдания.
И тогда я плюнул, взял в аренду мопед и понёсся по дороге в сторону гор, наслаждаясь прохладой встречного потока.
Горную гряду я заметил однажды из окна междугородного автобуса, она красовалась вдалеке в туманной розовой дымке. Почему-то показалось, что добраться до неё – пара пустяков, но я ошибся: бетонные плиты, проложенные неизвестными дорожниками параллельно основной трассе, на которую моему малосильному транспорту заезжать было нельзя, закончились быстро, а по просёлочным дорогам, с заброшенным асфальтом и вовсе без него, пришлось, глотая пыль, уже не мчаться, а ехать с опаской, притормаживая перед незнакомыми поворотами.
В горах, и правда, было не так жарко. Я, поддав газу, забрался на лесную вершину, огляделся, нашёл широкую тропинку, подходящую для двухколёсного временного друга, и сумел спуститься на дно ущелья, где журчала бирюзовая река и шумел водопад, срываясь с отполированного базальта в пенистую заводь горной реки.
Вот где было спасение! Мопед, прислонённый к толстому мохнатому стволу, помаленьку остывал, а я, скинув одежду, почти побежал к водопаду, но чуть не поскользнувшись на крупных камнях, лежащих в воде врассыпную, умерил пыл и, осторожно ступая, достиг цели! Хрустальный душ, окативший меня, вернул тело в прежнее состояние спокойствия и внутренней нормальной температуры.
Я вернулся к колёсному ослику, достал из небольшого рюкзака полотенце, подстилку, припасённую заранее, развернул, бросил её на сухую траву возле дерева и сел на мягкую землю.
Тишина в душе. Смартфон заглох, связь прервалась. Лишь одна линия не исчезнет ни днём, ни ночью: связь с Богом. Теперь можно, наконец, подумать о вечном…
Природа заброшена нами как ценность. Мы привыкли относиться к ней потребительски, как к материи, а не к матери, забывая, что поэзия рождается здесь…
«Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины:
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.
Здесь тучи смиренно идут подо мной;
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утесов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
А там уже рощи, зеленые сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени…»
Пушкин увидел землю с высоты птичьего полёта, лермонтовский герой «летал меж небом и землёй», а мы воспринимаем её как набор цветных фотографий…
А ведь есть ещё и соприкосновение с миром, который был до нас и останется после нас, как эти серые камни, лазурные брызги, пение птиц – и зелёный шатёр, укрывающий путника.
…Пора домой, в искусственный бетонный лес. Но я вернусь, обязательно вернусь!
Я подобрал из прибрежного разноцветья чистый белый камешек и легонько, по дуге, бросил его в круговорот водных пузырей, сверкающих всеми цветами радуги:
- На счастье!..
Николай Устюжанин, член Союза писателей России с 1999 года
