Как нужно нам сейчас слово Николая Гумилева, свежее и неистертое по духовному смыслу. Помните, когда мы в детстве читали о Парижской Коммуне и просьбу: «Пришлите патронов, а если нет патронов, то тогда тысячу листовок». Люди всегда нуждались в слове, настоящем, божественном, одухотворяющем, а не «товарища маузера».
В день памяти Поэта я обращаюсь к последнему сборнику Гумилева «Огненный столп». Это книга, в которой собраны «вершинные», зрелые стихи. Яркие, многомерные образы дышат энергией, космическими интуициями, метафизическими прозрениями. Высокой красоты и силы поэтическое слово является созидательным, наполнено мудрой философской мыслью. В центре его повествования состояния души героя – открывателя и устроителя земной красоты. Поэта отличает словесная дисциплина, равновесие чувства и образа, содержания и формы, трагический стоицизм, эсхатологическое прозрение. Стихи: «Заблудившийся трамвай», « Шестое чувство», «Слово», - открывают интуиции жизни духа, исполненной смысла и красоты.
Одно из сложнейших стихотворений - «Заблудившийся трамвай». «Загадкою» предстает человеческая жизнь, вовлеченная в «бездну времен», вне которых уже и сам поэт:
В красной рубашке, с лицом как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими,
Здесь в ящике скользком, на самом дне.
И его возлюбленная:
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковёр ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
«Заблудившийся трамвай» летит «через Неву, через Нил и Сену» и останавливается по просьбе автора в Петербурге, где жила Машенька:
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.
И всё же навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
В духовных исканиях «больно жить», потому что:
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет.
Философское обобщение судьбы, обретшей божественной свет, заносившей героя стихотворения в Египет и Францию, но на вопрос, где я, «сердце стучит в ответ:
«Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет».
О духовном прозрении и стихотворение «Звездный ужас», где на фоне доисторической экзотики вновь развивается философская мысль об изменении сознания, когда живущим «носом в землю»» в небе видится «бог иль зверь, он, верно, хочет жертвы», и девочка Гарра, лежа на жертвенном камне, рассказывает не о карающем небе, а:
Это просто золотые пальцы
Нам показывают на равнину,
И на море, и на горы зендов.
И показывают, что случилось,
Что случается и что случится.
И герой стихотворения начинает оплакивать «свое паденье» и «время
Прежнее, когда смотрели люди
На равнину, где паслось их стадо,
На воду, где пробегал их парус,
На траву, где их играли дети,
А не в небо…
Эстетическим и духовным ориентиром для Гумилева было пушкинское творчество. «Это особенно заметно в поздних созданиях Гумилева, полных смятенья и веры, отчаянья и надежды, интимности и божественного гула. "Заблудившийся трамвай" - вещь насквозь пушкинская - и отблеск родных стихий "Капитанской дочки", и мощное эхо "Медного всадника". Прощальное признание в смуте сердца и мира, потерянность в миражах и бездорожье исторического "бурана". Создание многоголосое, будто вырывающее у судьбы какую-то весть о гибельном спасении мира. Слово возвращается к утерянному значению, становится "прямой силой", "расковывает косный сон стихий", усиливает контрастность картины, за которой большее - вселенское и родное. Гумилев не сомневался в несомненном, был бодр и тверд духом - "жил, писал, любил". Никогда не исчезал и, надо думать, никогда не исчезнет из стихий, слагающих русскую судьбу.»[1]
«Заблудившийся трамвай» - одно из самых сильных по своей символистической сгущенности произведений. Мужество и волевое устремление характерны для музы Гумилева. Путь развития идет от избытка сил в углубленную жертвенность подвига.
Еще одно «вершинное» произведение Гумилева - стихотворение «Слово», ставшее гимном живому от Бога слову.
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Тема слова - центральная в творчестве Гумилева. Стихотворение можно отнести к завещанию поэта. «Гумилеву было в высшей мере присуще чувство ответственности перед словом, - писал Альфред Беем. - Поэт осознанно нес ответственность перед словом, огромную силу воздействия которого он знал. Когда он сам приобщился своим собственным сознанием к мирам иным, он и в поэзии своей нашел соответственные слова и образы»[2]
Настоящим заветом людям звучат его строки о великом предназначенье поэта, обязанного подниматься выше повседневности и быть ответственными за рождение каждого слова, за то, чтобы не было оно мертвым.
Гумилев писал, что человеческому духу свойственно сводить все к единому. Не раз он обращался к идее Бога. Стихи и религия – одно, слово поэта обладает магической силой. «Здесь мы снова возвращаемся к идее поэта-друида, которую Гумилев не оставлял до конца своей жизни. Мысль Гумилева о поэтах будущего, которым "будет предоставлено править миром", по наблюдению М. Йовановича, выявляет близость гумилевских построений с масонскими учениями»[3]. Здесь мне думается, что эта мысль Гумилева сближает его с Платоном, который мечтал, чтобы философы правили миром.
Что касается Йовановича, то в своих построениях он все же подчеркивал, что «отделяла Гумилёва от масонских идей его концепция поэтического творчества, которое ставилось им не только выше познания, как полагали символисты. Г. Адамович свидетельствовал, что поэзия для Гумилёва была выше политики, патриотизма и «может быть, выше религии», поскольку она «вмещала» их в себе и своей ценностью «искупала» их отдельные заблуждения». Н. Оцуп добавлял к этому, что стихи для Гумилёва были «формой религиозного служения», а их писание задумывалось им как «способ лечения». Поэтическое творчество в его понимании обладало своеобразным «магизмом», соперничающим с магизмом Творца. «Правда, «поэтическое» и «божественное» в процессе эволюции Гумилёвских воззрений подошли вплотную друг к другу («непознаваемое» в мире уступило дорогу «невыразимому» в языке), и поэт в конце всего обнаружил лишь «Слово», торжествующее в исчезнувшем мире. Однако процесс растворения «слов» в «Слове» происходил вне чисто «мистической ориентации», имея отправным пунктом скорее всего совершенные образцы «культовых песнопений»; по этой причине отнюдь не случайно, что Гумилёв мечтал о «возвращении» друидов (в «Канцоне третьей» из сборника «Костер»), в этой мечте видел «всю свою политику» и началом истории поэзии считал именно творчество древнеирландских жрецов. «Друидская» направленность теоретической мысли Гумилёва имела, однако, далеко идущие последствия. В стихотворениях «Ода Д'Аннунцио …» и «Естество» поэт выступает в пользу жреческого понимания творчества, что сделало возможным его итоговые заявления о поэтах, которым «будет предоставлено править миром», о «поэтах будущего» — «естественных и единственных правителях свободных народов», помогающих строить «прекрасную жизнь». Последний Цех поэтов в данном отношении должен был напоминать «поэтическую ложу», возглавляемую «совершенным мастером» Гумилёвым[4].
Поэт для Гумилева - человек, способный при помощи слова овладеть пространством и временем, прошлым и будущим.
Величественный гимн Слову, его таинству и чудотворству, его возвышению над "низкой жизнью" создал Гумилев. Он все в себе подчинил Слову, отсвет этого Слова лег на его легендарную судьбу. Обращаясь к Евангелию, он размышляет о природе «умного числа», передающего оттенки бытовой жизни, и «осиянного слова», имеющего высший, Божественный смысл и путь.
Стихотворение «Шестое чувство»- одно из шедевров Гумилева, раскрывшего ключ к гармонии мира.
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать -
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти все мимо, мимо.
Обреченности человека «идти все мимо» прекрасного, непониманию и равнодушию к глубоким корням и причинам существования человека на земле, бескрылости и суетности желаний поэт противопоставляет осознанность в желании идти глубже в познании природы, причин бытия, сущности живого. Гумилева волнует способность человека расти, подняться над «повседневностью», ускорить свою эволюцию. Пойманный в ловушку своего тела, человек столкнулся с проблемой непонимания и неосознания бессмертия своего духа, поэтому «бессмертные стихи» дают не уже имеющееся, а то, что можно дать еще: знания, осознание, мудрость.
Путь Гумилева - движение к "сакральному" творчеству, к стремлению объяснить бытие России и человечества в XX веке, соединить "личное" и "соборное".
Духовное рыцарство и «героику» выделил в творчестве поэта представитель русского зарубежья Р.Плетнев.
«Сообщение мое касается героики и героя, воина и поэта, человека вещего духа предсказаний, веры и возвышенного слова о Слове-ипостаси и о поэзии. Помнил, видно, Гумилёв слова апостола Павла: «Все мне дозволено, но не все мне полезно… и ничто не должно обладать мною». Все испробовал Николай Степанович, от наркотиков до страстной любви к женщине, и ничто не покорило его дух, его силы и сердце… одно разве — героика.
Радостно и гордо имя его, и хочется говорить о поэте, даровавшем нам кованные иль звонко-литые стихи — силы духа. В них мощь дыхания, предметная ясность, конкретность впечатляющего изображения. Но важнее всего в них и в жизни Гумилёва храбрость, доблесть, герой и героизм. В наше же время лжи и трусости герой и его вера, слово и дело важнее всего. Герой — это тот, кто ради великого, ради божеского и человечности жертвует собой. Восторг победы над слабостью и трусостью, над податливой мягкотелостью немощной доброты; великий порыв в борьбе есть истинный героизм»[5].
Гумилев – один из редких поэтов, кому удалось сказать о том, что человек, признавая ценностями лишь то, что можно «съесть, выпить, поцеловать», не доразвился, душа его спит. Люди малы, и они растворяются в грандиозности Вселенной. Человек становится слепым и ничтожным, если закрыт для Божественного и Прекрасного, но может стать деятелем, если стремится выполнить свое предназначение.
Идя по следам Гумилева, и в буквальном смысле в поселке Победино Калининградской области, и по тем следам, которые он оставил в поэзии и истории, мы понимаем, что он оставил нам свое глубокое и загадочное представление о мире и человеке, дышащее красотой и мудростью.
