Ниже мы публикуем одно из Слов (См.: Слово при конце года на притчу о талантах: Произнесено 30 декабря 1873 года в академической церкви // Богословский вестник. 1894. Т. 4. № 12. С. 414-418 (2-я пагин.)) известного богослова, церковного историка, протоиерея, ректора Московской Духовной академии, Александра Васильевича Горского (1812–1875).

Публикацию, специально для Русской Народной Линии, подготовил профессор А.Д. Каплин.

+ + +

Слово при конце года на притчу о талантах

Произнесено 30 декабря 1873 года в академической церкви

«Подобаше убо тебе вдати сребро мое торжником:

и пришед аз взял бых свое с лихвою» (Мф. 25, 27).

При конце года естественно вспомнить об отчете в употреблении дарованных нам средств и сил от Верховного Подателя жизни. В обществе человеческом это общепринятое правило, – возьмем ли часть правительственную, хозяйственную, учебную, торговую. В природе, нас окружающей, в нашей собственной природе, с круговращением времени, примечаем, как, несмотря на непрерывное его течение, после годичного оборота выделяется в составе того или другого организма новый слой, новый ряд явлений, по которым можно определять годы его жизни. Из этого видно, что и несвободная природа, по данным ей законам, так сказать, поверяет себя, считает свой приход и расход сил, явственною чертою отмечает результат прожитого года.

С. Досекин. Подготовка к Рождеству. 1896.

То, что делается безсознательно в природе, что признало для себя полезным и необходимым благоразумие житейское, – найдет ли для себя излишним жизнь духовная, – это высшее проявление нашего бытия, которого рост и направление имеют значение на целую вечность? Волею и неволею и здесь отмечаются результаты прошедшего. Но если мы не будем к тому внимательны в свое время, то при неправильном употреблении дарованных нам средств, к концу жизни может оказаться такой недочет, такой на нас долг, который не в состоянии мы будем уплатить, хотя бы снова начали жизнь.

Примечательно, что и в законе, Богом данном чрез Моисея, был установлен при начале нового года особый день всенародного поста и покаяния, который назывался днем очищения. То был десятый день нового года. Предшествующие девять дней как бы давались для осмотра прожитого года, для поверки своих деяний с законом Божиим, и потом, когда совесть каждого обличит уклонение от заповедей Господних, в десятый день приносились торжественно жертвы: первосвященник в облачении смирения входил во святое святых храма, кровью жертвенной кропил на очистилище, окроплял алтарь кадильный, алтарь всесожжения, словом обновлял и очищал все во святилище, чтобы сын Израиля, приходящий сюда, снова мог здесь находить осебе примирение с Богом и приближаться молитвою к своему Творцу. Так закон напоминал сынам Израиля о ежегодной поверке своей жизни пред Господом.

В этом намерении, чтобы помочь нашему самоиспытанию, почитаю не неприличным обратить ваше внимание на притчу Евангельскую о талантах.

Притча говорит о богатом человеке, который, отправляясь в далекую страну и на долгое время, роздал слугам своим разные суммы для приращения посредством торговых оборотов. Одному дал пять талантов, другому два, третьему один. По возвращении своем он потребовал у своих рабов отчета во вверенных им капиталах. И двум первым, из которых один представил другие пять талантов приращения, а другой также в своей мере удвоил капитал, не только изъявил одобрение, но и подарил первому все десять талантов, а второму четыре. Видны в этом и справедливость, и щедрость господина: справедливость, потому что он судит и награждает не по случайным успехам или неуспехам, а по мере данных средств и собственного усердия каждого. Если усердие одинаково, то хотя бы успехи и не равнялись между собою, он вознаграждает трудившихся в равной мере.

Не такова была участь третьего. Конечно, он и не заслуживал щедрого воздаяния, потому что не сделал от своего таланта никакого приобретения, а только сохранил его в целости и возвратил его тою же самою монетою, как получил: но, по крайней мере, казалось бы, заслуживал он награды за верность сохранения. – Вместо этого, господин, во-первых, обличил его в лености и потом не только взял у него данный ему талант обратно, но и самого его осудил на заключение в такое место, где плач и скрежет зубов вечно. Господин сказал ему: если ты не хотел сам трудиться, то по крайней мере отдал бы серебро мое менялам, и я возвратил бы его с прибылью.

Как видно из первых двух примеров, господин не о своем обогащении заботился, но желал, чтобы его достояние принесло пользу другим. А этот раб подвергся осуждению за то, что из данных ему средств не сделал пользы ни себе, ни другим.

Кто этот господин, для всех ясно. Не трудно также усмотреть, какой урок следует извлечь из отношений этого господина к лукавому и ленивому рабу. – Господин – есть Царь Небесный, раздаятель всех даров в человечестве, естественных и благодатных, и этою притчею Господь научает нас двум обязанностям: во-первых, постоянно и ревностно заботиться о приращении данных нам средств к собственному спасению; и во-вторых, не зарывать своих талантов, но употреблять их на пользу ближних. Чрез это мы, при помощи благодати Божией, устроим и собственное спасение, и поможем нашему ближнему.

I. Ничто не может извинить нашей лености в исполнении наших обязанностей в отношении к Богу. Если бы всеведущий Судия, зная о нашей косности на пути добродетели, в то же время видел в нас одинаковое равнодушие к благам всякого иного рода, то, может быть, еще извинил бы нашу неподвижность в духовном преспеянии. Но когда он видит, как неудержимо жизнь общественная развивается в наших городах, как она стремится к угождению всякой страсти в сердце человека, к удовлетворению личных желаний каждого в тысяче разнообразных форм, то не скажет ли Он: лукавый рабе и ленивый! У тебя достает времени, охоты и сил для всякого другого дела, кроме Моего. – Если посмотреть на то, сколько является соискателей на всякое место, должность, которые более обещают прибытка, влияния, значения, отличий, как они перебивают дорогу друг у друга, стараются оттеснить соперников; то скажем ли, что желание преимуществ пред другими, порывы честолюбия, властолюбия совсем заглушены в нас? – Если посмотреть на то, как заботливо сводит свои счеты купец, и к концу года старается определить, сколько в течении года приобрел барыша, – и как он скорбит, если заметит ущерб в своих торговых оборотах, и придумывает всякие способы поправить свои обстоятельства; то невольно скажешь, что этот человек не из таких, для которых все равно, есть или нет ему прибыток.

И мы, действительно, хвалимся, что век наш – век прогресса, век преобразований, век улучшений; хвалимся уничтожением рабства, облагорожением нравов, усовершенствованием судопроизводства …. Если действительно все у нас возвышается, если нельзя отрицать прогресса в мире разумном, как нелепо было бы спорить против непрерывного движения земного шара: то спрашивается, не справедливо ли в высшей степени, чтобы Господь требовал от нас также непрерывного преспеяния на том пути, который Он единственно указал христианину, – в умножении тех благ, которые единственно имеют цену в очах Всесвятого? Почему, по какому праву эта сторона нашей духовной жизни может, или должна быть оставлена в пренебрежении, тогда как все другие процветают, совершенствуются?

Да мы сами в других делах леность считаем пороком, грехом. Мы сами требуем от человека, который посвящает себя какому-нибудь званию, неотлагательно постоянного усовершенствования в исполнении своих обязанностей. Никто не будет хвалить художника или писателя, которого позднейшие произведения не возвышаются далеко над первыми, детскими попытками владеть кистью или пером. В дитяти, или ученике всегда желаем видеть непрерывные успехи, и почитаем для себя самым прискорбным делом, если они, но нерадению, не развиваются, как следует. Мы крайне огорчаемся и негодуем, если взявшийся нам служить не оказывает большей и большей способности в той мере, как он знакомится с своими обязанностями. – Поэтому не в праве ли и общий нас всех Господь сказать нам, возвращающим талант его без плода: от уст твоих сужду тя, лукавый рабе и ленивый. От всех, кто зависит от тебя, кто служит тебе, ты требуешь постоянного, неукоснительного стремления к усовершенствованию, хотя средства, которыми они могут служить тебе, не тобою даются; и ты прогоняешь от себя слугу грубого и ленивого: а Я один должен все это терпеть в тебе, моем слуге, все оставлять в прежнем положении, не требовать никакого усовершенствования?

Что же? разве таланты, нам вверенные, по своей природе таковы, что не могут приносить более плода? – О, нет. Они способны возрастать, совершенствоваться, умножаться во сто, в тысячу раз, при посредстве правильной и усердной деятельности. Мы разумеем здесь те дары духовные, которые уделяются каждому христианину, – те расположения и силы к совершению добродетелей, которые сообщаются в крещении, укрепляются другими таинствами, охраняются, раскрываются и возгреваются добрым воспитанием, и которые способны тем более возрастать, чем более входим в лета зрелости, если только будем внимательны к своему делу душевному. Святые таинства, как обильные источники благодатного орошения, всегда готовы развивать в семени новой жизни новые ростки.

Итак, ничто не может извинить нашей медленности, нашей лености в деле нашего собственного спасения.

II. Но, заботясь о своем спасении, мы должны иметь в виду и спасение наших ближних. Чрез это вверенный нам от Бога талант тем более будет получать приращения, чем на большее число наших ближних будет простираться его употребление.

Внимательный к себе христианин много имеет средств в своем распоряжении, чтобы быть полезным для истинного блага других. Он может устранять препятствия, какие мир полагает им на пути добродетели, и может сам возбуждать своих ближних к добродетели.

Справедливо то, что порок, которому надлежало бы скрываться, любит слишком нагло выставлять себя и старается заразить тысячи, – тогда как добродетель, которая являет в себе столько привлекательного и достойного любви, ищет напротив сокровенности и избегает всякого вида публичности. Скромность есть одно из лучших ее свойств. Однако же нельзя не опасаться, чтобы эта скромность не переродилась в безпечность и леность.

Считается добрым правилом: без неизбежной необходимости не вступать во вражду с миром; обыкновенно мы считаем за лучшее – если что слышим или видим дурного, пропускать без внимания, – коль скоро мы не убеждены совершенно, что наше вмешательство будет иметь добрые последствия.

Отсюда происходит, что часто слышатся в обществе насмешки или лжеумствования на сет религии или нравственности христианской, – и мы не обращаем внимания на эти речи и не обличаем, чтобы не нарушить мира; невежество, легкомыслие, злоба изливаются в язвительных осуждениях священных предметов нашей веры, – а мы слышим это и как будто боимся показать себя разделяющими уважение к этим предметам и выступить их защитниками.

Отсюда происходит и то, что часто сама религия подвергается несправедливому обличению в слабости и безсилии к защищению себя. – Такой образ действования, очевидно, противен духу Евангельскому.

Добродетели приличествует полное уважение и господство; все противное должному к ней уважению должно умолкнуть, и мы оскорбляем ее, когда осуждаем ее на такое уничижительное положение. Даже по изображению язычника, муж добродетельный одним своим появлением обезоруживает неистовствующую толпу, принуждает ее рассеяться, бежать со стыдом от лица его. Не тем ли с большею силою, добродетель христианская, укрепляемая благодатью и тем сознанием, что она защищает дело самое благородное, – не тем ли более может посрамить своих врагов и уничтожить их? Урок, который может она дать, найдет себе подкрепление в совести обличаемого. Раз или два, может быть, он еще будет иметь наглость отражать такие вразумления: но наконец добродетель должна одержать верх. –

Но где, в наши дни, мы найдем, чтобы старый закоснелый грешник страшился произнести слово, которое может оскорбить нежный слух целомудрия?

Где найдем, чтобы присутствие какого-нибудь лица, если только оно не пользуется особенным уважением по власти или высокому своему положению, – удерживало от таких выражений, вредящих доброй нравственности или оскорбляющих религию?

Где найдем ныне, чтобы поток вовсе неназидательной беседы пресекся, рассказ соблазнительной истории прервался, осуждение, клевета, злословие, насмешка замолкли, коль скоро является в среду беседующих мужественный ревнитель добродетели и веры?

Между тем Господь говорит: кто не со Мною, тот против Меня. (Мф. 12, 30). Этими словами осуждается всякий нейтралитет, каким мы обыкновенно в таких случаях хвалимся, и от нас требуется живое и деятельное споспешествование спасению наших ближних.

Мы должны не только заботиться об устранении препятствий на пути добродетели, но и с радостью пользоваться всяким случаем к созиданию спасения наших братьев. А как много таких случаев представляется ежедневно, чтобы служить им в изъяснении истин и правил нашей веры, в рассеянии предубеждений против них, в сообщении им добрых нравственных советов, в кротком вразумлении, а более всего в предъявлении им доброго примера в своей жизни. О, как блаженна та душа, которая не одна идет по пути к Царствию Небесному, но впереди себя посылает многих других, чтобы уготовали ей там обитель!

Вот как можно приумножать таланты, приобретая к пяти еще пять, к двум еще два, – если будем не только заботиться о собственном возрастании в добродетели, но и по мере сил содействовать спасению наших ближних. Господь с своей стороны требует от нас этого сугубого приращения и в притче своей показывает, как недостойно, и как неразумно поведение тех, которые упорствуют в исполнении этого требования.

Недостойно: послушайте, какое ужасное извинение представляет, и какое единственно находит возможным представить тот, кто противится этому требованию. Господи, говорит непотребный раб, видях тя, яко жесток ecи человек, жнеши, идеже не сеял eси, и собираеши, идеже не расточил eси ... Се имаши твое (ст. 24, 25). Другими словами, это значит: я всегда считал тебя господином жестоким и несправедливым. Как бы в насмешку, ты предоставляешь мне достигать спасения такими средствами, какими нельзя его достигнуть; повелеваешь собирать жатву, не давши необходимых для того средств; требуешь от меня большего, нежели сколько даешь. Возьми свое обратно, и распоряжайся им, по своему усмотрению. Какая ужасная хула против Своего Благодетеля!

Сколько богохульным представляется такое извинение, столько же, или еще более, оно неразумно: потому что отрицаясь с таким прекословием служить Богу и отдавая себя на служение миру, непотребный раб действительно поступает на служение такому господину, который жнет, идеже не сеял, собирает, идеже не расточал.

Действительно, мир требует от нас сил и способностей, которые не он дал нам; требует, чтобы употребляли мы все время на его дела, тогда как он не может нам подарить ни одной минуты от себя; требует пожертвования здоровьем и силами телесными, которые не от него сообщаются нам и которых не может возвратить нам; требует на служение себе наш ум, сердце, волю, чтобы растлить и погубить их.

Поспешим освободить себя от такого тяжкого ига и предать себя на служение Единому Богу Спасителю нашему и вместе делу спасения наших братьев о Христе Иисусе. – Аминь.