Бывает, что судьбу человека, его жизнь и даже смерть, определяет невзрачная с виду вещица. Иногда клочок бумаги без печати и подписи. Обыкновенная фотография, сделанная на память...
За городом водитель остановил автобус у обочины возле голосующей пожилой женщины. Дама с подкрашенными губами осмотрела любопытным взглядом полупустой салон и плюхнулась на сидение возле меня. Старушка неожиданно нагнулась и что-то подняла с гофрированного пола маршрутки: «Ваша фотография?»
Пальцы с короткими наманикюренными ногтями сжимали старое, видимо, довоенное фото с оборванным уголком. Степенного отца семейства в потертых, но начищенных сапогах, и смешно заломленной на затылок фуражке окружали дородная женщина в платке и длинном оборчатом платье и четверо детей в легких одеждах.
Я покачал головой и невольно отклонился назад: «Нет, не моя».
- Кто-то потерял, - сочувственно кивнула женщина. - Вряд ли такие фотокарточки в маршрутках выбрасывают. Пойду отнесу водителю, может ее искать будут?..
Через минуту дама снова уселась возле меня.
- Иногда так захочется погулять, на людей посмотреть, пообщаться, разглядеть их одежды, увидеть, что народ из города везет. Дед мне говорит: «Загорится погулять -пройдись по огороду. Без тяпки».
Я вам не слишком надоедаю?
- Нет, нет! Наоборот. С хорошим попутчиком дорога в два раза короче.
- Знаете, что скажу: если бы не такая вот карточка, меня и на свете не было бы. И отец мой с войны никогда не пришел. Я ведь ребенок любви, так называли детей, которые родились в сорок шестом году.
Отец мой из села Яковлево Белгородской области. Это недалеко от Прохоровки - там такие бои шли! Работал, растил шестерых детей и за старенькими родителями присматривал. В Красной Армии с самого начала войны.
В сорок третьем под Курском немцы отрезали танками часть фронта, и отец попал в плен.
Ведут их колонну мимо Белгородского села, батя в середине плетется и придерживает раненого товарища. С родным краем мысленно прощается. Вот бы увидеть жену и детей, село родное. Хотя бы попрощаться в последний раз. У плетня крайней хаты брился немецкий офицер, а денщик ему зеркало придерживал. Вдруг офицер резко приподнялся с табурета и что-то приказал солдату. Тот подошел к колонне, выхватил за руку отца и подвел его к начальнику.
- Ти ест Георгий? ЯковлевО? Твой фрау Катъя? Зегс киндер? - спрашивает немец и рисует рукой воображаемую длинную косу на шее и плече женщины. Потом показал шесть пальцев и повторил: «Ти ест зегс киндер?»
Отец онемел от удивления и мотнул головой. Откуда он знает его имя, имя жены, ее толстую косу, количество детей, родное село?
Офицер расстегнул нагрудный карман, достал фотографию в картонной рамочке и показал ее Григорию. Обыкновенное семейное фото. Молодой немец - тот самый офицер, фрау - его жена, и шестеро детей на фоне какого-то большого дома с крестом, наверное, их церкви.
Денщик Йохан гораздо лучше говорил по-русски. Он и перевел слова офицера: «У меня, Георгий, дома тоже жена с толстой косой и шестеро детей. Я их очень люблю и скучаю. У тебя, ведь, тоже шестеро киндеров. В плену ты сгинешь, кто их кормить будет?
Я сохраню тебе жизнь.
В этом селе у колонны привал. Через час вас поведут дальше. Ты стань в конце строя и шагай медленно, старайся отстать от остальных. Конвойный тебя не заметит. А дальше сам знаешь. Иди только ночью и на восток. Попадешь в свое Яковлево».
Еще больше отец удивился и говорит офицеру: «Без товарища я не пойду. Два года мы в окопах. Или вместе спасемся, или вместе умрем».
- Гут, - офицер кивнул Григорию и что-то приказал денщику. Тот выхватил их рук отца вещмешок, вбежал в хату, вскоре вернулся и протянул мешок отцу: «Тержи!»
Все случилось так, как пообещал немец. Отец с товарищем отстали от колонны и залегли в кустах оврага. В вещмешке они нашли две буханки завернутого в бумажную упаковку хлеба и флягу воды. Шли ночью, все чаще отец узнавал знакомые места, наконец, они пришли в Яковлево.
При свете луны отец постучал в родное окно.
- Немцы в деревне есть? - спросил он у бледной от изумления жены.
Немцев не было, они ушли неделю назад, а наши еще не пришли.
Выпил отец самогонки и рассказал жене о чуде своего спасения. А та и спрашивает: «Офицер высокий, подтянутый и волосы рыжие? А денщик, наоборот, низкого роста и его Йоханом зовут?»
- Да, - в который раз удивился отец.
- Он с Йоханом два месяца у нас жил. В первый же день подошел к фотографии у покутя и улыбнулся: «Манн - мууж? Зегс киндер!?»
Я кивнула. Он и мне свою фотокарточку с женой и детьми показывал; любовно на них смотрел, мечтал вернуться в Германию. Хлебом несколько раз угощал, вкусный такой, в бумагу завернутый. Детям по конфетке подарил.
Йохан говорил, что у его начальника фотографическая память: он помнит лица всех людей, которых видел даже мельком.
До войны отец мельником работал. По тем временам должность почетная и денежная. Как-то мама предложила ему сфотографироваться всей семьей. Отец долго отказывался, в район ехать не хотелось. Но, в конце концов, согласился. Фотография шикарная получилась. По тем временам - шедевр. Батя у меня мужик видный. Усы пышные, глаза большие, взгляд орлиный. Да и мамка хоть куда. Фото в рамочку поместили и повесили на гвоздь возле Красного угла всем на загляденье. Почетно и модно.
Через день в Яковлево вошли наши. Отца и товарища допросили и снова призвали в армию. С другом он дошел до Берлина. Вернулся домой героем, весь в медалях. Даже раненым не был. Сразу после войны родилась я. Ох, и любил меня отец!
Хорошо все сложилось. Одного мы не знали - что случилось с тем офицером?
Моя бабка до смерти молилась перед образами за две мужских души: ее сына и того самого немца.
Удивительно, но после моего рождения в хате случился небольшой пожар. Сгорели рушники на стене и та самая фотография. До пепла. Видимо, свое предназначение она выполнила...
Вот и Циркуны. Конечная, - Дама посмотрела в окно. - Спасибо за компанию.
- Спасибо и вам, почаще выходите в люди.
На ступенях автобуса боковым зрением я увидел, как моя попутчица протянула водителю деньги и сказала: «Выходить не буду. Высадите меня, пожалуйста, на том месте, на котором подобрали...»
