На днях увидела свет книга «Первая мировая: взгляд из окопа», редактором которой выступил сотрудник Российского военно-исторического общества, член Ассоциации историков Первой мировой войны, руководитель интернет-проекта «Герои Первой мировой» К.А.Пахалюк. Ценность издания заключается в том, что абсолютное большинство воспоминаний о Русской армии той эпохи написаны либо кадровыми офицерами, либо представителями интеллигенции. В сборнике же представлены дневники и воспоминания тех, кого смело можно назвать представителями той самой «серой массы», на долю которой выпали основные тяготы военных будней. Ротный писарь А.Я.Семаков рассказывает о своем участии в боях в Восточной Пруссии и Августовских лесах в сентябре 1914 г. Нижний чин, Георгиевский кавалер Е.В.Тумилович описывает кровопролитные бои в Карпатах во время Брусиловского прорыва. Прапорщик военного времени К.В.Ананьев повествует о боях 405-го пехотного Льговского полка на р.Стоход осенью-зимой 1916 г. Все авторы - молодые люди (18-22 лет); все они - выходцы из непривилегированных сословий: А.Я.Семаков и Е.В.Тумилович - из бедных крестьянских семей, К.В.Ананьев - из мещан; все они - непрофессиональные военные. Е.В.Тумилович и К.В.Ананьев ушли на фронт добровольно, А.Я.Семаков был призван в армию незадолго до войны; все они стали участниками в большей или меньшей степени значимых сражений на Восточном фронте. Тексты воспоминаний и дневников долгое время хранились в семейных архивах и в преддверие 100-летия Первой мировой войны были переданы потомками для изучения в Российское военно-историческое общество. А потому это издание можно рассматривать как и один из практических результатов работы РВИО с обращениями граждан.
Издание было подготовлено специально для участников международной научной конференции «Великая, священная, отечественная: Россия в Первой мировой», которая состоится 26-28 июня в г.Калининграде. Проблемы взаимоотношений фронта и тыла, патриотический подъем и шпиономания, героические подвиги на фронте и политические интриги в Государственной Думе и Зимнем дворце, психология русского солдата и выдающиеся военные изобретения русских ученых - все эти и многие другие темы будут раскрыты участниками конференции - крупнейшими российскими историками. Среди них такие известные специалисты, как О.Р.Айрапетов, И.Н.Гребенкин, И.Н.Новикова, Д.Н.Филипповых, Г.Д.Шкундин, Н.В.Суржикова, А.В.Лубков, В.Л.Степанов, А.М.Фомин, А.А.Иванов, И.В.Купцова, П.А.Новиков, В.В.Страхов, С.Г.Нелипович, О.С.Поршнева, О.С.Нагорная, А.А.Зданович, Е.С.Сенявская, В.А.Зубачевский, Н.Д.Постников и многие другие. Помимо этого, в ходе конференции пройдет круглый стол «Память о Первой мировой - общественная инициатива», на которой практическим опытом поделятся представители общественных и государственных организаций из разных регионов России, Белоруссии, Литвы, Латвии, Литвы. 27 июня состоится возложение венков к памятнику героям Первой мировой, а на следующей день участники проедутся по местам боевых действий русский армии в Калининградской области и Польши, а также возложат цветы на могилы русских солдат в г.Черняховске (бывший Инстербург, где непродолжительное время размещался штаб 1-й русской армии генерала П.К. фон Ренненкампфа) и г.Гижицко (бывшая крепость Летцен, Польша).
Специально для публикации на «Русской народной линии» предлагается отрывок из воспоминаний нижнего чина, разведчика 326-го Белгорайского пехотного полка Евгения Владиславовича Тумиловича. Крестьянский сын, в конце 1915 г. в возрасте 18 лет он добровольцем ушел на фронт и стал участников кровопролитных сражений в на р.Прут и в Карпатах. Ниже приводится описание боя 28 (15) июня 1916 г. на р. Черемош, который в журнале называется «небывалым в истории полка по упорству и ожесточению». Публикацию предваряет краткое описание общей стратегической обстановки и самого боя на основе различных исторических материалов (прежде всего, журнала боевых действий 326-го полка).
Бой 326-го Белгорайского пехотного полка 28 (15) июня 1916 г.
Успешное наступление 9-й армии генерала П.А. Лечицкого в начале Брусиловского прорыва заставило противника усилить 7-ю австро-венгерскую армию, а ее командующему было приказано держаться во что бы то ни стало: "Русский больше не должен овладеть ни пядью земли в Семигорье и Верхней Венгрии. Каждый боец должен знать, что тут идет бой за решение кампании и судьбу родины"[1]. Сам австрийский командующий ген. Пфлянцер-Балтин решил организовать контрнаступление, однако активность нашей 9-й армии сорвала эти планы: 28 (15) июня наши перешли в наступление между рр. Днестр и Черемош. Фронт противника был прорван, в плен попало около 15 000 солдат и офицеров.
В эти дни особо тяжелые бои развернулись на фронте 326-го Белгорайского полка. Поскольку они достаточно подробно описаны в воспоминаниях, то на них хотелось бы остановиться подробнее. 26 (13) июня предполагалось атакой с трех сторон наступать на горный массив высот 704 и 698. После тяжелого 20-верстного перехода, который включал пересечение многочисленных рукавов р. Черемош (причем течение было настолько сильным, что несколько человек смыло), 326-й полк был брошен в окопы. Артиллерия еще не успела занять позиции, а связь с соседним 41-м Селингинским полком отсутствовала. Приказ о переходе в наступление в 14.00. пришел за десять минут - в 13.50. Все это в совокупности заставило отложить атаку до 3 часов 27 (14) июня. В это время противник продолжал укрепление позиций. О том, что он собирался упорно обороняться, свидетельствуют заключительные слова одного из приказов, отобранном в дальнейшем у пленного офицера: «Если вы сдадите эти высоты, вы сдадите Австрию!».
27 (14) июня 326-й полк попытался перейти в наступление. Однако из-за слабой артиллерийской поддержки, а также 2 км разрыва между правым флангом и Селингинским полком атака захлебнулась.
На следующий день попытка повторилась. После перегруппировки 326-й полк занимался меньший боевой участок, а справа от него находился 42-й пехотный Якутский полк. В первую линию были выдвинуты 2-й и 4-й батальоны, за ними располагались 1-й и 3-й батальоны соответственно. Стоит отметить, что Белгорайский полк должен был наступать вдоль горного массива высоты 698, оставив в тылу высоту 704. Обе они были заняты австрийцы, которые получали возможность вести огонь по нашим наступающим солдатам. Частям же 328-го Новоузенского и 325-го Царевского полков, которые занимали позиции напротив этих высот, давалась пассивная задача.
Артподготовка (всего 6 легких батарей) началась лишь в 7 часов утра. Причем из-за плохой ориентировки некоторые батареи начали обстрел частей Белгорайского полка. А поскольку связи с ними не было, то в конечном итоге одну из рот пришлось вообще выводить из-под своего же огня. Приказ о наступлении был отдан в 8.15. Первым в бой пошел 4-й батальон (левый фланг). Он преодолел проволочные заграждения и ворвался в окопы. Наиболее активно действовала 13-я рота, а ее командир прапорщик Зубрицкий погиб в бою. Австрийцы бежали, вскоре белгорайцы взяли высоту 436. В это время и 2-й батальон ворвался в окопы противника. Преследование отступающих австрийцев велось до 10.50, когда наши солдаты достигли д. Черхановки.
Однако самые тяжелые бои еще были впереди. Справа Якутский полк так и не смог продвинуться вперед. Левый фланг (4-й батальон) также выдвинулся достаточно далеко вперед, оторвавшись от Новоузенского полка. В разрыв были направлены из резерва три роты, однако они не могли его физически закрыть. А именно здесь и контратаковали австрийцы. Более того, они начали обходить и правый фланг 2-го батальона. Наши войска дрогнули и стали отступать. Некоторые подразделения были окружены и уничтожены. Артиллерия открыла огонь в целях поддержки левого фланга отступающих, при этом проигнорировав ситуацию на правом. Полковник Чижевский бросил туда из резерва две роты Новоузенского полка. Однако продвигаясь вперед, они попали под огонь австрийцев и не выдержав бросились бежать. В тылу началась паника. Положение спас начальник штаба дивизии полковник Рот. Он верхом на лошади поскакал вперед и остановил бегущих. Прекращению паники способствовал и командир 1-го батальона полковник Виноградов, который отдал приказ 1-му взводу пулеметной команды прапорщика Ищенко открыть пулеметный огонь по отступающим. Пока на правом фланге была паника, на левом 4-й и 3-й батальоны при поддержке пришедших из резерва двух батальонов Новоузенского полка перешли в наступление и опрокинули противника, взяв 200 пленных. В это время и сосед справа Якутский полк сломил оборону противника, взяв его окопы. К 19.00. австрийцы начали отступать по всему фронту 326-го Белгорайского полка. Как отмечалось в его журнале военных действий «Так был закончен к 20 часам небывалый в истории полка по упорству и ожесточению бой». В ходе боя полк понес существенные потери: выбито из строя 25 офицеров (из них 8 убиты или умерли от ран) и 1500 нижних (из них 300 убитых). Сам полк пришлось отвести в дивизионный резерв[2].
Константин Александрович Пахалюк, член Российской ассоциации историков Первой мировой войны, автор идеи и руководитель интернет-проекта «Герои Первой мировой»
***
«Смелым Бог дает»: бой 28 (15) июня глазами Е. В. Тумиловича
Знойный безветренный день, накаленный воздух, насыщенный желтой пылью, клубящимися волнами тянулся по дороге вслед за густыми колоннами войск. Пыль проникала всюду, хрустела на зубах, раздражала глаза, проникала под одежду и, смешанная с обильным потом, вызывала нестерпимое желание броситься в первый попавшийся на пути ручей. Усталая пехота двигалась молча, тяжелая выкладка вместе с запасом патронов и гранат отягчала ее грузные движения. Кое-где побрякивали закопченные котелки да пустые стеклянные фляги. Медленно ползли походные кухни, выпуская в мутно-желтый воздух голубоватые струйки едкого дыма. Сквозь густую завесу легкой горячей пыли слабо обрисовывался медно-красный солнечный диск.
В глубоком овраге с остатками разрушенного моста застряла артиллерия. Широкоплечие бородатые мужики-солдаты запаса, напрягаясь, как буйволы, помогали выбившимся из сил лошадям. В воздушном пространстве над ними витала самая отборная русская брань, ибо никто во всем мире не владеет такой изощренной и крепкой руганью, как русская конная артиллерия. То, что подчас не могли сделать крепкие, выносливые кони, с успехом выполняли сами артиллеристы, вынося на руках свои тяжелые орудия.
Тут же, в хвосте, двигалась в пестрых расшитых кафтанах с кривыми, чеканными серебром и золотом саблями кавалерия из так называемой туземной дивизии, которая никогда не принимала участия в боях. Болтаясь по дорогам и селениям, наводила она животный страх на и без того напуганное население.
Армия двигалась в направлении Карпат. 12 июня на рассвете, растянувшись снова цепями, вышли мы к берегам реки Серет. Под слабым артиллерийским огнем с незначительными потерями были быстро форсированы три отдельные рукава реки, и наш полк вступил в небольшой городок Куты, расположенный у подножия карпатских гор[3]. После двухдневного отдыха подразделения 326-го пехотного Белгорайского полка заняли рубеж на опушке молодого букового леса.
Перед нашей ротой раскинулись обширное хлебное поле, на котором уже дозревала высокая густая пшеница. За этой золотистой, волнующейся под горячим южным ветром полосой снова начинался стройный буковый лес. На опушке этого зеленого шатра закрепились австрийские, мадьярские и немецкие части.
С вечера у бойцов, как обычно, был полный запас патронов, гранат и сухарей. Ранний ужин состоял из хороших мясных щей и жирной рисовой каши, после которого было приказано окопаться в отдельных одиночных окопах. Офицерский состав был чем-то озабочен. Молодые прапорщики взводные офицеры о чем-то шептались, их встревоженные лица выражали необычное волнение. Но что нас ожидало завтра, никто из солдат не знал и не предполагал. Противник не производил никаких признаков жизни - ни один звук, ни один выстрел не нарушал ложного покоя молодого дремлющего леса.
Короткая ночь быстро пролетела. Но утро, пробужденное радостным пением птиц и теплым ласкающим ветром, при всей своей внешней красоте таило в себе страшную тайну предстоящей гибели десятков тысяч людских жизней как с одной, так и с другой из враждующих сторон[4].
Гренадерский взвод, состоящий из шестидесяти человек отборных, вооруженных, кроме всего основного, гранатами и ножницами солдат, был расположен в средней, более выдвинутой части окопов. На его долю выпала горькая честь начинать этот грандиозный прорыв в Карпаты, в осуществление которого в течение одного дня были брошены сотни тысяч людей.
В страшной томительной тишине лежала молча первая цепь в своих маленьких окопах. За густой высокой пшеницей противнику совершенно не было видно, что происходит у нас.
Наклонившись ко мне, прапорщик Семенов, простой добродушный парень, тихо сказал:
- Ротный командир приказал выделить ему после прорыва для охраны двух надежных солдат. Я назначил тебя и Бурова, не забудь, если останешься цел.
Семенов ушел. Ко мне подполз Буров и наш борец, пострадавший под Черновцами за пьянку. Здесь на обломках спичек и был решен вопрос, давно терзавший оскорбленные и униженные чувства солдат нашей злосчастной роты. Момент настал.
По беззвучному сигналу бесшумно поднялся гренадерский взвод и двинулся на свое тяжкое дело. Слегка шелестя, под ноги ложилась высокая пшеница. Таинственная жуткая тишина продолжалась еще несколько секунд. Ее нарушал только отрывистый звук биения собственного сердца. Мысли пылали. Мутное предчувствие почти неминуемой смерти еще пока не покидало разум. Нервная дрожь пробегала по всему существу. Граната дрожала в руке. Но отдельные первые выстрелы заметившего наше движение врага сразу спутали всё.
Граната в правой, а ножницы в левой - вот и всё, что осталось в помутневшем сознании. Взвод прилип к земле и пополз. И вдруг всё сразу затрещало, заревело. Скошенные пулеметным огнем колосья сыпались на голову, на спину. Эхо от бешеной стрельбы и разрывов и бомб в буковом лесу было похоже на раскатистый, не прекращающийся небесный грохот и гром. Когда сквозь стебли пшеницы обнаружились горизонтальные нити колючей проволоки, я бросил в окоп одну за другой три бризантных гранаты. Резкий звук взрывов таких же гранат прокатился по всему атакованному нами участку. Ружейный огонь на несколько секунд почти прекратился.
Мгновенным прыжком я упал к заграждениям и лежа на спине с лихорадочной скоростью начал резать колючую проволоку. Обычная уверенность и разум снова вернулись ко мне. Для обеспечения дальнейшей работы я снова бросил через голову еще одну гранату, и она со страшной силой разорвалась на грани окопа, образовав густые клубы пыли. «А что же дальше?» - мелькнула страшная мысль. Но в момент массированного взрыва наших гранат встала на ноги дотоле молчавшая готовая к бою пехота. Мощным неумолкающим взрывом «Ура!» отозвалась она на призывный грохот гранат. Еще миг, и синеватая сталь вперед наклоненных штыков зловеще сверкнула по фронту и заменила собой остатки золотистой измятой пшеницы.
Снова зазвучал страшным громовым голосом молодой буковый лес. Зашипели в воздухе бомбы, их взрывы создавали столбы клубящейся пыли. Треск пулеметов сгущался. Но миг был упущен противником, и наша пехота стремительно ворвалась в первую линию окопов.
Вместе со своими ребятами я спрыгнул в окоп и, несмотря на озлобление, был поражен жестокостью работы русских штыков. Но это были всего лишь секунды. Снова загремело «Ура!», и живая волнующаяся людская стена двинулась дальше.
Опьяненный первым успехом и кровью, я тоже бежал, кричал, стрелял на ходу, сам не соображая куда.
Вдруг впереди в 20-30 шагах отрывисто затрещал австрийский пулемет, но я продолжал бежать уже бессознательно. Кто-то над ухом крикнул «Ложись!» и толкнул меня в шею. Я упал и увидел рядом с собой искаженное злобой и страхом лицо Михаила Привалова. Пули, как озлобленные пчелы, засвистели над головой, и я чувствовал, как они резали на моей спине скатку шинели. Когда поток пуль отклонился в сторону, я вспомнил о последней гранате и с силой бросил ее прямо в пулемет, а сам снова припал к земле. Граната грохнула, и пулемет умолк. Мы вскочили на ноги и снова бросились вперед. В десяти шагах от пулемета, лежала, уткнувшись лицом в землю, могучая, широкоплечая фигура - это был наш борец. Он был почти перерезан по груди пополам пулеметной очередью.
Сопротивление противника здесь было сломлено, серые, мышиного цвета мундиры метались по лесу. Одни бежали, другие падали, как дрова, некоторые группами стояли у деревьев и тянули руки кверху.
Но живая ревущая и гремящая волна остановиться уже не могла и катилась без удержу, оставляя за собой на ярко-зеленой траве серые неподвижные трупы. Неудержимая атака продолжалась. Левый фланг наш оторвался от соседей и двигался вдоль отрогов гор, всё шире и шире открывая свой тыл.
Буковый лес внезапно кончился. Перед нами открылась узкая лента просвета, за которым сплошной стеной растянулся невысокий густой кустарник.
Не знаю, какими судьбами я раньше других оказался на поляне и совершенно бессознательно устремился к кустам. Но в этот момент кусты зашевелились, и оттуда двинулась с винтовками наперевес густая мадьярская цепь контратакующих. Они поднимались в трех-четырех метрах передо мной, их суровые и на вид покойные лица я помню до настоящего момента.
В это же время на левом фланге в тыл нашей части с гор спустилась другая группа противника.
Наша передняя цепь не приняла штыковой бой, в один миг залегла на опушке и открыла бешеный ружейный огонь по атакующим мадьярам. Последние, не выдержав огня, тоже залегли и открыли ответный огонь.
И вот здесь произошло что-то совершенно непонятное. Ко мне навстречу бросился с винтовкой наперевес молодой австрийский солдат. Не сознавая, что ему нужно, я растерянно смотрел на него, но в расстоянии всего лишь полуметра от меня винтовка выпала из его рук, плечо потемнело, и по правой руке побежали красные струйки. Он начал извиваться, по-видимому, от страха и боли хватался рукой за плечо, а по лицу текли потоки слез. Я указал ему на землю: «Ложись», - но в этот момент что-то отрывисто щелкнуло, на лбу его появилось красное пятно, и он грохнулся на землю. А вокруг стоял настоящий ад - во всех направлениях взвизгивали пули, грохотали гранаты. Я тоже упал на землю, один, посредине зеленой площадки. Как выяснилось позже, по цепи передали приказ отступать. Цепь быстро поднялась и покатилась назад. Я вскочил и тоже бросился за ними. Над моим ухом раздался знакомый голос:
- Что, австрийского штыка попробовать захотел? Скажи спасибо.
Я крепко пожал руку Михея, и мы вместе, иногда отстреливаясь, бежали дальше, снова углубившись в буковый лес. Люди, потеряв взаимную связь, бежали уже кто куда попало. Среди зелени мелькали серые мундиры австрийцев и зеленые гимнастерки наших солдат.
Вдруг передо мной вырос как из-под земли блуждающий по лесу пьяный наш ротный командир прапорщик С.
- Стой, оставайся со мною, - крикнул он мне и, по-видимому, боясь, что я убегу, пригрозил наганом.
Сзади, что-то показывая в землю, бежали на нас двое австрийцев. Я припал на колено и вскинул винтовку. Один из них тут же упал, разбросав руки, а через секунду, точно споткнувшись на что-то, упал лицом в землю второй. Всё это происходило точно в тумане и было похоже на страшный длительный кошмарный сон. Но и в этот момент почти бессознательного, тупого <...> я не забыл обиду, нанесенную этим человеком моим товарищам. Вспомнил и труп перерезанного пополам пулеметным огнем нашего героя-борца.
- Гранаты где?! - заревел на меня С. и снова поднял наган. Я выбил из его руки наган и отскочил в сторону... Красное пятно вдруг стало расширяться прямо на сердце С.
- Санита... - успел только вскрикнуть он, падая на спину; каблуки еще судорожно скользили по земле, но жизнь уже покинула этого озверелого негодяя[5].
Еще до начала боев мы с Михеем поменялись адресами с целью сообщить родным, если с кем-либо из нас что-либо случится. Лес, где мы бросались во все стороны, потеряв, по-видимому, ориентировку, был уже окружен со всех сторон врагом. Начался жестокий артиллерийский и бомбометный огонь. Стреляли всюду, вероятно, и наша, и австрийская артиллерия.
И вот здесь еще один момент - но уже в последний раз - я увидел Михея Привалова. Что именно произошло, я не знаю, так как на этом моменте произошел провал в моем сознании.
Важность успеха в этом районе решала дальнейшее развитие успеха Брусиловского прорыва, а поэтому к подножью Карпат были подтянуты крупные силы в составе трех корпусов. Во второй половине дня наши отброшенные части, подкрепленные свежими силами, снова бросились в атаку и стремительным ударом обеспечили полный прорыв фронта.
Когда я открыл глаза, сквозь ярко-зеленую листву виднелось синее небо, белые клочки разорванных облаков покойно плыли одно за другим. Около меня лежало сбитое снарядом дерево и несколько изуродованных окровавленных трупов. Страшно болела голова, по временам какой-то туман застилал глаза и мысли. Смутно доносилась отдаленная беспорядочная пулеметная и ружейная стрельба, она постепенно усиливалась и нарастала. Где я находился и что произошло со мной, я так и не смог понять. Вблизи послышался шорох и треск сучьев - австрийские санитары несли мимо меня на носилках раненых. Я притаился, но звук стрельбы всё нарастал и приближался. Кое-где пробивая стволы старых деревьев, взвизгивали и шлепали пули. Показались отдельные бегущие австрийские солдаты. Вот трое из них с лихорадочной скоростью начали устанавливать пулемет. Где-то уже совсем недалеко прозвучало раскатистым эхом протяжное уверенное «Ура!». Австрийцы уже бежали врассыпную, как стадо испуганного скота.
Я закрыл глаза и затаил дыхание. Со всех сторон слышался топот ног, треск сучьев, непонятный гвалт и уже непрерывный свист пуль. Звуковая картина быстро менялась. Сначала невнятно послышались отдаленные звуки русской речи, возбужденные выкрики и крепкая брань. Я открыл глаза. В нескольких метрах от меня среди деревьев показался взмыленный конь. Его налитые кровью глаза блуждали в пространстве. На нем сидел помощник командира полка полковник Рот. Сверкая в воздухе сталью своей сабли, он, повернув голову назад, в исступлении кричал:
- Вперед! Вперед, ребята! Победа! Победа! Не отставай, не отрывайся.
Измученные солдаты с воспаленными красными лицами с потеками грязного пота, с отпечатком голодной усталости, тяжело дыша, бежали, кричали, стреляли.
Сила азарта и голос победы подняли меня на ноги. Подобрав первую попавшуюся винтовку, раскачиваясь, как пьяный, от дерева к дереву, я тоже пошел вслед за бегущими солдатами. Какой-то незнакомый боец, пробегая мимо, взглянул на меня и остановился.
- Тут недалече санитары, валяй-ка к ним, помогут, - крикнул он мне, указывая рукой назад. Но я ухватился за его плечо. Солдат, по-видимому, сразу понял меня, и мы продолжали с ним путь в направлении общего движения вперед.
Через некоторое время между стволами деревьев замелькали полоски просвета. Лес внезапно кончился. Передо мной открылась страшная неповторимая картина массового бегства врага. Розоватые лучи клонящегося к закату солнца дымящимися потоками света заливали бесконечную безлесную равнину, и эта низменная пустынная гладь дышала неровным движением человеческих масс. Казалось, что здесь внизу на опушке леса кто-то разорил огромный муравейник, и обитатели его в страшном смятении двинулись в далекий нелегкий путь за поиском новых убежищ. Далеко впереди по единственной дороге неслись, сбивая с ног людей, артиллерийские упряжки. Потоки людей колыхались, как волны потока под шквалами порывистого ветра. Дымки шрапнельных разрывов прыгали всюду над этой необъятной равниной страха и смерти. Взрывы фугасов вздымали к небу черные столбы смешанной с огнем земли, прыжками бросались по дымящейся пылью дороге. Обозные и артиллерийские лошади шарахались, падали. Орудия, кухни, телеги опрокидывались, летели в канавы.
И вдруг вся эта масса как будто вздрогнула в последней предсмертной судороге - справа появилась наша кавалерия. Широкий, плотный строй ее неудержимо врезался в серую массу солдатских мундиров.
Но напряжения моих нервов уже больше не хватало мне. Вид человеческого ужаса и гибели лишил меня последних сил, и я опустился на землю. Какой-то солдат или санитар перевязал мне распухшую голову и усадил на носилки. Лицо лежавшего в них человека показалось очень знакомым. Я заглянул в него и встретился с болезненным улыбающимся взглядом прапорщика Семенова, нашего взводного офицера. Оказалось, что он был ранен в обе ноги еще в конце первой, неудачной, атаки. Как раз у того места, где хотел заколоть меня молодой ретивый австриец. Семенов, раненный, остался в плену, и вот сейчас был отбит при повторной атаке. Его понесли на носилках, но я, верный закону солдата никогда не бросать винтовку и держаться на своих ногах, пока хватает сил, встал с носилок и пошел сам вслед за носилками Семенова.
В госпитале от раненого солдата своей роты я узнал, что Михей Привалов был тяжело ранен в плечо во время первой атаки и отправлен в тыл. А из нашего гренадерского взвода, что начинал прорыв в Карпаты, остался жив только я да добрый Михеюшка Привалов.
В тот же вечер я доложил командиру нашего батальона подполковнику Распопову о гибели ротного командира прапорщика С. Подполковник прослезился, но эти слезы сразу охладили во мне некоторое чувство уважения к этому человеку.
Как я узнал впоследствии, Михей Привалов был свидетелем моей контузии в затылок, по-видимому, осколком разбитого снарядом дерева. Далее после ранения Михей из госпиталя сообщил моей матери о смерти сына.
Евгений Владиславович Тумилович, разведчик 326-го Белгорайского пехотного полка
[1] Ветошников Л. Указ. соч. С. 120.
[2] РГВИА. Ф. 2935. Оп.1. Д 156. Лл. 5 - 15.
[3] С 19 (6) по 25 (12) июня полк находился все время в движении. 25 (12) июня пришел приказ сменить 1-ю Донскую дивизию на позиции у г Куты. Был совершен переход из д. Луковец в д. Черногузы, где находился штаб дивизии. В ночь на 26 (13) июня полк занял позицию у г. Куты, встав у р. Глиница. РГВИА. Ф. 2935. Оп.1. Д 156. Л. 3 об.
[4] Ниже идет описания боя 27 (14) июня, который был подробно изложен в предисловии к этим воспоминаниям.
[5] В журнале военных действий 326-го полка во время описания боя 27 (14) июня, о котором говорилось в предисловии к этим воспоминаниям, упоминается о героической (ли?) гибели командира 14-й роты прапорщика Сапарина. См.: РГВИА. Ф. 2935. Оп.1. Д 156. Л. 12 об.
