Пересвет. Сценарий художественного фильма

Предисловие, пролог, первая глава

Вторая глава

Третья глава

Четвертая глава

Сцена 1.

Конец лета. Прибрежные деревья уже готовятся менять свой окрас.

Перед шатром Челумхана, переминаясь с ноги на ногу, стоит Степан.

Он явно кого-то поджидает. Из шатра вышел Челумхан и, не замечая Степана, хотел уже пойти к гостевому шатру, где собралось много разных людей, но, увидев кузнеца, остановился.

Челумхан (на кыпчакском): «Степан, что ты здесь делаешь?»

Степан (на кыпчакском): «Мариам дожидаюсь, хозяин. Кузнец Юрко у меня захворал, а Мариам обещала травы лечебные передать».

Из шатра вышел Челубей. Он явно чем-то недоволен.

Гневно сверкнув глазом, спросил Степана (на русском).

Челубей: «Ну, долботеп рязанский, соделал, мне што обещал?!.»

Степан: «Да, соделал уж давно! А ты соделаешь, то что мне обещал?»

Челумхан: «А что ты обещал Степану?..»

Челубей: «Вольную ему обещал». (Степану): «Я сегодня к тебе зайду!..»

Они развернулись и пошли к гостевому шатру, продолжая разговор на ходу. Степану удалось услышать начальные фразы: «Пусть забирают всех пленных, но оставят мне несколько русов для жертвоприношения».

Челумхан: «Я приказал оставить в яме две пары русов, а остальных пленников уже погнали к Вазиру...»

Появилась Мариам, держа в руках холщевый мешочек с травами.

Они встретились со Степаном глазами и, улыбнувшись, поклонились друг-другу до земли...

Сцена 2.

Поздний вечер. Над Волгой безмятежно летают ласточки, завершая свою вечернюю трапезу.

Стражники, охраняющие весельный флот Челумхана, разожгли на берегу костер.

Степан остановился недалеко от своей кузницы и бережно достал из-за пазухи мешочек с травами. Глубоко вдохнул притаившиеся там ароматы и задержал эти запахи внутри. Затем он как-то сладко проглотил их и сказал: «Рязанью дохнуло!..»

За двадцать пять лет рабского плена он привык разговаривать сам с собой, а кузня для него стала домом, но не родным...

В кузне. Степан вошел в кузню, где Костян, примеряя якорную цепь, приковывал к ней замок. В углу со скамьи, покашливая, привстал Юрко.

Степан: «Хорош на днесь, Костян, - делу венец. Чичас лекарствовать бум!.. (Достал из-за пазухи мешочек). Сходи-ка вот луч за водой».

Костян послушно отложил инструмент и, взяв два медных ведерка вышел из кузни. Степан насыпал траву в небольшую посудину. Вот, Юрий Данилыч, целебные травы лекарские! Марьюшка тебе, братик передала. (Подмигнул ему). Завтря уже мне тута пля-со-ву-ю будешь отбивать!..

Залил водой посудину и поставил на угли.

Взял с полки огромного размера кольчугу и встряхнул ее:

Вот тебе, Степан Николаич, вольная! А ну, катись до Рязани!..

Бережно положил кольчугу на полку и взял с нее неимоверной длины копье. Попробовал удержать его, примеряясь, как воин.

Юрко: «Кудыж ему такая оглобля надобна?!.»

Степан (едва удерживая копье на весу): «Видать, чтобы первее пронзать человеков. Пока тот доскочить до него со своим копием, етот зверюга на оную оглоблю их цельную дюжину насадить, яко шашлык-башлык, понимаешь!..

Степан вдруг замер, закатил глаза и, как-бы желая заглянуть в самого себя, вздохнул так глубоко, что у него закружилась голова. Он даже слегка пошатнулся и облокотился на верстак.

Это что же я, долботеп рязанский, сотворил?! А ежели он на Русь-Матушку со таким копием пойдеть ратится?.. Ой-яй-й-о-о!.. Сколь мужиков теперь русичей да и других человеков эта падла рогатая накрошить сможеть?! Какие реки мужеской крови он прольеть?! Ой-й-ео!

Степан бросил копье с таким грохотом и звоном, что собаки за окнами залаяли и завыли, как бешеные.

Не надо мне никаку таку вольную, ежели оно так-то вот получается!..

Он схватил копье, ища глазами, куда бы его спрятать, заметался по кузне и закричал: Завтря, кубыть-мубыть, порублю, сожгу, исплавлю, растопчу в прах земной!..

Наконец-то пристроил злосчастное копье на верхнюю полку и, заложив тряпьем, чтобы и видно не было, стал отряхиваться, как от заразы.

За окнами послышались крики, конский топот и ржание.

С ведрами полными воды в кузню вошел Костян. Что, опять у них замятня началась? И ответил сам себе: Да она у этих упырей, и не кончалася!..»

Костян: «Я, егда у ключей воду брал, слыхал, аки стражники, те, что на Волге лодьи стерегуть, баяли, будто Челубей возбесилси из-за пленных. Из-за тех наших русов, что у него из ямы выкупили. Ни хочеть он платить никому, а пленных ему все одно подавай!..»

Степан: «Опять будуть человеческой кровью свои нечистые хоругви

поливать да глотки поганые полоскать и рычать, яко звери...»

Сцена 3.

Ночь. Мимо кузни проскакали всадники. За ними вслед, крича и ругаясь, с обнаженными саблями пролетела другая стая.

Степан выглянул из притвора кузни и увидел, как от шатра Челумхана отделилась женская фигурка.

Степан: «Марьюшка, неушто к нам бяжить...»

Лай собак, крики, ржание лошадей.

Люди с факелами мечутся возле главного шатра, где принимают гостей и где проходят ритуальные кровавые пиршества.

Мария (подбежала): «Степан, там... Там Челубей, похоже, совсем озверел... Половину гостей, что прибыли о пленных русичах баять, порубил, как курей. Кричал, что он завтря тех русов, что в яме осталися, в клочья порвет и собакам скормит! Похоже, они яму хотят забить новыми пленными, а этим головы отсечь и крови ихней напиться!»

Степан: «Похоже что так, Марьюшка...»

Мария: «Он и своих порубал таки, што почти вся его стража разбежалась.

Може и осталися те, которые на Волге лодьи стерегуть. Вот ключ от ямы».

Степан (забирая ключ и неуклюже целуя ей руки): «Спаси тя Христос,

Марьюшка наша родная! Беги, я сам все исделаю».

Сцена 4.

В яме. Отец Федор, позвякивая цепью, проходящей сквозь кольца его кованного пояса, отпугивает крыс и постанывает от боли в ноге. Его рана кровоточит. Крысы, уже привыкшие к металлическому звуку цепи, к которой узники пристегнуты поясами, в наглую шныряют по яме. Их пьянит запах крови, и они поблескивают алчными глазками из своего угла.

Услюм, Данило и Пересвет, услышав, как наверху заскрипела входная дверь над погребом, подобрались поближе к полоске лунного света.

Голос Степана наверху: «Кто тама? Есть кто живой?..

Услюм: «Есть! Мы тута...»

Данило: «Русицы!..»

На дно ямы, где было пятно лунного света, упал напильник.

Голос Степана: «Пилитя на чепи кривое звяно, оно не каленое. Я чичас!»

И на толстой веревке к огромной радости узников в яму опустился походный кожаный мешок с водой.

Сцена 5.

Степан забегает в кузню. Он показал Костяну глазами, мол, «Давай!», а сам, зачерпнув ковшом воду, начал пить.

Костян достал из тайника завернутые в мешковину два меча и кривую татарскую саблю. Юрко, держась за бок и прихрамывая, поднес мешок со старой одежкой, обувкой. Степан залез под верстак и, достав оттуда несколько сушеных рыбин, сунул их в мешок.

Степан (загадочно посмотрел на Костяна): «Кинстинтин Василич, а

поведай-ка мне, брат любезный, какую ты это тама чепь правил?..»

Костян: «Дык от маленькой лодьи. Она щас там на берегу стоить,

на Волге неприкованная».

По глазам Степана было понятно, что у него созрел план.

Сцена 6.

В яме. Узники с нетерпением ждали этого скрипа наверху...

Голос Степана: «Ну что, смогли?»

Пересвет: «Да, братушка дорогой, управились».

Данило: «Все исделали, яко ты и сказывал!..»

Голос Степана: «Тянитя за чепь до щелчка».

Данило исполняет. Пересвет, Услюм и отец Федор, затаив дыхание, смотрят, как змейка цепи, извиваясь, ползет сквозь кольца их поясов. Наконец, цепь натянулась, а Данило замер, не зная, что делать дальше...

Услюм и Пересвет (вместе): «До щелчка!..»

Данило потянул что было сил. «Треньк!..» Что-то сильно щелкнуло там, где был замок. Цепь испуганной змейкой, шипя, проскочила сквозь кольца поясов закованных узников и беспомощно упала на земляной пол... От этого звука даже крысы, отвернув наглые морды, отскочили к своим норам, из которых выглядывали любопытные крысята. Узники, ликуя от счастья, расстегивали свои пояса и бросали их в крысиный угол.

Сцена 7.

В кузню врывается Челубей. Он весь в крови.

Дрожащими лапами хватает ведро с водой, жадно пьет, обливаясь и фырча, как бык. Яростно проводит взглядом по кузне, но у него все плывет перед глазами. Трясет головой, разбрызгивая воду...

Наконец, Челубей садится на лавку, обхватывает свою голову руками и спрашивает на русском: «Где Степан?»

Костян что-то ему отвечает, показывая жестами, но Челубей никого не слышит, а в голове у него беспощадно звучат голоса людей, которых он только что кромсал на части.

Сцена 8.

Над ямой. Сквозь плетеный купол шалаша над ямой сильно просвечивает луна. Все узники плачут от счастья. На почерневшем лице Услюма слезы промыли белые ручейки. Он самозабвенно грызет сухую рыбину, а другой рукой прижимает к груди кривую татарскую саблю.

Данило, размазав слезы по лицу, восхищенно разглядывает меч Пересвета.

Степан: «Меч-то, видать, на рати у ворога захваченный. Тю... ну... то биш, он наш, русский! Може, его на Рязани сковали, а може, мой батя Николай Федорыч его сотворил (задумался). А може, мой деда Федор Кондратич... Слезы опять подкатили. Эх, Матерь Божья, помози нам енто иго одолеть». Вздохнул, как ребенок, и зарыдал, уткнувшись в грудь Пересвета, а тот, не сдерживая радостных слез, крепко обхватил Степана, уронив ему голову на плечо.

Пересвет: «Сей меч от отца мне родного достался, через брата старшого ужо по наследию. Меч этот знатный, и он с оберегом великим!..

А вот, кто и зачем его сотворил, один только ведает Сам Господь Бог. Но вернулся сей меч промыслительно к своему ратоборцу плененному, духом воину святопризванному Пересвету в кресте Александру!..»

Отец Федор (крестится и тихо подрагивает от одолевающей болезни): «Помози нам, возлюбленный Господи, во делах наших ратных и праведных. Во плену не дозволи погинути... Подсоби с Твоей помощью, Господи, одолеть это иго проклятое, из полона нечистого вынеси!..»

Степан (посмотрел на Пересвета и Данилу): «Да, брат ты мой любезный,

Со Господом, да со такими богатырями мы самого лютого зверя одолеем!»

Услюм: «Дык, йохушки - ясное дело!..»

Степан: «Ну тады неча яйца гладить, а надо дело ладить».

Данило: «Давно готовые мы, Степушка родной!..»

Степан: «На волжском бреге сразу прорубайтеся к малой лодье, она одна там без замка, ушкуя на четыре вясла, видать, вашенская».

Пересвет: «Степан Николаич, давай и ты с нами вызволяйся!..»

Степан: «Не могу, братцы, ибо на мече поклялся Челубею, зверюге этому, оружие справить. А он мне вольную обещал дать. Може, за одну бронь и отпустить домой. Но я во брони Челубею, я тама слабость заложил, где ево сердце звериное. Осекся, показывая рукой, где сердце. А можа, у него тама сердца и нетути?.. Так вот, у Челубея бронь над сердцем, яко тряпица, слабая! Улыбнулся, как ребенок. Я тама бронь ему совсем не закалил!..»

Данило: «Ого! Може, кто и убьеть эту падлу рогатую!..»

Степан: «Да, братик, но ежели достанешь до него!.. У Челубея длинное копье, на два аршина длиннее копья, что нам возможно удержати на весу! Так он, падлюка, заказал есчо длиннее!»

Услюм: «Цьтобы зверя поразить, дай ему себя пронзить!..»

Степан ( с загадочным удивлением): «Это яко же понимать, Услюм?!»

Услюм (яростно скрипнув зубами): «На такое длинное копие надо без брони налететь и самому на него нанизаться!.. Вот тогда ты своим копием и достанешь, и пронзишь зверя лютого в самое пекло!..»

Данило: «Да яко же на зверя во кольчуге, ты сам без брони налетишь?»

Пересвет, странно сверкнув глазом, осмысливал все изреченное Услюмом.

о.Федор (глядя на задумавшегося Пересвета и на Услюма, тихо сказал):

«Для таковой недюжинной победы велику жертву надо совершить!..»

Они вдруг замерли... Там, за сараем слышны были голоса и топот ног.

Степан: «От реки пробяжали к шатрам. Ну все, братцы, Христос с вами!

Прощайте и простите мя, грешного, еже что не так!..»

Пересвет: «Степан Николаич, а може и ты с нами махнешь, на Рязань?!»

Степан (ухмыльнулся): «Я еще первее вас дома буду! Вместе с вольными

птицами на любимую отчину свою возвернуся!..»

о.Федор: «Обманет тебя Челубей, ибо нету басурменам никакой веры!..»

Степан (наклоняется под благословение): «Благослови, батюшко Феодор».

Отец Федор благословляет его и кладет кузнецу в сложенные крестом ладони медный крестик на тонкой веревице. Степан, заметив это, улыбнулся и поднял на священника свои лучистые дитячьи глаза...

Сцена 9.

На берегу реки. Причаленные струги скрипя покачиваются на волне.

Стражники у костра жарят мясо, насаженное на охотничьи копья.

Видя, что кто-то приближается, они крикнули в темноту:

(на кыпчакском) «Ну что, передали?..»

Услюм (поддерживая о. Федора, на кыпчакском): «Да, все передали...»

Данило (шепотом): «Я те щ-щ-а-а-з-з передам, вражина!..»

Данило и Пересвет, держа свои мечи за спиной, решительно направились к костру, а Услюм и хромающий отец Федор прямо к самой малой лодье.

Данило с ходу рассек пополам успевшего выхватить саблю стражника, и две половинки его развалились в разные стороны, подняв облако пыли...

Пересвет одним ударом меча так рубанул бегущего на него с саблей воина, что тот волчком завертелся, дико завизжал и завалился в кусты.

Двое других стражников уже бежали по берегу, крича на кыпчакском:

«Русы! Русы сбежали!» Данило с трофейной саблей и сапогами подмышкой направился ко спасительной лодье. Пересвет, сняв с дерева колчаны со стрелами и луки, хотел уже забрать копья с дымящимися кусками мяса, но тут появился Услюм.

Радостно потирая руки и держа подмышкой сапоги сраженного Пересветом стражника, Услюм заглянул под куст и вытащил оттуда баклажку с водой и холщевый мешок с лепешками.

Услюм: «У, йохушки! Они нам тута и трапезу ужо приготовили!..»

Подхватив копья с мясом, он по-хозяйски огляделся и засеменил к лодье.

Сцена 10.

Радостный и довольный Степан входит в кузню.

Степан: «Эх, брат ты мой любезный, вот оно какое есть счастье

для всех нас, человеков грешных, (кричит) на зям-ле-е-е-е!..»

По глазам Костяна он понял, что надо огянуться. Повернув голову, Степан вздрогнул и окаменел под страшным взглядом Челубея.

Челубей (на русском): «Сделал бронь?»

Степан (кинулся к полке, взял кольчугу и встряхнул ее, как дорогую шубу):

«Дык, вот ужо давно она готова, кольчуга ета, тольки для тебя!..»

Челубей: «А копье?»

Степан: «А копье, дык оно... вопчем... не получилося.

С досадой махнул рукой. «Эх! Запорол, понимаешь!»

Челубей (встает с лавки, и с обнаженным мечом идет к Степану):

«Запорол, говоришь?.. А какое оно было?»

Степан: «Дык, какое? Большое такое, да длинное, длиннее ужо некуды!

Разводит руки в стороны. Какое, Челубей, ты и просил. Да вот, запорол!»

Челубей двумя ударами отрубает Степану обе руки. Кровь брызнула ему на лицо, на рубаху, и он упал на колени, а потом и прямо в ноги Челубею...

На верхней полке что-то звякнуло, и из-под тряпок появился наконечник копья. Челубей перешагнул через Степана, взял с полки копье, закинул кольчугу на плечо и вышел из кузни...

Костян бросился к Степану, схватил обрубки его рук, но, не зная, что с ними делать, со страхом оглянулся на Юрко...

Правая кисть руки Степана конвульсивно задрожала, сжатая в кулак ладонь разомкнулась, а в ней лежал медный крестик на тонкой веревице.

Сцена 11.

На реке. Все четверо сильно налегают на весла. В лодке уже торчат несколько стрел. Одна стрела насквозь пробила левую руку Данилы, и он, стиснув зубы, гребет лишь одной рукой - правой. Еще одна лихая стрела бессильно воткнулась в дно лодьи недалеко от Услюма.

Пересвет: «Услюм, подивись, нету ли за нами погони?!»

Услюм (вглядывается в темноту): «Нетути. Им щас не до погони!..»

Они довольно далеко отплыли от берега. Люди с факелами были уже неразличимы, но полная луна освещала их лодью, как днем.

Пересвет (скомандовал): «Суши!» И все, дружно выдохнув, подняли весла.

Пересвет наклонился за борт, обмыл свои руки водой и сразу же приник к Даниле. Спешно осмотрев его рану, скомандовал: «Услюм, готовьсь!..»

Услюм оторвал от мешка с лепешками кусок холстины. Пересвет перекрестился и обратился к о.Федору: «Благослови, батюшко Феодор!» о.Федор благословил участников операции и стал тихо читать молитву.

Данило: «Давайте, врачеватели мои добрые и любимые, братики мои, не

бойтеся ужо да не стыдитеся. (вдохнул воздух) Ну, помоги вам Христос!»

Пересвет отломил верхнюю оперенную часть стрелы и взялся руками за нижнюю, с наконечником.

Услюм (перекрестился): «Господи, прости мя, грешного Услюмку!..»

Он приспустил штаны и стал писать на рану, а Пересвет вытащил обломок стрелы из посиневшей руки окаменелого и плачущего Данилы...

о.Федор: «Слава тебе, Господи, слава тебе!»

Данило (весь в слезах, как ребенок, потрясая в сторону берега своим

здоровым кулачищем): «Ужо мы вам обратно все возвернем, гады!..

Погоним вас с нашей земли, падлы поганыя!..»

Услюм: «Пярдеть будитя по степи до своего самого обосратого улуса!.»

Пересвет помогает Даниле напиться воды, придерживая баклажку.

о.Федор: «Как там наш братик, Степан?..»

Услюм: «Дык обещал вместе с вольными птицами возвернуться!...»

о.Федор: «Обманет его Челубей, нарушит, нечестивый свою клятву».

Пересвет: «Эх, Степанушка, дорогой ты наш братушка.

Бог даст авось еще где и свидимся!..»

Они все встали и посмотрели туда, где остался их спаситель.

о.Федор: «На все воля Господа Бога нашего Исуса Христа».

Он перекрестил воздух там, где остался Степан, и все они, перекрестившись, низко склонили свои буйные головы.

Сцена 12.

Дмитрий Ольгердович Брянский вместе с Ивором стоят возле запряженного возка недалеко от кельи дяди Александра.

кн.Дмитрий: «Надо бы, Ивор, спросить с Езаса за все, что он соделал.

А Любаву со Богданом следует возвернути на Брянскую землю!»

Ивор: «Да, княже дорогой, непременно все это соделаю! Как только прибуду в Вильну, то призову его не медля на допрос».

кн. Дмитрий: «А скажи, Ивор, в какой вере Езас, и крещеный он али нет?»

Ивор: «Ты же ведаешь княже, што для меня Езас сын не родной. С малых лет я привязался к нему, аки отчим... Своих деток, Господь не дал по грехам моим, а Езаса воспитал и возлюбил, словно сына родного. Вот тольки веру Христову не желает он приняти во сердце свое. Да и вера во Господа поселяется в нас по одной лишь любови людской!..»

Подошел Александр и вручил Ивору небольшую корзину с мешочками лекарственных трав и туеском духмяного меда.

Александр: «Вот дорогой, прими гостинец во дорожку! Езжай, Ивор, с Богом и знай, что буду молиться за тя да добрых вестей дожидати. А лучь, еже сами вернете обратно Любаву с Богданом на землю родную!»

кн. Дмитрий: «Ох, вот ужо будет для всех нас единая радость великая!..»

Они прощаются. Возок тронулся, и Александр окрестил Ивора вослед.

Сцена 13.

Начало осени. Листья на деревьях меняют свой окрас.

Четырехвесельная разведческая ушкуя, на которой наши герои бежали из плена, стоит причаленная на том месте, откуда их отправляли к Челумхану Кровавому. Сейчас здесь мирная и радушная обстановка. Прямо на траве женщины разложили стираное белье для просушки, а рядом бегают малые ребятишки.

На том месте, где была пекарня, красуется свежесрубленная часовня, а там, откуда ушкуйники взирали на сгорающих в огне хлебопеков, стоят наши герои. У них очень хорошее настроение. Выпаренные, после бани, переодетые и накормленные они прощаются с отцом Федором.

Пересвет: «Ежели, батюшко Феодор, будешь исполнять, что я те назначил, то непременно и болезнь отвалится, и все раны твои заживуть».

о.Федор: «Спаси тя Христос, Александр, буду молиться за тебя!.. И за вас буду молиться братья, и за тех мучеников, что невинно в огне погинули, пред ясным образом Богородицы отошли ко Господу...»

Данило не может глаз оторвать от часовни, воздвигнутой на месте старой пекарни, где сгорели Арсюха Пекарь и Яська Пых.

Он удивленно качает головой и в изумлении спрашивает:

Данило: «Неужто такое возможно, цьтобы деревянная икона в лютом пекле выжила, и даже огнем не прихватилася?»

Данило опустился на колени, перекрестился и приложился к иконе, которую держал в руках отец Федор. Это, та самая икона Богородицы в скромном окладе, которая находилась в пекарне, когда Пересвет заходил туда, чтобы проститься с добрыми хлебопеками.

Услюм: «Икона сама уцелела, и от огня монеты охранила, для грешных рабов Твоих, Господи, уберегла!..»

Пересвет: «Да други, на все у Господа свой промысел готов!..».

о.Федор: «И то что Господь Сам Иуду прибрал нечестивого, а вам не

дозволил над ним свою казню свершить, сие тоже есть промыслительное избавление от вашего страшного грехопадения!..»

Веселый Волоха подогнал свой легкий возок.

Данило: «А скажи, Володимир, правда ето, цьто Иуда одноглазый сам повесился али ему кто-то помог?..»

Волоха: «Сие правда есть! Апосля того, егда Сарамхан поведал ему, что сыны его в Орде погинули, он в лес убежал и тама на осине повесился, яко Иуда!.. Дык никто и хоронить его не хотел, таки был он изъеден червями без остатку... (Пауза. Волоха глубоко вздохнул) А ваших убиенных молодцев я несколько ден захоранивал на нашем погосте! И еже бы не эта Погинь-трава чудесная, которая здеся тоже повсюду возрастаеть, то я бы и не управился со всеми оными похоронами!..»

Все молча посмотрели на Волоху и поклонились ему до земли.

Отец Федор, усаживаясь на возок сказал на прощанье.

о.Федор: «А образ Богородицы, сохранившийся в лютом огне, будет выставлен во Храме Вознесения для поклонения всех богомольцев!..»

Возок тронулся с места, все трое наклонились под благословение, а отец Федор, приподняв икону, перекрестил наших героев на прощанье.

Услюм (кричит): «Волоха, не позабудь, нам четвертого гребца надобно!»

Волоха: «Еже не найдется таковой, то сам поплыву с вами до Лю-бе-ча!»

Пересвет: «Ну йохушки родные, и каково мне это, братья, понимать?!»

Услюм: «Мы тутотка с Данилой совещались да и решили сами все узреть:

неужто там на Брянской на земле все люди добрые такие, яко ты?!»

Данила: «Може, цего новое откроем для себя, уведаем во Брянске вашем».

Пересвет: «Ну, милостиво просим новгородцев, на землю нашу

Брянскую, да во могучие и дивные леса!..»

Пересвет поклонился им в пояс и разом крепко обнял обоих.

Сцена 14.

Дом Витовта. На просторной веранде стоят Езас и Витовт.

На руках у Витовта маленький Богдан. Он тянется ручками и трогает серебряные застежки на его комзоле. Убитый горем Езас, не находя себе места, нетерпеливо прохаживается по веранде.

Витовт (на литовском): «Езас, ты хотя бы сам понимаешь,

что совершил, и чем это все для тебя обернется?!»

Езас: «Нет, Витовт дорогой, я не желаю ничего понимать! Мне важно только одно, чтобы она из обморока вышла и снова была такой же красивой и желанной, как прежде».

На веранду выходит русская жена Витовта Анна.

Она пристально смотрит в глаза Езасу и говорит, на русском.

Анна: «Душа этой русской красавицы, которую ты называл Любавой, отошла ко Господу...

Богдан, увидев Анну заулыбался и потянулся к ней ручками.

Витовт, сильно выдохнул воздух и передал Богдана своей жене.

(принимая малыша) Грех на тебе, Езас! Тяжкий грех!...»

Витовт: «Как же ты с этим жить будешь, Езас?!»

Езас хвататется руками за голову, срывается с места и кричит так, что эхо разносит его слова по коридорам просторного дома.

Езас: «Я не хочу жить! Я не хо-чу жи-и-ть!..»

Сцена 15.

Недалеко от той кельи, из которой Езас похитил Любаву, потряхивая гривами стоят три красивые оседланные лошади.

Возле них топчутся Услюм и Данила. В полном воинском облачении и при оружии, они неспешно поправляют на лошадях походное снаряжение.

Услюм: «Ежели махнем на Литву через Смоленское княжество, то у меня тама оцэнь хороший дружок имеетца. Може, он чичас и в разбойниках пребываеть, но подмогу от него мы получим превеликую, потому цьто у Прохора к литвинам свое памятозлобие накопилося».

Из кельи выходит Пересвет и его мать Наталья.

За ними следом вышел израненный и покалеченный пес Туман.

Услюм и Данила, сняв кушаки, поклонились Наталье до земли.

Она тоже ответила им земным поклоном.

Наталья: «Это что же, Пересвет, и есть вся твоя дружина?»

Пересвет: «Я бы, матушка, и с этими двумя воинами на любого ворога вышел бы ратиться! Но со мною вызвались в поход пойти братчики мои дружинники. Да ты их и сама всех ведаешь по именам».

Данило: «Помолитеся, матушка Наталья, за нас грешных».

Услюм: «За рабов Божьих Услюма и Даниила».

Наталья: «Помолюсь, сыночки дорогие, тольки и вы берегите друг друга и понапрасну не лезьте на рожон. А есчо про гордыню свою позабудьте, да живите и вершите всё тольки лишь по одной любови своей!..»

Они поклонились друг другу до земли, и Наталья долго смотрела вослед ратным всадникам, неустанно повторяя слова материнской молитвы...

Звучит песня «Журавли»:

Что несет навстречу ветру на другой конец земли

От заката до рассвета вас, родные журавли?

Думал я в далеком детстве, что и мой родной отец

В этой выси поднебесной, как журавушка, исчез.

Улетел во сини дали, в голубые небеса.

Журавлиный клин растаял, на глаза легла роса...

Где ты, батя мой, летаешь в журавлином во клину?

Про меня ты и не знаешь, что бывал я во плену!

И теперь лечу навстречу той неведомой судьбе,

Что свалилась мне на плечи, може, я лечу к тебе?!

Батя, ты меня не видел, но всегда живешь во мне.

Дорогой ты мой родитель, отзовися в вышине!..

Где-то мой сыночек плачет, ждет любимая жена.

К ним летит, несется, скачет муж, отец и старшина.

Кто забрал их против воли во чужую сторону?

Выходи во чисто поле - я в глаза тебе взгляну!

И спрошу, ужели сможешь жить на свете без любви?

Совесть сердце не изгложет? Не сжигает соль земли?

Не-воз-мож-но жить на свете и свободы не иметь!

Никому в железной клети дух любви не запереть!

Он свободно и курлыча улетает от земли,

Словно нас зовут и кличут за собою журавли!..

Сцена 15.

Во время звучания песни «Журавли» происходит следующее...

Небольшой отряд вооруженных всадников скачет по просторам русской земли. Буйное разноцветье осенних дубрав, перелески и просторные луга, небольшие речушки, преодолеваемые вброд, и вновь поля, леса, луга...

Желанный и привычный ночлег на берегу реки под звездным небом...

А потом снова вперед, на красивых рысаках, туда, где томятся в плену Любава и Богдан, теперь уже единственный сын Пересвета.

Мы знаем, как закончила свой земной путь прекрасная Любава, а ее сыночек, беззаботно играется с пушистым беленьким щенком.

Иногда он вспыхивает глазками в надежде, что появится мама, не ведая даже, что маму свою он уже никогда не увидит...

Ближе к вечеру отряд попадает в засаду.

Разбойников раза в три больше, и они тоже вооружены.

Когда лесные братья окружают отряд Пересвета, направляя на них свое оружие, то вперед выдвигается Услюм и обращается к одному из вожаков. Они быстро узнают друг друга. Разбойники опускают оружие и обретают более мирное отношение к неизвестным воинам.

Далее следуют оживленные разговоры у ночного костра и обсуждение совместных действий.

В результате Пересвет и Игнатий отправляются в разведку, а другие товарищи провожают их с надеждой.

Ночь. Лес. Осеннее звездное небо и дымящееся варево над костром - все это для героев нашей истории привычная походная жизнь.

Вокруг костров в кошмах спят дружинники Пересвета и разбойники.

У костра сидят и мирно беседуют Данило, Услюм и его знакомый вожак разбойников Прохор.

Прохор: «Эх, Услюм дорогой, я и сам желаю конец положить своей жизни разбойной. Мы и на эту сходку собрались в последний раз, да и то лишь потому, что до нас слух донесли о возможной поживе праведной. Желаем Смоленских купцов зорить да усмирять их за то, что они русов продають в рабство полякам, немцам да литвинам нечестивым».

Данило: «Ну, ето ужо последнее дело - живыми русицами торговать!..»

Услюм: «По грехам своим получаем, по грехам!.. И сие Иго проклятое навалилося на Русь-Матушку, потому цьто князья наши сами друг на друга войною пошли, про совесть позабыли, от народа своего отвернулися да кинулись у ордынцев поганых себе ярлыки на великий стол покупать!»

Прохор: «Потому и не рвутся мужи за князей головы свои на рати складывать. Все боле мужики во стаи вольные собираются да вершать свой правый суд над злыднями нечестивыми и басурменами хищными!..»

Данило: «Ежели бы за Русь Святую, да на Орду злобную, то все бы мужи наши поднялися и басурменам их бошки назад повернули!..»

Послышался конский топот и разгоряченный лошадиный храп.

Услюм привстал и, посмотрев в темноту, сказал уверенно.

Услюм: «Кажись, наша разведка вернулася...

Данило, разогрей им снеди, а то оно остыло ужо».

Данило охотно поставил разогреваться насаженные на прутья большие куски кабанятины. К костру подошли Пересвет и Игнатий.

У Пересвета очень озабоченный и хмурый вид.

Прохор: «Доложи, Игнатий, что разведали?»

Игнатий: «Егда купцы с обозом отправятся, пока еще неведомо. Може, во

ближние дни. А вот охота у них на завтря намечается ».

Прохор: «А что за охота такая? Може, они нас хотят,

яко зверя во ловушку заманить?!»

Игнатий: «И такое возможно, но похоже, что у литвинов другой настрой. Дюже много охотников собралося возля Витовта и Ягайлы. Видать, большая охота на вепря намечается. Пересвет тама узрел даже своего литвина. Тольки, атаман, Пересвета туда и близко нельзя подпускать!..

Он егда узрел этого Езаса, таки взлетел соколом, что мы с Егоркой еле удержали! Чуток у нас до драки не дошло!..»

Пересвет: «Спаси Бог, Игнатий, что удержал от злобного порыва моего.

До сих пор у мя от гнева сердце из груди вырывается!..»

Прохор: «Так не годится, Пересвет... Ети живодеры злобные самого тебя

на копья насадят да на ватре поджарят, словно вепря».

Услюм: «А скажи, Прохор, этому Егорке вашему, цьто у Витовта егерем служить, ему сноровистые загонщики не нужны?..»

Все с удивлением посмотрели на Услюма, и по выражению его лица было понятно, что у него есть план действий.

Прохор: «Я не знаю егеря, который бы отказался от таких загонщиков!»

Услюм: «Ну, Прохор, наливай тогда царку Услюму, а он и поведаеть братьям свой замысел... (Пауза) У вас тута вепря дикого как загоняють? Во ямы со копьями али в ловушки под сеть либо на сеть?..»

Игнатий: «И так! И так! А что, возможно по-другому?»

Услюм (кивнул на Данилу): «Возможно! Тольки надо етому загонщику ведро зелья заморского выпить, да и выпустить его на кабана лоб в лоб!..

Загадочно. Правда, братья, апосля такого загона мы голодные останемся!

Все заворожено посмотрели на Данилу, а Услюм пояснил:

Потому цьто, как только кабан увидить такого соперника, то он от страха обсерется йохушки, и в лес убежить!..»

Все дружно и по-доброму засмеялись, а Данила громче всех.

Сцена 17.

На большой поляне посреди дремучего осеннего леса собралось много вооруженных всадников. Все в охотничьем облачении.

Арбалетчики, лучники, загонщики с копьями и много охотничьих псов.

На дороге стоит торговый обоз, наполовину загруженный товаром, а на другую половину - закованными в цепи пленниками.

Перед всадниками в дорогом охотничьем облачении, сняв кушаки, стоят местные купцы. Во втором ряду, пребывая в дурном настроении духа, в седле мается Езас. Витовт, Ягайло и князь Ямант завершают свой разговор с купцами и отдают последние наставления.

Витовт: «Товар отвезете в поместье отца в замок Троки. Там встретит вас дядя матушки моей Видимунд и сам на месте рассчитается со всеми за товар». Лысый мужичок с рыжей бородой хитро спросил...

Лысый: «А за пленных рабов кто будет рассчитываться?»

Ягайло: «За пленных с вами рассчитается рыцарь фон Лебштейн - командор Остерецкий! Всё, езжайте, куда назначено, а князь Ямант сопроводит вас до границы своего княжества».

Обоз тронулся, и охотники стали разъезжаться по своим маршрутам.

Витовт и Езас едут рядом.

Витовт (на литовском): «Езас, хватит страдать, встрепенись!»

Езас: «Мне плохо и страшно! Я всегда так любил охоту, но сейчас мне

кажется, что кто-то охотится за мной!..»

Витовт: «Прекрати! Загони лучше дикого зверя в ловушку и

отряхни с себя весь этот хмельной бред».

Езас: «Я сам загнал себя в ловушку».

Витовт (на русском): «Так, всё, охота началась! (Машет рукой егерю) Егорка, забирай Езаса, и езжайте вместе к той дубраве, где у нас ловушки и засада устроена. Тольки выходите на тропу тихо, а лошадей отведите подале от ловушек. Мы загоним вепрей в эту дубраву, и они от вас никуда не денутся».

Егорка: «Добре, княже, мы всё таки соделаем».

Егорка развернулся и со своими ловчими, среди которых были Услюм и Данило, плотно окружив Езаса, поскакали к той самой дубраве.

Сцена 18.

По лесной дорожке скачет безоружный всадник.

Не доезжая брода через небольшую речушку, он остановился и громко по-птичьи свиснул два раза. На другом берегу ручья так же ответили.

Из-за кустов появился Прохор со товарищами.

Всадник: «Прохор, яко мы и догадали, обоз разделился! Те, что с товаром, поедуть на Троки. А те, что со пленными русами, прямо на вас пойдуть. Так что встречайте! Ну а мне надо наших, которые товарный обоз будуть зорить, упредить штобы они дождалися, покуда Ямант со воинами от обоза отлепятся!..»

Прохор: Езжай с Богом дорогой, а мы им встречу приготовим...»

Сцена 19.

Осенняя дубрава. На небольшой поляне с обнаженными мечами стоят Езас и Пересвет. Они молча смотрят друг другу в глаза.

Езас первый не выдерживает и начинает дрожать от ярости.

Он весь наливается гневом и бросается с мечом на Пересвета.

Легко, даже не подставляя своего меча, Пересвет уходит от рубящих ударов Езаса и, словно бы шутя взмахнув мечом, рассекает ему правое плечо. Езас вскрикивает и вновь бросается на Пересвета, а тот, ловко и грациозно уходя от ударов меча соперника, рассекает ему левое плечо...

Езас дико вскрикивает и начинает остервенело рубить мечом, как бы наступая на призрака. Пересвет мощным ударом выбивает у Езаса меч и грозно спрашивает:

Пересвет: «Где Любава и мой сын Богдан?!.»

Езас (кричит): «Никогда она уже не будет целовать тебя!

Никогда ты ее не увидишь!»

Пересвет: «Подними меч, гнида! Возьми в руки мечь!..»

Езас: «Ты никогда уже не обоймешь Любаву!..»

Пересвет решительно рванулся вперед, а Езас начал пятиться назад и отступать, крича на ходу.

Езас: «Никогда уже твой сын не увидит свою мать!»

Пересвет: «Что ты несешь, гадина?!.»

Езас: «Ты никогда не будешь целовать Любаву и ласкать ее грудь!»

Пересвет (кричит): «Где они, сказывай?!.» Надвигается на Езаса.

Езас: «Никогда твой сын... Никогда!» Отступает и кричит.

Пересвет вне себя и уже готов был рубануть Езаса, но он безследно исчез из виду, и тут же раздался его страшный крик.

Пересвет подбежал и увидел на глубине ямы-ловушки лежащего лицом в небо Езаса, у которого из груди и из живота торчали острия закопанных в землю охотничьих копий.

Пересвет: «Где мой сын?! Умоляю тя, поведай, где Любава и мой сын?!»

Езас безмолвно пошевелил губами, и изо рта появилась кровавая пена. Он конвульсивно дернулся, и голова, и все тело его разом обмякли.

Пересвет, содрогаясь и трепеща от гнева, стоял на коленях у края ямы-ловушки. Сквозь слезы он взирал на человека, которого еще весной полюбил, словно брата, и готов был отдать за него свою жизнь.

Подошли Услюм и Данила.

Услюм: «Всякого зверя нечестивого, своя яма дожидаеть!..»

Данило: «Для цэго такие человеки на свете рождаются? Ужели, цьтобы

других погублять, да самому погинуть, яко зверю?!»

Пересвет (преодолевая дрожь и волнение): «Захоронить бы его надоть...»

Услюм: «Плюнь на него, Пересвет, и забудь. Литвины своих нехристей не хоронють во землю, а сожигають на ватрах...

Подбежал запыхавшийся Егорка. Привычно, по-егерьски заглянул в яму-ловушку и, трижды плюнув в нее, сказал:

Егорка: «Нашел свою яму, злыдня рогатая?! (Переводя дух) Все, братики,

загнали вы своего зверя, а теперича за вами охота началась!.. (Запыхался)

Подоспел мой ловчий Ванята и поведал, что Прохоровские молодцы, ажно два обоза пограбили. Пленников от чепей освободили, да на волю выпустили. А торговый обоз разограбили, да и сами разбежалися по зимовальным схронам. Бають, что Ягайло приказал ловить лихих людей и казнить их на месте. Ну а тех, кого захватят, велено живьем сожигать на ватрах, чтобы другим не повадно было!..»

Пересвет: «Егор Матвеич, дорогой, прошу тя, разведай, где Любава со Богданом обретаются, да пошли мне весточку на брянскую землю.

А еще справнее, разыскал бы ты хромого Ивора. Он - порученец Ольгердов, и многие на Литве его признают и почитают.

Ивор этот, хотя отчасти и польский еврей по крови, но муж дюже достойный, и веры Христовой исполнен во сердце своем!.. Тольки вот, (глубоко вздохнул) сын его приемный от спасения в оборотную сторону отвернулся!..» Все невольно посмотрели на погибшего Езаса.

Егорка взял Пересвета за плечи, повернул к себе лицом и сказал:

Егорка: Не печалуйся, Пересвет. (Кивнув головой в сторону ямы) У таких во пекло, куда их сама нечистая несеть, дорожка испокон веку накатанная!

А нам, грешным, свои пути уготованы. Так что надо и чашу горькую испити до дна, и крест свой надобно до конца донести!..

Пересвет с Егором обнялись по-братски и направились прочь от этой страшной поляны, продолжая свой разговор на ходу...

Егорка: «А Ивора я непременно разыщу и весточку те тоже отправлю».

Данило поднял меч Езаса и с грустью посмотрел на него.

Услюм три раза плюнул в яму-ловушку и пошел за Пересветом.

Данило рыкнул по-медвежьи, переломил меч Езаса через колено и, бросив обломки его в кусты, пошел во след за Услюмом.

В яме-ловушке зашуршала, зашевелилась листва, и из нее появилась большая змея. Она заползла на грудь покойного и, обернувшись вокруг торчащего из сердца копья, стала пить из раны еще неостывшую кровь.

Сцена 20.

Звучит песня «Пересвет»:

Этот сон уже мне снится много лет. Во лесах течет красавица Десна.

Жеребенок в поле мчится сеголеток, а меня встречает девица красна.

Улыбается и за руку берет, обнимает и целует, и кружит...

Вся душа моя ликует и поет, и далеко путь неведомый лежит!..

Но в конце пути блеснуло острие, жеребенок заблудился в небесах.

Сотворяет кто то в кузнице копье, а вокруг шумят дубравы и леса...

Люди добрые и злые - все поврозь, разделилися, никак им не сойтись.

Что же с вами, люди добрые, стряслось, для того ли вы на свете родились?

Отчего вам не живется по любви? Во злобе лихой изводите себя.

Все, что было, и того не сберегли, и живете вы друг друга не любя.

Об Отце своем подумай, Человек. Оглянись, опомнись, пробудись!

Бесконечным может быть твой век, ибо дух не ведает границ!

Все дано тебе: и реки, и леса. В эту землю все святые полегли,

И с небес вам посылают голоса: «Нет прекраснее нигде такой Земли!..»

Он приходит и беседует со мной, вопрошает незлобиво обо всем.

У него сияет вечность за спиной, хорошо ему, ведь он уже спасен...

Сон ко мне приходит через свет. Сокрывается, овеян бурой мглою.

Острия блеснут, как пересвет, и пронзят два сердца: доброе и злое...

Для чего же нам Создатель освятил се мгновение земного бытия?

От рождения небесного светил Он на эти два губительных копья.

Вот упали, в землю грешную легли, два дитя Твои, истаяв, словно дым.

Злой пропал во чреве матушки земли...

Добрый светит, ибо стал Его святым!..

Накануне мне приснился этот сон:... мрак, погибель и уж, некуда идти...

Но, развеяв злую тьму, явился Он, освящая грешным душам их пути!..

Во время звучания песни «Пересвет» происходит следующее...

Раннее утро. Восход солнца.

На высокий берег Десны выбегает мальчик Пересвет. Он смотрит туда, где мирно несет свои воды Десна, где небо сходится с землей, и вот уже появляется красное солнышко.

К юному Пересвету, подбегает жеребенок-сеголеток, и они пускаются на перегонки, удаляясь и словно растворяясь в небесах.

Навстречу нам выплывает Любава и встречается с Пересветом.

Они обнимаются, целуют друг друга и, взявшись за руки, бегут по цветущему весеннему саду. Вместе они счастливы и им очень хорошо...

Арбалетчики и лучники готовятся выстрелить и направляют острия своих стрел на приближающихся всадников.

Пересвет скачет во главе отряда и вдруг замечает, «яко в рощице вспыхнули блестки». Похоже, что силы небесные посветили на обнаженное оружие врага, и подали Пересвету сигнал тревоги.

На наковальню положили раскаленное острие копья, и молодой кузнец начал уверенно исполнять свое дело.

Перед кузнецом спиной к нам стоял инок в монашеском облачении и разгоряченно наставлял молодого кузнеца по деталям сего ремесла.

Обнаружив засаду, Пересвет развернул свой отряд, и они поскакали в другую сторону. За ними в погоню спешно выскочил литовский отряд вооруженных всадников.

Разъяренный Ягайло приказывает, и воины бросают на костер живого человека со связанными руками и ногами. Свидетели этого злодейства в ужасе отворачиваются от костра, закрывая детям глаза и уши.

Отряд Пересвета нарывается на другую засаду, и мгновенно поступает команда укрыться щитами. Но не все дружинники успевают укрыться и погибают, пораженные тучами стрел.

Прорываются только Услюм, Данило и Пересвет. Арбалетчики стреляют им в догон и убивают коней под Пересветом и Данилой.

Падая с коня, Пересвет сильно ударяется о дерево, его шлем слетает, а он скатывается под горку. Даниле повезло, и он рухнул в густую траву. Услюм остановил своего коня, соскочил и побежал на помощь Пересвету.

Добив до конца раненных дружинников, литовские воины бросились догонять тех, кто прорвался через засаду.

Услюм приложился ухом к груди Пересвета, и убедившись что тот живой, обрадовался, кивнул Даниле, и они подхватив своего раненого друга спрятали его в камыши.

Затем, перекрестившись обнажили мечи, и побежали в другую сторону, увлекая за собой преследователей.

Ивор низко кланяется жене Витовта Анне, а она, передав ему маленького Богдана, отвечает Ивору поясным поклоном.

Сильно израненные, пробитые арбалетными стрелами Услюм и Данило, стоят перед врагами и истекают кровью, но не выпускают боевых мечей из рук... Они прижались спиной друг к другу и, не в силах более отражать удары, яростно взирают на своих губителей глазами непобежденных русичей...

Литовские воины собирают трофейное оружие, а убитых складывают на возки и увозят с собой.

Обезоруженные и погибшие в бою, но непобежденные Услюм и Данило лежат рядышком на пожухлой, залитой кровью траве, а над ними кружат уже вольные птицы.

Очнулся Пересвет и сразу же увидел этих птиц.

Дядя Александр стоит один в своей келье перед иконой Спасителя и произносит слова молитвы.

Весь в слезах, с окровавленной головой, Пересвет горестно склонился над могилами Услюма и Данилы. Он молитвенно прощается с друзьями...

Вернулась лошадь Услюма, и Пересвет, обняв ее, как родную, зарыдал, оплакивая погибших воинов и братьев своих во Христе.

За спиной молящегося Александра открывается дверь...

Он оборачивается и видит стоящего на пороге Ивора, на руках у которого сияющий от счастья Богдан.

С перевязанной головой по лесу скачет Пересвет. Он выбился из сил, но, увидев вдалеке огонек костра, воспрял духом и направил коня на огонек.

У костра сидят незнакомые нам злобные люди и взирают на изможденного засыпающего Пересвета. Они приготовили веревки и приноравливаются, чтобы связать уставшего попутчика.

В келье дяди Александра. Радостный Богдан на руках у заплаканной матери Пересвета. Он обнимает ее, целует и прижимается к щеке.

Ивор и Александр по-доброму смотрят друг другу в глаза, а Богдан взирает на светлый образ Спасителя и тянется к нему ручками.

Связанного Пересвета на телеге везут хищные купцы и презрительно озираются на него как на товар. Мальчишка, едущий на этой же телеге, улучив момент, наклонился и, сказав: «Меня тоже Александром величают», решительно помог развязать ему руки.

На повороте Пересвет резко прыгает с телеги и бежит прочь, а вооруженные купцы, опомнившись, устраивают за ним погоню. Беглец переправляется на другой берег реки, преследователи неохотно отстают от него, а юный Александр, улыбнувшись перекрестил Пересвета вослед.

Уставший и затравленный беглец идет через болото, спотыкается, падает и лицом зарывается в клюквенный куст.

Узрев перед собой багровые душистые ягоды, он чуть ли не плача собирает их дрожащими руками и жадно, но неспешно ест.

В лаптях, с посошком и котомкой за плечами по лесу идет инок.

Он улыбается на ходу, восхищенно обозревая красоту осеннего леса.

Пересвет, озираясь, пробирается через лесные кущи, силы его на исходе, а

ноги уже еле держат изможденного и озябшего ходока. Заметив под упавшим деревом большую кучу листьев, Пересвет заваливается в нее и, дрожа от холода, пытается укрыться, засыпая себя сухой листвой. Наконец, он замирает и проваливается в глубокий сон.

Инок, подходя к поваленному дереву, остановился и, повернув голову, посмотрел прямо на уснувшего странника.

Затем монах подошел поближе, и какое-то время взирал на крепкого, могучего, но затравленного и дрожащего во сне человека. Казалось, что этот инок до конца прозревает всю глубину его человеческого существа.

На последних словах песни «Пересвет», сквозь зыбкую бурую мглу просвечивает огонек и постепенно растворяет всю эту марь до конца.

Сцена 21.

Пересвет открывает глаза и видит сидящего у костра инока.

Над костром висит небольшой котелок с отваром душистого чая, а на желтых листьях лежит сухарь черного хлеба.

Этот пьянящий запах травяного чая он почуял еще во сне, и сразу же повеяло чем-то родным и до боли знакомым.

Когда же они встретились взглядами, то Пересвет невольно потянулся к монаху за благословением. От костра веяло теплом, а лучистые прозорливые глаза инока проникали до самой глубины его души.

Пересвет: «Благослови мя грешного, отче.

Прости, не ведаю имени твоего».

Инок (улыбнулся и тихо, но ясно сказал): «Сергий».

Пересвет: «Отче Сергие, заблудился я в этом лесу. От купцов сокрываюся, ибо хотели они меня во неволю продати, яко раба. Издалека бегу ужо несколько ден. И коня похитили, и меч мой украли, и доспехи ратные.

Слезы подкатили, а он их и не смог удержать... Ой, Господи, помилуй мя грешного!.. Отец Сергий молча внимал откровению кающегося человека...

Грех на мне, отче Сергие, великий и тяжкий грех лежит. Товарищи мои погибли, братчики мои жизни свои положили за мя грешного. Невинно погибли все от литвинов злобных и нечестивых. (Пауза)

Черный мор деток моих погубил - и сыночка, и доченьку... А женушка моя и сыне малый похищены. Во Литву их забрали, невольно туда увезли, и не ведаю, живы они родненькие, али нет. Вздохнул тяжко. Жизня моя закатилася, отче, и для чего мне жити далее... Да и можно ли жить опосля того, что по вине моей случилось, и што пришлося испытать... (Пауза)

Гордынею был обуян в памятозлобии своем и мести жаждал над похитником жены любимой и сына малого. Где же они пребывають теперя, поведай мне, Господи, поведай грешному?! (Пауза)

Сердце мое разрывается, а ноженьки словно чепями сокованы и не ведають ноженьки, куда им нести мя заблудшего.

Отче Сергие, помолися Господу, испроси об моей доле, подскажи, отче, куда мне ся упрятать и аки дух мятежный усмирить.

Помози мне, Отче свой путь узрети, ибо не ведаю, для чего мне жить, и что далее будет со мною и со всеми нами, человеками грешными, что будет далее?!»

Инок: «Не печалуйся, воин, о сыне, ибо жив он и здрав!.. А свою лебедицу любимую скоро сам повстречаешь, поверь... Тольки, надо пройти тебе без сожаленья этот крестный и крайний остаток пути!..»

Пересвет заплакал и повалился в ноги иноку, а тот, положил ему на голову натруженную руку, перекрестил как на исповеди и, обратив взор к небу, стал молиться Богу не сдерживая светлых и радужных слез.

Сцена 22.

Звучит песня «Ангел в ночи...»:

О, как прекрасен небосвод в ночи, и я прошу тебя, мой ангел, не молчи! Скажи, когда душа моя пред Богом развернется,

Он моего чела спасительной десницею коснется?!

Сие неведомо, и ночи мгла нас разделяет, словно Землю с Солнцем...

Грехами тяжкими своими заградили себе вы сами этот светлый путь.

Но, дорогой, поверь, когда-нибудь тебе откроется и эта тайна свыше... Почувствуешь ты сердцем, зов услышишь, нагим явишься пред Отцом... И кем бы не был ты: купцом иль кузнецом, врачом, веселым хлебопеком, Крестьянином трудящимся в натуг, великим воином или атлетом!..

Все, что свершил ты в этой жизни, друг, Ему поведай и не жди ответа.

Осмысли, посмотри вокруг, пока живешь ты на земле прекрасной, куда стремишься и чего желаешь страстно? Все, что вершишь, ты делаешь любя, творишь с любовью, и любовь тобою движет?.. Или желаешь утолить хмельную страсть и силой обрести любовь и власть, насытить плоть свою, возвыситься над ближним?!

Спроси себя, и сам ответь. Ответь себе, а Он тебя услышит...

Да, говорю, мой ангел, да! Любовь моя живет во мне всегда!

Но я прошу, пока горит моя звезда, скажи, что будет далее?!

Все ангелы, ликуя и любя, развеют ночи мглу и обоймут заботою тебя.

Все доброе свершить помогут и спасут. Избавят от беды и вознесут туда, где ангелов не счесть, где очень много тех, чьи исполнились заветные мечты, куда уже в конце пути земного Он и тебя поманит с высоты...

Во время звучания песни «Ангел в ночи» происходит следующее...

Пересвет поднимает на отца Сергия полные горя и страдания глаза и, встречаясь с ним взглядом, словно растворяется в этом безбрежном море любви и понимания.

Звездное небо охотно распахивает перед нами свое покрывало, и все пространство кадра охватывается искристой пеленой.

Пелена постепенно растворяется, а сквозь нее мы видим, как отец Сергий и Пересвет неспешно подходят к небольшой красиво срубленной церквушке, вокруг которой расположилось несколько келий. Отец Сергий по-отцовски передает Пересвета вышедшей им навстречу братии, а сам, благословив всех на прощанье, продолжает свой путь...

Пересвет обернулся и посмотрел вослед отцу Сергию, но в глазах его уже не было отчаяния, а наоборот, они полны были светлой надежды.

Среди братии, принявшей Пересвета в свою обитель, оказался знакомый нам Андрей Ослябя. Он, видимо, недавно стал иноком, а потому, явно обрадовался такой неожиданной встрече.

Далее освящается весь путь погружения Пересвета в иноческую жизнь. Происходит таинство его пострижения в монахи. Светлая молитва и доброе тружение на наших глазах преображают Пересвета.

Он словно наполняется новым содержанием, отчего и весь облик его обретает глубокие, таинственные и иконописные черты.

Проходит зима, весна, лето. И вот уже они вместе с Андреем Ослябей прощаются с братией Ростовского Борисоглебского монастыря и со светлой обителью, где Пересвет принял свой постриг в монахи.

Иноки отправляются в путь к схиигумену Сергию Радонежскому в его Троицкую обитель на гору Маковец, что под городом Радонеж.

Пересвет и Ослябя, а ныне иноки Александр и Андрей, пешим ходом идут по просторам русской земли. Они встречают на своем пути разных людей, отвечая на их приветствия поклонами.

Иноки осмысленно ведут между собой духовную беседу.

Уже потому, как они общаются и смотрят друг другу в глаза, можно понять, что позади у них осталось много пережитого, и что этих разных, но близких по духу людей крепко связывает настоящая мужская и духовная дружба.

Сергий Радонежский, словно почуяв приближающихся иноков, завершает свое тружение на огороде, отставляет в сторону мотыгу и встречает их перед входом в Троицкую обитель.

Иноки Александр и Андрей припадают к нему под благословение.

По тому, как отец Сергий смотрит на этих иноков, нетрудно понять, что он прозревает их путь до конца, а конец этот и не так уже далек...

Сцена 23.

Инок Савва, закончив свою молитву на месте сухой гари, не спешил уходить и какое-то время, молча, сидел на мягком мшанике, обозревая погорелое болото.

Он задержал взгляд на небольшом засохшем деревце, которое уже вряд ли когда зазеленеет листвой и принесет свои плоды.

Не замечая того, что он был один, Савва громко произнес.

Савва: «Ну что, посошок, ты ведь сам на меня загляделся...

Он встал, подошел и легко вывернул из мягкой болотистой земли сухое, не успевшее повзрослеть деревце, а затем живо рассудил вслух:

Пожалуй, иноку Александру в самый раз подойдет».

«Бум - бум - бум», словно в подтверждение этой мысли отозвался монастырский колокол, собирая всех к обедне.

Сцена 24.

Иноки Александр и Андрей выполняли свое послушание и устанавливали частокол вокруг Троицкой обители. Услышав призыв к обедне, они прервали свое тружение и приготовились пойти в обитель.

Неся на плече заготовку для посошка, из леса вышел отец Савва.

Все поприветствовали друг-друга поклонами, и Александр, улыбнувшись, спросил схимонаха Савву...

Александр: «Отче Савва, неужто решил еще кому-то посошок сотворить?»

Андрей: «Тому, видать, кому вскорости надлежит в дальний путь отойти».

Савва: «А вот ты, отче Александр, и приходи ко мне за посошком, но

тольки апосля того, егда я обстрогаю его, аки следоват».

Отец Савва, не останавливаясь, прошел мимо иноков.

Александр и Андрей подобрали инструмент и, не без удивления переглянувщись между собой, неспешно последовали за ним.

Сцена 25.

Ночь. Тишина, и только слышно, как в келье Александра и Андрея струит свою песню сверчок, да мышонок грызет положенный возле норки сухарик. Через небольшое оконце кельи светит полная луна.

На жестких деревянных полатях, не в силах отойти ко сну вздыхают и тихо переговариваются иноки Александр и Андрей.

Александр (сильно выдохнув): «Не могу я уняти в себе искушение, а потому о детках помышляю, да и Любава меня словно зовет куда-то!.. (Пауза) Пошто этот Езас кричал, что я не увижу Любаву, да и она не обоймет, и не поцелует меня никогда?.. Може, воистину игумен Сергий узрел, аки лебедица моя дожидает, егда соделаю здеся что Господу от мя грешного надобно, да возлечу за нею, аки вольная птица...

А я и готовый ужо, тольки бы сыне мой жил далее с миром, да с Божьей помощью продолжил наш род на земле!..»

Андрей: «А я мыслю, что еже по твоему научению не отправил бы старших сынов ко князю Московскому, то их бы тоже черный мор забрал, яко всю мою добрую семью погубил... Спаси Бог Ваньшу твоего за помощь справную и содействие!.. Но аки же и мне унять искушение страшное?.. Лишь помыслю, что сыны мои ратитца будуть на сече, таки сам готов на брань полететь и душу за них положить, абы тольки не погинули родненькие, да свой род на земле не закончили!..»

Александр: «Бають, что рати ужо двинулись на Дон, и ополчение доброе со всех земель туда собирается. У меня самого на ратную битву душа из груди вырывается, а чем унять ее мятежную, не могу догадать ».

Андрей: «А что отче Савва сказывал, егда посошок тебе даровал?

Александр: «Поведал, чтобы я не смущался, еже кто предложит мне, сей посошок на боевое копие обменять. Ибо сказывал духовник наш Савва, что время пришло, и все воины Христовы должны выступить на защиту веры праведной и отчины единой Руси - нашей Матушки.

Андрей: «Ежели так, то надо полагать, что великий князь Димитрий

Иваныч прибудет за благословением ко игумену нашему Сергию.

Александр (встал с полатей и перекрестился перед образом Спасителя): «Постави нас, Господи, на то служение, где мы грешные Тебе более надобны, сохрани сынов наших и не дай погинути русскому имени!..»

Андрей встал рядом с Александром, и они молча под струистую песню

сверчка застыли перед образом Спасителя, помышляя каждый о самом высоком и сокровенном в своей доброй и праведной жизни...

Сцена 26.

Конец августа. Полдень. На дворе Троицкой обители.

На дворе у коновязи стоят много оседланных породистых лошадей. Стремянные поправляют снаряжение, тихо переговариваясь меж собой.

Прямо на монастырском дворе накрыты столы, а за ними вкушают трапезу князь Димитрий со товарищами и игумен Сергий со братией.

Из монастырской церкви облаченные в схиму выходят Александр и Андрей. Вслед за ними вышел духовник Троицкой обители схиигумен Савва (в последствии признанный русский святой Савва Сторожевский).

Все встали из-за столов и пропели благодарственную молитву.

Отец Сергий оглянулся и глазами призвал подойти поближе готовых к походу Александра и Андрея.

Князь Димитрий наклонился под благословение к отцу Сергию.

Игумен благословил князя и негромко, но ясно сказал.

о.Сергий: «Пожди сыне.... Прими к себе от Троицкой обители и ото всего русского имени воинов духовных Александра и Андрея.

В миру они были Пересветом и Ослябей и слыли добрыми воеводами брянскими. Мужами достойными прошли свой мирской путь и в духе правом дюже поокрепли. Принимай, княже, во дружину свою оных воинов Христовых и не сумуй - ты победиши!..

Отец Сергий окропил всех святой водой и сказал на прощанье:

Со Господом подите на супостатов, а Он и поможет воинам своим сокрушить нечестивых, защитить от скверны имя русское и святую нашу Матушку Русь!..»

Лицами вздрагивали они под каплями святой воды, но не отрывали влажного взгляда от лучезарных глаз великого молитвенника русского, благословляющего мужей ратных на защиту любимой отчины.

Сцена 27.

Вечереет. Скоро начнет темнеть.

По осенней лесной дороге идет ополчение. В основном пешие ратники.

Все идут рядом с возками, на которых везут снаряжение, провиант и нехитрый походный инвентарь.

Послышались упреждающие оклики: «Сторонись - сторонись - сторонись!..», гулом пронеслось вдоль походного строя.

Из-за поворота появилась ратная группа всадников на породистых рысаках, а вдоль строя пронеслось: «Великий князь со дружиною!»

Пешие ратники сторонились, пропуская всадников на замыленных, уставших лошадях. Некоторые останавливались, снимали кушаки и кланялись до земли, пропуская великого князя со дружинниками.

Вслед за князем, ровно держась в седле, скакали два дюжих схимонаха. Обойдя основной строй, княжеский отряд приостановился на развилке и, кратко поговорив, все разом пошли наметом вправо по дорожке. Дорожка вела наверх холма, где виднелись увенчанные крестами луковки монастырского храма. Один из ратников, наблюдавших за этим маневром, сказал своему спутнику.

Ратник: «Похоже, что великий князь на ночлег в монастырь подался».

Спутник: «А что это за монастырь такой на холме?»

Ратник: «Монастырь этот заложили в честь святого воина

Димитрия Солунского!..»

Спутник: «Чудно, неужто у Господа и воины становятся святыми?..»

Ратник: «Мы все - воины Христовы, ежели готовы жизню отдати за

други своя!..»

Спутник задумался и, осмыслив услышанное, как-то совсем по-другому посмотрел на луковки монастыря, увенчанные святыми крестами.

Сцена 28.

В кузне. Через оконца светит луна, а в самой кузне горит лучина.

Молодой кузнец Ермолай поставил на красные угли небольшую посудину с водой. Он развернул чистую холщевую тряпицу и достал из нее краюху хлеба, луковицу, два вареных яйца и несколько спелых антоновских яблок.

В кузню вошел другой молодец - Герасим и, улыбаясь, с порога произнес:

Герасим: «Ну, Ермолай, не выгонишь тебя из кузни, готов здеся и денно и ночно обретаться. Не зря бають, что тебя матушка в кузне родила».

Ермолай: «Сие правда есть. Как раз в эту пору, между Успением и

Рождеством Пресвятой Богородицы, прямо в кузне родила меня матушка.

Пришла батю проведать да покормить, а тута и я на свет попросился!..»

Герасим: «Ну прямо вточь, как у монашека нашего, Николки-кузнеца».

Ермолай: «Николка - святой человек. Чистая, безгрешная душа, и кузнец

он Божьей милостию, пре-ве-ли-кий!..»

Герасим: «Дык и что, по его наставлению сотворил ты ему копиё?»

Ермолай: «Сотворил-таки! По утру прибяжить забирать. Дюже хочет он копие это вручить воину из дружины великого князя Димитрия Иваныча. Они в монастыре на ночлег осталися, а с утра на Дон поскачуть!..»

Герасим: «Да, цельными днями рати на Дон пребывають. Бають, что Мамай на том бреге ужо изготовился и со своим воинством нечестивым дожидаеть себе в помошники Ягайлу литовского!..»

Ермолай (задумчиво): «Не могу догадати, пошто Николке надобно перед

битвой копие это непременно русскому воину даровать?»

Герасим: «Сие тайна есть!..»

Ермолай (загадочно улыбнувшись): «Нету на белом свете таковой тайны,

чтобы на нее у Господа своего промысла не имелося!..»

Сцена 29.

Раннее утро. Взошло солнце.

Дружинники готовятся отправиться в путь и проверяют снаряжение.

Из монастырской трапезной выходит кн. Димитрий и направляется к коновязи, где Пересвет и Ослябя разговаривают с иноками этой обители. Все поклонились великому князю, и он ответил поясным поклоном.

кн. Дмитрий: (Пересвету) «Не печалуйся, братик, сейчас тебе жалуют боевого коня, а этого хворого мерина иноки выходят здеся потихоньку».

Пересвет: «Спаси Бог, княже Димитрий, ведомо, что и кони, аки люди,

болезням подвержены, а их ведь тоже лечить надобно».

Кн. Дмитрий обратил внимание на посох в руках Пересвета.

кн. Дмитрий: «А ты что же, Александр,

со посохом пойдешь на ворога ратиться?»

инок Феофан: «Дозволь, княже, поведать?»

кн. Дмитрий: «Ведай открыто, братец».

инок Феофан: «Дожидаем, княже, что инок нашей обители Николай свое копие Александру дарует. Он в миру кузнецом был от Бога, но его басурмены в плену покалечили. Дык теперя во кузню все бегает да наших мастеров по кузнечному делу наставляет... Посмотрел в сторону кузни. Да вот он ужо и несет твое копие, Александр!»

Все обернулись и увидели запыхавшегося инока, прижимающего култышками рук ко своей груди, большое боевое копье.

Пересвет бережно передал посох иноку Феофану, а сам, пройдя навстречу Николаю, остановился, упал перед ним на колени и воскликнул:

«Степан!..» Перед ним в монашеском облачении стоял кузнец Степан и, радостно по-дитячьи улыбаясь, прижимал к груди боевое копье.

Степан: «Дык вот, копие дарую тебе что ли, мой Пересвет дорогой...»

Пересвет принял копье и поцеловал его, а со Степаном они крепко обнялись и заплакали... Все, включая князя Димитрия, с пониманием смотрели на счастливую встречу двух мужей в иноческом облачении.

Дружинники подвели к ним белого оседланного жеребца.

Пересвет подошел к боевому коню, обнял как товарища и прошептал ему что-то на ухо. Конь, сверкнув глазом, коротко прохрипел, закивал головой и всем своим видом показал, что он готов принять этого седока.

Пересвет: «Отец Феофан, посошок-то мой сохрани, ибо желаю

апосля битвы оной возвернуться за ним со победою!..»

О.Феофан одобрительно кивнул головой и перекрестил всех вослед. Степан, не сдерживая слез, провожал удаляющихся ратников и, не веря в случившееся, как ребенок, удивленно говорил вслух:

Степан: «Надо же, по милости Божьей воину Христову копие даровал... Помоги, Господи, братику моему Пересвету совершить все, что должно!..»

Сцена 30.

Куликово поле. Раннее утро.

Надо всей землей стоит плотный туман.

Дядя Пересвета Александр верхом на лошади, при оружии и в полном воинском облачении проезжает мимо разрозненных ратников.

Он внимательно вглядывается в их лица, словно ищет кого-то. Заметив вооруженных всадников, над которыми возвышалось багряно-золотое великокняжеское знамя, Александр направил к ним коня.

От отряда отделились два всадника в монашеском облачении. Проезжая мимо иноков, Александру показалось, что в одном из них он узрел Пересвета. Оглянувшись, посмотрел во след инокам и убедился, что по посадке в седле и по внешнему облику этот инок был очень похож на его крестного сына Александра Пересвета.

Подъехав к отряду, дядя Александр громко сказал.

д. Александр: «От князя Димитрия Ольгердовича

из брянского полка донесение кому поведать?»

Михаил Бренк: «Ведай мне боярин, я - Михайло Бренк!»

д. Александр: «А великий князь Димитрий Иваныч, где же он теперь?..»

Михаил Бренк: «Великий князь оставил мне свою ферязь, велел находиться под его хоругвями, а сам отправился на передовую».

Сцена 31. Пересвет и Ослябя на боевых конях пробираются к передовому полку. Сквозь туман видно, как пешие ратники группируются в отряды, занимают боевые позиции на обширном пространстве между кустами и

редкими деревьями. По всему полю буйно возрастает высокая трава.

Пересвет: «Дюже много здеся погинь-травы возрастает...

Видать, великою жертвой от русского духа сия земля напитается!..»

Ослябя: «Правду глаголешь, братик дорогой... (Пауза) А поведай, кто тебе сказывал, что сынов моих на передовую поставили?»

Пересвет: «Михайло Бренк поведал, что они сами просилися в передовой

полк ко князю Федору Романычу Белозерскому».

Ослябя: «А Ваньша твой почто их не сдержал возля себя?»

Пересвет: «Ваньша сам лихо увязался за князем Димитрием, егда тот обменялся с Мишей Бренком ферязью да ускакал на передовую линию».

Ослябя: «Крут князь Димитрий характером,

дюже сноровист и бесстрашен, однако!..»

Пересвет: «Жаждет сам великий князь Димитрий Иваныч

пострадать на сече за Русь нашу, Матушку».

Ослябя: «Сердцем чую: сеча будет страшная, а страха в душе не имею...»

Пересвет: «У меня самого в сердце радость неизбывная, а душа словно поет и ликует во груди! Но с оборотной стороны, аки поведал бы Услюм: "Чуйка йохушки во мне, што кровавая сеча ужо недалеча!.." »

Иноки подъехали к передовой. Туман начал рассеиваться, и оказалось, что они находятся чуть ли не в первых рядах передового полка. Перед ними простиралось большое пространство открытого поля, а за их спинами пешие ратники выстраивались плотными рядами и готовились к бою.

Пересвет обратил внимание, что многие воины одевали на себя чистые белые рубахи. Те воины, что оказались рядом, по виду отец и сын, тоже переодевались в чистое и тихо переговаривались между собой...

Сын: «Неужто, батя, в «Госпожин день» с ордынцами будем ратиться?»

Отец: «Да, сыне, приспело ужо показать супостатам, чья здеся правда, и кто готовый нашу Русь-Матушку защитить ото всякого духа нечистого!..

Облачившись в свежее белье, они перекрестились, и отец продолжил:

Пресвятая Богородица, в день Рождества Твоего, помози нам, грешным на рати обрести пути правые, напои нас любовию своей и духом укрепи!..»

Иноки Александр и Андрей тоже осенили себя крестным знамением и, увидев подъезжающих всадников, направились к ним.

- Эпилог -

Воевода Федор Романович Белозерский, узрев иноков, привстал в седле и, поклонившись им, по-доброму сказал:

Белозерский: «Братики дорогие, пошто вы на самое острие прибыли?

Здеся будет начало сечи да и може для всех нас конец пути грешного».

Пересвет: «Желаем биться за Русь-Матушку и сокрушить ворога лютого».

Ослябя: «По благословению схиигумена Сергия Радонежского».

Белозерский: «Святого Сергия сие благословение

для нас на сече будет доброю защитой!..»

Ослябя: «А поведай, княже, сыны мои Никита и Яков Ослябевы

ни в твоем ли бесстрашном полку пребывають?..»

Белозерский: «Сыны твои дюже рвалися на передовую, но я их отослал во

брянский полк ко князю Ольгердовичу на рубежи!»

Ослябя: «Спаси Бог тя, Федор Романыч, може тама и целее они будуть!..

(Сильно выдохнул воздух): Даруйте, братия, и мне оружие, да я супротив зверя нечистого рядом с вами встану! (Принимая меч из рук дружинника и целуя его, как святыню): Пущай вкусит упырь булатной нашей стали!..»

Туман уже сильно рассеяся. На другом конце поля послышался мерный рев походных дудок, собирающих ордынский строй.

Здесь тоже готовы были к бою, но только туман сдерживал оба войска и продлевал жизнь всех этих воинов всего на несколько часов...

Мерный гул усилися, а из тумана показались первые ряды пеших и конных ордынцев. В рядах русского строя все подобрались, оживились и стали внимательно вглядываться в грозного противника. Ордынский строй остановился, и надо всем пространством повисла тишина...

От ордынцев выдвинулся вперед богатырского вида вооруженный всадник. Он целиком был облачен в доспехи, а на нем самом красовалась великолепная кольчуга.

В руках грозный всадник держал неимоверной длины копье.

В звенящей тишине ордынский богатырь прокричал на русском...

Челубей: «Я, Челубей - сын Челумхана, вызываю на бой самого сильного русича! Челубей жаждет напиться русской крови, Челубей хочет вырвать из груди и сожрать живое сердце руса!..»

В магической тишине такие страшные слова разом парализовали все живое вокруг. Пересвет напряженно всматривался в это чудовище и вдруг почувствовал и услышал, как бьется его собственное сердце.

Он удивился той мысли, что у всех людей, пока они живут на белом свете, всегда стучит и бьется сердце во груди.

Издалека к Пересвету стали пробиваться голоса разных людей...

Степан: «А може, у него тама сердца и нетути?!»

Данила: «Може, хто и убьеть эту рогатую падлу!..»

Степан: «Да, братик, но ежели достанешь до него...»

Мария: «Злодеи кровью русичей свои нечистые хоругви обагряють!..»

Пересвет, сам не замечая того, стронул коня с места и, не отрывая взгляда от Челубея, стал выбираться из строя.

В его сознании гулким эхом продолжали звучать голоса людей...

Услюм: «Русскую кровь любят пить басурмены, пока она есчо теплая».

Степан: «А копие у Челубея на два аршина длиннее самого длинного».

Мария: «Аки демоны, кровь пьють со чаши, соделанной из черепа руса!..»

Пересвет, не отрывая взгляда от Челубея, почти выехал из строя.

Услюм: «Чтобы зверя поразить, дай ему себя пронзить».

Степан: «Я Челубею во его кольчуге убийственную слабость заложил».

Услюм: «На длинное такое копие без брони надо налететь».

Данила: «Но якоже на зверя во кольчуге сумеешь ты без брони налететь?»

Услюм: «А надо нанизаться самому на это длинное и злое копие!..»

Мария: «Не Мехметова закона эти люди, а бесам ратным кланяются все».

Услюм: «Вот тогда ты своим копием и достанешь,

и пронзишь зверя лютого в самое пекло!..»

Степан: «Я бронь сею над сердцем Челубея оставил, яко слабую тряпицу.

И в этом самом уязвимом месте его кольчугу я совсем не закалил!..»

о.Феодор: «Для сей недюжинной победы велику жертву надо совершить!»

Пересвет выбрался из строя русичей и остановил своего коня напротив Челубея. Он даже не слушал, что выкрикивал поединщик, но страстно желал заглянуть в его безумные глаза. Наконец, Пересвету удалось это сделать, и он увидел, как насмешливые, презрительные глаза Челубея заблестели от ярости и стали наливаться кровью.

В это время к первой линии передового полка подъехал крестный отец Пересвета Александр, а наш отважный воин-монах развернул своего коня, встал на стремена и обратился к родному русскому воинству.

Пересвет: «Отцы и братья, русичи мои возлюбленные!

Простите мя грешного, ради Христа, и не поминайте лихом!

Живите вы с миром, Любовью спасайте друг друга! И веру православную храните: в ней есть вам во всем утверждение! Любите всегда, ограждайте вовеки любимую матушку нашу родную, святую прекрасную Русь!..»

Пересвет низко поклонился, и все воинство, ухнув, ответило ему земным поклоном. Он опустился в седло, развернул своего коня, крепко сжал копье и направил его туда, куда было указано свыше...

Сказав негромко самому себе: «Со Господом, ты победиши, Пересвет!» он первый рванулся на закованного в броню богатыря.

Грозный соперник тоже сорвался с места, направляя свое копье точно в центр креста на груди схимонаха Александра.

Уже в первые мгновения их сближения Пересвет понял, что не сможет увернуться от такого длинного копья. Поэтому, он собрал всю силу духа, чтобы не выпустить и удержать в руке свое копье, когда его будет пронзать противник смертельно острым, жгучим жалом...

Даже в страшном сне Челубей не мог предвидеть результата сего поединка, настолько он был уверен в непобедимости своей да и в исходе всей кровавой битвы. Но в самое последнее мгновенье, когда копье ордынского богатыря насквозь пробило воина-монаха, а он, скользя по древку своим телом, вонзил копье туда, где билось сердце Челубея...

Когда ухнули оба войска, а из раны богатыря вместо крови хлынула багрово-бурая жижа... Когда он, уже падая с коня, невольно вынимал свое копье из дышащей груди пробитого им воина-монаха...

В то жуткое последнее мгновенье своей жизни, Челубей понял, кто победит на этой сече!.. Свирепый и неодолимый богатырь рухнул с коня под сокрушительно-победный возглас ликующего русского воинства и под убийственное жуткое молчание ордынцев...

Не выпуская из рук боевого копья, Пересвет оставался в седле, пока крестный отец Александр не увел за собой коня с воином победителем...

Отъехав подальше, Александр снял Пересвета с седла и уложил его на густую траву. Их кони оставались рядом и, блестя влажными глазами, тоже низко склонили свои головы над умирающим русичем...

Александр: «Видишь, сынок, сколь много здеся погинь-травы возросло!..

Господь Бог узрел, что здеся великая жертва будет содеяна... Он поправил голову Пересвета и погладил его по щеке. Прощай, сыне мой добрый, и прости мя грешного, что не уберег тя от погибели...»

Затрубили рожки и дудки. Рев наступающих противников стал нарастать со страшной силой. Наш Пересвет вдруг вспыхнул взором, увидя в небе журавлиный клин. Он даже руку приподнял свою слегка, а крестный его батя наклонился и сам поцеловал большую руку Пересвета, как мы, порой, целуем руки любимых наших и родных детей...

«Любаву увидел свою, дорогой, сам скоро и встретишь ее...

Ко Господу ты с миром отходи, мой Пересвет, и знай, что сын твой жив и здрав, и долго будет жить на этом свете, и тоже сына сотворит на радость матушке и своему Отцу, и будет так до окончанья веку: всегда-всегда, со Господом!.. Аминь!..»

Столкнулись оба войска, и рев сечи как будто охватил всю Вселенную.

Пересвет медленно сомкнул ресницы, и его могучее тело тихо обмякло. Пространство кадра истаяло и словно растворилось в бирюзовой синеве, а дикий гул неудержимой ратной сечи накрыл густой мужской голос:

«Это мой сын! Мое продолжение жизни! Он - плод нашей любви!

Весь мир жаждет, чтобы Он жил на моей земле!..»

Рев сечи виновато угас, а все пространство наполнилось щебетом птиц, стрекотом насекомых, звуками живой и торжествующей Природы.

Звучит песня «Мы вольные птицы».

Появляются титры исполнителей ролей, всех благодетелей и создателей художественного фильма «Пересвет».

Во время исполнения песни пространство кадра проясняется, и мы оказываемся в московском храме Рождества Пресвятой Богородицы, что в Старом Симонове, где хранятся мощи великих русских воинов святых преподобномученников Александра Пересвета и Андрея Осляби.

В храме происходит молебен, в котором и принимают участие все благодетели, основные исполнители ролей и создатели этого фильма.

«Мы вольные птицы»

Наши годы бесследно растаяли, легко, словно дым, пронеслись.

Но что на земле мы оставили за всю свою грешную жизнь?..

Ты прав, дорогой, невозможно прожить на земле без греха.

А что совершили хорошее, с собой не возьмешь в облака.

Пока не сомкнулись ресницы, молчи, не спеши мне ответить.

Смотри, в небе вольные птицы готовы тебя уже встретить.

И мы, словно вольные птицы, томимые жаждой спастись,

Мечтаем легко устремиться в манящую синюю высь.

Туда, к очистительной выси во все времена и века,

Мы, люди, как вольные птицы, летим умирать для греха!..

А там, умерев и воскреснув, коснемся священной десницы.

Мы, люди, на грешную землю вернемся, как вольные птицы!..

- Конец фильма -

- Послесловие -

Надеюсь, у вас появилось желание посмотреть наш фильм «Пересвет», а возможно и оказать содействие в его создании, чему мы будем рады, и всех таковых - милости просим!.. Но для этого предстоит пройти нелегкий и прекрасный путь... Тем более, что процесс финансирования кино-производства в России сугубо специфический и непредсказуемый...

Однако мы уже в пути, и ясно лишь одно: дабы появился фильм «Пересвет», его создателям стоит рассчитывать на чудо и на помощь всех святых, в нашей русской земле просиявших. Конечно же, мы уповаем на помощь единомышленников, истинных подвижников и благодетелей, коих много есть в русском народе. Таковые люди есть во всех странах и даже в диких первобытных племенах, на всей земле, где побеждает зло и священнодействует великая и животворящая СИЛА ЛЮБВИ!..

Наш проект открыт для сотрудничества и ждет надежных партнеров.

Он смело живет и развивается по каким-то своим, неведомым законам созидания, и есть твердая уверенность, что мы непременно создадим наш фильм «Пересвет» с Божьей помощью и всем миром!..

Видимо, то, что угодно Богу, всегда появляется с помощью людей, в ком жива эта вечная СИЛА, и кто верит, что он родился не для греха и погибели, а дабы жить с любовью и даровать жизнь другим людям!..

Сию уверенность внушает мне поддержка и духовная подмога русских воинов святых преподобномучеников Пересвета и Осляби, а потому с чистым сердцем взываю к вам о помощи и жажду ваших светлых молитв!

С уважением и любовью, автор Александр Николаевич Мынто.