О русском воззрении

«Русская история имеет значение всемирной исповеди»

 «Публика и народ»

К 150-летней годовщине со дня кончины выдающегося русского православного мыслителя, филолога, историка, поэта, публициста, критика, виднейшего представителя «классического славянофильства», Константина Сергеевича Аксакова (29 марта (11 апреля) 1817 - 7 (20) декабря 1860).

(См. о нем: «...А с Константином Сергеичем, я боюсь, мы никогда не сойдемся». Краткий очерк толкований и понимания жизни и наследия К.С.Аксакова. Статья 1-я;

«Пора домой!»: «Русским надо быть русскими...». К.С.Аксаков и его наследие. Статья 2).

Мы помещаем две его статьи  (Впервые опубликовано:    «Русская беседа».–1856.– Кн. 1.– Смесь.– С. 84–86; «Русская беседа».–1856.– Кн. 2.– Смесь.– С. 139–147).

Публикацию, специально для Русской Народной Линии подготовил (в сокращении) доктор исторических наук, профессор Хариковского национального университета им.В.Н.Каразина Александр Дмитриевич Каплин.

 

+ + +

О русском воззрении

Недавно одно выражение, употребленное в объявлении о «Русской Беседе», подало повод к нападениям и толкам. Вы­ражение это: русское воззрение. Оно точно не было объясне­но, потому что это казалось излишним, и предполагалось, что оно не затруднит ничьего понимания. Однако послышались возражения такого рода: «Воззрение должно быть общечело­веческое! Какой смысл может иметь русское воззрение?» Но неужели можно было думать, что в программе «Русской Бесе­ды» предполагалось такое русское воззрение, которое не будет в то же время общечеловеческим. Подобного мнения, конечно, нельзя допустить, особенно со стороны тех людей, которым придают название славянофилов, которые обвиняются в при­страстии будто бы к России и которые, конечно, не захотят ли­шить ее высшего достоинства, т.е. человеческого.

Теперь скажем о самом выражении, так странном для не­которых. Разве воззрение народное исключает воззрение общече­ловеческое? Напротив. Ведь мы говорим, например: английская литература, французская литература, германская философия, гре­ческая философия. Отчего же это никого не смущает? А ведь в литературе, в философии, если она английская, немецкая и т.д., выражается и воззрение народное. Все это признают. А если при­знают за другими народами, то почему не признать и за русским? Если народность не мешает другим народам быть общечеловече­скими, то почему же должна она мешать русскому народу? Дело человечества совершается народностями, которые не только от­того не исчезают и не теряются, но, проникаясь общим содержа­нием, возвышаются и светлеют и оправдываются как народности. Отнимать у русского народа право иметь свое русское воззрение - значит лишить его участия в общем деле человечества.

Мало того: тогда только и является произведение литерату­ры или другое какое, вполне общечеловеческим, когда оно в то же время совершенно народно. «Илиада» Гомера есть достояние всемирное и в то же время есть явление чисто греческое. Шек­спир есть поэт, принадлежащий всему человечеству и в то же время совершенно народный, английский. А именно этой-то на­родности, этого-то самобытного воззрения и недостает нашей ум­ственной деятельности; а оттого, что в ней нет народности, нет в ней и общечеловеческого. Мы уже полтораста лет стоим на почве исключительной национальности европейской, в жертву которой приносится наша народность; оттого именно мы еще ничем и не обогатили науки. Мы, русские, ничего не сделали для человечества именно потому, что у нас нет, не явилось, по крайней мере, русского воззрения. Странно было бы нападать из любви к народ­ности на общечеловеческое: это значило бы отказывать своему народу в имени человеческом. И конечно, таких нападений нель­зя ожидать от «Русской Беседы», считающей, по смыслу своей программы, общечеловеческое - народным русским достоянием. В чем же спор? Постараемся представить его в настоящем свете.

Русский народ имеет прямое право, как народ, на обще­человеческое, а не чрез посредство и не с позволения Западной Европы. К Европе относится он критически и свободно, при­нимая от нее лишь то, что может быть общим достоянием, а на­циональность европейскую откидывая. Он относится точно так же к Европе, как ко всем другим, древним и современным, наро­дам и странам: так думают люди, называемые славянофилами. Европеизм, имея человеческое значение, имеет свою, и очень сильную, национальность: вот чего не видят противники наших мнений, не отделяющие в Европе человеческого от националь­ного. Итак, спор, понятый настоящим образом, совершенно пе­ременяет свое значение. С одной стороны, т<ак> н<азываемые> славянофилы стоят за общечеловеческое и за прямое на него право русского народа. С другой стороны, поборники Западной Европы стоят за исключительную европейскую националь­ность, которой придают всемирное значение и ради которой они отнимают у русского народа его прямое право на общечеловече­ское. Итак, наоборот, т<ак> н<азываемые> славянофилы стоят за общечеловеческое, а противники их за исключительную на­циональность. С одной стороны, чувство свободы и любви; с другой, чувство зависимости и преданности авторитету.

Вот настоящее положение вопроса. Но противники наши едва ли и перед собой захотят с этим согласиться.

+ + +

Еще несколько слов о русском воззрении

Русское воззрение! Мы уже говорили, что это выражение, сказанное «Русскою Беседою», выражение мысли столь про­стой и истинной, возбудило недоразумения и толки; они про­должаются и теперь. Вследствие этих недоразумений и толков «Русская Беседа» пыталась объяснить своим противникам это выражение и эту мысль; но, несмотря на ее старания, мысль остается как будто непонятною, и само выражение не перестает казаться непонятным.

<...>

Да, мы не думали, чтобы пришлось доказывать закон­ность и необходимость русского воззрения или вообще воз­зрения народного. Но, видно, еще не пришло время, когда это будет ясно само собою. Самое непонимание даже мысли о необходимости русского воззрения есть доказательство, что мы еще не так близки к самобытной эпохе и что наше под­ражательное направление еще не прошло. Скажем, кстати, что этот спор о народности воззрения был бы непонятен ни для француза, ни для немца, ни для англичанина (для англи­чанина всего менее). У этих народов народность действует постоянно, чувство ее живо, мысль вытекает прямо из нее и стремится к общечеловеческому. Народность их лишь только возвышается и светлеет на общечеловеческом деле (как ска­зали мы в № 1 «Р<усской> Беседы»); странно было бы дока­зывать этим народам необходимость их народного воззрения, когда оно у них есть и неотъемлемо слито со всею их жизнью, со всеми их подвигами. Именно они-то, народы западные и западная мысль, никогда не стали бы отказывать русскому на­роду в праве на самостоятельное воззрение. Мир славянский настолько для них и важен, насколько он самобытен и своео­бразен. Но у нас другое дело: у нас этот вопрос не странен или, лучше, кажется странным для иных с противоположной совершенно стороны. Англичанин, француз, немец отвечали бы: да как же может быть общечеловеческое без народного в то же время воззрения? А у нас говорят: да как же при народ­ном воззрении может быть общечеловеческое?

Но, быть может, спор заключается в словах. Хорошо бы, если бы так! Но нет. Это не в словах спор. Постараемся еще раз высказать со всею возможною ясностью наши мысли о народ­ном воззрении.

Прибегнем к сравнению. Сравнение не доказательство, скажут нам. Положим, так, но сравнение есть объяснение во­проса, а это едва ли не всего нужнее. Главною причиною спо­ров, по большей части, служит то, что вопрос не объяснен. Итак, постараемся объяснить вопрос; тогда, может быть, и до­казательств не нужно будет. Впрочем, сравнение, к которому мы намерены прибегнуть, почти и не сравнение, а совершенно однородное дело.

Случается нередко, что человек (очень умный даже) на­ходится под влиянием другого, который для него то же, что безусловный наставник или непогрешимый учитель. Такой человек на все смотрит глазами своего учителя, повторяет его мысли, даже выражения, повторяет с толком, объясняет их хо­рошо, но постоянно живет чужим умом. Такой человек не име­ет самостоятельного взгляда на вещи, не имеет своего мнения, а между тем поприще знания и понимания так беpконечно, как беpчисленны стороны неисчерпаемой истины! Было бы и ему над чем потрудиться, принести и от себя что-нибудь в общую сокровищницу человечества, была бы и для него своя доля ра­боты, сообразная с его талантами, с его личностью. Учитель его беpпрестанно приходит к новым мыслям, беpпрестанно де­лает открытия, а он, вечный покорный ученик, принимает их, повторяет... и довольствуется этою служебною деятельностью. При виде такого человека очень естественно возникает совет, который дают ему одни: «Перестань повторять только чужие мысли, взгляни на вещи сам, имей свое мнение, мнение само­стоятельное. Ты удивляешься своему учителю; но учитель твой потому и открывает новые идеи, что самостоятелен. Будь же самостоятелен и ты; тогда и ты что-нибудь сделаешь на пользу общую». Совет, кажется, очень законный, не правда ли? Совет, который дадим мы всякому человеку. Но гораздо легче принимать и повторять, хотя и с толком, чужие мысли, чем ду­мать самому; гораздо удобнее роль смиренного последователя и ученика, безусловно восхищающегося учителем, чем роль самобытного деятеля, все подвергающего собственной кри­тике; гораздо приятнее призрак умственной деятельности, не нами совершаемой, но нами отражаемой в себе; гораздо мень­ше труда быть несамостоятельным и гордо светиться чужим, заемным, дешево добытым блеском... И вдруг раздается про­тивоположный совет: разве может быть свое мнение, свое воз­зрение? Воззрение должно быть общечеловеческое. «Должно иметь воззрение не свое, а общечеловеческое». Громкая фраза, но ложная в самом построении своем. Общечеловеческое само по себе не существует; оно существует в личном разумении отдельного человека. Чтобы понять общечеловеческое, нужно быть собою, надо иметь свое мнение, надо мыслить самому. Но что же поймет тот, кто своего мнения не имеет, а живет чужими мнениями? Что же сделает, что же придумает он сам? Ничего: за него думают другие; а он живет под умственным авторитетом других и сам ничего не может сделать для обще­го дела. Только самостоятельные умы служат великому делу человеческой мысли. Скажите, спрашиваю я наконец: хорошо ли, если человек не имеет своего мнения? Надеюсь, что мне от­ветят: нет. Ведь только Молчалины говорят:

В мои лета не должно сметь

Свое суждение иметь.

Смейте, скажем мы, вопреки Молчалину, смейте иметь свое суждение всегда, несмотря ни на какой возраст, ни на ка­кой авторитет. Как скоро уже только вопрос возбудился о суж­дении, то на это отвечаем мы, что оно должно быть, и право на него всякий имеет.

В этом весь вопрос. Народ не менее отдельного человека имеет право быть собою и иметь свою деятельность. Деятель­ность народа, как деятельность человека, должна быть само­стоятельна. Законное ли это требование? Должен ли народ быть самостоятельным и иметь, как каждый человек, свое мне­ние в деле науки и жизни или свое воззрение? Неужели это не ясно? Думаем, что с нами согласятся, по крайней мере, многие.

Итак, под русским воззрением разумеется самостоя­тельное воззрение русского народа. Мы спрашиваем наших противников: отвергают ли они нужду и необходимость само­стоятельного воззрения в русском народе?

Уяснивши по возможности самый вопрос, мы должны при­бавить еще несколько слов для дополнительного объяснения.

Спросят: но как же может возникнуть свое или народное мнение? На это мы отвечаем, как уже и сказал Ю.Ф. Самарин в 1 № «Беседы», что народного мнения сочинять, составлять или выдумывать нечего и нельзя. Только освободитесь из-под чуждого умственного авторитета, только станьте самостоя­тельными, и вы без всякого труда и хлопот взглянете на вещи сами. Только перестаньте глядеть чужими глазами, и вы уже невольно в ту же минуту посмотрите своими глазами. Вовсе не нужно, чтоб вы все отвергали и всему противоречили, что было сделано до вас; этого быть не может, ибо тогда не было бы между народами единства человеческой жизни. Было бы крайне ложно, если б вы себе заранее задали такую задачу и искусственно усиливались бы ее исполнить. Это показало бы, напротив, что вы не самостоятельны, не свободны, хотя тут ваша несамостоятельность и несвобода являются отрица­тельно. Страх противоречить авторитету, страх согласиться с авторитетом - равно ложен, ибо все это - страх. Напротив, взглянувши сами, вы, вероятно, в иных предметах, в отдель­ных вопросах науки самостоятельно согласитесь с мнением других. Когда вы согласитесь с другими самостоятельно, вы не подчиняетесь им и не перестаете быть самостоятельны.

Странно было бы, если б народ говорил: я хочу смотреть по-народному! Давай мне народное воззрение! Он сам - народ; народность - в нем; ему искать ее нечего; нужно только, чтоб он от нее не отказывался; тогда воззрение народное при нем, подобно как при человеке - его глаза, лишь бы он их не за­вешивал. Народ, в своем нормальном состоянии, не хлопочет о народности, он хлопочет об истине; он говорит: я хочу смо­треть справедливо вообще, следовательно, общечеловечески, я хочу безусловно истинного воззрения; но народность, которая есть его самостоятельность, присутствует тут же непременно; без самостоятельности истина не дается уму и истинное зрение народа есть в то же время воззрение народное. В тех же случаях, где народу истина не дается, раскрывает он самого себя с своей исключительной стороны и делает опять великую услугу общечеловеческому делу, ибо он и в своей исключи­тельности является двигателем человеческого хода; тут объ­ясняет он себя как одного из всемирных деятелей истории. Для вящего уяснения того, что истина может быть народна в то же время, скажем: истина в проявлении своем многостороння; на­род постигает или открывает известную сторону истины, при­ходящуюся на его долю, доступную его народной личности, его народности. Сравнение с отдельным лицом здесь вполне у места. Возьмем какой-нибудь предмет постижения, например «Илиаду» Гомера. Один, согласно с своей философской при­родой, определит ее теоретически; другой, филолог, определит ее с филологической стороны, третий - с этнографической, четвертый - с исторической. Каждый из этих вопросов допу­скает множество толкований, споров, ошибок, из которых ре­зультат - все же истина; кроме того, каждый из вопросов имеет множество сторон истинных, которые могут быть определены, каждая особым лицом, согласно с нравственною или умствен­ною природою и личностью каждого. То же самое видим и в деятельности народов: каждый имеет свою долю самостоя­тельной народной деятельности, постигает истину с известной стороны или являет ее в себе, в силу и только в силу своей народности и самостоятельности, без которой он немощен и безцветен; истина, постигнутая народом с известной ему свой­ственной стороны, делается общим достоянием человечества.

Итак, у народа может быть только: или воззрение народ­ное (самостоятельное, свое), или никакого (ибо чужое воззре­ние не ему принадлежит).

Мы сказали выше, что народ в своем нормальном состоя­нии не хлопочет о народности. Справедливо. Странно было бы и говорить ему о народном воззрении или о необходимости на­родности. Но мы, русские, не в таком положении. Уже полто­раста лет мы состоим под безусловным авторитетом Западной Европы. Конечно, уже много времени прошло с той поры, когда это произошло; конечно, в настоящее время ослабели эти по­стыдные нравственные узы; но крепко еще они нас опутывают. Мода царствует у нас, ибо полное покорствование без вопросов и критики явлениям, вне нас возникающим, есть мода. Мода в одежде, в языке, в литературе, в науке, в самых негодованиях, в наших восторгах. Многим весьма по сердцу такая деятель­ность. Глядя на нашу образованность, невольно припоминаешь то, что Гоголь говорит в своем «Разъезде» об одном господине: «У него есть ум, но сейчас по выходе книжки журнала; а запо­здала выходом книжка - и в голове ничего». Слова эти, разуме­ется, в широком смысле, идут как раз к нашей просвещенной деятельности в отношении к Западной Европе. Отношение то же самое, но здесь нет недостатка в образцах, с одной стороны, а с другой - нет, может быть, такой яркости и откровенности в снабжении себя чужими мыслями. Нам надобно напомнить о народности, нам надобно дохнуть ее крепким, здоровым воз­духом, надобно исцелить в себе крайнюю расслабленность и избалованность духа, привыкшего ходить на помочах, надобно стать в самобытное положение всякого нормального народа, и именно даже тех, кому мы подражаем...

Многие спрашивают еще: но где же оно, наше народное воззрение? Покажите его! Какое же оно будет? Но для этого на­добно сперва освободиться от чужого умственного авторитета, от чужих глаз. Ни к чему и никогда не надобно относиться раб­ски. Рабское чувство, как бы ни было гениально и высоко лицо или предмет, к которому оно направлено, даже если б это был народ, - непременно унижает человека и помрачает его умствен­ное и нравственное понимание. Итак, нам надобно освободить сперва нашу мысль из плена, в который отдались мы Западной Европе. Надобно сперва решиться, вопреки Молчалину,

                                               сметь

                                      Свое суждение иметь.

А в том-то и весь вопрос; в необходимости этого-то и нужно убедиться.

Одно убеждение в необходимости самостоятельного на­родного взгляда, одно возникшее сознание нравственной и ум­ственной независимости, как скоро оно проникнет нас, - тем самым уже освободит и воздвигнет наше самостоятельное на­родное русское воззрение, и тогда только начнется самобыт­ный, наш общечеловеческий подвиг, подвиг, невозможный без силы народности.

А в чем состоит наше народное воззрение, - это уже дру­гой вопрос, и вопрос преждевременный. Надобно сперва, чтоб оно возникло, - и тогда будет ясно, в чем оно состоит.

Для большей очевидности изложим мнение наше в виде положений (тезисов) в ответ на поднятые вопросы.

I. Что такое народное воззрение?

Народное воззрение есть самостоятельное воззрение на­рода, при котором только и возможно постижение общей все­человеческой истины. Как человек, не имеющий своего мнения или воззрения, не имеет никакого; так народ, не имеющий сво­его мнения или воззрения, не имеет никакого (следовательно, безплоден и безполезен).

II. В чем выразится и какое будет русское народное воз­зрение?

Это вопрос другой, о котором здесь нет еще речи. Отве­том на то могут служить самые дела или факты: т.е. труды, подвиги, мысли и издания умственные и жизненные народа. Но как скоро будет наконец самостоятельное русское воззре­ние, то оно и выразится. Впрочем, предварительно можно ска­зать, что во всех тех сферах и обнаружениях, где является сам русский народ, - это воззрение может, хотя отчасти, быть ука­зано (напр., общественный быт народа, язык, обычаи, песни). Но и к нему вы должны относиться свободно; воззрение народ­ное тогда только ваше самостоятельное воззрение, когда вы его свободно или разумно (что все одно) примете.

III. Каким образом может возникнуть народное воззрение?

Через освобождение себя от чужого умственного авто­ритета, через убеждение в необходимости и праве своей са­мостоятельности. Как скоро вы (обращаемся ко всем т<ак> н<азываемым> образованным людям, принадлежащим к рус­скому народу) откинете воззрение заемное, то возникает свое, если вы не лишены возможности иметь его, - чего допустить было бы невозможно. Как скоро вы поглядите сами, то и уви­дите сами, если вы не лишены зрения, чего опять нельзя до­пустить.

IV. Великим вспоможением к освобождению от умствен­ного плена, от подражательности и к очищению нашего само­стоятельного воззрения, - служит древняя русская история, до известной подражательной эпохи, и современный быт народа, так называемого простого народа.

Скажем в заключение: мы вовсе не думаем, чтоб народ­ное воззрение дичилось и отворачивалось от чужого. Напро­тив, совершенно напротив! Народность или самостоятель­ность не в предмете содержания, а в самом содержании. Нет! Народность смотрит на весь мир. Все предлагайте разумению, ничего не отвергайте без критики, не бойтесь знания, вся ис­пытуйте, как говорит Апостол.

Вот наше мнение. Просим судить о нем не по отдельной всякой фразе, а по целому изложению всего мнения.<...>