К очередной годовщине со дня рождения Ивана Андреевича Крылова (2/15 февраля 1769 - 9/22 ноября 1844) ниже мы публикуем фрагмент «Из записной книжки русского монархиста» Н.И. Черняева (См. на РНЛ его сочинения: «Горе поколению, которое воспитывается на идеализации таких людей, как Стенька Разин и Емелька Пугачев!..» и др.) Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изданию: Черняев Н.И. Из записной книжки русского монархиста // Мирный труд. -1904.- №1-9; 1905. -№1-4, 6-7) подготовил доктор исторических наук, профессор А. Д. Каплин. Постраничная сноска по техническим причинам заменена на концевую.
+ + +
Были ли у И. А. Крылова определенные политические убеждения?
Несомненно, были. Крылов, как и все великие русские писатели, исповедовал монархический образ мыслей. Несмотря на то, а может быть, именно потому, в его произведениях можно найти целый ряд указаний на опасности, угрожающие монархии от ошибок государей. Не одно указание найдется у Крылова и для подданных. Вообще, политический элемент весьма заметен и в баснях Крылова, и в других произведениях его. Как политический мыслитель, Крылов отличался тем самым здравым смыслом, который лежит в основании всей его философии.
Крылов чуждался всякой идеализации.
В басне «Василек» поэт уподоблял себя в глуши расцветшему и вдруг захиревшему простенькому цветочку, а Императрицу Марию Феодоровну - красному солнышку, оживляющему своей теплотой не только огромные дубы и кедры и роскошные душистые цветы, но и всю поднебесную. Жук советует васильку не возлагать никаких надежд на солнце и молча увядать; но солнце восходит и оживляет своим взором бедный василек. Окончание басни выражает точку зрения, с которой смотрел Крылов на меценатство царей и цариц.
О вы, кому в удел судьбою дан высокий сан!
Вы с солнца моего пример берите!
Смотрите:
Куда лишь луч его достанет, там оно,
Былинке ль, кедру ль благотворит равно,
И радость по себе, и счастье оставляет:
Зато и вид его горит во всех сердцах,
Как чистый луч в восточных хрусталях,
И все его благословляет.
Такова была монархия, перед которой преклонялся Крылов.
Остановимся еще на нескольких баснях его.
В басне «Конь и всадник» Крылов высказал свой взгляд на французскую революцию 1789 года и вообще на свободу. Всадник снимает с вышколенного коня узду, и дело кончается тем, что конь не только сбрасывает с себя неосторожного ездока, но и сам погибает, разлетевшись со всех ног в овраг. Великолепная по живости картина бешеной скачки коня, почуявшего, что над ним нет управы, завершается раскаянием седока и политической сентенцией поэта:
Тут в горести седок,
«Мой бедный конь! - сказал: Я стал виною
Твоей беды!
Когда бы я не снял с тебя узды,
Управил бы наверно я тобою;
И ты бы ни меня не сшиб,
Ни смертью б сам столь жалкой не погиб!»
_______
Как ни приманчива свобода:
Но для народа
Не меньше гибельна она,
Когда разумная ей мера не дана.
В этой басне Крылов является психологом власти и повиновения. Он думал, что монархи, отрекающиеся от своих прав, оказывают плохую услугу подданным и нравственно ответственны за гибельные последствия революций.
В басне «Кот и повар» Крылов иронически отнесся к тем правителям, которые стесняются пользоваться в нужных случаях всей полнотой своих прав и стараются действовать силой убеждения там, где ею ничего нельзя сделать.
А я бы повару иному
Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить по-пустому,
Где нужно власть употребить.
Басня «Лягушки, просящие царя» служит как бы дополнением басни «Конь и всадник». Она показывает в образах, как происходит обыкновенно постепенный упадок монархических инстинктов и обаяния монархической власти. Та часть басни, где идет речь о том, как лягушки, относившиеся сначала со страхом и почтением к осиновому чурбану, мало-помалу осваиваются с ним и начинают третировать его за-панибрата, принадлежит к лучшим образцам крыловского стиха и крыловской изобразительности и может быть поставлена наряду с картиной бешеной скачки коня, избавленного от узды. В чем же заключается идея басни «Лягушки, просящие царя»? В заключительных словах Юпитера, давшего лягушкам в цари сначала колоду, а затем журавля, беспощадно глотающего своих неугомонных подданных:
«Не мне ль, безумные, - вещал им с неба глас, -
Покоя не было от вас?
Не вы ли о царе мне уши прошумели?
Вам дан был царь, так тот был слишком тих,
Вы взбунтовались в своей луже;
Другой вам дан, так этот очень лих.
Живите ж с ним, чтоб не было вам хуже!»
Басня ничего не теряет в своем значении оттого, что она есть переделка басни Лафонтена, составляющей, в свою очередь, переделку басни Эзопа. Кого бы ни разумел Крылов под чурбаном и журавлем - Людовика ли XVI, или Наполеона I, или кого-нибудь другого, - его басня помимо частного смысла имеет и общий смысл. В чем же он заключается? В том, что народ должен довольствоваться теми монархами, которых ему посылает Провидение. В басне «Лягушки, просящие царя», во всяком случае, нет и тени отрицания монархических начал. Крылов хотел сказать только, что народы, не умеющие мириться с недостатками своих государей, рискуют попасть из огня в полымя.
В басне «Воспитание льва» Крылов касается вопроса о подготовке наследников престола; делает ряд метких замечаний о непригодности крота и барса быть наставниками будущих царей. Печальные последствия от воспитания молодого льва орлом дают повод баснописцу осудить устами старого царя зверей ту систему, в силу которой у нас в XVIII веке считалось необходимым воспитывать наследников Престола на иноземный лад.
Тут ахнул царь и весь звериный свет!
Повесил головы совет,
А Лев-старик поздненько спохватился,
Что львенок пустякам учился
И не добро он говорит;
Что пользы нет тому большой знать птичий быт,
Кого зверьми поставила владеть природа,
И что важнейшая наука для царей -
Знать свойство своего народа
И выгоды земли своей.
Басня «Орел и кот» устанавливает такое правило для правительственной деятельности монархов:
Не презирай совета ничьего,
Но прежде рассмотри его.
Орел, не вняв предостережениям кота, свил гнездо на подгнившем дубе и тем погубил орлицу и детей.
Тонким юмором проникнута басня «Кукушка и орел», указывающая естественные пределы власти неограниченных монархов. Когда кукушка, возведенная орлом в соловьи, жалуется ему, что все смеются над ее пением, царь птиц объясняет ей, что он царь, а не Бог и не может избавить кукушку от ее беды:
Кукушку соловьем честить я мог заставить;
Но сделать соловьем кукушку я не мог.
Есть и другие басни, в которых сказался политический образ мыслей Крылова. Таковы, например, «Чиж и еж», «Лев и комар», «Лев» и т. д. Обильный материал для изучения монархических взглядов Крылова дают, между прочим, все басни его, заключающие какие-либо политические намеки: «Лев состарившийся», «Квартет», «Парнас», «Мирская сходка» и т. д. «Мирская сходка» любопытна как басня, выражающая взгляд Крылова на совещания с народом. Он понимал, что и мирскую сходку можно так подобрать, что волк окажется самым подходящим блюстителем овчарни:
Да что же овцы говорили?
На сходке ведь они, уж верно, были? -
Вот то-то нет! Овец-то и забыли!
А их-то бы всего нужней спросить.
+ + +
Крылов был монархист, но немногие антимонархисты выставляли так беспощадно слабые стороны монархического правления там, где оно находилось в руках недостойных государей, как знаменитый русский баснописец. Нигде то свойство его, которое Пушкин называл веселым лукавством ума, не проявлялось так ярко, как в «шуто-трагедии» «Подщипа», написанной в 1789 г. Об этой загадочной пьесе существует несколько мнений. Одни думают, что «Подщипа» составляет сатиру на времена Павла Петровича, но В. Ф. Киневич совершенно основательно отвергает такую точку зрения. Нет положительно ничего общего между событиями 1796-1801 гг. и содержанием «шуто-трагедии». Деятели времен императора Павла Петровича нимало не напоминают героев и героинь «Подщипы», да и нравы петербургского двора конца XVIII и начала XIX столетия нимало не похожи на грубый и простой быт дворца царя Вакулы. Трудно также согласиться, что Крылов хотел изобразить под видом Вакулы австрийского императора Франца I, в лице Подщипы - его дочь, Марию-Луизу, а в лице Слюняя - немецкого принца, которому была обещана ее рука прежде, чем Наполеону. Согласно такому толкованию, совет царя Вакулы - карикатура на знаменитый венский гоф-кригсрат, а Трумф - карикатура на Наполеона. «Но и это объяснение, - как замечает В. Ф. Киневич, - нельзя почесть достойным вероятия, потому что, как известно, события, на которые оно намекает, совершились позже сочинения пьесы, да и самая ее развязка не согласуется с ним. Не правильнее ли будет предположить, что Трумф («Подщипа») есть просто пародия на классическую трагедию, господствовавшую на нашей сцене в эпоху его появления?» Что Крылов, действительно, хотел подшутить в своей пьесе над ходульностью и напыщенностью царей, героев, героинь и наперсниц наших дубовых подражателей Корнелю и Расину, в том не может быть сомнения. Но не без основания же его «шуто-трагедия» считалась долго запретной вещью и могла появиться в России в печати лишь в 1871 г. («Русская старина», февраль). За границей, а именно в Берлине, шуто-трагедия была напечатана раньше, в 1859 г., и, очевидно, в качестве пьесы, об издании которой тогда нельзя было и думать в России. Биограф и критик Крылова Лобанов называет «Подщипу» шалостью, проказами таланта великого русского баснописца. Он восхищается характерами Вакулы, Подщипы и Слюняя как созданиями карикатурно-гениальными («Жизнь и сочинения И. А. Крылова». СПб., 1847 г., стр. 24-30). Нельзя, однако, отрицать, что антимонархисты могут с удовольствием ссылаться на многие места «Подщипы». В шуто-трагедии монархический принцип перенесен в грубую, вульгарную и сказочную страну каких-то полуидиотов и нравственных недоносков. Поэтому-то он и производит в царстве Вакулы такое странное и комичное впечатление. Крылов был далек от мысли отрицать монархические начала, но под влиянием «веселого лукавства ума» он спросил себя: «А что выйдет, если изобразить по всем правилам псевдоклассической трагедии тот доисторический быт, который нашел свое отражение в русских сказках, и отнестись к нему с чисто народным юмором, не терпящим никаких ходуль?» В результате получилась «Подщипа». Царь Вакула говорит языком простодушного недалекого крестьянина, он играет в кубарь, а его гофмаршал сам покупает каплуна и сам относит его на кухню. Арисия[i] шутотрагедии, перемешивая стиль французской классической сцены с вульгарной речью, восклицает:
О царский сан! ты мне противней горькой редьки!
Почто, увы! не дочь конюшенного я Федьки!
Совет царя Вакулы состоит из глухих, слепых, немых и от старости еле дышащих сановников. Собранные для решения вопроса о войне с Трумфом, они зевают, дремлют, а в заключение засыпают и храпят. В конце первого действия занавес опускается под их дружный храп. В это самое время царь Вакула играет за сценой в кубарь. Мудреный государственный вопрос решается по совету цыганки, которая гадает на мосту. О том, как Вакула управляет своим крошечным царством, можно судить хотя бы по следующему отрывку из его разговора с царевной Подщипой.
Подщипа
Какое же нас горе одолело?
Не хлеба ль недород?
Вакула
А мне, слышь, что за дело?
Я разве даром царь? Слышь, лежа на печи,
Я и в голодный год есть буду калачи.
Лобанов был прав, называя «шуто-трагедию» шалостью таланта, но в этой шалости скрывается и серьезная политическая мысль. Она показывает, что Крылов не хуже завзятых республиканцев понимал, что монархический принцип не всегда и не везде пригоден и что пересаженный в деревушку Вакулы, он мог проявляться только в карикатурных формах. «Шуто-трагедия» показывает, что политическая мысль Крылова была чужда всякой односторонности. «Подщипа» не карикатура на монархический принцип, а насмешка над его искажением и смешением с вотчинным началом. Крыловский Вакула не страдал бюрократическими увлечениями гоголевского Кашкарева, но царство Вакулы во многом смахивает на усадьбу и на поместья Кашкарева. Вакула не царь, а захолустный домовладыка и хозяин - его степенство, вообразивший себя монархом, своих кучеров и работников - министрами, а свою дворню - двором. Такие аберрации ума бывали не только в старинных помещичьих усадьбax, но и в миниатюрных германских княжествах XVIII века.
[i] Арисия - дочь Тезея, одного из действующих лиц трагедии Расина.