Человек безразличный

Время от времени российские центры по изучению общественного мнения проводят самые разные опросы среди населения. В частности, практически ежегодно у россиян стараются выяснить: какие проблемы волнуют их больше всего, с чем связаны чаяния и как меняются люди в оценках себя и окружающего мира.

И если признать, что опросы отражают действительность, то было бы интересно взглянуть не просто на динамику перемен, но и на то, как вписываются эти перемены в исторический и культурный контекст, что скрывается за бесстрастными цифрами и может ли это значить нечто большее, чем сиюминутное настроение или положение.

Например, в конце 2015 года социологи из Левада-центра выяснили, что самым важным для граждан Российской Федерации является личный достаток и социальные гарантии. Так думают 53% россиян. Аналогичные показатели обнародовал ВЦИОМ уже в конце 2016 года, когда удалось выяснить, что россияне более всего обеспокоены низкими зарплатами и состоянием экономики, а также здравоохранением, безработицей и ростом цен. С одной стороны, в этих ответах нет ничего удивительного - бедность, действительно, стала национальной бедой. К тому же, как отметил замдиректора Левада-центра Алексей Гражданкин, «кризис и падение достатка вкупе с непонятной для многих политикой государства заставили задуматься о гарантиях нормального существования». Но в то же самое время есть и сопутствующие показатели, которые заставляют взглянуть на результаты опросов иначе.

По данным Левада-центра за 2015 год, граждан не интересуют ни реформы в стране, ни свобода слова, ни свобода предпринимательства. В 2016 году Левада-центр установил, что по сравнению с 2015 годом на 6% увеличилось число граждан, предпочитающих личное благополучие (именно личное) величию страны - об этом заявили 33%, то есть треть опрошенных. 64% россиян уверены, что величие страны определяется только уровнем жизни её граждан. И всего лишь 10% связывают величие державы с героическим прошлым.

Тот же Левада-центр в 2017 году выяснил, что россияне с большим безразличием стали относиться к истории. И если в 2008 году Великая Отечественная война вызывала интерес у 55% опрошенных, то в 2017 году - только у 38%. Более того, 15% населения - а это, между прочим, порядка 20 млн. человек - вообще не интересуются отечественной историей. Точнее, ничто в этой истории их не интересует. В 2008 году таких граждан было 7%.

А вот в соответствии с опросом ВЦИОМ в 2017 году, всего лишь 4% граждан волнует внешняя политика, 3% - уничтожение сельского хозяйства и промышленности, 2% - проблемы материнства и детства и столько же интересуются политической обстановкой, квалифицированностью чиновников и низким уровнем культуры, нравственности, патриотизма, и идеологии. Важно ещё отметить, что, по опросу ВЦИОМ, в канун 2017-го 50% граждан заявили, что чувствуют радость и ждут перемен к лучшему, то есть об угнетённом состоянии говорить не приходится.

Таким образом, перед нами появляется и обретает черты не просто человек, уставший от бедности, но человек безразличный, ни к чему не восприимчивый и не интересующийся почти ничем, кроме собственного благополучия. И если, пофантазировав, представить, что через пару лет бедность будет побеждена, может ли это означать, что граждане России вновь озаботятся падением культуры, уничтожением отечественной промышленности и прочими отвлечёнными и не очень предметами?

Если, например, человека не заботит культура окружающих, это означает, что с его собственной культурой что-то не так. А в этом случае никакое богатство не сделает его культурнее. Если человеку наплевать на детскую смертность или отсутствие в сельской местности акушерской помощи, то с чего это высокий доход заставит его переживать из-за всего этого? Сложив вместе данные разных опросов, мы видим, что дело не просто в кризисе или усталости от бедности - соотечественники заметно изменились. Возможно, бедность и сыграла в этом свою роль, как лишнее напоминание о несправедливости, о пропасти между непонятно как разбогатевшими и неизвестно почему обедневшими. Но, может быть, есть и другие причины, ведь человек время от времени меняется, и не обязательно в лучшую сторону.

Предвкушения или опасения такого рода изменений не раз волновали писателей и философов. Даже в Евангелии описан подобный сценарий. Антитеза Христос - Иуда есть не что иное, как противопоставление выдающегося посредственному; требовательности к себе, самоограничения и жертвенности - эгоизму, расслабленности и самолюбованию. Вот этой посредственности, середины, ценящей исключительно собственную сытость, боялись Герцен и Леонтьев, Достоевский и Мережковский. «От благоразумного сытого мещанства до безумного голодного зверства - один шаг <...> Одного бойтесь - рабства и худшего из всех рабств - мещанства и худшего из всех мещанств - хамства», - писал последний.

В начале XX в. испанец Ортега-и-Гассет ужаснулся восстанием масс, имея в виду, что «масса - это посредственность», и противопоставляя массу, большинство - меньшинству, то есть тем, «кто требует от себя больше, даже если это требование к себе непосильно». Это и есть евангельский сценарий: почти непосильные требования и недовольство человека массы, от которого требуют слишком многого. Но Иуда кончает с собой, и только вслед за этим наступает Воскресение. И это тоже часть сценария, по которому разыгрывается общечеловеческая драма: сначала человек массы восстаёт против ограничений и требований, затем получает мнимую свободу и довольство, после чего, расслабленный и озлобленный, ничем не сдерживаемый, уничтожает самоё себя. И только потом возможно возрождение и подъём. Ортега-и-Гассет считал большевизм именно «восстанием масс». Но судил он издалека. Во всяком случае, его слова о том, что «массовый человек не созидает, даже если силы и возможности его огромны», никак не применимы к советскому периоду. И неспроста священным писанием большевизма можно считать роман Н.А.Островского «Как закалялась сталь». Ведь большевик - не тот, кто плывёт по течению, не силясь перерасти себя, но тот, кто «сам на себя взваливает тяготы и обязательства». Несмотря на своё имя, большевики - это то самое пассионарное меньшинство, посягнувшее на мещанское счастье ради справедливости. Но как раз таки по этой причине советский строй и рухнул: уставшее мещанство сбросило наконец-то непосильный гнёт требований.

Напротив, это в основе антисоветизма - «восстание масс», злорадство победившей посредственности. Антисоветчик и сам верует в миллионы расстрелянных, потому что эти миллионы служат гарантией невозвращения в эпоху пассионарного меньшинства с принудительным служением каким-то высшим идеалам и с культом долга. Жизнь как испытание или как подвиг им не нужна. Антисоветизм - это сопротивление требованиям и отстаивание прав. И прежде всего, права на личное благополучие и права не предъявлять к себе завышенных требований.

Но почему же случилось именно то, чего так боялся Мережковский и о чём возвестил Ортега-и-Гассет? В конце XX в. Ж.Бодрийяр сообщает о потреблении как способе эксплуатации и социализации, появившемся «в связи с возникновением новых производительных сил и монополистическим переустройством экономической системы с высокой производительностью». Другими словами, в условиях, когда производительность достигла высочайшего уровня, эксплуатируется не труд, а потребление. Главной движущей силой в экономике тоже становится потребление, то есть постоянное вливание денег со стороны населения в обмен на товары, необходимость в которых внушается маркетингом. Например, ни один человек не испытывает настоящей потребности в одежде brand`овых марок, в постоянной замене iPhon`ов и автомобилей. Но если вы хотите чувствовать свою принадлежность к некой группе и быть принятым этой группой, то iPhone 7 вам просто необходим. А иначе, как сказала студентам главная маникюрша всея Руси Лена Ленина, «деточка, у тебя нет iPhone 7? О чём тогда с тобой говорить?»

Но бытие, как мы помним и лишний раз убеждаемся, определяет сознание. К тому же ценности вроде бережливости, скромности в запросах, бескорыстности оказываются неэффективными в новых условиях, принуждающих тратить и наслаждаться. Прежние ценности и идеалы теряют свою актуальность в обществе потребления и подменяются наслаждением, освобождением от давления требований действительности и морали. А раз появляются новые ценности, то и человек, что совершенно естественно, постепенно меняется.

Уже в XIX в. сложились новые условия жизни. Мир перестал быть сплошным кошмаром с нищетой, болезнями, грязью и невежеством для большинства. Дальше - больше, и XX в. утвердил право каждого на более или менее достойное существование. И ни один нормальный европеец не захотел бы оказаться на месте своих предков XVIII столетия. Но к хорошему, как известно, быстро привыкаешь, и новая жизнь с её удобствами не просто породила новые желания и новые запросы, но и вызвала уверенность, что «завтра будет лучше, чем вчера». Человек привык к благам цивилизации и воспринимает их едва ли не как явления природы. Эта милая привычка да плюс к тому потребление как часть новой экономической системы оказали влияние на формирование нового человека. И вот окончательно сбываются все тревоги Ортеги-и-Гассета: обычный человек стал гедонистом, интересующимся исключительно собственным благополучием, искренне не понимающим, как и зачем нужно интересоваться чем-то ещё, настроенным только на приятное, не желающим подчиняться никаким требованиям - ни внешним, ни внутренним.

Вспомним советскую реальность: «я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать...»  Нечего и говорить, что сегодня всё это невозможно (само собой, дело не в буквальной передаче земель). Наш современник зачастую просто не понимает своих дедов и уверен, что энтузиазм, бескорыстие и мечта о всеобщей справедливости - это «совковая пропаганда». Себя же такой современник считает свободным и искренне не догадывается, что никакого свободного выбора он не совершал, а просто изменился вместе с изменчивым миром. В нынешних условиях энтузиазм и бескорыстие - неэффективная система ценностей, не отвечающая запросам эпохи. А потому и рядовой человек, обыкновенно плывущий по течению и инстинктивно чувствующий изменения в окружающем мире, выбирает то, что эффективно.

Ярчайший пример в этом ряду - Украина. Не секрет, что «майданутая» публика весьма разношёрстна. Здесь и националисты, вроде Виты Завирухи, и авантюристы, вроде президента Порошенко, но главной и самой многочисленной силой «цэевропного» движения стали рядовые граждане, от которых никто никогда не ждал такого подвоха. Что же случилось с обычными украинцами? То же, что и с рядовыми россиянами: они изменились. Для рядового украинца очевидно: Россия беднее и слабее Запада, Россия не поддерживается богатыми и сильными, следовательно, оставаться с Россией не престижно и не выгодно. Это всё равно, что вместо седьмого iPhon`а носить в кармане старую Nokia.  Для таких украинцев Европа - не просто земля Офирская, это ещё и brand`овая марка. Не зря, к тому же, на Украине так любят говорить о многовековой московской оккупации. Разрыв с Россией означает некое символическое освобождение. Европа, как и Россия, играют условные роли: Европа - благополучия и расслабленности, Россия - бедности и ограничения. Украинцы выбирают Европу, потому что, как и россияне, думают, прежде всего, о собственном благополучии. Это восстание масс, это мировоззренческий выбор, связанный для многих даже не с бандеровским мировоззрением, а с мировоззрением современного человека толпы, массы. А для такого человека, как мы установили выше, нет ничего важнее личного достатка и возможности комфортного существования.

Бедность при этом никуда не исчезла ни на Украине, ни в России. Но всё же бедность бедности рознь. У кого, как говорится, щи жидкие, а у кого - жемчуг мелкий. В таком случае можно рассуждать уже не о бедности, а о ситуации, когда восприняты новые ценности, а способов следования им не хватает. То есть помимо действительной бедности существует потребительская бедность - невозможность соответствовать заданным эталонам. Вывод этот подсказан удивительным безразличием большинства наших сограждан к чему бы то ни было кроме доходов. Речь, заметим, идёт не о голодающих старушках и детях-сиротах.

«Рано хоронить Россию!» - можно услышать в ответ на невесёлые размышления. Но дело тут не в похоронах, а в том, что современное российское общество - отнюдь не собрание пассионариев, готовых оставить хату, пойти воевать или умереть как один в борьбе за власть Советов. Что касается возрождения России, оно не кажется такой уж несбыточной мечтой. Вот только едва ли произойдёт оно само по себе, в обход горнила и новых потрясений. Если сравнивать с евангельским сценарием, современное общество находится где-то в точке передачи тридцати сребренников. Но впереди ещё осина, и только потом - Воскресение.