Апокриф о мнимом безумии святителя Николая
Владыка Николай, предвидя ужасы надвигавшейся войны, решил призвать сербский народ ко всеобщему покаянию.
Народное творчество приписывает владыке также и подвиг юродства. Однако описанная в сборнике апокрифов история, которую мы приведём ниже, никак не могла произойти после Конкордата, т.к. владыка к указанному времени уже давно служил не в Македонии, а на Жичской кафедре. Тем не менее, апокриф много говорит именно о восприятии святителя Николая простыми и чистыми сердцем людьми.
«Однажды в субботу он взял осла и уселся на нём «бос и гологлав» да ещё и задом наперёд. В таком виде он проехал через весь Охрид. Босые ноги волочились по македонской пыли, а неприкрытая голова с раздуваемыми ветром распущенными волосами болталась во все стороны. Глаза были полузакрыты.
Никто не смел остановить осла или же обратиться к владыке. Николай так обошел Охрид и вернулся в монастырь св.Наума.
Народ же перешептывался:
– Обезумел Николай. Писал, читал, размышлял – и спятил.
Назавтра, в воскресенье, весь Охрид был в монастыре. Интересно же: что там произошло с владыкой?
А владыка, как ни в чем не бывало, служил Литургию. Все с нетерпением ожидали проповеди. Завершив службу, владыка стал перед народом и, помолчав, начал:
– Что, пришли посмотреть на безумного Николу? Что, другим способом вас в церковь уже не затянуть?! Всё вам некогда. Уже и не интересно. Другое дело – поговорить о моде. Или – о политике. Или – о цивилизации. О том, что вы – европейцы. А что же унаследовала сегодняшняя Европа?! Европа, которая за одну последнюю войну истребила людей больше, чем вся Азия за тысячу лет!!?
Ах, братья мои, разве вы ничего этого не видите? Неужели не ощутили ещё на себе мрак и злобу нынешней Европы? За кем же вы пойдёте: за Европой или за Господом?»
История не знает сослагательного наклонения
Трудно сказать: как бы развивалась интеллектуальная мысль великого богослова аскета и поэта, каковым был святитель Николай (Велимирович), если бы не насущная необходимость в миссионерских текстах, адресованных членам Богомольческого движения. Если оставить в стороне коммерческую сторону вопроса, то побудительным мотивом, как правило, является желание написать именно такую книгу, которую самому хотелось бы прочитать.
Но написать так, чтобы она была интересна и, по возможности, полезна ещё кому-то.
И чтобы текст получился, автор должен писать его именно так, как будто он обращается ко вполне конкретному слушателю. Об этом в своё время весьма метко высказался Курт Воннегут: «История, написанная для какого-то конкретного человека, понравится читателю, потому что она делает его или её частью действия. Она заставляет читателя, пусть и неосознанно, ощутить себя невольным свидетелем увлекательного разговора двух людей»… [1]
Святитель Николай в межвоенное время пишет гигантское количество текстов. Но теперь его собеседники – это не высокоинтеллектуальные теософы и экуменисты, которым он раскрывал бы глубину и красоту собственно православного осмысления ответов на Главные вопросы. Теперь его собеседники те, к кому обращается один из величайших мыслителей ХХ века, – чаще всего, простецы. Именно те, кто был среди богомольцев, либо те, кто поглядывал на них с некоторой опаской и недоверием.
Тексты владыки Николая стали проще, но не примитивнее.
Вполне возможно, что и без этого изменения стиля книги святителя Николая вошли бы в сокровищницу сербской духовной и философской культуры. Но это самое изменение стиля, вне всякого сомнения, помогло великому множеству ищущих душ обрести ясное понимание самой сути православного вероисповедания. И, стало быть, писания, вышедшие из под пера епископа Николая, стали чем-то несравненно большим, нежели просто «жемчужины мысли».
Так решая насущную проблему ответов на вызовы злобы дня сего, и формулируя ответы эти в наиболее доступной адресатам форме, святитель сумел адаптировать глубины Православной мысли до уровня понимания людей верующих во Христа, верных Ему, но непросвещённых.
А чем могло бы стать Богомольческое движения, если бы оно было изначально лишено поддержки Сербского Златоуста?
Вполне возможно, что в среде богомольцев-ревнителей могли бы возобладать антиклерикальные настроения. Ведь одним из побудительных мотивов было как раз крайнее недовольство тогдашним священством, воспринимаемым, уж простите за резкость, нередко в качестве работников сервиса ритуальных услуг.
За примерами далеко ходить не нужно. Достаточно вспомнить греческое народное православное движение «Зои», которое изначально формировалось как нечто, подобное католическому ордену, несущему социальное служение. И хотя греческие ревнители были совершенно искренни в своих высоких стремлениях, вся их деятельность изначально была направлена по ложному пути противопоставления социального служения аскезе. И тут – несмотря на внешнее сходство с католическими орденами – как раз проявился дух, скорее, протестантизма.
Конечно, члены «Зои» не были людьми, которые полностью пренебрегали аскетикой, но, борясь с секуляризацией жизни, они сами по сути разделяли социальную деятельность и духовную, внешнюю и внутреннюю, вместо того, чтобы наполнять внешнюю деятельность внутренним содержанием. Конечно же, активисты этого движения не собирались «воевать» с церковью. Их задачей было помочь церковной структуре «после упадка и всех потрясений XIX в. – начала XX в. приспособиться к изменениям в мире и начать функционировать в современных условиях свободы совести и модели светского национального государства, которые появились вследствие освободительных движений и Первой мировой войны». [2]
И, несмотря на настороженное отношение православных консерваторов к миссионерской активности «Зои», в конечном итоге определённый компромисс был достигнут, и ревнители-обновленцы смогли сосуществовать с церковью Эллады. Погубило греческих ревнителей-обновленцев то, что могло погубить и сербских богомольцев.
То, что у нас называется «активной жизненной позицией» (если хотим сказать что-то хорошее об этой активности и об этой позиции). Или, по-другому: «участие в политике» (это если мы хотим высказать нечто неодобрительное о такой активности).
А теперь обо всё по порядку.
Диспозиция «город-село». Сектантские настроения
Когда говорят о сектантских настроениях в среде богомольцев, то обычно указывают на то, что среди них было немало людей либо прельщённых какими-то мистическими видениями, то есть близких по настрою к столь распространённым в то время «спиритистам», либо о том, что молчаливый привкус антиклерикализма делал богомольцев чем-то, напоминающим «адвентистов седьмого дня».
И чтобы опровергнуть тех, кто своё критическое отношение выстраивал исходя из подобного рода соображений, обычно приводят примеры оживлённых дискуссий с адвентистами, указывая перечень изданных полемических брошюр и тиражи оных. Чтобы показать решительную борьбу со «спиритистскими» настроениями тоже приводятся примеры решений, принимаемых на собраниях той или иной организации движения, в которых указывалось на недопущения, а то и исключения из рядов.
Чтобы показать преодоление подспудного антиклерикализма, показывается, что из 140 территориальных отделений движения, в более чем сотне на руководящих должностях были приходские священники, и что владыка Николай был неутомим, решая задачу сближения ревнителей из народа со священством, всё ещё настороженно относящимся к такой низовой активности.
Всё это так.
Но в этих рассуждениях не учитывается один, на мой взгляд, весьма важный момент в психологии богомольцев.
Богомольцы – при всей своей безусловной преданности Христу и Его Церкви – были по психотипу людьми, настроенными резко антимодернистски. Такой настрой может быть эффективен ради решения конкретной педагогической задачи, как это было показано в процитированном выше апокрифе. Но если этот настрой превращается из педагогического приёма в некий догмат, то нужно ждать беды. Как это всегда бывает, когда мы утрачиваем трезвость в размышлениях.
Антимодернизм и архаика – вещи не столь уж милые и безобидные, как это может показаться эстетам из академических салонов. Можно рассуждать о старообрядчестве и мотивации поведения тех, кто не принял «Никоновы новины», сидя в уютной студии в Москве или Питере, но когда человек, наслушавшийся таких рассуждения, сталкивается с реальными, а не книжными старообрядцами где-нибудь во Ржеве или Новозыбкове, то мозги быстро встают на места. По крайней мере у тех, у кого они в наличии.
То же самое и с сербскими богомольцами.
Это просто милость Господня, что в Сербии, точнее, в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев оказался гений апостольского уровня – святитель Николай. Сумевший стать посланником интеллекта в среде простецов и посланником простецов в среде людей образованных. И тут дело не в том, чтобы некие идеи одних адаптировать до уровня понимания других. Дело в гораздо более важном.
В том, чтобы выстроить иерархию ценностей, и затем уже строить обыденность в соответствии с пониманием того: «что во имя чего», «что является главным, а что – проистекающим из этого главного». В противном случае богомольцы запросто могли бы превратиться если и не в секту, то в нечто архаично-противоестественное. Что ещё могло существовать в 1930-е годы, но уже в 1950-е воспринималось бы как пережиток.
И это могло – в числе прочего – привести к тому, что и само православное мировоззрение – стало бы восприниматься просто как некий атрибут этого самого «пережитка».
К таким мыслям я пришёл после того, как изучая резолюции, принимаемые на собраниях богомольцев, прочитал вот это:
«Женская челядь членов Православного Народного Христианского Объединения одевается пристойно. Сельские женщины стараются сами себе ткать и шить одежду, как это было встарь. Та одежда, которую носили наши матери, была и долговечнее, и лучше, и дешевле одежды, которую некие селянки сейчас по моде в городах покупают». [3]
На примере этого пункта резолюции мы видим, что противоборство разрушительному «духу мiра сего» могло принять формы чисто внешнего антимодернизма. Т.е. вместо «христианского взгляда на жизнь» нередко предлагался «крестьянский взгляд на жизнь». А это – в условиях бурного развития НТР в ХХ веке – очевидный тупик.
Преодоление внутрицерковных искушений
К 1930 году Промыслом Господним богомольческое движение обретает безусловно церковную окраску. Стал вопрос о встраивании Народного Христианского Объединения в структуру СПЦ. Необходимо было определить статус как богомольческих миссионеров, так и братств.
И опять не обошлось без искушений.
3 сентября 1931 г. в Югославии была принята новая Конституция, и СПЦ приняла Устав, согласно которому с одной стороны церковь окончательно отделялась от государства, хотя государство при этом могло контролировать церковную жизнь. В частности, король оставил за собой право подтверждать выбор патриарха.
Произошло обострение отношений между епископатом СПЦ и частью членов из Содружества Священников. Содружество было основано ещё в ХIХ веке как реакция на фанариотов. В своём журнале «Весник Српске цркве» члены Содружества подвергли критике как сам Устав, так и его разработчика, митрополита Черногорского Гавриила Дожича, будущего патриарха. (Впоследствии коммунисты умело воспользуются этим внутрицерковным конфликтом и использовали Содружество в качестве одного из инструментов борьбы с церковной иерархией. Это – очень серьёзная тема, требующая отдельного разговора). [4]
В августе 1932 года состоялась Конференция, на которой было объявлено, что по новым законам богомольцы не могут более титуловаться «миссионерами». Миссионерами могут быть лишь специально подготовленные лица, поставленные Архиерейским Собором, Патриархом, Синодом и соответствующим архиереем. Богомольческие миссионеры теперь нарекаются «ревнителями православия».
Это вызвало сильное волнение в движении. Тем более, что основные правила Народного Христианского Объединения были одобрены ещё в 1921 году патриархом Димитрием. Богомольческие миссионеры, согласно патриаршему благословению, получали соответствующую легитимацию (удостоверение).
Другой тревожной новостью стало то, что на Конференции не было владыки Николая, поскольку он снял с себя полномочия председателя Народного Христианского Объединения. Исполняющим обязанности председателя был избран иеромонах Дионисий (Миливоевич). Прибытие на Конференцию патриарха Варнавы означало признание движения со стороны высшего епископата.
Уже на следующий год на богомольческом соборе присутствовал и патриарх Варнава, и епископ Николай. Иеромонах Дионисий «из-за большой занятости в семинарии» более не мог заниматься управлением деятельности движения.
В 1940 году иеромонах Елисей (Попович) опубликовал в «Миссионере» статью, в которой говорилось о том, что для Сербской церкви счастье, что монашество преобразилось «и обновляется членами Богомольческого движения. Богомольцам присущ религиозный максимализм и сила духа, позволяющая строго соблюсти весь Закон Божий, неразбавленный поблажками. Этот максимализм принимает своё самое полное выражение в исполнении монашеских обетов. Это Богомольческое движение представляет собой тот резервуар, из которого Церковь черпает свои силы и добывает своих лучших представителей». [5]
Богомольцы и «Збор» Димитрия Лётича
После убийства короля Александра Объединителя в 1934 году в Югославии нарастает политическая нестабильность. Часть сербских православных патриотов примыкает к движению «Збор», возглавляемого Димитрием Лётичем. Сам святитель Николай высоко ценил Димитрия как человека не только высокого интеллекта, но и как того, кто пытается в своей политике воплощать именно христианское отношение к вызовам современности.
С 1935 года Лётич в качестве председателя епархиального совета Браничевской епархии был членом Патриаршего совета Сербской Православной Церкви в Белграде [6]. Это позволило Лётичу укрепить положение в церковных кругах и завоевать доверие среди большого числа богомольцев. Одним из прозвищ Лётича было «Митя Богомолец». [7]
Между политическим движением, прочно стоявшим на фундаменте христианского мировоззрения, и активистами Богомольческого движения установились тесные связи. В ряды Збора вступила богомольцев, часть из которых были достаточно серьёзными фигурами в общественной жизни.
Это правая рука свт. Николая – протоиерей Алекса Тодорович, доктор философии Димитрий Найданович и хорошо известный церковный историк Джёко Слипчевич, написавший не только трёхтомник по истории Сербской Православной Церкви, но также фундаментальное исследование причин Югославской катастрофы [8]. Найданович и Слипчевич активно сотрудничали в начале 1930-х годов с богословским журналом Белградского университета «Светосавле». Это и протоиерей Радислав Паунович, помогавший узникам монастыря Войловицы поддерживать связь с Лётичем и Недичем. Это и новомученики Сербские: иерей Воислав Стоилович, замученный партизанами-коммунистами; священник и профессор Драгутин Булич, замученный четниками; а также зверски казнённый гитлеровцами иеродиакон Валериан Лекич.
И хотя доля рядовых богомольцев в общем числе членов Збора была невелика, коммунисты воспользовались тем, что святитель не скрывал своей дружбы с Лётичем, а православные интеллектуалы той поры нередко были одновременно и «зборашами», и «богомольцами», и поэтому одним из поводов антицерковных гонений, которые обрушили на Сербскую Церковь югославские коммунисты после своей победы в гражданской войне, был именно факт этой духовной и интеллектуальной близости.
Формальным предлогом стал тот факт, что немало «зборашей» вступили в Сербский Добровольческий Корпус, на долю которого выпала страшная роль стать жандармами, стреляющими по своим ради того, чтобы сохранить в качестве резервации хотя бы то маленький огрызок Сербии, на котором несчастный народ мог спастись от преследований разъярённых соседей, ставших врагами – СДК спасал сербов от хорватов, албанцев, мадьяр и болгар…
Коммунисты обвинили участников Народного Христианского Объединения в «пособничестве оккупантам» и «антинародной деятельности», и участь Богомольческого движения после войны была решена…
Опять о сослагательном наклонении
Впрочем, полагаю, что у Богомольческого движения – как феномена общественно-политической жизни государства южных славян – не было бы будущего и в случае поражения коммунистов в гражданской войне 1941-45 гг.
Ещё раз подчёркиваю, что речь идёт именно об общественно-политическом измерении.
Ещё раз напомню о том, что изначально, осмысляя проблему распространения безбожия, ревнители встраивали воспринимаемые ими факты и тенденции в контекст противоборства «города и села». Ибо было явственно то, что человек, вырывающийся из патриархальной сельской среды, и, становясь пролетарием, порывает со всем тем, что понималось в качестве традиционного уклада. И православное христианство, в сербской случае – церковно-бытовая культура Святосавия – воспринималось именно как элемент архаического сельского уклада.
Напротив, прогрессивным считалось «левачество»: как в либерально демократическом изводе, так и в коммунистическом. Гнев искренних ревнителей обрушивался на тех, кто, по их мнению, совращает вчерашних крестьян с пути истинного. На тех, кто подучивает не славить Крестную Славу и вообще, жить без Бога. Соответственно, симпатии ревнителей были на стороне тех, кто политическими методами пытался бороться против тех, кто совращает.
А это – правые. И не просто правые, но те, кто оказался во время Второй Мировой по неправильную сторону баррикады. И если бы речь шла не о Балканском полуострове, а о каком-нибудь «отшибе» Европы, то правые аккуратно и тихо жили бы да вполголоса поругивали абстрактных коммунистов, абстрактных масонов и одну вполне конкретную национально-религиозную традицию… Но Югославия – это не Португалия, и даже не Испания. Тут никто не потерпел бы активных носителей правой идеологии – ни коммунисты, ни либеральные демократы. А печальный опыт Греции «чёрных полковников» показывает, что связав свою судьбу с правыми радикалами, церковь может очень серьёзно уронить свой авторитет. С какой бы эмпатией мы ни относились бы к тому или иному конкретному «чёрному полковнику».
Возможно, в случае поражения коммунистов в гражданской войне (что маловероятно, учитывая то, что в Лондоне ставка была сделана именно на Тито), владыка Николай (Велимирович) не был бы вынужден жить на чужбине, и его присутствие в среде богомольцев уберегло бы движение от каких-либо опрометчивых шагов. Но, учитывая опыт взаимодействия Народного Православной Христианского Объединения и движения «Збор», это – маловероятно.
Владыка своим подвижничеством сделал много для того, чтобы богомольцы являли собою не «крестьянский ответ безбожию», но «христианский ответ». Владыка сделал много для того, чтобы богомольцы не превратились квази-протестантскую секту, впрочем, почитающую уклад традиционного Святосавия. Но реалии развития общественной мысли таковы, что в развернувшейся смуте православные ревнители не могли быть на какой-то иной стороне. А значит они стали бы в глазах победителей в гражданской войне именно «контрреволюционной силой». И как таковые подлежали бы физическому истреблению.
По Промыслу Господнему богомольцы – в основной своей массе – стали не активистами одной из противоборствующих сторон в гражданской войне, но избрали иноческий путь. Отдав кесарю – кесарево.
Богомольческое движение фактически возродило Православие в Сербии, сделав и вероисповедание, и аскезу вполне осмысленными. Важнейшими плодами Богомольческого движения стало перерождение православного сербского монашества, а интеллектуальное наследие величайшего миссионера ХХ века заставит любого честного скептика признать, что православная мысль вовсе не сводится к схоластике или «суевериям» невежественных масс дна общества».
Духовное семя, брошенное на ниву народной души епископом Николаем стало заметно во всей своей духовной полноте лишь после Второй мировой войны, когда православная вера и Церковь, как, впрочем, и весь сербский народ подверглись крупным испытаниям. В эти труднейшие годы проявилась духовная сила и выносливость православного народа, в первую очередь богомольцев.
Об этом в беседе о владыке Николае сказал епископ Рашско-Призренский Артемий: «Духовная брань епископа Николая и влияние всенародного богомольческого движения продолжается и по сей день. В первые послевоенные годы все кандидаты в сербские духовные семинарии по происхождению были из семей этого движения. То же самое можно сказать и о послушниках в монастырях…
Я дерзаю сказать, что Сербская Православная Церковь всё послевоенное время жила и ныне духовно живёт плодами и трудами святого владыки Николая, по словам Евангелия: «Один сеет, другой жнёт». Владыка Николай был неустанным сеятелем, а мы пожинаем плоды его трудов, вознося хвалу Богу. И всё ещё сеет владыка Николай – своими книгами, своими святыми мощами, своими тёплыми богоугодными молитвами пред Престолом Всевышнего. Потому он был, есть и будет величайшим духовником, просиявшим в земле Сербской со времён Святителя Саввы» [9].
В заключение материала – ещё два апокрифа
«Накануне Второй Мировой в Жичу приехал новый король Петар Второй [10], сын погибшего в Марселе Александра. При встрече юноша подал святителю руку в перчатке. Заходят в храм. Шестидесятилетний владыка и семнадцатилетний юнец, мнящий себя главой королевства. Входит, держа руки за спиной.
– …Все знают, что когда готовятся строить здание в двадцать или тридцать этажей, закладывают глубоко крепкий фундамент. И святитель Савва закладывает глубокое и прочное основание учения христианского, веры христианской и истины христианской…
В то время, как Сербский Златоуст рассказывал собравшимся об истории Жичи, юноша рассеянно глядел по сторонам, демонстративно позёвывая. Ни разу не перекрестился.
– …Некоторые говорят про меня: «Николай «в пакте» с дном общества, а не с элитой». А я вас спрашиваю: может ли что-то быть без дна? Нет ни моря без дна, ни реки без дна, ни чаши без дна. Ничего нет без дна. Дно – основа всякой вещи, а то, что они называют дном общества, – это наш верующий, наш старательный и почтенный, наш родолюбивый Народ. Это – тот Народ, который носит Карадьжорджевы звёзды, который работает с оглядкой на небо: что день грядущий нам готовит. И уповает на Бога, ибо имеет веру. Он всякий день ощущает Бога, ощущает Его во всём. Как это разумно. Как это правильно». [11]
***
«Спустя 6 лет в Лондоне изгнанный король Петар встретился с владыкой вновь. Когда Николай Велимирович вошёл в комнату, в которой его с нетерпением ожидал Петар Карадьжорджевич, то молодой человек вскочил и прямо повалился на колени, припав святителю к ногам.
– Ах, Ваше Высочество, – со слезами промолвил владыка, – поздно целовать ноги. Уже поздно. Да и не к чему. Это раньше нужно было целовать. И не ноги. Если бы вовремя приложились к образам святым, то ныне не пришлось бы прикладываться к сапогам».
Могло ли в Югославии всё сложиться иначе?
История не знает сослагательного наклонения. Но мы знаем, что владыка Николай сделал всё, что было в его силах.
Примечания:
[1] Kurt Vonnegut. Bagombo Snuff Box. Electronic edition published 2011 by RosettaBooks LLC, New York.
[2]Зоитикас А.Г., Тимонина Е.С. Православные братства на Балканах в XX в.: отношения с Церковью. https://churchhistory.elpub.ru/jour/article/view/173.
[3] Решение ПХЗ от 09.09.1931. Цит. по: Драган Суботић. Епископ Николаj и православни Богомољачки покрет. Београд, Нова Искра. C. 106.
[4] См.: Др. Ђоко Слиjепчевиħ. Историjа Српске Православне Цркве. Књ. II, Београд, 2002.
[5] : Драган Суботић. Епископ Николаj и православни Богомољачки покрет… С. 258-259.
[6] См.: Mladen Stefanoviс, Zbor Dimitrija Ljotiсa 1934–1945. Beograd: Narodna Knjiga, 1984. S. 360.
[7] См.: Тимонина Е.С. — Причины и последствия сотрудничества между движением богомольцев епископа Николая Велимировича и организацией Димитрия Лётича «Збор» в истории Сербской Православной Церкви // Исторический журнал: научные исследования. – 2023. – № 3. DOI: 10.7256/2454-0609.2023.3.40862 EDN: CVLPNB URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=40862
[8] Др. Ђоко Слиjепчевиħ. Историjа Српске Православне Цркве. Књ. I-III, Београд, 2002.; Dr. Ðoko Slijepčvić Jugoslavija uoči i za vreme drugog svetskog rata, Minhen, 1978.
[9] перевод Ксении Кончаревич.
[10] Петар Второй Карагеоргиевич (Сербское произношение –Карадьжорджевич) – престолонаследник югославского трона с 1934г. После того, как Черчилль после Тегерана сдал югославскую династию, Тито запретил Петру возвращение в страну. (Решение 2-й сессии Антифашистского Веча Народного Освобождения Югославии от 29.11.1943г.). А спустя ровно 2 года на Учредительном собрании 29.11.1945 была провозглашена ликвидация монархии.
[11] Реплика из апокрифа примерно соответствует тексту из «Проповеди у Врњачкоj Бањи»: «Пастирски Глас», 15 август 1938, Крагуjевац, С. 3-4.
1.