Об авторе: Владимир Романович Легойда – профессор кафедры мировой литературы и культуры МГИМО, кандидат политических наук.
Фото freepik.com
С интересом прочитал статью российского историка Григория Герасимова (см. «НГ» от 04.08.21), посвященную прошлому и будущему традиционных ценностей в России. Благодарен автору за поднятую тему и за то, что он структурированно знакомит с тем, как формировались представления о ценностях в нашей стране и как эти представления менялись. Отдельно подчеркну, что автор убедителен в описании кризиса либеральных ценностей в мировом масштабе. Представление об универсальности либеральных стандартов все чаще становится предметом критического осмысления российских и зарубежных ученых (например, «Поминки по Просвещению» Джона Грея). И перестает быть темой свидетельства исключительно традиционных религиозных общин, не первое десятилетие говорящих о тех угрозах миру, которые представляет собой попытка навязывания этих ценностей всему миру.
При этом статья профессора Герасимова, как и полагается качественному тексту ученого, вызывает вопросы и наводит на размышления, которыми позволю себе поделиться.
Рассуждая о будущем, автор утверждает, что традиционные ценности актуальны, когда общество «хочет вернуться в свое прежнее состояние». Мне представляется, что тезис об устремленности институтов, отстаивающих традиционные ценности, в прошлое стал неким общим местом современного дискурса. Но он, скажу мягко, весьма дискуссионен. Христианство никогда не было религией, которая идеализирует прошлое (любое) или стремится к нему. Золотой век в прошлом – это одна из культурообразующих идей античности, которой христианство как раз бросило ценностный вызов. В христианской системе координат чаемым прошлым можно было бы назвать лишь райское состояние человека. Но «путешествие» в это «прошлое» невозможно совершить, повернув вспять ход истории, потому что райское состояние человека лежит вне пространственно-временного континуума, который и изучает историческая, равно как и любая другая наука.
Евангелие и христианство никогда не были посланием о том, каким человек был. И даже не о том, какой он есть. Но прежде всего о том, каким человек может стать, последовав за Христом. Стать не только в жизни будущего века, вечности, но и в нашей современной жизни.
Смысл сохранения традиционных ценностей не в том, чтобы «вернуться в прошлое», а в том, чтобы сохранить для будущего то лучшее, что составляет основу культуры. Память человека и память культуры – не о прошлом. Но всегда о будущем. Ведь это не устремленность в прошлое, а то, каким мы хотим видеть будущее. Собственно, профессор Герасимов сам замечает, что «нравственные ценности не могут быть выведены из творчества как такового» – так о том и речь.
«От всех наших традиционных ценностей российское, а позднее советское общество отказывалось», – продолжает автор. Но так ли это? Да, традиционные ценности пытались подавить, отменить, искоренить. Но в то же советское время, как следует из приводимых в статье этических кодексов коммунистов, возвращались после революционного угара к прежнему набору: патриотизм, семья, труд, справедливость, братство. Другое дело, что нравственные силы для жизни по этим ценностям предлагалось черпать в образах «новых святых» – Маркса, Энгельса, Ленина и пр. Понятно, что этот «колодец» очень быстро иссяк, иссушив всю систему. Потому отрадно, что современная Конституция России, как и Конституции многих других стран, ставит веру в Бога в ряд ценностей, без которых немыслимо существование государства.
Г.И. Герасимов полагает, что новая ценность, которая может определить будущее нашего общества, – это творчество. Тезис в равной степени интересный и спорный. И первый вопрос: являются ли «творчество» и «ценность» понятиями одного логического ряда? Творчество может вести к вполне определенной ценностной цели, утверждать ценности, основываться на, скажем, религиозных или антирелигиозных ценностях, но вряд ли может быть им сущностной альтернативой. Творчество как ценность и религия как ценность – это, так сказать, категории разного порядка. (Можно, конечно, рассмотреть вопрос превращения искусства или науки (не творчества!) в (квази)религию, но это отдельный разговор.) Творчество скорее есть способ создания или передачи глубинной ценности, смысла. Замечательный российский искусствовед Николай Тарабукин, говоря о ценностной основе творчества, писал: «Если мы, лишая эстетику философского смысла, обосновываем ее как «науку об оценках», ради, так сказать, самих оценок, то мы утверждаем ее беспринципность и, следовательно, и безнравственность. Эстетическая оценка, лишенная философского обоснования, похожа на пробу чая или вина, производимую ради самой пробы».
Вместе с тем нельзя не согласиться с автором, что сохранение за православием «роли нравственного судии могло бы пойти на пользу творческому российскому обществу… могло бы избежать фатальных ошибок, к которым предрасположен человеческий разум, лишенный нравственных ориентиров».
Еще один тезис автора представляется отнюдь не бесспорным: «Сегодняшнее православие не в состоянии объяснить научно-технические открытия и произведенные ими изменения в обществе». И вот почему. С одной стороны, ни сегодняшнее, ни вчерашнее, ни завтрашнее православие не ставит своей целью объяснять научно-технические открытия и производимые ими изменения. Религия наряду с искусством является одним из способов познания мира. Религия и наука отвечают на разные вопросы: первая – на вопросы «для чего?» и «зачем?», вторая – на вопросы «как?» и «почему?». Большинство так называемых конфликтов религии и науки связано с историческими этапами оформления современной науки, когда одна из сторон неверно проводила демаркационную линию между этими способами познания. В отличие от папы Урбана это хорошо понимал Галилей, утверждавший, что Библия рассказывает нам не о том, как устроено небо, а о том, как на него взойти (не космонавтам, конечно, а каждому стремящемуся к спасению). С другой стороны, современная наука – исторический феномен, возникший именно в западноевропейской христианской традиции. Потому, конечно, христианство не собирается объяснять научно-технические открытия (нет такой задачи), но, как справедливо заметила выдающийся историк Виктория Уколова, если бы не было схоластики, не было бы и интернета…
Прогнозы, конечно, дело неблагодарное, жизнь как реальность не поддается рациональному конструированию. Но представляется, что добровольный и всеобщий отказ от традиционных ценностей: веры в Бога, свободы и достоинства, любви к ближнему, отечеству и жертвенности, семьи и милосердия – эквивалентен цивилизационному самоуничтожению в национальном и глобальном масштабе.
