Сотрудники полиции во время несанкционированной акции протеста в поддержку Алексея Навального на Тверской улице
«Давайте оденемся в белое, возьмемся дружно за руки и встанем на пути ОМОНа. Они — звери, но, может, в ком-то проснется что-то человеческое, и он перейдет на сторону народа и обнимется с нами. Хотя меня поражает, как люди вообще могут идти на такую работу. Наверное, они — просто садисты, и им нравится бить».
В последнее время я читаю немало таких высказываний в разных вариациях, и, по-прежнему, не могу к ним привыкнуть. Я внимательно всматриваюсь в написавшего их, пытаясь понять — что с ним, почему он так думает, где учился, кем работает и как живет. После последних политических шествий в стране и бурных «дискуссий» в социальных сетях, мне показалось, что я немного приблизилась к пониманию этих людей. Иногда я вступала с ними в разговоры, задавала вопросы и пыталась проанализировать ответы. Лично для себя я поняла, что, к сожалению, многие люди живут в своей реальности, превратив ее в капсулу — выбирают из всего массива информации только ту, которая подтверждает их взгляды и убеждения. Дружат и общаются с людьми, которые поддерживают их убеждения. Достойными считают только себя и тех, кто придерживается таких же убеждений. Все, кто думают не так, автоматически приравниваются к серой массе, врагам, идиотам, приспешникам режима. В результате люди видят реальность в очень суженном виде, и окончательно утрачивают способность посмотреть на жизнь не из себя, а хотя бы попробовать смотреть на нее глазами другого человека, попытаться понять и принять его мотивы. Не согласиться с ними, не признать его правоту, а всего лишь понять, почему он так думает, и принять то, что мнение, отличное от твоего собственного, имеет право на существование.
С одной стороны, это плохо — что миры людей, живущих в одном обществе не пересекаются, а капсулировано существуют отдельно друг от друга. Они утрачивают взаимосвязь, что плохо для любого общества. Но после долгих раздумий над этим, я пришла к выводу, что мне даже нравится то, как не пересекается мир людей, желающих одеться в белое и держаться за руки, с миром силовиков.
В новейшей истории нашей стране много раз возникали ситуации, вынуждавшие представителей полиции, ОМОНа, спецназа рисковать своей жизнью ради спасения других. Например, в терактах. И вот представьте себе — спецназ с ОМОНом одеваются в белое и идут обниматься с террористами. Это — утрирование, но, вообще-то, оно — правильное утрирование. В мире спецназа и ОМОНа, если потрудиться немного его изучить, безусловно существуют свои идеалы, свои коды, свои глубокие установки, свое братство. И это все необходимо для того, чтобы человек по сигналу Родины мог встать и пойти рисковать своей жизнью, например, вытаскивая детей из месива, как было в Беслане. А если у него таких установок нет, то он не встанет и не пойдет. Потому что когда опасно, просто встать и идти — это уже поступок. А для того, чтобы совершить поступок, ты должен на чем-то стоять и во что-то верить. Конечно, они получают за это зарплату — за то, что они, в том числе, рискуют собой и умирают. Но давайте попробуем заплатить обычному среднестатистическому человеку за то, чтобы он встал и пошел туда, где надо спасать других. Он не пойдет. Не только потому, что не умеет этого делать, и совсем не потому, что труслив, а потому, что он к этому не готов физически, а главное — морально.
Я уже слышу возражения, летящие из кокона, в котором сидят люди в белых одеждах, уверенные в том, что спецназ и ОМОН существуют только для того, чтобы поднимать дубинки на мирных митингующих. И у меня есть ответное возражение — «Случись теракт, вы сами пойдете в кровавое месиво?».
Иногда, когда я вижу, как в соцсетях расчеловечивают сотрудников правоохранительных органов до садистов и зверья, недостойного жить, когда слышу призывы лишить их спецсердств, чуть ли не разоружить, чтобы свободные люди в свободной стране могли митинговать, я оказываюсь на дне «Белой Гвардии». Я сижу за тем столом с подвыпившими офицерами, смотрю на вазу с цветами, на старинный сервиз, и слышу, как на город надвигается страшная разрушающая сила толпы. Скоро она зайдет в город и будет бесчинствовать. Она, конечно, зайдет, никто ее не остановит. И часы в столовой, отсчитывая оставшееся до ее прихода время, бьют бешеным боем. Город заметает белым снегом, и инстинкты обостряются, даже когда стихия надвигается на тебя сквозь напечатанные строки. И главный инстинкт, который звучит в тебе, это — инстинкт самосохранения. Но ты уже знаешь, что от стихии нигде не спрятаться, она разольется повсюду, бежать некуда, тебя везде настигнут. И позвать на помощь некого. Потому что не осталось больше тех, кто мог на помощь прийти — полиции. И ты, вместе со всем своим домом, старым сервизом, бешеными часами, со всеми своими родными и близкими, за которых тебе страшней, чем за себя, остаешься один на один, лицом к лицу со стихией.
«Ну почему же стихия? Ну почему же толпа сразу будет бесчинствовать? — спросят меня. — Это же всё мирные добрые люди».
Ничуть не сомневаюсь, что по отдельности — всё это в большинстве своем мирные добрые люди. Но мы знаем, что главное и неизменное свойство толпы — переплавлять индивидуальные качества людей, из которых она составлена, и сливать их в единое — злобу и агрессию. И даже если в душе одного горит злой огонек, он в толпе быстро разгорается в пламя. И чем больше безнаказанности, тем выше степень агрессии. А наказать уже некому — полицию смели.
Мне совсем не хочется жить на дне дней Турбиных, но, кажется, мы все можем там оказаться после того, как лишим сотрудников полиции права на то, чтобы быть человеком. Когда лишим ее силы. И ее права на насилие. Вообще-то в каждой стране и в каждом обществе полиция — это силовая структура. Общество, движимое инстинктом самосохранения, само создало ее и вручило ей право на применение силы. Кому нужна бессильная полиция? Что она сможет сделать без силы и без оружия, когда чей-то дом грабят, когда кого-нибудь убивают? Кому звонить, кого звать на помощь, если теракт, если где-то кого-то взяли в заложники, если беда?
Можно возразить, что полиция часто выходит за рамки допустимого насилия на несогласованных митингах. И это — правда, с которой невозможно не согласиться, опустив, впрочем, тот факт, что в цивилизованных странах, на которые держит ориентир некоторая часть нашего общества, силовые структуры в подобных же обстоятельствах действуют намного жестче и грубей. Но все-таки мы живем в России, и у нас такого быть не должно. Поэтому каждый случай превышения права на насилие должен фиксироваться, рассматриваться отдельно, и по итогам рассмотрения следует наказывать, увольнять или сажать — в зависимости от тяжести проступка. Но все-таки реакция на подобное превышение должна оставаться в рамках закона. То, что некоторые сотрудники силовых структур выходят за эти рамки, вовсе не повод для нас в ответ так же выскакивать из них.
Поэтому когда летят снежки в полицейских, они летят в меня, в моих родителей, во всех моих близких, во всех граждан моей страны. Когда толкают в спину ОМОН, я чувствую, как разрушается моя стена безопасности. Даже когда стаканчик летит в представителя правопорядка, мой инстинкт самосохранения возмущается. Не потому, что омоновцу больно, а потому, что рушится моя стена безопасности, ведь мы знаем, что значение имеет не предмет, которым ты бросил, а сам взмах руки, свидетельствующий о том, что психологический барьер преодолен, а за чертой уже не имеет значения, чем бросать — брусчаткой или бутылкой с зажигательной смесью.
Давайте просто задумаемся над тем, для чего и кто создал Telegram-каналы, которые выбрасывают в общий доступ данные сотрудников правоохранительных органов. Приветствуя такие каналы и читая их, мы чего хотим — чтобы линчевали полицейских, адреса и паспортные данные которых слиты? Мы хотим, чтобы на улицах ловили их детей? Мы хотим, чтобы на них нападали в подворотнях, когда они идут домой? И если мы всего этого хотим, значит, мы — не любим свою страну и хотим лишить силовую структуру ее силы. А кому нужны слабые силовики?
И последний вопрос — если к вам придут грабить, чей номер наберете?
