Безвременная смерть Олега Григорьева вызвала со стороны его почитателей неоднократные намёки на мои с ним разногласия. Причем подчас эти намёки выглядят крайне некрасиво, бросая тень не только на меня, но и на Олега, который, к сожалению, уже на них ответить не может. Вместе с тем, эти разногласия (которые имели место, скорее, не с моей, а с его стороны) имеют под собой очень серьёзные объективные основания, в связи с чем я и хотел бы их обсудить.
В основе этих разногласий лежит базовое противоречие между фундаментальной наукой и реальной жизнью. Поскольку, и я про это много раз писал, любая наука довольно быстро формирует свой собственный язык, которым и предпочитает оперировать. И этот язык может совершенно не совпадать с той реальной жизнью, которую мы видим за окном. Поскольку это язык куда более консервативен, чем реальность.
Да, в любой науке есть специально обученные люди, которые трактуют теоретические пассажи с точки зрения реальности, но, как показывает опыт, в ситуациях быстрых изменений в нашей жизни, они начинают сильно отставать от текущих событий. Типичный пример – либеральная экономическая теория, которая была вполне адекватна в 80-е и 90-е годы, но по мере развития кризисных процессов, стала выдавать совершенно оторванные от реальности прогнозы и рецепты. При полном нежелании смотреть на эти свои выводы самокритично. К слову, отсутствие рефлексии – типовое свойство закостенелых научных школ.
Сам Олег Григорьев рассматривал себя именно как «спасителя» современной экономической науки (ну, даже, точнее, борца с монополией либеральной версии этой теории) и по этой причине для него было принципиально важно в обязательном порядке «вписать» свои исследования в базовое научное «дерево». Проблема в том, что поскольку последние десятилетия господство либеральной теории было бесспорным (а до того в западной науке господствовало кейнсианство, которое пострадало от кризиса 70-х годов), то место для новой ветви оказалось где-то в начале ХХ века (когда и работала Роза Люксембург).
В результате, официальная экономическая наука объявила работы Григорьева «устаревшими» и «противоречащими» современным концепциям и это его, что вполне естественно, сильно расстраивало. Опять-таки, повторюсь, ситуация эта настолько типичная, что даже описывать её смысла не имеет. При этом идти на конфликт с научной общественностью Олег отказывался категорически, что тоже, естественно, для человека, который вырос и сформировался именно в научной среде.
Для меня, изначально, эта среда не представляла особой ценности, поскольку я на неё смотрел снаружи, кроме того, в бытность моей работы чиновником я убедился, что с точки зрения решения реальных вопросов особого толку от этих людей нет. И, соответственно, все свои исследования (которые изначально были построены на соображениях Олега Григорьева, который в тот момент, в середине 90-х, ещё не приобрели законченные теоретические формы), я проводил, исходя из интересов государства, общества и бизнеса. Что там думали «высоколобые профессора» меня волновало мало.
Но, соответственно, найдя ответы на интересующие меня вопросы (первые из которых, о необходимости расширения рынков для развития капитализма, как раз в формулировках Олега Григорьева), я переходил к поиску ответа на следующие вопросы, тема «вписывания» этих ответов в действующую экономическую теорию меня вообще не волновала. А вот Олега такой подход со временем стал сильно раздражать. А ещё больше его расстраивало то, что потенциальные спонсоры слушали меня, а не его.
С точки зрения здравого смысла это понятно: спонсоров как раз интересовали ответы (причём на конкретные их вопросы), а Олег начинал заниматься теоретизированием. Пару раз это даже вызвало конфликты с заказчиками «Неокона». Тем не менее, возможности для финансирования у нас в тот момент были и на группу Олега в общей сложности (с учётом того финансирования, которое я нашёл для неё уже после её ухода из «Неокона») было потрачено за всё время не меньше миллиона долларов. Другое дело, насколько эффективно они были освоены.
Отметим, что сегодня этот конфликт нарастает по всему миру практически со всех сторон (и высоколобые теоретики тратят миллиарды долларов совершенно впустую). Заказчики требуют ответа на насущные вопросы, а выращенные в примате либеральной теории консультанты (про теоретиков я даже не говорю) совершенно неспособны сказать хоть что-то разумное. Поскольку я этот конфликт видел уже десять лет назад, очень хорошо понимаю, что будет дальше, по мере его развития. Обычно в конце теоретики страшно обижаются и уходят от общения, закрываясь в своём узком мирке.
Если бы Олег Григорьев сделал бы ставку именно на бизнесменов и/или чиновников (хотя в нашей стране в нынешних условиях чиновников, которые думают о реальных проблемах страны мало; впрочем, их и везде не слишком много), то, с учётом его знаний и способностей, он бы, скорее всего, стал бы сильно более успешен. Но тогда он не был бы Олегом Григорьевым. И, как следствие, у него появилась очень сильная обида на носителей денег и ресурсов, которые отказывались понимать, насколько его выводы и результаты более обоснованные, чем, скажем, мои.
Это, кстати, очень ярко проявилось в истории с термином «неокономика», который изначально, как понятно из самого названия, был придуман в недрах «Неокона» (конкретно – Денисом Ракшой). В процессе выхода группы Григорьева из «Неокона» мы с Денисом обсуждали вопрос о том, чтобы зарегистрировать этот термин на компанию, но потом решили его отдать. К слову, я много раз Олегу говорил, что если всё, что хоть как-то апеллирует к его логике, называть неокономикой, то эффект от продвижения термина и всего набора идей будет существенно выше. Но Олег каждый раз категорически отказывался и жёстко стоял на том, что неокономика – это исключительно то, что выходит из-под его пера или же лично им одобрено. Как следствие, сегодня про неокономику мало кто слышал.
Опять-таки, ничего удивительного в этом нет, это общая ситуация между учёными и прикладниками (слово «яйцеголовые» в довольно презрительном аспекте не у нас изобрели), я сталкивался с этой ситуацией и с той и с другой стороны, даже в 80-е годы. Но в текущей ситуации в мировой экономике, она становится чрезвычайно деструктивной: отсутствие теории способно привести всё человечество к серьёзной катастрофе. Теория нужна срочно.
И тут есть два варианта. Либо её профинансируют частники (в конце концов, создание соответствующего института и лет двадцать его работы стоит не дороже большой океанской яхты), либо – государство. Зачатки теории есть (и тут спасибо Олегу Григорьеву, который стоял у её истоков), но … Кому можно поручить эту работу? Олег Григорьев уже умер, да и как показал опыт последних 10 лет, менеджер он был не очень эффективный. Кто может быть тем Курчатовым, который сделает новую экономическую теорию реально работающим инструментом для современного общества? Который, к тому же выдержит колоссальное давление со стороны «мэйнстримовской» науки, многие представители которой занимают высокие административные должности?
Вся история нашего взаимодействия (негативную часть которого сейчас активно педалируют поклонники Григорьева) показывает, что тут нужен очень специфический человек, теоретик и менеджер одновременно. Претензии Олега ко мне как раз заключались в том, что я недостаточно вникал в суть теории и игнорировал её развитие в своих исследованиях. Да я и не спорю, «Воспоминания о будущем» – это именно набор идей, ответы на насущные вопросы, но вовсе не база для современной теории. К сожалению, и работы Григорьева тоже такой базой не стали, они для этого нуждаются в серьёзной и масштабной доработке.
У меня к Олегу вообще никаких претензий не было (с учётом понимания тех обстоятельств, которые изложены выше), просто последние годы у нас не было практически общих тем для беседы. К слову, наш последний совместный вебинар на "ворлдкризисе" показал, что теоретических разногласий, собственно, вообще нет, проблема именно в подходе к организации исследований. А их теоретически может быть и не два, а существенно больше.
В общем, в любом случае, нужно как-то заняться организацией разработки научной теории, тем более что смерть Олега Григорьева нанесла этому процессу очень серьёзный урон. И я думаю, что после Нового Года я к этому вопросу вернусь. Хотя обещать результаты (и, тем более, быстрые результаты) не могу, не только от меня это зависит.
