Дмитрий Рогозин и Денис Мантуров. Фото: Коммерсант/Легион-медиаШесть лет назад в России была громогласно провозглашена задача замещения импорта отечественным производством. После ввода американских санкций дальнейшее пребывание России в зависимости от импорта товаров как производственного, так и потребительского назначения стало крайне опасным. Функционирование многих отраслей экономики РФ могло остановиться, а население страны рисковало оказаться на грани или даже за гранью выживания.
Разрушая воздушные замки
Правительством были приняты решения по импортозамещению в сельском хозяйстве и в промышленности. В 2014 году была запущена госпрограмма № 328 «Развитие промышленности и повышение ее конкурентоспособности», которая устанавливала задания по импортозамещению в 23 отраслях промышленности до 2020 года. Указанная программа дополнялась и уточнялась. Например, Минпром совместно с Минсвязи разработали планы импортозамещения по электронной промышленности, средствам связи, вычислительной технике и ПО. Правительство утвердило «Стратегию развития отрасли информационных технологий в РФ на 2014–2020 годы и на перспективу до 2025 года».
Планы предполагали полную структурную перестройку российской экономики, фактически восстановление разрушенной за годы «демократических реформ» промышленности, вторую индустриализацию (первая, как известно, была проведена в СССР в 30-е годы прошлого столетия). Упор, конечно, делался на ускоренное развитие отраслей обрабатывающей промышленности и особенно хайтека, замещение ими промышленности добывающей (нефть, природный газ, руды и др.).
Казалось бы, надо было в этом году подвести итоги реализации упомянутой программы в целом и в части, касающейся импортозамещения. Однако власти начали уже рисовать перспективы аж до 2030 года. Но прежде, чем рисовать «воздушные замки» будущего, было бы неплохо отчитаться о предыдущих программах и провести «разбор полетов». Что ж, попробую помочь нашей власти и выполню хотя бы частично то, что положено делать ей.
Обратимся к данным Росстата. В 2013 году доля обрабатывающей промышленности в ВВП страны составила 24,8 %. А по итогам 2019 года этот показатель оказался равным 25,5 %. Прирост доли обрабатывающей промышленности за шесть лет — 0,7 процентных пункта. Это величина, которую можно назвать «статистической погрешностью». Примечательно, что на фоне скромной доли обрабатывающей промышленности выглядят неприлично раздутые цифры по некоторым другим секторам экономики. Так, в 2019 году на оптовую и розничную торговлю пришлось 11,9 % созданного ВВП, на финансовый сектор — 3,1 %, на операции с недвижимостью — 6,2 % и т.д. Все это «рисованные» цифры, ибо указанные сектора общественный продукт не создают, а лишь перераспределяют его. Лукавые цифры Росстата погружают нас в виртуальный мир, не имеющий ничего общего с созидающей экономикой.
Может быть, за это время Россия сумела снизить свою зависимость от импорта продукции обрабатывающей промышленности, особенно той, которую сегодня принято называть «инвестиционными товарами» (машины и оборудование)?
В 2013 году доля машин, оборудования и транспортных средств в импорте России составила 48,4 %. В 2019 году — 48,2 %. Кстати, за период 2013–2019 годов доля машин, оборудования и транспортных средств в экспорте России оставалась на одном уровне — 6,5 %. Подобные цифры подводят к выводу, что никакого импортозамещения в указанный период не происходило.
Кстати, шесть лет назад Росстату было поручено разработать систему показателей, с помощью которых можно было бы отслеживать процессы импортозамещения. Увы, если вы заглянете на сайт ведомства, то в разделе «Показатели, характеризующие импортозамещение в России» вы не увидите ожидаемых цифр. Кое-что можно найти по импортозамещению лишь сельскохозяйственных товаров и некоторых видов продовольствия. По обрабатывающей промышленности и отраслям высоких технологий на сайте Росстата — пустота. Впрочем, при желании можно накопать кое-какую ведомственную информацию и оценки экспертов.
Попробую посмотреть, что собой представляло и представляет импортозамещение в сфере информационных технологий, то есть радиоэлектроники, вычислительных машин и ПО. Кое-какие сведения можно получить из ведомственных документов Минпрома, Минсвязи, отдельных компаний и организаций, действующих в IT-сфере. Выше уже я упомянул «Стратегию развития отрасли информационных технологий в РФ на 2014–2020 годы и на перспективу до 2025 года» (далее — «Стратегия ИТ»). Очень любопытный документ. В нем, например, есть такая формулировка: «долгосрочное невмешательство государства… позволило сформировать основу имеющейся сегодня ИТ-отрасли: разработка программного обеспечения и ИТ-услуги».
Видимо, авторы «Стратегии» полагали, что именно «невмешательство государства» и станет той волшебной «палочкой-выручалочкой», которая каким-то чудом приведет к импортозамещению на российском рынке товаров и услуг ИТ и сделает российские IT-компании конкурентоспособными игроками на мировом рынке. Такое ощущение, что авторам документа совершенно неизвестен опыт США, Китая, Южной Кореи и других стран, которые сумели действительно создать мощные отрасли ИТ именно благодаря поддержке со стороны государства. Во-первых, за счет прямой бюджетной, налоговой и кредитной поддержки государственных IT-компаний (особенно в Китае). Во-вторых, за счет ограничений и запретов на использование иностранных технологий. В-третьих, за счет закупок отечественных IT-технологий госведомствами, организациями и компаниями (особенно компаниями ОПК).
«Стратегия ИТ» была подвергнута разгромной критике академиком В. Б. Бетелиным, научным руководителем Научно-исследовательского института системных исследований РАН, вице-президентом РНЦ «Курчатовский институт». В статье журнала «Стратегические приоритеты» он вообще поставил под сомнение наличие в России национальной ИТ-отрасли. Имеется лишь «отвёрточная сборка» вычислительного и коммуникационного оборудования из узлов зарубежных производителей (HP, Cisco, Intel, AMD) или узлов, изготовленных в России на основе ключевых компонент с высокой добавленной стоимостью (микропроцессоров) зарубежных компаний (Intel, IBM, ARM, AMD).
Такой «отечественный продукт» не может обеспечить надежную информационно-цифровую безопасность страны и вывести предприятие «отверточной сборки» на мировой рынок IT-продуктов. Более того, ужесточение экономических санкций со стороны Запада может привести к тому, что работа таких предприятий «отверточной сборки» будет остановлена.
В «Стратегии ИТ» имеется такая цифра: отечественная отрасль информационных технологий удовлетворяет потребности российского рынка менее чем на 25 %. Как отмечается в документе, этот процент обеспечивается в основном за счет продаж таких продуктов отрасли, как программное обеспечение и услуги (сервисы). В документе откровенно признается, что все «железо» на российском рынке ИТ на момент его подготовки было иностранное: «В сегменте оборудования практически все потребности внутреннего рынка восполняются за счет импорта».
Отдельные цифры, характеризующие импортную зависимость по продукции ИТ, проскакивают иногда в выступлениях отдельных чиновников. Так, вице-премьер Дмитрий Рогозин в конце 2017 года поручил ряду ведомств поддержать российских производителей телеком-оборудования, доля которых в госзакупках, как отмечалось в поручении, на тот момент не превышала 10–15 %.
Минпром в апреле 2015 года опубликовал план мероприятий по импортозамещению в радиоэлектронной промышленности до 2020 года, подписанный министром Денисом Мантуровым. Перечень продукции, которую предстоит развивать, содержит 534 различных вида вычислительной техники, телекоммуникационного оборудования, полупроводниковой СВЧ-электроники, периферийного оборудования и электронных компонентов. К 2020 году объем зарубежного ввоза планшетов и смартфонов должен был снизиться со 100 до 75 %. Доля зарубежных ПК в госсекторе к этому времени должна составлять не более 25 %, а на массовом рынке — не более 90 %. Во второй половине текущего десятилетия актуальность импортозамещения в российском секторе ИТ стремительно росла, учитывая усиление внешних угроз — кибератак, информационно-идеологического воздействия на наше общество по каналам Интернета, хищений информации, слежения (разведки) за российскими гражданами и т.п.
Никаких отчетов и подведений итогов импортозамещения по сектору ИТ в период 2014–2020 годов нет. Впрочем, неофициальные оценки по некоторым отраслям и рынкам все-таки проскакивают. В мае этого года TAdviser опубликовал интервью с директором департамента радиоэлектронной промышленности Минпромторга Василием Шпаком. Вот один из фрагментов интервью: «Ведется статистика госзакупок. Мы видим, что сейчас в подавляющем большинстве идут закупки иностранных товаров. Однако официальной статистики, что именно в закупаемой продукции отечественное, а что импортное, нет. Это официально никто не анализировал. Сейчас мы хотим включить этот механизм — осуществлять мониторинг всех госзакупок на предмет того, что же именно там иностранное, а что отечественное. На основании доступной информации можно сказать, что примерно 22 % того, что закупается, обеспечивается отечественным производителем».
Названная ориентировочная цифра доли отечественного продукта показывает, что план импортозамещения по ИТ с треском провален.
Еще более серьезным приговором являются следующие слова чиновника: «Подчеркну, что это беда не отечественного производителя. Это не он больше 22 % не может обеспечить. Он-то может, но его продукцию не покупают. На сегодняшний момент мы видим, что отрасль явно недозагружена, запас по производственным мощностям есть».
Шпак отмечает, что для импортозамещения нужно госрегулирование, причем оно должно быть нацелено в большей степени не на производителей, а на покупателей такой продукции. Госкомпании и госучреждения могли бы и должны бы были закупать гораздо больше отечественного IT-продукта, чем они делают сейчас.
Не родной, а локализованный
Многие эксперты справедливо отмечают, что даже те скромные проценты, которые приходятся на «отечественный продукт», порой оказываются «рисованными». С чьей-то легкой руки «отечественным» стали называть продукт, имеющий достаточную «локализацию». А что такое «локализация»? Этот термин, как я думаю, придумали недобросовестные чиновники. Если в сборке конечного продукта (скажем, сервера или компьютера) использовано 60–70 % блоков с надписью «сделано в России», то это уже продукт с «высокой локализацией», который можно считать «отечественным». И мало кого волнует, что при изготовлении тех же блоков были использованы импортные микросхемы. Имеется и множество других хитростей, прикрываемых словечком «локализация». Например, «своей» принято считать продукцию (блоки, микросхемы, другие элементы), если она поставляется компаниями из других стран Евразийского экономического союза. Но ведь такие предприятия могут быть «дочкми» транснациональных корпораций.
Для того, чтобы локализация перерастала в полноценное импортозамещение, необходима долгосрочная стратегия, программы, нацеленные на полное «выдавливание» импортных составляющих из конечного продукта. А начинать эту работу следует с подготовки своих кадров и их закрепления на российской земле.
«Не имея этого внутри своей страны, мы всё чаще будем сталкиваться с тем, что молодые люди с хорошим образованием и здоровыми амбициями будут уезжать туда, где смогут самореализоваться. Локализация разработок и производства без перспективы завтрашнего дня становится идеей-однодневкой», — говорит директор департамента российской IT-компании Smart Technologies Иван Банцов.
Председатель совета Ассоциации производителей электронной аппаратуры и приборов Светлана Апполонова о «химии», позволяющей с помощью «локализации» импорт выдавать за отечественный продукт, знает очень хорошо. По ее мнению, зависимость от импортных микросхем колоссальная. Пока госкомпании не развивают российскую электронику, они остаются чувствительны к внешним угрозам — кибератакам, прекращению поставок, влиянию незадекларированных возможностей в зарубежном оборудовании. Если поставки иностранных микросхем будут приостановлены, в большинстве сегментов производство российского оборудования почти полностью остановится.
Пора прекратить эти опасные игры под названием «локализация». Нам нужны не потемкинские деревни, а город-крепость, в котором мы могли бы чувствовать себя в безопасности в эпоху кибервойн.
Валентин Катасонов — экономист, профессор кафедры международных финансов МГИМО
