«На реках вавилонских»

Великий пост — время псалмопений. То, что написано в Духе Святом, мы должны благодатно воспринимать как относящееся лично к нам и сугубым образом к нашему времени. Потому что чем дальше идет история, чем более приближается она к концу, тем очевиднее становится истина и правда Священного Писания.

Существует множество псалмов о скорбных испытаниях богоизбранного народа, но ни один из них не раскрывает эти испытания с такой силой, как 136 псалом о пребывании народа Божия в вавилонском плену. Эта печальная песнь, которую мы услышим сейчас на утрени, — жалоба Богу. Скорбные плененные не находят себе утешения в псалмопении — они не могут увеселять этим пением гордых угнетателей. Они не могут забыть Иерусалим. Они не могут простить Едом и Вавилон. Мы знаем, что в нашей отечественной истории есть свой Иерусалим — единственно спасающая православная вера, и есть свой Вавилон — с небывалой еще враждой против Церкви Христовой и торжеством зла. Есть также вечный Иерусалим, о котором мы воспоем среди Пасхи, пройдя Великий пост: «Светися, светися, новый Иерусалиме». И есть вечный Вавилон, о котором Откровение, утешая нас, пророчески торжественно возвещает: «Пал, пал Вавилон, город великий» (Откр. 14, 8).

Народ Божий — в слезах, но «сеющие слезами радостию пожнут». Они оказались на реках вавилонских, в чуждой земле, далеко от родины, из которой они были вывезены как военнопленные. Земля Вавилона не была ни в коей мере благосклонной к этому народу, как египтяне в начале плена. Завоеватели поселили их в аду рабского труда. И там они сидели, изливая горе о своих несчастьях. Воспоминания о Сионе источали слезы из их глаз, но это были очистительные слезы: «тамо седохом и плакахом»; слезы воспоминания: «плакахом, егда помянути нам Сиона» — святую гору, на которой был построен их Храм.

Их любовь к Богу, устремленность к Храму была несравненно больше их заботы о собственном доме. Они отложили в сторону свои музыкальные орудия: «на вербиих посреде eго обесихом органы наша». Они не спрятали органы в кустах или в расщелинах скал, но повесили их на вербах, на виду, чтобы они напоминали им об их плачевных переменах. Но, может быть, кто-нибудь скажет, что они были неправы — ведь хвала Богу уместна во всякое время.

Мы видим поругание, которому враги подвергли их в этом скорбном состоянии. Они вывезли их плененными из родной земли и издевались над ними в их порабощенности. Они переполняли чашу их горя, оскорбляя их и требуя от них воспеть песнь радости. Дух, исполненный скорби, противится этому по естеству. Как могут изображать прежнюю радость те, кто абсолютно лишен ее! Никакая песнь не может быть для любящих Бога утешением, кроме песней Сионских, возносящих Ему хвалу.

Мы должны увидеть также терпение, с каким они принимают эти поношения. Они отложили в сторону свои органы, и ни за что не возьмут их. Профанирующим насмешникам не должно угождать. Их ответ исполнен разума и благочестия: «Како воспоем песнь Господню на земли чуждей?» Это песнь Господня, это то, что свято, то, что может звучать в храме за богослужением, и потому мы не дерзаем петь ее в земле чужой перед идолопоклонниками. Нам явлена их постоянная устремленность к Иерусалиму, к городу их праздника — даже сейчас, когда они в Вавилоне. Он всегда был в их сердцах, они хранили память о нем, хотя многие из них никогда не видели его. В своих каждодневных молитвах они обращали взор в сторону Иерусалима, и как они могли забыть его? «Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя» — это значит, что руки не могут прикоснуться к органу без этой памяти. «Прильпни язык мой гортани моему» — это значит, я не могу сказать ни одного истинного и доброго слова, утратив эту память.

Благочестивые верующие в Вавилоне всегда видели перед собой развалины Иерусалима и утешали себя будущей гибелью его нераскаянных жестоких врагов. Но это исходило не из духа мести, а из святой ревности о славе Божией и величии Его Царства. Это было далеко не местью за себя — даже если бы эта месть была в их власти, — но преданием всего в руки Того, Кто сказал: «Мне отмщение и Аз воздам». Разрушители будут разрушены. Им будет воздано в полной мере. Мы знаем таинственные слова Писания: «Иакова я возлюбил, а Исава возненавидел». Разве может быть к кому-то ненависть у Бога, Который — только любовь? Но ад, как говорят святые отцы, — это и есть «любовь Божия, которую грешники воспринимают как боль и страдание, именно потому, что они нераскаянные грешники. Мучимые в геенне поражаются бичом любви. И как горько и жестоко это мучение любви!» (преп. Исаак Сирин). В том-то и дело, что любовь Бога к каждому человеку без исключения есть Его ненависть к тому, что лишает нас истинной благодатной жизни. И в нас «должны быть те же чувствования» (Фил. 2, 5). Как говорит псалом: «Полною ненавистью ненавижу их» (Пс. 138, 22). Глубина нашего покаяния определяется мерой нашей любви к Богу. А значит, и ненавистью ко греху, войной против диавола. Каких бездн достигает в веках холодная вражда Исава против Иакова за то, что тот взял у него право первородства и благословения! Это наше право первородства и благословения не дает никогда нам забыть, что жизнь человека, как говорит Писание, — воинское сражение. В нем даже младенцы — греховные помыслы — должны быть разбиты о камень веры. «Помяни, Господи, сыны Едомския», — взывает псалом к праведному воздаянию. «Дщи Вавилоня окаянная», гордая и самонадеянная, мы знаем это хорошо, предается гибели или тому, кто в Писании именуется губителем, — диаволу. Пусть не надеются на милость те, кто имея всю власть, не оказал милости. «Суд без милости не оказавшему милости». Никто из них не избегнет гибели.

Те, кто принадлежат к другому поколению, и речь здесь идет в том числе о тех, через кого в наши последние времена раскрывается «тайна беззакония», будут лишены жизни с Богом. Гибель их будет не только полной, как у Иерусалима, но окончательной. Как полным и окончательным будет спасение всех, кто покаянием совершил переход от «тайны беззакония» к «тайне благочестия». Ибо «нет греха непрощенного, кроме греха нераскаянного, и всякий нераскаянный грех — к смерти, и к смерти вечной». Поистине, наша краткая земная жизнь страшна не ужасами и потрясениями, которые человечеству дано было пережить от времени Вавилона до нашего двадцатого и двадцать первого века, но тем, что от нее зависит наша вечная участь.