Голливуд иной раз выпускает фильмы, совершенно сбивающие с толку кинокритиков. К этой категории относится картина «Миллион для чайников», о которой уже приходилось писать, сюда же можно отнести и фильм «Страсти Дон Жуана». Прежде всего, хотелось бы отметить одну тлетворную особенность. Отечественные кинематографисты в последнее время стали злоупотреблять словом «страсть», придавая ему романтическую окраску. Достаточно привести два примера: сериалы «Достоевский. Жизнь, полная страстей» и «Страсти по Чапаю». Слово «страсти» оказалось в названии американского фильма также благодаря нашим отечественным кинопрокатчикам. Оригинальное название не содержит этого слова – «Don Jon». Остается только догадываться, осознанно ли обеляется понятие, которое в православной аскетике имеет исключительно негативное значение?!
«Страсти Дон Жуана» - это религиозный фильм. Однако формат, в котором он выполнен, характерен скорее для легкой мелодрамы с непременной любовной фабулой. Эти элементы, действительно, присутствуют в картине, тем не менее, они, по моему мнению, носят декоративный характер. Фильм обманчив. При его поверхностном просмотре может показаться, что любовная линия, а точнее, эротомания главного героя, составляет основное его содержание. Но это не так. Обозревателю «Интерфакса», несмотря на его довольно спорную рецензию, удалось выявить главную составляющую фильма: «Первая половина "Страстей Дон Жуана" - довольно смешная и местами злая карикатура на среднего обывателя». И хотя я не занимался систематическим изучением американского образа жизни, однако описание такового, данное в картине, кажется мне вполне правдоподобным. Уже в начале фильма устами главного герои дается емкая формула смысла его жизни: «В этой жизни меня заботит всего несколько вещей – мое тело, мой дом, моя тачка, моя семья, моя церковь, мои друзья, мои телки и моя порнуха». Фильм о том, как среднестатистическому американцу удается совмещать несовместимое. Режиссер показал добропорядочную американскую семью, состоящую из четырех человек, - супругов, сына и дочери. Члены семьи вместе едят, регулярно ходят в храм, исповедуются и причащаются. Каждый четко выполняет свои социальные функции: мать занимается домоводством, отец зарабатывает деньги и увлекается футболом, дочь все то время, пока бодрствует, погружена в виртуальную реальность, сын послушен и немного озорник. Тем не менее, они отчуждены друг от друга: мать мечтает только о том, чтобы женить сына, сын думает только о сексе, отец смотрит футбольные матчи и принуждает остальных членов семьи разделить его увлечение, дочь, погруженная в электронные устройства, находится в постоянной прострации. Вероятно, таким образом режиссер демонстрирует распространенный на Западе феномен – «одиночество в толпе». Пожалуй, можно согласиться с тем, что эта демонстрация несколько карикатурна. Но в целом среднестатистическая американская семья показана верно, пусть и крупными, немного грубыми мазками.
Особый интерес представляет главный герой. Он противоречив: поборник традиционных семейных ценностей, религиозен и в то же время блудлив. Эти качества он сочетает в себе практически бесконфликтно. «Джон Мартелло, главный герой комедии, самоуверенный мужчина 30 лет. Цель его жизни, это материальные блага и развлечения, порно и церковь. Понятия о духовности у Джона довольно своеобразные, он посещает каждое воскресенье церковь, исповедуется, но это не мешает ему снимать "телок для секса" без обязательств и напиваться до "чертиков" в баре. Чтобы не терять зря время, главный герой молится прямо в тренажерном зале, пока качается», - к этому описанию обозревателя информационного агентства «ВладТайм» больше нечего добавить. На мой взгляд, режиссер пытается понять, каким образом стало возможным такое сочетание несочетаемого. И, кажется, находит первопричину в … католической морали, а конкретнее – в исповеди. В фильме несколько раз показано, как главный герой исповедуется. Он механически перечисляет свои грехи, говорит, сколько раз он совершил за неделю тот или иной греховный проступок, а в ответ словами духовника получает прощение и епитимью, также выраженную с бухгалтерской точностью. В этой связи весьма характерен следующий диалог, состоявшийся в исповедальне между главным героем и духовником:
«Главный герой: Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
Священник: Благослови тебя Господь.
Г: Святой отец, я согрешил, прошла неделя с моей последней исповеди.
С: Поведай о своих грехах.
Г: Хорошо. Во-первых, я солгал Вам в прошлый раз, я сказал, что… Вернее, я не знаю, были ли это Вы… Мне всегда было интересно, это один и тот же человек говорит со мной каждую неделю, или вас несколько и вы как-то меняетесь? Как вы работаете?»
В ответ - тишина, священник не отвечает. После короткой паузы герой перечисляет свои грехи, подчеркивает, что с последней исповеди изменилось их соотношение.
Далее диалог продолжается:
«Г: За это я прощу прощение.
С: Десять - «Отче наш» и десять - «Аве Мария».
Г: Что серьезно? Никакой разницы?
С: Ну что же, сын мой? Господь дарует тебе…
Г: Стойте, святой отец, прошу прощение, но нельзя ли объяснить, откуда Вы берете эти цифры? Пожалуйста, просто я, я думал, на этой недели будет совсем по-другому.
С: Веруй, сын мой, Господь дарует тебе прощение и мир и избавляет тебя от грехов, во имя Отца, Сына и Святого Духа».
Режиссер так описывает отношение своего героя к религии: «Мой герой держит дистанцию и с религией. Он совершает формальные, необходимые для верующего действия, не погружаясь глубоко в их суть. Это характерно не только для католиков — для любой организованной религии. В каждой из них есть множество людей, которые просто делают то, что им велено делать, и никаких других отношений с церковью у них нет». Тем не менее, религиозность главного героя кажется искренней. Несколько раз показана его исповедь. Подчеркнуты ее характерные черты – безличность, механистичность и направленность на исчисление грехов и степени наказания за них. Поскольку никто из персонажей фильма, кроме главного героя, не исповедуются, поэтому можно было бы предположить, что это особенности его поведения. Однако вышеприведенный диалог позволяет сделать вывод о том, что данные черты свойственны католической практики исповеди как таковой. Во-первых, обезличенность. Духовник не вступает в беседу с кающимся, не пытается его направить на путь истинный, в чем-то убедить. Он тихо выслушивает перечисление грехов и дает их отпущение. Речь даже не идет о необходимости исправления. Главный герой знает свои грехи, правильно их квалифицирует, кается, возможно, даже искренне, но при этом как будто не понимает, что покаяние должно вносить в его жизнь определенные изменения. Его образ жизни совершенно не зависит от его покаяния. А, между тем, как отмечает крупнейший специалист по нравственному богословию протоиерей Владислав Свешников, «даже ощущение своей неправды — это еще не обязательно покаяние. Покаяние становится подлинным, когда человек идет к Богу и говорит: Господи, освободи меня от всех моих отступлений. Чувство вины может стать мотивом для покаяния. В результате возможно несколько выходов. Первый и наиболее частый — найти поводы для самооправдания, при котором покаяние нивелируется. Второй — реально исправиться. Это дело почти невозможное. Но оно имеет цену, потому что при попытках его осуществления происходит процесс, к которому призывает Бог — движение к Небу, к Нему Самому. Это путь аскетики. И пусть на этом пути многого добиться не удается, но само существование этого вектора, реальное воплощение его будет хоть сколько-то восполнять неполноту. Третий путь — освобождение от грехов в таинстве покаяния, которое совершает Бог в силу готовности человека принять это освобождение». Главный герой следует правилу заядлых греховодников: «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься». Исповедь воспринимается как волшебное средство, которое без особого труда для кающегося избавляет его от грехов и их последствий.
Обезличенность исповеди у папистов, вероятно, является реакцией на общую развращенность на Западе и периодически возникающие педофильские скандалы в Католической церкви. Паписты, по всей видимости, боясь, как бы исповедальня не превратилась в вертеп разврата, ввели предосторожности, которые касаются в том числе и практики исповеди. Личные контакты между клиром и миром целенаправленно сокращаются. Эти тенденции получили распространение и в православной среде. В частности, 6 октября 2011 года на заседании Священного Синода Американской Православной Церкви были приняты рекомендации для священников по использованию социальных сетей, регламентирующие их общение с прихожанами, особенно с молодежью. Вторым свойством католической практики исповеди является ненавязчивость. Кающийся перечисляет грехи, говорит, что он кается, и этого достаточно, чтобы священник отпустил его грехи. При этом священник даже не предпринимает никаких попыток вразумить кающегося, помочь ему исправиться и т.д. Такое поведение папистов приводит к тому, что миряне испытывают острую потребность в духовничестве. Главный герой фильма, очевидно, также неудовлетворен обезличенностью и механистичностью исповеди. Правда, на православных приходах бывает другая крайность, на которую недавно указал Святейший Патриарх Кирилл: «Следует заметить, что уменьшению времени, посвящаемому исповеди во время богослужений, способствовало бы более ясное различение Таинства Покаяния и духовной беседы, в которую порой превращается исповедь».
Как бы там ни было, в фильме довольно убедительно показано, что католическая практика исповеди не приводит ни к покаянию, так как человек после нее не осознает необходимости борьбы с грехами, ни к изменению образа жизни. Режиссер фильма явно лукавит, когда говорит, что его картина направлена не только против католиков, но против всякой организованной религии. Вероятно, он опасается, что его открытое выступление против латинства приведет к бойкоту его фильма со стороны католической аудитории. В этой отношении совершенно прав читатель Hamboneks одного из самых популярных киноведческих порталов «КиноПоиск», когда пишет, что режиссер фильма «Страсти Дон Жуана» «проехался по католицизму»: «Шаблонное единообразное исполнение бессмысленных ритуалов, исповеди, которые никто не слушает и «десять Отче Наш и Аве Мария» в качестве наказания — это всё, что может дать церковь». А то, что речь в фильме идет о борьбе именно с католицизмом, а не религией как таковой, свидетельствуют показанные в кинокартине латинская исповедь и пресловутые скамейки в храме, сидя на которых, можно заниматься чем угодно, кроме молитвы. Что собственно и делают герои фильма.
Александр Тимофеев, заместитель главного редактора «Русской народной линии»
1. Страсти по Левитту