Как-то в храме я встретил своего бывшего сослуживца Гену. Он был не первым моим знакомым, которого судьба привела в храм Божий, и удивляться таким поворотам судьбы я давно перестал, памятуя и о том, как сам поразил своих знакомых тем, что стал регулярно ходить в церковь. Гену я узнал сразу, хотя не виделись мы чуть ли не четверть века. Был он меня старше лет на пять, а от наших кумушек-сослуживиц я знал о его непростой жизненной истории.
Была у него когда-то хорошая квартира, любимая жена, дочка, в которой он души не чаял. И вот однажды жена заявила, что уходит к другому. Собрала вещи и ушла вместе с дочкой гордо отказавшись и от квартиры, и от алиментов. Однако года через полтора вернулась - что-то не заладилось с сожителем. Ради возможности быть вместе с любимой дочкой Гена готов был всё забыть и простить, но жена вскоре подала на официальный развод и раздел общего имущества. Квартиру разменяли, и он стал жить в небольшой комнатке в коммунальной квартире на четыре хозяина.
Гена приятно удивлял своей аккуратностью: всегда гладко выбрит, подтянут, при чистой рубашке и неизменном галстуке, что мало вязалось с образом одиноко живущего мужчины. Среди нашего, в основном женского, коллектива он считался завидным женихом, несмотря на своё не совсем крепкое здоровье - житейские передряги вылились в сердечную недостаточность, как-то раз нам даже пришлось вызывать ему «скорую». Периодически наши бабёнки устраивали своеобразное сватовство, но Гена был неподдающимся и с честью выходил победителем из всех хитроумных женских ловушек.
Уволившись из конторы, ещё многие годы благодаря бывшим коллегам я был в курсе тамошних событий. Однажды узнал, что Гена женился. Наши доморощенные свахи всё-таки дожали стойкого разведёнца и сосватали ему сотрудницу соседнего отдела - добрую спокойную женщину, вырастившую в одиночку двоих сыновей. Парни были уже взрослыми, имели свои семьи и жили отдельно от матери, но, когда узнали, что она выходит замуж, устроили ей скандал - никак не могли смириться с тем, что в их родительскую квартиру въедет посторонний человек. Свою роль сыграла и уплывающая наследственная перспектива. Тут нашла коса на камень. Потребительское отношение со стороны сыновей настолько возмутило мать, что она, ко всеобщему удивлению, проявила характер и, присовокупив Генину комнатёнку, разменяла квартиру на двух- и однокомнатную. С Геной они переехали в уютную «двушку», а дабы обезопасить себя на будущее, молодожёны на всякий случай написали завещания друг на друга. К сожалению, этот случай лет через пять и произошёл - Гена опять остался один. Вот в эти непростые времена я и встретил своего бывшего сослуживца в храме.
Конечно, он изменился, но при этом остался верен себе - как всегда, резко отличался своим внешним видом от, как правило, неряшливо одетых прихожан. Выяснилось, что Геннадий вышел на пенсию, живёт неподалёку, так что после этой встречи мы часто по окончании службы вместе добирались до дома, нередко и созванивались.
Так продолжалось довольно долго, но потом он стал ходить на раннюю литургию, я же по своей многолетней привычке по-прежнему посещал литургию позднюю, начинавшуюся на три часа позже. Видеться мы с ним стали гораздо реже, ограничиваясь уже не столь частыми телефонными разговорами.
Как-то, спохватившись, что Гена давно не звонит, я набрал его номер телефона. Он ответил, что с ним всё в порядке, просто закрутился и потому не звонил. Тем не менее в разговоре чувствовалась некая непривычная для наших отношений натянутость. Но тут послышавшийся в трубке женский голос, который что-то спрашивал у Гены, ситуацию разъяснил: вероятнее всего, у него появилась спутница жизни. Вскоре одна из бывших сослуживиц мои предположения подтвердила. «Надо же! - возмущалась она. - Тихоня-то наш молодую любовницу завёл! Во внучки ему годится! Одной ногой в могиле, а туда же! Ещё в церковь ходит!» Вот тогда-то, урезонивая не в меру раскипятившуюся знакомую, я и произнёс сакраментальную фразу: «Не суди, да не судим будешь».
Спустя несколько месяцев я случайно столкнулся с Геной на улице. Поболтав о том о сём, мы прогулялись немного вместе, а при расставании, встретившись взглядами, без слов поняли друг друга: Геннадию стало ясно, что я в курсе его дел; мне же было важно, чтобы он это знал. С тех пор наши телефонные разговоры возобновились. И вот как-то поздно вечером у меня раздался телефонный звонок: «Старик! Буду краток, звоню с чужого сотового, я в реанимации 34-й больницы, прогноз неутешительный. У меня просьба: будь добр, загляни завтра в приёмный покой кардиологии в 16.00, там девушка будет тебя ждать, передаст ключи. Если выкарабкаюсь, то вернёшь мне, если нет - дочке. Запиши её сотовый». Быстро записав телефонный номер, я попытался было кое-что уточнить, но телефон отключился, оно и понятно - с чужого сотового много не наговоришь.
На следующий день, подходя к знакомому мне приёмному покою (самого когда-то привозила «скорая»), я думал: как же мне узнать ту девушку? Но едва зашёл в холл, как со скамейки поднялась молодая девушка и направилась ко мне: «Вы же товарищ Геннадия? Я вас сразу узнала, Гена подробно вас описал». Мне сделалось очень даже интересно, каким это образом так обрисовал меня Геннадий, что узнали с первого взгляда, но расспрашивать не стал, а поинтересовался его здоровьем. Мы подошли к вывешенному листку со списками больных и прочитали ничего не значащие сведения о температуре и давлении. Правда, от информации «состояние стабильно тяжёлое» стало немного не по себе. Девушка сказала, что Гена ни в чём не нуждается, кормят здесь неплохо, да и в реанимацию ничего не принимают. Мы направились к выходу.
На улице девушка как-то потерянно огляделась вокруг, потом спросила: «У вас сигаретки не будет?» Услышав, что не курю, тут же спохватилась: «Ну и хорошо! Не хватало мне опять начать курить. Меня Геннадий быстро отвадил от этой ерунды». Мы шли по аллейке, и я украдкой рассматривал спутницу. Она на самом деле была уж слишком молода, по крайней мере для Гены. Уловив мой взгляд, она с некоторым вызовом спросила: «Вас что, тоже интересует, как я с таким стариком связалась?» «А вас что, уже спрашивали?» - полушутливо спросил я. «Спрашивали! И спрашивали с пристрастием! Может, из-за этого Гена в больницу и попал!»
Мы вышли из больничной ограды, я хотел было попрощаться, но девушка, как-то жалобно взглянув на меня, сказала: «А вы не могли бы побыть немного со мной? Что-то я до сих пор в себя не могу прийти, да и домой не очень хочется. Раз вам Гена ключи доверил, вы, наверное, в курсе наших отношений, и мне с вами проще. А то почти два года приходилось всё скрывать да всего бояться». Мы прошли в рядом расположенный парк, присели на скамейку, и спутница рассказала мне историю знакомства с Геной.
* * *
- Случилось это летом, в позапрошлом году. Я добиралась домой в переполненном автобусе, настроение паршивое: окончательно разругалась со своим парнем - редкостным скотиной оказался, на работе неприятности, на носу экзамены - я в этом году заканчиваю заочно университет, а у меня куча хвостов за семестр, ну и так далее. На своей остановке замешкалась, только на ступеньку встала, а народ уже повалил в автобус. Я стою, ни туда ни сюда - сзади плотно, спереди напирают, я буквально повисла на толпе, и тут мысль мелькнула о том, что, если сейчас кто-нибудь отойдёт в сторону, я так и рухну лицом вниз. И тут протягивается чья-то рука, я её хватаю, и меня буквально выдирают из толпы. Автобус отъехал, я стою, судорожно за кого-то держусь и мало что соображаю. Когда отошла от потрясения, вижу, что вцепилась в пожилого мужчину, который и вытащил меня из автобуса. Я начала бормотать слова благодарности, а потом как разревусь, истерика случилась - короче говоря, всё до кучи. Мужчина достал платок, слёзы мне вытирает, как мама в детстве. Я ему на плечо голову положила и реву. Картина маслом.
Потом немного успокоилась, начала извиняться, а он говорит: «Давайте я вас провожу». Пока шли, совсем успокоилась. Не помню, о чём мы с ним разговаривали, но говорили без умолку. Так до моего дома и дошли. Тут я как бы от сна очнулась. Встали мы. Я на него смотрю с высоты своих огромных каблуков и не понимаю: о чём это я могла столько времени говорить с седым пожилым человеком? Он мой взгляд уловил, как-то стушевался весь, распрощался и быстро-быстро так ушёл. На другой день я уже и забыла эту историю, а когда недели через две меня мама к телефону позвала со словами: «Тебя спрашивают. Мужчина. Похоже, немолодой», - я сразу поняла, что это тот самый мой спаситель. И ещё я тогда отметила, что вновь появился он очень даже вовремя: я тогда от всяких неурядиц была просто в жуткой депрессии и потому, не дослушав до конца его сбивчивые извинения, сама предложила встретиться. Помня, как я смешно выглядела рядом с ним на своих высоченных каблуках, надела я стоптанные танкетки и побежала на свидание. С тех пор мы и стали вместе.
Я Геночке многим обязана, он меня в два счёта перевоспитал, и без всяких морализаций. Вот, например, с курением как было. Как-то шла я к нему, а перед тем как в квартиру подняться, покурила быстренько. Захожу, тянусь поцеловать, а он дёрнулся так от запаха табачного, сморщился брезгливо и поцеловал сжатыми губами. Самой стало противно. Подошла к окну и выкинула пачку, с тех пор не курю. Хотя подружки и соблазняли не раз, причём специально подначивали, сами-то уже не могут бросить.
А как он к аккуратности меня приучил! Я раскидаю одежду повсюду - он незаметно так соберёт, всё в шкафу развесит, посуду вот теперь мою сразу после обеда, а не бросаю в раковину, как раньше. Моя мама обратила внимание, что я изменилась, и говорит как-то: «Ты бы нас со своим молодым человеком познакомила, он на тебя положительно влияет». Я тогда еле сдержалась, чтобы не рассмеяться: знали бы родители, что мой «молодой человек» чуть помладше нашего деда.
Я с Геной все свои хвосты за семестр подтянула: он по темам наскачивает рефераты, распечатает, даст мне почитать и отберёт. Я в слёзы, но он ни в какую: пиши, говорит, своими словами. Я напишу пару-тройку предложений, и всё. Он опять мне даёт почитать... Так и научил чужие мысли своими словами выражать. На экзамене преподаватель говорит: «Ваши рефераты отличаются от всех, сразу видно - сами пишете», - и пятёрку в зачётку. Подруги в зависти, просекли, что у меня кто-то есть, приставать начали: познакомь да познакомь! Ну а кто меня поймёт, если они Гену увидят? Только на смех поднимут и приколы начнутся. Хотя мне, в принципе, было уже безразлично, будут приколы или нет. И вообще, когда мы с Геной сблизились, я как-то быстро изменилась, жизненные ориентиры совершенно поменялись. Стирала, обед готовила, рубашки его буквально с упоением гладила. Даже не ожидала, что такие занятия могут удовольствие доставлять. А потому, что для любимого человека! Но однажды на меня напал страх, который стал буквально навязчивым. Стало страшно, что всё это моё счастье долго не продлится. Так оно и вышло.
Как-то вечером я на кухне колочусь, Гена у компьютера сидит, фильмы подыскивает, чтобы вместе потом посмотреть без всякой рекламы, и тут звонок в дверь. Он пошёл открывать. Влетает какая-то тётка и начинает орать: Гену поливает на чём свет стоит, меня всяко обзывает. Я застыла, просто оцепенела вся, не сразу поняла, что это его дочка. Гена мне рассказывал, что есть у него взрослая дочь, с которой его разлучили, когда она маленькой была, теперь вот он с трудом наладил с ней отношения, что любит её очень. Гена тоже стоит не шелохнувшись, а когда она про завещание проорала, сказал: «Не беспокойся, завещание я не переписал». Та продолжает кричать, потом показывает на меня и говорит: «Или я, или она!» Я снимаю фартук, а Гена грубо так мне, чего никогда себе не позволял: «Стой! Не дёргайся!» Тётка опять завопила и вылетела из квартиры, хлопнув дверью.
И вдруг вижу, как Гена за косяк держится и потихоньку на пол сползает. Я к телефону, «скорую» вызывать. Дядька из «скорой» такой въедливый попался. Когда Гена от госпитализации отказался и бумагу подписал, начал мне инструкции излагать. И всё при этом: «вашему папику» нужно то, «вашему папику» нужно это. И так он это слово «папик» произносил, что хотелось ему физиономию расцарапать. Потом мы остались одни: Гена лежит на диване, я рядом плачу - за короткое время меня унизили дважды. И тут Гена говорит: «Ты знаешь, я, по идее, должен уже давно умереть, но, видимо, Господь дал мне несколько лет жизни, чтобы встретить тебя. Пожалуйста, не покидай меня». Тут я такого рёву дала, что, наверное, соседям было слышно.
Всю ночь не спала, думала, как быть дальше. А наутро Гена достал ключи от квартиры и говорит: «Я понимаю, что не имею права держать тебя, вероятность нового приступа велика, и как всё обернётся, не знаю... Но давай ещё немного подождём. Договоримся так: если захочешь от меня уйти, вернёшь мне ключи. Если я решу, что нам нужно расстаться, я попрошу их обратно, но чтобы без всяких слов и объяснений. Так будет легче». Он и раньше мне предлагал ключи взять, но я принципиально отказывалась, а тут согласилась.
С тех пор началась другая жизнь. Я с работы домой забегу к родителям, побуду немного и к Геночке бегу. Он дверь откроет, мы обнимемся и стоим так в коридоре по несколько минут. Потом наболтаемся обо всём, сядем рядышком, держим друг друга за руку, молчим - и хорошо нам, ничего больше не нужно. И мне было уже глубоко наплевать на его ненормальную дочку, на бабок, что на скамейке сидели у подъезда и в спину мне шипели. Это преодолеть было самым трудным - всегда как сквозь строй проходила. Помню, одна в спину мне, да громко так: блудница, дескать. А я у Гены в Библии рассказ прочитала, как Христос блудницу спас от побития камнями: кто, говорит, без греха, пусть первым бросит в неё камень. Все затылки почесали и ушли.
Конечно, мне было обидно о себе такое слышать, но Гена сказал: «Не обращай внимания, это они от зависти». Часто, говорит, люди осуждают чужие грехи, потому что видят в них свои нереализованные страсти. Хотя ему, конечно же, было труднее, чем мне - он человек верующий, а связь-то наша, как ни крути, греховная. Я уже хотела ему расписаться предложить, но потом спохватилась: ведь можно было подумать, что я на его квартиру претендую. Так что решила: будь как будет, и практически к нему переехала. И с ужасом замечала, что Геночке всё хуже и хуже.
Ну а потом опять приступ. Врач «скорой» в этот раз даже и разговаривать не стал - сразу на госпитализацию. Спросил, есть ли кто из соседей покрепче. Позвала я соседа нашего по лестничной площадке - прапорщик в запасе, амбал такой. Он Гену, как пушинку, сгрёб и в «скорую». С ним он и в больницу поехал, а когда вернулся, сказал, что дела у Гены плохи, что нужно дочке его позвонить. Я знала, что у Гены с ним давнишняя договорённость: если что случится, сообщить близким. А как про дочку услышала, то поняла, что час расставания настал. От одной мысли, что эта мымра будет на меня кричать, а защитить меня некому, в дрожь бросило. Собрала я свои вещички - и домой, к папе с мамой. А когда Гена мне вчера позвонил, то мы друг друга с полуслова поняли. Поняли, что обстоятельства выше нас. Он через некоторое время перезвонил и сказал, что вы подойдёте, чтобы ключи взять, внешний вид ваш описал.
* * *
...Тут я вновь хотел поинтересоваться, какие это мои узнаваемые приметы в кратком разговоре были названы, но снова промолчал. Девушка достала зеркальце, поколдовала над своим заплаканным лицом, и мы распрощались.
Гена позвонил через неделю, сообщил, что его перевели в обычную палату, и попросил прийти. Сердце сжалось при виде некогда импозантного, а теперь измождённого моего товарища. Я отдал ему ключи, мы поговорили о наших болячках, о больнице - как-никак когда-то и я лежал в 34-й, - повспоминали сослуживцев. При расставании Гена, виновато взглянув на меня, спросил: «Старик! Ты меня осуждаешь?» На что я искренне ответил, что на осуждение не имею никакого права.
Хотя и редко, но всё же Гена мне звонил. Как-то сказал, что по совету духовника учится отделять грех от его носителя. В другой раз радостно сообщил, что наконец-то причастился после длительной епитимии, наложенной тем же духовником.
Потом Гена умер. Случилось это летом, когда мы жили на даче, а сотовый в то время я ещё не приобрёл, как-то было без надобности. О смерти Геннадия мне сообщила всё та же моя соседка - бывшая коллега. Знакомая рассказала, что Гена заранее всё подготовил, поручив быть его душеприказчиком тому самому соседу-прапорщику, который и обзвонил всех по списку, организовал похороны, отпевание, поминальный обед. «А я зря его тогда ругала, - сетовала женщина. - Посмотрела, как дочка его на поминках себя вела - доброго слова об отце не сказала, всё переживала, не написал ли он новое завещание, прямо извелась вся, всё к соседу приставала с вопросами, не оставил ли покойный ему какие-то поручения по квартире. Только настроение всем испортила. Геночка-то наш, похоже, всегда одиноким был, потому и влюбился под старость лет. Так что была я несправедлива к покойному. Да и чего мне до чужих грехов? О своих надо подумать».
Эти рассуждения далёкой от веры женщины напомнили мне слова моего давнишнего начальника, который, требуя от нас, молодых инженеров, выполнения индивидуального плана, наставлял: «Каждый несёт свой чемодан!» Вспомнил и прочитанное где-то, что человек, осуждающий другого, будет на Страшном Суде отвечать не только за свои грехи, но и за те, которые осудил. Вспомнил я и возмутившего меня своим поступком старого знакомца, с которым я регулярно сталкиваюсь в храме и который до сих пор принципиально меня не узнаёт. Вспомнил и подумал: а зачем мне и так достаточно солидный свой чемодан с нажитыми грехами нагружать ещё и грехами чужими? Не суди, да не судим будешь!
Валерий МЕЛЬНИКОВhttp://rusvera.mrezha.ru/679/6.htm
