Глава I
 |
| Памятник М.Д.Скобелеву в Плевне |
С 26 августа я почти не считаю себя кавалеристом, так как мне приходилось иметь дело преимущественно с пехотой и пешею артиллерией - главными родами оружий при плевненских операциях.
Так как мне придется довольно долго остановиться на своем пребывании под Плевной, на Зеленых горах, то я позволю себе вкратце описать эту местность, на которой так упорно и мужественно боролись храбрые скобелевские войска. Где пролито было так много молодой русской крови и которой, все-таки, справедливо гордится каждый истый русский патриот.
К юго-востоку от деревни Брестовца (в расстоянии от нее около версты) находится наиболее возвышенная часть этого района - гора Рыжая; к северу же и северо-востоку от упомянутой деревни местность постепенно понижается, образуя в последнем случае так называемый первый гребень Зеленых гор, южный скат которого, вместе с северною покатостью горы Рыжей, представляют довольно глубокую лощину, местами переходящую в овраг и называемую Брестовацким логом. К востоку от деревни Крышино (в расстоянии тоже около версты) находится довольно обширная возвышенность, которая образует два длинных гребня: южный (или второй гребень Зеленых гор) тянется почти в восточном направлении, и северный (или третий гребень Зеленых гор) в северо-восточном направлении к южной окраине города. Все эти три гребня, имевшие такое важное значение при атаке и обороне этой местности, оканчиваются у Тученицкого оврага, очень крутого, местами совершенно обрывистого, на дне которая протекает небольшая речка того же имени. У самого города в реку Тученицу вливается с западной стороны незначительный ручей Зеленогорский, левый берег которого на протяжении 150-200 сажен довольно круто поднимается, и увенчан был сильными турецкими укреплениями: Иса-Ага (или Скобелевский N 2) - ближайший к городу, Каванлык (или Скобелевский N 1-й) - к западу от последнего и соединенный с ним траншеей, и Баглык Сарты (или Садовое) - еще западнее.
К северу от деревни Крышино турки устроили на высотах тоже несколько редутов, причем ближайший из них - Юнус-бей, отстоял от деревни почти на полверсты.
Вот вкратце характер местности и укрепления гор левого берега Тученицы, получивших свое название «Зеленых» вследствие того, что они покрыты виноградниками, кустами и отдельными деревьями.
«Зеленые горы»! Как сильно бьется сердце у каждого русского воина при воспоминаниях об этих кровавых, славных местах! И какая страшная разница между этими словами и другими двумя, с ними сходными - «Зеленым островом»! Здесь - смех, веселье, радость, музыка, аплодисменты; там - смерть, мучения, пушечные громы, ружейная трескотня, скорбь, слезы, кровь...
Да, много русских костей осталось там, на этих страшных горах, где теперь болгарин-земледелец мирно и спокойно разрабатывает свои виноградники и нивы, удобренные русскими трупами!
После двух неудачных и тяжелых попыток (8 и 18 июля) овладеть Плевной и разбить армию Османа, в нашей главной квартире решено было, собрав к этому важному пункту значительное число войск, произвести в третий раз решительную атаку плевненских укреплений, подготовив ее предварительно в достаточной степени сильным артиллерийским огнем. С востока и с севера действовали войска 4-го и 9-го корпусов, а так же румынская армия; с юга, со стороны деревни Брестовца и к западу от Тученицкого оврага, назначены были действовать те самые войска (князя Имеретинского и Скобелева), которые 22 августа с такою отвагой овладели Ловчей.
Наша бригада (собственно семь сотен, так как пять сотен осталось на Шипке), под командой полковника Чернозубова, вошла в состав этих войск, и подчинилась князю Имеретинскому.
Еще с утра 26 августа завязался оживленный артиллерийский бой между батареями 4-го и 9-го корпусов, а также румынскими с одной стороны, и турецкими орудиями, помещавшимися в редутах, с другой. Пушечные выстрелы, то одиночные, то залпами, почти непрерывно раздавались к северо-востоку от нас. Отряд князя Имеретинского в этот день почти бездействовал, и только казаки наши имели незначительное столкновение с черкесами, оттеснив их цепь с первого гребня Зеленых гор.
27 августа бой продолжался. Нашей сотне приказано было занять цепь на первом гребне Зеленых гор. Я со своею полусотней расположился вправо от шоссе в северо-восточном направлении до Тученицкого оврага; Ретивов с другою полусотней - влево от шоссе до деревни Брестовца, которая была занята нашей пехотой.
Сотни русских орудий гремели к востоку и югу от Плевны, и турецкие дальнобойки энергично отвечали на наш страшный огонь.
Против нашей сотни, на первом же гребне, находилась цепь черкесов, с которой мы изредка перестреливались. Было около трех часов дня, когда я получил приказание отбросить эту цепь с первого гребня. Медленно начал я подвигаться со своими людьми вперед, постепенно учащая огонь. Черкесы сначала шагом отступали, затем быстро очистили фронт и навели нас на свою пехоту, которая и открыла по казакам сильный огонь. Волей-неволей пришлось остановиться, и я послал просить себе помощи. К счастью, скоро подошла наша пехота (цепь Калужского полка) и мы, совместными силами, стали энергично наседать на турок, поражая их метким огнем из крынок и берданок. Красные фески, выпуская целые тучи пуль, поспешно отступили, и заняли второй гребень Зеленых гор.
В это время прискакал казак и передал мне приказание Гречановского - собрать свою полусотню и расположиться за правым флангом, зорко наблюдая Тученицкий овраг на случай обхода нас неприятелем. Лишь только я успел собрать людей, как калужцы двинулись вперед, в атаку на второй гребень. Я с полусотней направился вслед за ними. Турки не выдержали дружного натиска нашей пехоты и бежали. Спустившись с первого гребня в лощину и поднявшись, затем, по заросшему частым кустарником скату на второй гребень, очищенный турками, я остановился на пологом хребте между деревьями.
К нам скоро подошла какая-то рота Калужского полка и залегла тут же в виноградниках. Турки с редутов, очевидно, заметили наше присутствие и начали буквально обсыпать нас снарядами, которые скоро избороздили вокруг всю землю. Нужно было иметь много присутствия духа и самообладания, чтобы спокойно и неподвижно стоять под этим убийственным огнем. Особенно подействовало это на пехотных солдат, и никоторые из них, вероятно, более молодые, стали потихоньку, озираясь по сторонам, удирать назад.
Не видя офицера и замечая, какое сильное нравственное впечатление производят на солдат эти рвущиеся с пронзительным, злобным шипением неприятельские гранаты, я подъехал к ним. «Ну как вам не стыдно, братцы, убегать! А еще Скобелевские герои!.. И нашли кого бояться - турецких снарядов! Они только пугают, а вреда не делают... Вот посмотрите на казаков, как они стоят!» Действительно, мои казаки, как бывалые уже и опытные, держали себя молодцами. Солдатики, видимо, ободрились после моих слов, и стали гораздо спокойнее; за разбежавшимися же я послал нескольких казаков.
Через некоторое время роте этой, также как и другим частям Калужского полка, приказано было двинуться в атаку. С замечательным мужеством и самоотвержением ринулись они вперед, на врага. Некоторые солдаты увлеклись до того, что овладели не только вторым гребнем, но даже третьим, и преследовали сбитых и бежавших турок до самого Зеленогорского ручья и далее, до редута.
Но тут, на крутом скате, их встретили неприятельские резервы и, в свою очередь, атаковали наших малочисленных и усталых храбрецов...
Во время этой атаки я с казаками охранял правый фланг и зорко наблюдал за Тученицким оврагом.
Вскоре ко мне подъехал есаул Гречановский, и приказал, собрав полусотню, присоединиться к полку.
Двигаясь обратно со своею командой по шоссе, я увидел в стороне скакавшую от позиции и по направлению к нам группу всадников, над которою рельефно развивался белый значок, и впереди которой особенно выделялся на белой лошади молодой красивый генерал. Я сразу узнал Скобелева 2-го, о котором так много уже слышал и которого видел еще ранее в Бухаресте, в гостинице, и 24 августа, после взятия Ловчи, при прохождении отряда князя Имеретинского в Плевну.
— Смирно! Пики в руку! - скомандовал я полусотне и сам взял под козырек.
— Пожалуйте сюда! - подозвал меня генерал, подъехав ближе, - вы откуда и куда?
— Я с полусотней все время находился на правом фланге, между шоссе и Тученицким оврагом. А теперь командир сотни приказал мне присоединиться к полку...
— А знаю... Спасибо, казаки, за службу! - крикнул он полусотне.
— Рады стараться, ваше превосходительство! - дружно отвечали они под аккомпанемент свистящих и плачущих пуль.
— Я - начальник боевой линии отряда, - продолжал генерал, обращаясь ко мне, а потому приказываю вам сейчас же вернуться обратно на позицию, рассыпать ваших людей и подобрать всех наших раненых. Старайтесь пробираться даже через цепь. Надеюсь, что вы исполните возлагаемое на вас поручение добросовестно, честно!
— Слушаю, ваше превосходительство, постараюсь! - отвечал я.
— А завтра утром, прибавил он, - доложите мне, сколько всего раненых вы подобрали... И, дав шпоры лошади, герой Зеленых гор поскакал дальше, по направлению к Брестовцу.
Хотя контратака турок и была отбита прибывшими подкреплениями, и мы удержали за собою второй гребень Зеленых гор, но калужцы потеряли в этом бою несколько сот человек, и оба гребня были усеяны убитыми и ранеными воинами. Мне с полусотней предстояло работы немало.
Известив Гречановского о своей новой миссии, и дав наставление казакам по исполнении совершенно неизвестной для них обязанности санитаров, я, рассыпав полусотню лавой, двинулся через виноградники на позицию.
Началась тяжелая работа по эвакуации раненых с поля сражения, и под пулями, на перевязочный пункт. Крепкие нервы нужно было иметь, чтобы терпеливо переносить эти ужасные стоны страдальцев, их, хватающие за душу мольбы, а часто и проклятия. Некоторых раненых казаки несли, устраивая из шинелей и пик импровизированные носилки, других вели под руки, третьих сажали на своих коней и поддерживали на ходу.
Так работали мы всю ночь без отдыха.
— Ваше благородие! - подъехал ко мне на заре вахмистр, - Казаки не возвращаются с перевязочного пункта, застряли там чего-то. Совсем людей из полусотни мало осталось...
— А раненых много еще?
— Никак нет, ваше благородие, всех подобрали уже.
— Ну, так вот что, - распорядился я, еле удерживаясь сам от одолевавшего меня сна,— ты побудь здесь, а я отправлюсь назад и посмотрю, что там делается.
Оказалось, что большинство казаков чуть держалось на ногах от усталости; лошади тоже были страшно изнурены и другие сутки работали без корма.
Было уже совершенно светло, когда я, приказав вахмистру собрать людей и отвести их в полк, поехал доложить об этом командиру полка. На биваке застал Гречановского, съел у него наскоро кусок курицы, выпил, вместо чаю, водки и поскакал затем на гору 16-й дивизии, возле которой, в логу, устроен был перевязочный пункт. «Нужно будет узнать здесь, сколько всего раненых», рассуждал я, «Скобелев приказал считать их, а я этого положительно не мог делать...»
Получив от доктора все необходимые мне сведения, я поехал разыскивать Скобелева.
Ввиду того, что предположенная на 28 августа атака плевненских укреплений была по некоторым соображениям отложена, Скобелев, дабы не подвергать своих людей напрасным потерям, приказал очистить второй гребень Зеленых гор и отступить на первый. Калужский полк, как сильно пострадавший в бою 27 августа, был убран в резерв и заменен эстляндцами.
Утро 28 августа началось на Зеленых горах грохотом орудий и сильною ружейною трескотней: турки перешли в наступление на наши войска, занимавшие позицию первого гребня. Но несколько попыток их не увенчались успехом, и эстляндцы, поддержанные стрелками, мужественно отразили все смелые атаки турок.
Скобелева я нашел на Рыжей горе. Он сидел на походном складном стуле, возле длинной нашей батареи, и в бинокль рассматривал позицию.
— Ваше превосходительство изволили приказать мне вчера доложить вам о числе раненых: полусотня работала всю ночь, и на перевязочный пункт доставлено 450 человек, доложил я генералу.
— Хорошо, благодарю вас, - отвечал он. Я хотел ехать восвояси.
—Постойте, - обратился ко мне снова генерал, - вот вам новая работа: возьмите мой бинокль, садитесь на этот стул и внимательно наблюдайте за всею позицией. Если заметите что особенное - сейчас дайте мне знать. В вашем распоряжении оставляю трех казаков. А я поеду к князю Имеретинскому...
И, усевшись на коня, он поскакал в Богот.
Я уместился поудобнее на трехногом скобелевском стуле, вооружился его биноклем, и стал рассматривать Зеленогорскую позицию, высоты по обе стороны Тученицы, и Крышинский редут. (Лежавший в лощине город Плевна с его белыми домиками и стройными минаретами с моего места не был виден.)
«Господи, да когда же, наконец, мы возьмем этот заколдованный, страшный город?», думал я под грохот стоявших возле меня нескольких батарей, в числе которых была одна, составленная из турецких дальнобойных орудий, взятых 9-м корпусом под Никополем. «Ведь вот, кажется, пустое: никакой крепости нет, непривычному глазу почти не видно даже этих укреплений - каких-то ничтожных земляных насыпей; как будто даже там нет никого, точно спит все или вымерло... А попробуй-ка, сунься туда в это мертвое царство! И какой ад поднимется там, какие громы станут изрыгать эти серые земляные насыпи, эти длинные тонкие ровики!.. И сколько жизней - молодых, здоровых, сильных - за которых теперь молятся десятки миллионов славян, снова вырвут эти злые свинцовые пчелки, эти куски чугуна, разрывающее в клочки человеческое мясо и кости... Но, рано или поздно, сломим же мы, наконец, это геройское сопротивление Османа! Терпите и труд все перетрут!.. Настанет же некогда день, и погибнет кровавая Плевна, храбрый погибнет Осман и весь стан мушир-гази Османа!» пародировал я известные слова Гомера, сказанные им относительно знаменитой Трои.
Турки отвечали временами довольно энергично на огонь наших батарей и неприятельские гранаты рвались и зарывались в землю то впереди, то позади орудий, то между ними, к счастью не задавая никого из нас. После бессонно-проведенной ночи меня страшно клонило ко сну, и нужно было много усилий, чтобы не поддаться этому тяжелому состоянию. Сначала я беседовал с ординарцем Скобелева, нашего же полка хорунжим Чеботаревым. Но скоро он улегся возле; меня на землю, завернулся в пальто и, не обращая внимания на турецкие гранаты, зарывавшиеся возле нас, захрапел через минуту так громко и аппетитно, что мне сделалось просто завидно.
Так просидел я под огнем на скобелевском стуле около пяти часов. Наконец, часа в четыре, я увидел приближавшуюся конную группу со знакомым значком, и с белым всадником впереди. «Ну что нового?» обратился ко мне Скобелев, подъехав к батарее и останавливая коня. «Ничего особенного нет, ваше превосходительство!» отвечал я; «за это время турки передвигали только незначительные части пехоты, по которым стреляла наша артиллерия...»
Побыв еще некоторое время на батарее, Скобелев со штабом, к которому пристроился и я, поехал осматривать позиции наших войск на Зеленых горах. Невзирая на сильный артиллерийский и ружейный огонь; который открыли турки по нашей конной группе, Скобелев смело галопировал даже за линией аванпостов, внимательно осматривая местность и позиции - наши и неприятельские.
— Господа, - обратился к нам, между прочим, Скобелев, - старайтесь хорошенько запоминать окружающую местность и расположение наших войск. Во время боя я буду часто посылать вас с приказаниями, и вы должны быстро исполнять их и не блудить... Даже по ночам вам придется нередко ездить... От толкового и храброго ординарца часто зависит успех боя!
Объехав все позиции, мы шагом направились к Брестовцу. Солнце уже садилось, в воздухе стало заметно свежеть. Скобелев разослал почти всех бывших при нем ординарцев с разными приказаниями, и скоро из десяти человек остался один я.
— Дукмасов, обратился вдруг генерал ко мне, - поезжайте сейчас ко всем командирам частей и объявите им, чтобы к завтрашнему дню они непременно пополнили свои патроны, а в батареях снаряды. Чтобы везде была приготовлена горячая пища и непременно по полтора фунта мяса на человека. Я строго взыщу с командиров, если замечу отступление от этого. Затем пусть позаботятся о шанцевом инструменте, и чтобы каждую минуту были готовы двинуться в атаку... На передовых позициях пусть люди углубляют траншеи, и чтобы имели при себе по фунту мяса. Вы поняли, что я вам сказал, не позабудете?
— Помню все, ваше превосходительство, будьте покойны! - отвечал я.
Но генерал прервал меня.
— Нет, лучше пойдемте в лагерь, я прикажу начальнику штаба все это написать. А то вы, пожалуй, перепутаете еще, а я потом буду взыскивать с командиров частей... Смотрите только, когда будете ночью развозить приказание, не попадитесь в руки турок! Хорошо ли вы запомнили местность и расположение наших войск?
— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, какой же я казак после этого буду! - отвечал я.
В лагере Скобелев представил меня своему начальнику штаба, капитану Алексею Николаевичу Куропаткину. Это был довольно молодой еще офицер генерального штаба, небольшого роста, брюнет, с маленькими, черными и выразительными глазами, очень спокойный, хладнокровный и рассудительный. Вообще, Куропаткин произвел на меня самое приятное впечатлите. В нем не было того высокого, порой надменного отношения к нам, маленьким офицерам, которое мне нередко приходилось встречать в людях, носящих мундир генерального штаба, и которое всегда так глубоко оскорбляло нас, неученых строевиков.
Он крепко, по товарищески, пожал мне руку, сейчас же написал приказание Скобелева и, передав мне бумаги, пожелал успеха и счастливого пути.
Вообще Куропаткин представлял некоторый контраст со Скобелевым - не по уму, конечно, а по натуре. Спокойный, несколько медлительный, осторожный, осмотрительный и дельный, он представлял противовес пылкой, увлекающейся и нервной натуре Михаила Дмитриевича.
Получив от Куропаткина письменные приказания, я повез их развозить начальникам пехотных, кавалерийских и артиллерийских частей. Ночь была безлунная, темная, в 3—4 шагах ничего не было видно. Нередко попадая в канавы, овраги, то пешком, то верхом, рыскал я всю ночь по траншеям, развозя приказания. И только под утро попал я на бивак своего полка, командиру которого тоже передал пакет.
Забравшись в первую попавшуюся палатку и повалившись здесь на землю, я крепко и почти моментально уснул после двух тяжелых бессонных ночей.
Часов в восемь утра я проснулся. Товарищи мои уже встали и пили чай.
— А, и ординарец скобелевский глаза продрал! Ишь разважничался, фазан этакий! Ну поднимайся, у нас коньяк есть! - так приветствовали меня станичники - господа хорунжие и сотники.
Откровенно говоря, мне вовсе не нравилась ординарческая, посыльная служба. Я знал, как мы, строевые офицеры, недружелюбно, порой враждебно даже, относились к этим штабным деятелям, отнимавшим у нас обыкновенно награды и лавры, называя их фазанами, моншерами, шаркунами, полотерами и другими эпитетами, хотя многие из них совершенно и не заслужили этого. Я с глубоким уважением и любовью относился только к строевой службе, и хотел всю кампанию оставаться в рядах своей сотни... И только имя Скобелева, его популярность в армии и народе и, наконец, самая опасность моего положения мирили меня с этим местом.
Поболтав с товарищами, напившись чаю и поделившись с ними своею ночною поездкой по позиции (к счастью, ночь эта прошла у нас совершенно спокойно), я снова уселся на коня, и поехал разыскивать генерала. Нашел его, по обыкновению, на позиции, под пулями.
— А, здравствуйте, казак! - сказал он весело, увидя меня, - а я думал, что вы попались туркам и они вас на кол посадили!'
— Ну, вряд ли это им удастся, ваше превосходительство! отвечал я, здороваясь с новыми своими товарищами, - живым-то я не дамся им, ну а с мертвым пускай делают что хотят!
Генерал засмеялся, и посмотрел на меня одобрительно.
В этот день, т.е. 29-го августа, после полудня войска наши, по приказанию Скобелева, с первого гребня двинулись вперед, и быстро овладели вторым гребнем. Турки в беспорядке бежали, и открыли как с третьего гребня, так и с редутов сильный ружейный и артиллерийский огонь по нашей передовой линии, на которой, под пулями и снарядами, наши солдаты уже начали рыть закрытые для себя траншеи. В ночь с 29-го на 30-е турки снова делали слабые попытки наступать на наши позиции на втором гребне, но по-прежнему были отражены эстляндцами.
