В наши дни информационное поле вокруг события является не просто важным (это, в общем, было всегда), но даже главным, а содержание самого события - делом вторым. К примеру, в поисках информации о новинках популярной музыки сталкиваешься с тем, что большинство публикаций в прессе о новом альбоме - это его анонсы, а после выхода "долгожданного" диска порой не удается найти и краткой рецензии. Доля критики крайне мала по сравнению с потоком анонсов, рекламы, пресс-релизов. Сегодня именно они "создают" событие.
К сожалению, все чаще так обстоит дело и в области более серьезной культуры. Недавно в Большом зале Московской консерватории был на хоровом концерте. Его предваряли две речи, суть которых заключалась в том, что сейчас будет выступать прекрасный хор под руководством талантливого дирижера и исполнение будет замечательным... Ситуация глупейшая! Чуть не крикнуть хотелось - спасибо, мы сами послушаем и разберемся, для того и пришли. К чести исполнителей, все было и впрямь очень достойно (у меня, наверное, после такой нелепой прелюдии ничего бы не получилось).
Подобное происходило и вокруг премьеры "Страстей". Анонсы дружно утверждали, что нас ждет крупное событие, монументальное сочинение и проч. Само собой, никто из журналистов не слышал ни одной ноты, просто пересказывали пресс-релиз. Сам автор в предконцертных интервью сообщал, например, что "в истории Русской Православной Церкви еще не было случая, чтобы создавалось произведение на тему Страстей Христовых такой длины, для оркестра, солистов и хора". Не совсем ясно, что значит - в истории русской Церкви (а не русской музыки)? А особенно озадачило - "такой длины". Что за странный "музыкальный" параметр - это для Книги рекордов Гиннесса?
Но пора перейти к концерту. Ведь случается и так, как с тем хором, - не только на словах хорошо, но и на деле. Тогда рекламную шумиху можно простить: время-то нынче бессовестное, скромность в дефиците, ничего не поделаешь.
После первого отделения впечатление сложилось неоднозначное. По большей части - простая и строгая литературно-музыкальная композиция. Автор взял за основу богослужебное последование Страстей на утрени Великой Пятницы. В этом плане расположить чтения, хоровые опевы (на основе церковного обихода) и антифоны с седальнами (тоже достаточно стандартные обработки распевов) не составляет труда для знающего службу и музыкально грамотного человека. Звучало неплохо, но возникал вопрос - зачем? Публика была почти сплошь "церковная", т.е. знающая как Евангелие, так и церковные напевы и службу Страстей. Слушать это было бы органичнее для православного, стоя в храме, а не сидя в консерватории. Оркестр же играл в этой (большей) части композиции самую простую роль, каковую без потерь можно было поручить фисгармонии или упразднить. Если же задачу рассматривать как просветительско-миссионерскую (для европейцев), то идею следует признать вполне удачной. Именно идею, ибо ее конкретное воплощение может быть и другим. Можно сделать много вариантов такой же евангельской композиции, но с пением обихода, знаменем, "по Кастальскому" или в иной обработке, подложить инструментал для привычности "западному уху" или нет - по сути ничего не изменится. То есть епископ Иларион выступил здесь только как автор идеи и составитель композиции.
В значительно же меньшей части звучания (начало, фуги в конце частей, арии) автор выходил на первый план как собственно композитор. В первом отделении этот компонент действа выглядел немного сырым, но в целом достойным. Да и разве кто-то ждал от епископа-богослова, двадцать лет после учебы в консерватории не занимавшегося музыкой, чего-то особенного? Напротив - результат даже замечателен: после такого перерыва в профессии большинство людей, вероятно, восстановят куда меньше былых навыков. Правда, стоило ли так сразу в Большой зал да в римский Auditorium Conciliazione? Но этот вопрос вернет нас к "временам и нравам", не будем повторяться.
Вторая часть композиции почти полностью походила на первую. Но это "почти", к сожалению, изменило впечатление не в лучшую сторону.
Удивление вызвала ария сопрано после кульминационного повествования о распятии. Сама по себе довольно изысканная и приятная музыка, напоминающая что-то из "Богемы" Пуччини, была очень уж не соответствующей моменту, "не из той оперы". Последовавшая затем цитата древнего распева мужским хором лишь усилила впечатление какого-то необоснованного "постмодерна".
Вскоре прозвучала странная ария тенора. Многие гармонические и инструментальные обороты в ней очевидным (ухослышным) образом взяты из знаменитой баховской Erbarme dich. С какой целью - непонятно. Любопытно, что сам епископ Иларион на такие наблюдения в прессе (которые не могли не появиться) ответил так: "Мне кажется, что, кроме солирующей скрипки, никаких прямых заимствований из Баха в этой арии нет". Как в известной высочайшей резолюции - "считать девицею".
Недоумение вызвал финал. Начавшись с оркестровой фуги (ее интересная и "живописная" тема настроила на радостный лад - ведь хороший финал многое искупает), он перешел в хоровую коду, построенную на избитой мелодико-гармонической схеме, которая уже лет двести считается пригодной только в "низких" жанрах (где и используется часто и назойливо), но никак не в серьезной музыке. Или же сознательно вводится в качестве символа некой шаблонности, "попсы". Подобное, скажем, у Шнитке в кантате о Фаусте: ария смерти решена как танго (идея "смерть, зло - это пошлость"). Но в нашем случае нечто среднее между Ave Maria Каччини и песнями с фестиваля в Сан-Ремо явно не могло иметь такой смысловой нагрузки. Скорее просто изменил вкус. Было очень досадно.
Таким образом, событие состоялось, но не музыкальное, а церковно-общественное. Идея выявления глубинной общности христианского Востока и Запада через культуру, особенно музыку, не нова, но актуальна. Из ее недавних творческих воплощений можно отметить смелый (тоже вызвавший немало нареканий, но интересный) эксперимент Алексея Пузакова по исполнению "Страстей по Матфею" Баха с чтением Евангелия по-русски вместо речитативов (см. об этом событии "НГР" N 21 от 03.12.03), а также "Литургию мира" архиепископа Ионафана (Елецких) - православную службу на интонациях григорианского распева. Исполнение накануне Страстной недели в Москве и Риме "Страстей" епископа Илариона, сочетающих западную форму с православными текстами песнопений, - событие из того же ряда, а благодаря громким анонсам в прессе и известности автора как иерарха, богослова и представителя РПЦ в Европе - событие значительное для межцерковных отношений, развития культурных связей и т.д. Некоторые же чисто музыкальные неудачи автора на это практически не влияют.
http://religion.ng.ru/art/2007-04-18/7_matfey.html
К сожалению, все чаще так обстоит дело и в области более серьезной культуры. Недавно в Большом зале Московской консерватории был на хоровом концерте. Его предваряли две речи, суть которых заключалась в том, что сейчас будет выступать прекрасный хор под руководством талантливого дирижера и исполнение будет замечательным... Ситуация глупейшая! Чуть не крикнуть хотелось - спасибо, мы сами послушаем и разберемся, для того и пришли. К чести исполнителей, все было и впрямь очень достойно (у меня, наверное, после такой нелепой прелюдии ничего бы не получилось).
Подобное происходило и вокруг премьеры "Страстей". Анонсы дружно утверждали, что нас ждет крупное событие, монументальное сочинение и проч. Само собой, никто из журналистов не слышал ни одной ноты, просто пересказывали пресс-релиз. Сам автор в предконцертных интервью сообщал, например, что "в истории Русской Православной Церкви еще не было случая, чтобы создавалось произведение на тему Страстей Христовых такой длины, для оркестра, солистов и хора". Не совсем ясно, что значит - в истории русской Церкви (а не русской музыки)? А особенно озадачило - "такой длины". Что за странный "музыкальный" параметр - это для Книги рекордов Гиннесса?
Но пора перейти к концерту. Ведь случается и так, как с тем хором, - не только на словах хорошо, но и на деле. Тогда рекламную шумиху можно простить: время-то нынче бессовестное, скромность в дефиците, ничего не поделаешь.
После первого отделения впечатление сложилось неоднозначное. По большей части - простая и строгая литературно-музыкальная композиция. Автор взял за основу богослужебное последование Страстей на утрени Великой Пятницы. В этом плане расположить чтения, хоровые опевы (на основе церковного обихода) и антифоны с седальнами (тоже достаточно стандартные обработки распевов) не составляет труда для знающего службу и музыкально грамотного человека. Звучало неплохо, но возникал вопрос - зачем? Публика была почти сплошь "церковная", т.е. знающая как Евангелие, так и церковные напевы и службу Страстей. Слушать это было бы органичнее для православного, стоя в храме, а не сидя в консерватории. Оркестр же играл в этой (большей) части композиции самую простую роль, каковую без потерь можно было поручить фисгармонии или упразднить. Если же задачу рассматривать как просветительско-миссионерскую (для европейцев), то идею следует признать вполне удачной. Именно идею, ибо ее конкретное воплощение может быть и другим. Можно сделать много вариантов такой же евангельской композиции, но с пением обихода, знаменем, "по Кастальскому" или в иной обработке, подложить инструментал для привычности "западному уху" или нет - по сути ничего не изменится. То есть епископ Иларион выступил здесь только как автор идеи и составитель композиции.
В значительно же меньшей части звучания (начало, фуги в конце частей, арии) автор выходил на первый план как собственно композитор. В первом отделении этот компонент действа выглядел немного сырым, но в целом достойным. Да и разве кто-то ждал от епископа-богослова, двадцать лет после учебы в консерватории не занимавшегося музыкой, чего-то особенного? Напротив - результат даже замечателен: после такого перерыва в профессии большинство людей, вероятно, восстановят куда меньше былых навыков. Правда, стоило ли так сразу в Большой зал да в римский Auditorium Conciliazione? Но этот вопрос вернет нас к "временам и нравам", не будем повторяться.
Вторая часть композиции почти полностью походила на первую. Но это "почти", к сожалению, изменило впечатление не в лучшую сторону.
Удивление вызвала ария сопрано после кульминационного повествования о распятии. Сама по себе довольно изысканная и приятная музыка, напоминающая что-то из "Богемы" Пуччини, была очень уж не соответствующей моменту, "не из той оперы". Последовавшая затем цитата древнего распева мужским хором лишь усилила впечатление какого-то необоснованного "постмодерна".
Вскоре прозвучала странная ария тенора. Многие гармонические и инструментальные обороты в ней очевидным (ухослышным) образом взяты из знаменитой баховской Erbarme dich. С какой целью - непонятно. Любопытно, что сам епископ Иларион на такие наблюдения в прессе (которые не могли не появиться) ответил так: "Мне кажется, что, кроме солирующей скрипки, никаких прямых заимствований из Баха в этой арии нет". Как в известной высочайшей резолюции - "считать девицею".
Недоумение вызвал финал. Начавшись с оркестровой фуги (ее интересная и "живописная" тема настроила на радостный лад - ведь хороший финал многое искупает), он перешел в хоровую коду, построенную на избитой мелодико-гармонической схеме, которая уже лет двести считается пригодной только в "низких" жанрах (где и используется часто и назойливо), но никак не в серьезной музыке. Или же сознательно вводится в качестве символа некой шаблонности, "попсы". Подобное, скажем, у Шнитке в кантате о Фаусте: ария смерти решена как танго (идея "смерть, зло - это пошлость"). Но в нашем случае нечто среднее между Ave Maria Каччини и песнями с фестиваля в Сан-Ремо явно не могло иметь такой смысловой нагрузки. Скорее просто изменил вкус. Было очень досадно.
Таким образом, событие состоялось, но не музыкальное, а церковно-общественное. Идея выявления глубинной общности христианского Востока и Запада через культуру, особенно музыку, не нова, но актуальна. Из ее недавних творческих воплощений можно отметить смелый (тоже вызвавший немало нареканий, но интересный) эксперимент Алексея Пузакова по исполнению "Страстей по Матфею" Баха с чтением Евангелия по-русски вместо речитативов (см. об этом событии "НГР" N 21 от 03.12.03), а также "Литургию мира" архиепископа Ионафана (Елецких) - православную службу на интонациях григорианского распева. Исполнение накануне Страстной недели в Москве и Риме "Страстей" епископа Илариона, сочетающих западную форму с православными текстами песнопений, - событие из того же ряда, а благодаря громким анонсам в прессе и известности автора как иерарха, богослова и представителя РПЦ в Европе - событие значительное для межцерковных отношений, развития культурных связей и т.д. Некоторые же чисто музыкальные неудачи автора на это практически не влияют.
http://religion.ng.ru/art/2007-04-18/7_matfey.html
