До сих пор историки при изучении Ярославского восстания были практически лишены возможности использовать в своей работе мемуары участников, за исключением известных воспоминаний генералов А.П. Перхурова и К.И. Гоппера. Воспоминания полковника П.Ф. Злуницына могут отчасти компенсировать данный недостаток. Данный источник дает важную информацию о действиях Заволжского отряда повстанцев,командования восстанием, о численности восставших. Судя по данным автора, общая численность одного только Заволжского отряда составляла несколько тысяч человек. Рукописный текст воспоминаний полковника Злуницына хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), ф. 5881, оп. 2, д. 361, лл. 1-47.
Публикация подготовлена С.С. Балмасовым1.
После разгрома Юго-Западного фронта я пробрался через Киев и Москву в свой родной город, Рыбинск. Всю зиму я жил в Рыбинске. Здесь было очень много демобилизованных офицеров, по приблизительным подсчетам - около 8 тысяч человек. Местные большевицкие власти относились к нам хорошо; я жил на свободе, хоть и под негласным надзором, но все же свободно. О красном терроре мы только слыхали, сами же не имели удовольствия испытать его.
Я часто встречался с офицерами моего полка (в германскую войну я командовал N-ским полком), и они мне говорили, что вскоре предполагается организованное восстание всего Поволжья, говорили о какой-то подпольной организации, которая охватывает пол-России.
Я знал этих офицеров - это были молодые горячие головы, и потому их слова я пропускал мимо ушей. Вся их затея казалась мне несерьезной: хороша конспирация, если они рассказывают об этом мне, постороннему человеку (я ведь в их организации не состоял, да меня и не приглашали туда). Такое отношение ко мне объясняется следующим. Среди молодого офицерства установился тот взгляд, что старые офицеры неспособны вести гражданскую войну и не могут быть хорошими заговорщиками. Это они мне открыто высказывали в частых беседах. Я же скептически относился к их планам и всегда утверждал, что отличные планы могут составлять только умудренные опытом люди. Так мы дружески спорили и расходились, не вынося сор из избы. Не только я не был приглашен в эту организацию, но и многие боевые генералы.
Так я жил в Рыбинске. Деньги уходили, а жить нужно было. Я решил пробраться в Киев, где в одном из банков у меня было около 200 000 рублей. Все свое жалование я отправлял в Киев, как ближайший город в тылу Юго-Западного фронта. На Украине были немцы, и пропуск получить можно было у германского посла в Москве, графа Мирбаха. В мае месяце я отправился в Москву. Перед германским консульством были большие толпы русских, желавших получить пропуск на Украину. Я записался в очередь и уехал опять в Рыбинск, так как моя очередь могла быть в июне - через месяц.
Когда я приехал в Москву, в июне, то по распоряжению графа Мирбаха пропуска вовсе прекратили выдавать. Обескураженный, я возвратился в Рыбинск.
Семья моя уже стала нуждаться, так как денег не было. Нужно во что бы то ни стало пробраться в Киев и взять деньги из банка. Хотел было пробираться нелегальным способом, но узнал, что в Ярославле существует какое-то украинское представительство, в котором служил мой знакомый, и я решил съездить туда, авось поможет.
Это была моя последняя надежда.
В Ярославль я прибыл 23-го июня в 11 ч. ночи. На станции стоял поезд с отрядом Кедрова. Поезд состоял из двух классных вагонов и 5 или 7 теплушек. В классных вагонах жил Кедров и его приближенные, а в теплушках - солдаты. Это была подвижная ЧК. Кедров разъезжал по всему Поволжью и расстреливал подозрительных лиц.
23-го июня он успел расстрелять человек 10 офицеров и теперь, по-видимому, отдыхал от трудов. Такое соседство мне не нравилось, и я поспешил уйти с вокзала в город.
Идя по улицам Ярославля, я заметил какое-то странное оживление. По улицам мчались легковые и грузовые автомобили с вооруженными людьми; где-то далеко была слышна ружейная и пулеметная стрельба. Сердце мое сжалось недобрыми предчувствиями, однако я ничего еще не мог предполагать. Зашел в первую попавшуюся гостиницу и проспал там до утра. На следующий день вышел на улицу: стрельба была уже на окраинах города. На улицах толпился народ и читал расклеенные плакаты. Подошел и я. Это было обращение генерала Перхурова к ярославскому населению. Оно гласило:
"На основании предписания бывшего члена Временного Правительства Бориса Савинкова, я, генерал Перхуров, вступил в должность командующего войсками Северной армии2.
В силу сего приказываю - всем офицерам, вольноопределяющимся, подпрапорщикам, унтер-офицерам и солдатам явиться в Штаб армии (в Мариинской женской гимназии) для пополнения рядов войск.
Всех, сочувствующих свержению большевицкой власти, приглашаю вступить в ряды армии.
Командующий Северной армией генерал Перхуров
1918 г. Июня 24-го дня".
Прочитав это обращение, вернее, приказ, я тотчас же отправился в штаб армии.
По дороге встретил свою знакомую - певицу-артистку Боровскую. Она очень обрадовалась мне:
- Вы какими судьбами, Петр Фомич? - Я рассказал ей.
- Вот и отлично! Поможете нам большевиков бить... Мы слыхали о храбрости вашего полка. - Я рассыпался в любезностях.
- Пойдемте в штаб... - волновалась она.
Мы отправились. По дороге она рассказала, как произошло восстание в городе и как город оказался во власти восставших. Она играла даже весьма заметную роль в этом деле. Она была в очень близких отношениях со всеми политкомами и красными командирами. По ее предложению, в день восстания был устроен ужин, на котором присутствовало много женщин и коммунистического начальства. К ночи все перепились, и переловить их не представляло затруднения. Председатель Совета, еврей Нахимсон, был найден у себя дома под кроватью и расстрелян. Этот Нахимсон был видным коммунистом и влиял на весь север России - на 7-8 губерний.
Оказывается, что штаб заговора, центр его, был в Ярославле, а нити были в провинции. Было постановлено, что к 23 июня в город съедутся все офицерские организации, то есть не менее 10 000 офицеров. Кроме того, в Ярославле было много офицеров, которые хотя и не состояли в организации, но всегда рады были помочь делу восстания. В 10-12 часов вечера началось восстание. Офицерские отряды захватили одну батарею, стоявшую в городе, и обезоружили два солдатских полка.
Советские полки, хотя и были без руководителей, однако оказали сопротивление, и в результате происшедшей перестрелки было убито и ранено с обеих сторон около 100 человек.
Пользуясь темнотой, часть красных бежала через мост и рассеялась за Волгой. Таким образом, армия генерала Перхурова сосредоточилась в Ярославле.
Мне хочется сказать несколько слов о генерале Перхурове, с которым впоследствии мне пришлось познакомиться очень близко, так как я был его помощником.
Это была светлая личность. Человек храбрый, беззаветно преданный делу и образованный. Он окончил университет и артиллерийскую академию. Был он уроженец Казани3, служил же в Сибири. Стратег и тактик он был скверный, неспособный организовывать и распоряжаться. Им было сделано очень много крупных ошибок, благодаря чему это восстание и кончилось так печально. Кто знает, что было бы, если бы во главе восстания стоял кто-нибудь другой. Об ошибках, сделанных им, речь будет впереди.
Добрался я, наконец, с артисткой до штаба. Во дворе женской гимназии толпилось много народу: все откликнулись на призыв к восстанию и пришли в штаб. Из уездов стали приходить крестьяне. В первый день восстания - поодиночке, а затем повалили толпами. Оказывается, что артистка Боровская за некоторое время до восстания, предприняла большое турне по губернии с целью агитации. С ней были и савинковские агитаторы. Все крестьяне в уездах были настроены против большевиков, и достаточно было одной искры, чтобы загорелся пожар.
В штабе я встретился со своими старым знакомым, полковником Гоппером. Это был очень храбрый офицер. В тот самый день, как началось восстание в Ярославле, указом комиссара по военным делам Гоппер был назначен начальником советской латышской дивизии в Москве. Конечно, большевики не знали, что Гоппер являлся в то время крупной величиной заговора против Советской власти. Гоппер являлся ближайшим помощником генерала Перхурова. Увидев меня, он обрадовался:
- Петр Фомич! Рад тебя видеть! Нам нужны люди, опытные в военном деле. Видишь, вот стоит толпа: бери около тысячи человек и ликвидируй нажим красных от фабрики Корзинкина через Власьевскую улицу.
Я хотел что-то возразить ему, но он куда-то спешил и только бросил на ходу:
- Скорей, ради Бога, скорей!
Я подошел к толпе, которой уже успели раздать оружие и патроны, и сказал:
- Господа! Кто пойдет со мной бить красных?
Вся толпа громким криком изъявила свое согласие.
Я отобрал человек 600 совершенно незнакомых мне людей, построил их на улице, разбил на роты (4 роты), роты - на взводы и назначил начальников. В это время с Дутовской горы стали обстреливать город из артиллерии. Дело в том, что у большевиков за городом стояла вторая батарея, которую восставшие не успели захватить. Эта батарея много бед причинила нам. В первый же день и были разбиты водопроводная станция, электрическая станция, театр и вообще такие учреждения, где могла собираться толпа. Били зажигательными снарядами, и к вечеру в некоторых местах города вспыхнули пожары.
Воды не было, электричества - тоже.
Со своим отрядом я двинулся к фабрике Корзинкина. Где был противник - я не знал. На Власьевской улице нас встретили огнем. Я приказал командиру одной из рот рассыпать по улице свою роту и идти вперед возможно быстрее. Когда рота двинулась по улице, я приказал остальным ротам выстроиться и идти в ногу, с песнями. Большевики упорно сопротивлялись и не хотели сдавать фабрики Корзинкина, но первая рота так энергично атаковала их, что они бросились бежать к мосту, а затем удрали за Волгу. Жители окраин были на стороне большевиков, и поэтому не только не принимали участия в восстании, но даже всячески помогали большевикам: укрывали их, прятали раненых и даже обстреливали нас с чердаков и крыш.
Бой у фабрики Корзинкина окончился для нас удачно: не только фабрика и Власьевская улица, но и вся окраина города оказалась в наших руках.
Большевиков было около 300 человек, главным образом, рабочие. Это не были регулярные части. Как только они услыхали, что в городе восстание, они достали свои винтовки, сорганизовали свой отряд и двинулись. Тут они и были разбиты нами. У нас пулеметов не было - у них был один пулемет. Нами было взято около 30 человек пленных, которые были отправлены в гимназию, к полковнику Гопперу. Что произошло с ними - не знаю: возможно, что расстреляли. Пленных у нас не расстреливали и только в исключительных случаях прибегали к этой суровой мере.
Таким образом, к 1 ч. дня 24-го июня я отогнал большевиков и занял северо-западную часть города и набережную реки Которосли (впадает в Волгу у Ярославля) до Американского моста. Я не преследовал большевиков, так как стратегическая обстановка на всех фронтах для меня была неизвестна. Что где делалось, я не знал. Не знал даже своих ближайших помощников, не знал тех людей, которыми начальствую и распоряжаюсь. Я узнал лишь, что большинство из них - студенты Казанского университета и Демидовского лицея. Они дрались так храбро и с таким воодушевлением, что любо было смотреть. Мне приходилось наблюдать не один бой на Юго-Западном фронте, и я должен сказать, что мои солдаты никогда так храбро не ходили на врага, как эти студенты. Все это мне было непонятно, ибо я знал студентов как элемент, настроенный весьма революционно.
В городе по-прежнему шла ружейная стрельба, артиллерия била по городу, и кое-где пылали здания. Я решил отправиться в штаб, чтобы выяснить положение и обстановку. Никогда мне не приходилось видеть, чтобы в войсках и на фронте были такие неразбериха и путаница. Я назначил командиром батальона штабс-капитана Медведева (из студентов) и взял с собой одного человека, тоже студента, и отправился в город. С чердаков и крыш нас по-прежнему обстреливали, и пулей студенту пробило подсумок с патронами однако благополучно, - не ранило. Улицы уже понемногу стали наполняться народом. Все в городе зашевелилось. Где-то кричали "ура"...
По дороге я встретил какого-то военного: стройный, осанка военная. Увидев меня, он спросил:
- Вы куда?
Я сказал ему.
- Ну, каково положение на вашем участке фронта?..
Я изложил ему вкратце.
- Изложите подробнее, - сказал он. Мне не хотелось заводить длинный разговор с неизвестным лицом, и я сказал:
- Извините меня, - но я спешу к генералу Перхурову, в штаб...
Он улыбнулся и сказал:
- Перед вами и есть генерал Перхуров. - Я извинился. Мы познакомились. Я подробно изложил ему свое мнение о положении вещей.
Он очень внимательно слушал. Когда же я спросил у него об общей обстановке, он сказал:
- Весь город в наших руках... держимся упорно...
Больше ничего он мне не мог сообщить. Из этого я вывел, что генерал не в курсе происходящих событий.
- Идите в штаб и сделайте подробный доклад начальнику штаба.
Я пошел.
Начальником штаба был какой-то полковник генерального штаба. Он был более занят вопросами мобилизационного характера, чем оперативного. Ему также не было известно положение дел на фронте, и он бесполезно волновался. К вечеру он заболел нервным расстройством, и его сменил другой офицер генерального штаба.
С большим трудом удалось мне разыскать Гоппера, который тоже был растерян и не знал, что делать. Я пытался ему обрисовать обстановку, но он махнул рукой и сказал: "Красные отбиты - ну и хорошо... Дело в том, что противник стягивает силы из-за Волги, от Вятки и Вологды. Людей у нас много, а организации - никакой. Назначаю тебя командиром Заволжского отряда - иди и организуй там дело обороны. Теперь этот участок становится важным".
Я пытался возразить против такого назначения, так как мне не были известны ни планы восставших, ни обстановка, - ничего. Гоппер и слушать не хотел: "У меня нет опытных людей", - говорил он.
Между тем, толпы народа все шли и шли, скапливались возле штаба, получали казенное оружие и обмундирование. В Ярославле были захвачены громадные арсеналы оружия и склады обмундирования. Люди не знали, под чье начальство поступать им и куда идти. Возле штаба собралась многотысячная толпа. Большевики, по-видимому, заметили ее и стали бить по штабу из артиллерии.
В городе же происходило следующее. Тридцать пароходов, груженые всевозможными товарами, прислали извещение генералу Перхурову, что они жертвуют свои грузы восставшим. На этих пароходах было много добра: мануфактура, мука, скот и т.д. Все фирмы г. Ярославля предложили свои услуги помочь деньгами и вообще всем, чем можно. Директора всех банков отдали наличные капиталы в распоряжение генерала Перхурова. Все гостиницы по своему почину предложили свои помещения, рестораны предложили бесплатные обеды восставшим. Колбасная фирма Болотникова отправила к штабу 50 подвод с салом и колбасами для нужд армии. Хлебопекарни взялись организовать доставку хлеба. Муку с пароходов отдали в распоряжение профессионального союза пекарей, скот отдали мясникам - и таким образом дело питания в первые дни было поставлено очень хорошо.
Тот же Болотников заявил, что может в течение недели прокормить по 6-7 тысяч человек ежедневно.
Рестораны тоже предложили кормить восставших.
Такого подъема и воодушевления я не встречал еще нигде. Весь город был - энергия, порыв и самопожертвование...
Одно было плохо, что не было выработано отличного плана и не было людей4. По-видимому, не предполагали, что восстание будет таким громадным и не наметили подходящих начальников. Теперь же, в суматохе, приходилось назначать кого попало. Так, например, случайно я попал в этот водоворот и случайно был назначен на командную должность. Впоследствии я сделался помощником генерала Перхурова, так как полковник Гоппер был ранен в живот пулей.
Недавно я читал в газетах, что в Риге какой-то генерал Гоппер занимает весьма видный военный пост. Весьма возможно, что это и есть тот самый Гоппер5.
Между тем, положение на фронте изменилось к худшему: большевики успели подтянуть силы и заняли Американский мост. Таким образом, положение Заволжского отряда сделалось более скверным. Переправляться приходилось на лодках и катерах, и большевики всегда могли обстреливать переправлявшихся. Мне, чтобы попасть в Заволжский отряд, пришлось переправляться на лодке под обстрелом большевиков. Это обстоятельство крайне неприятно действовало не только на мою психику, но и на психику 2-х тысяч человек, находившихся за Волгой и представлявших так называемый "Заволжский отряд". При этом отряде было 12 пулеметов.
Отрядом командовал какой-то кавалерийский ротмистр. Его распоряжения были так наивны, что мне пришлось только руками разводить. Позиция, выбранная им для отряда, не соответствовала своему назначению. Он сосредоточил все силы на шоссейной дороге, идущей на Мологу, фланги же были слабы. Это было абсурдно, так как большевикам незачем было идти по шоссе, где они представляли бы великолепную цель для пуль; им гораздо легче можно было подойти незаметно рощицами и перелесками, тянувшимися по обеим сторонам шоссейной дороги. Ночью же (я прибыл к отряду вечером 24-го июня) я решил занять другую, более удобную позицию. Пришлось продвинуться вперед версты на три, оставив у себя в тылу мелкие деревеньки, которые раньше занимал отряд. С большим трудом удалось мне расставить сторожевое охранение, так как я не знал, где находится противник, и кроме того, у меня не было карты.
Несмотря на столь тяжелую обстановку, мне очень приятно было видеть, как люди безукоризненно выполняют трудные приказания. Люди охотно жертвовали своей жизнью, в них горело священное пламя.
Силы свои я расположил иначе: на шоссе поставил человек 50 с пулеметом, а все силы перенес на фланги. Все, казалось, было сделано.
25 июня. На другой день, на рассвете, на шоссе показалась колонна красных, человек около 250. Они шли без всякой предосторожности, не выставив даже походной заставы и дозоров. Мы подпустили их на 100 шагов и ударили из пулеметов. Через 15 минут колонна была рассеяна, на шоссе было найдено 37 трупов и взято в плен около 20 человек.
Мои предположения относительно красных не оправдались. Они были очень скверные тактики и лезли на шоссе, не желая использовать для этой цели рощицы и перелески по обеим сторонам шоссе.
Ротмистр, бывший начальник Заволжского отряда, ставший теперь моим адъютантом, торжествовал и говорил: "Видите, господин полковник, - с большевиками нужна особая тактика, это вам не с немцами воевать... Старики-офицеры этого не понимают... в гражданской войне умная стратегия не нужна, здесь необходима ухватка".
Я молчал, так как понимал, что ротмистр говорит вздор.
О происшедшем бое и результатах его послал донесение в штаб армии, откуда получил записку: "Действуйте по своему усмотрению. Держитесь. Пришлите, если понадобится, приемщиков-офицеров - дадим пополнение Вашему отряду.
Полковник генерального штаба
Никонов".
Вечером красные опять перешли в наступление. Их было около 500 человек. Наступали они уже не по шоссе, а подошли цепью, из рощи. По шоссе же шел автоброневик. Он наделал нам много паники, и отрядик, прикрывавший шоссе, должен был бежать. Таким образом, броневик прорвался к нам в тыл и оставил там кучу прокламаций. Прокламации эти мы торжественно сожгли. В этих прокламациях, обращенных к солдатам, рабочим, офицерам и гражданам города Ярославля, говорилось, что город окружен железным кольцом красных. Большевики обещали полную безнаказанность тому, кто бросит шайку генералов и возвратится к законной власти. (Так в прокламации и было сказано: "законной власти"). Мы без труда отбили наступление большевиков, перейдя в контратаку. Восставшие шли в бой с песнями. Правда, победа эта была куплена дорогой ценой, так как автоброневик принес большие неприятности и потери. У нас было 118 человек раненых и 11 человек убитых. У большевиков потери были в 2 или 3 раза меньше6. Я тотчас же послал донесение в штаб, в котором просил дать в мое распоряжение артиллерию, так как броневик может каждый день прорываться в наш тыл и устраивать панику. Мне обещали дать артиллерию. Ввиду того, что переправить артиллерию на эту сторону было невозможно, на том берегу, в городе, была поставлена полубатарея - 2 орудия. Она была подчинена кому-то другому, не мне, как следовало бы. Связаться с этой батареей было очень трудно. Провести телефон через Волгу было невозможно, так как красные держали переправу под ружейным огнем. Пришлось ограничиться примитивной живой связью.
Ночь с 25 на 26 июня прошла спокойно на нашем участке.
В городе и за городом шла непрерывная артиллерийская стрельба. У нас было около 12 орудий, у большевиков - около 8 (потом они еще подвезли). Били они преимущественно зажигательными снарядами. Во многих местах город пылал, но тушить пожар было невозможно, так как большевики били шрапнелью по тем, кто пытался тушить пожары; кроме того, водопроводная станция была разбита и не действовала.
26-го июня большевики опять повели наступление на нас. Их было гораздо больше, чем в прошлый раз. Были здесь и китайцы, которые дрались очень упорно. Мы подошли к ним на 20 шагов и казалось, что вот-вот пойдут в ход штыки. Но наступил какой-то психологический момент, они дрогнули и побежали. Мы преследовали их и многих перебили. Неприятельский автоброневик пытался выехать на шоссе, но артиллерия с того берега сделала несколько удачных выстрелов, и он бежал назад. Наша артиллерия так увлеклась, что стала бить по своим цепям. Это не позволило нам долго преследовать красных.
В этом бою у нас было около 50 человек убито и 200 с лишним ранено. Сколько было раненых у большевиков - неизвестно; убитых же мы насчитали 38 человек - все китайцы. Кроме того, нами было захвачено два вполне исправных пулемета.
С большим трудом нам удалось перевезти раненых в город.
Я послал донесение в штаб армии, что, по-видимому, противник решил перенести центр военных действий на Заволжский отряд, и поэтому просил усилить этот участок фронта еще каким-нибудь отрядом и обеспечить переправу через Волгу.
Дело в том, что отряд мой таял с каждым днем, с каждым часом, силы же большевиков росли. С каждым днем они нажимали на нас все энергичнее и энергичнее.
Дух восставших стал падать, так как в случае отступления пришлось бы купаться в Волге.
В 12 часов дня получил из штаба бумажку: никакого отряда на помощь прислать не могут, так как отрядов в резерве не существует. Есть толпы неорганизованных вооруженных людей. Если я хочу, то могу получить пополнение для Заволжского отряда. Я немедленно попросил 500 человек пополнения и отправил за ними 4 офицеров, которые сами проявили согласие съездить в город. Офицеры эти потом не вернулись и пополнения не привезли. Думаю, что они пали духом и дезертировали.
В 3 часа дня около полутора тысяч красных повели наступление на нас. Здесь были и китайцы, и матросы. Шли они без рубах, полуобнаженные, через их грудь были надеты красные ленты. Шли и пели "Интернационал". Не доходя 300 шагов до наших окопов, залегли и открыли ружейную и пулеметную стрельбу. Бой продолжался несколько часов. Наша артиллерия стреляла скверно и била часто по своим. У нас были большие потери, но держались мы стойко. С наступлением темноты мы перешли в контратаку и отогнали большевиков. Между нашими окопчиками и рощей было много убитых. Сколько мы потеряли в этом бою - не могу сказать, но в общем не менее 20%. В ту же ночь я отправил двух офицеров с донесением в штаб и с письмом к Гопперу. Я видел, что мой участок становится главным. Это было понятно: недалеко находились железные дороги, по которым большевики могли получать все новые и новые подкрепления. Полковник Гоппер внял моей молитве и прислал 700 человек пополнения. Переправились они через Волгу ночью. Ночью же пришлось мне разбивать их по ротам, по взводам и т.д. Гоппер прислал мне письмо, в котором просил держаться, ибо положение везде критическое. Целую ночь я не спал и проверял караулы, так как ожидал ночного налета.
Утром, на рассвете, весь отряд занимался уборкой трупов. Около 300 трупов было подобрано и брошено в Волгу - пусть плывут и несут весть о восстании в Ярославле.
В Волгу бросали и своих, и большевиков, так как трупы стали разлагаться и заражать зловонием воздух.
Продолжение...
