В сентябре этого года в Вене прошла представительная конференция "Самиздат" и "Тамиздат". Она была организована Ассоциацией исследователей Самиздата и посвящена истории общения интеллигенции Востока и Запада во времена "холодной войны". Я был единственным ее участником из России и рассказал то, что хорошо знал.
...С приходом советской власти поэзия была призвана нести дополнительные нагрузки: и не только идеологические и пропагандистские. Техническая модернизация страны и победа над безграмотностью имели своим парадоксальным результатом "откат" назад. Отказ от христианства приводил к возвращению языческих верований (к примеру, формировались представления о "вождях революции", по сути происходило обожествление таких "вождей"). Оно принимало формы преклонения не только перед авторитетами, но и перед теориями...
По версии властей, жизнь в обществе подчинялась теориям "научного коммунизма", "марксизма-ленинизма" и др. Сила и вездесущесть этих теорий были почти мистическими. В то же время власти бдительно следили за атеистическим воспитанием.
Подросткам необходимо было пройти ряд посвящений, напоминающих инициационные практики древности (вступление в пионеры, в комсомол). Однако для православных родителей такие ритуалы были сродни сатанинским, - церковь давала христианам свою обрядовость и не терпела ее подмены.
Воспоминания о спорах родителей с властями (по причине отказа от вступления их детей в пионеры) содержатся в книге Анатолия Наймана "Славный конец бесславных поколений": "Почему дети не пионеры? Не даете нормально развиваться, держите во мраке церковного обскурантизма? У нас свобода вероисповедания, но свободы калечить детей у нас нет. Дети под защитой государства, и оно вправе лишить вас родительских прав!"
...Объясняться ходили обычно женщины, им по их темноте, житью инстинктом и вообще второразрядности давали больше поблажек, и даже на крестик на шее могли рукой махнуть: чего с бабы взять? "Вот это вот, по-вашему, кто?" - показывая на портрет Ленина на стене, грозно спрашивали у жены К.С. Она отвечала: "Но ведь не Бог"...
Инициалами К.С. обозначен Станислав Красовицкий, один из самых значительных поэтов 1950-х годов. Официальная отмена религии, отделение церкви от государства, приводили к тому, что вера принимала новые формы; и вера в поэзию могла заменить веру в Бога. Характерным здесь является высказывание Яна Сатуновского, одного из поэтов круга "Лианозово" о творчестве лидера этой группы, поэта Игоря Холина: "Поэзия не может быть религией, даже "последних дней", если только это не "личная религия" поэта, который считает, что мир доживает последние дни. Начало нового мира после революции - с заменой религии на науку и поэзию - связывается у зрелого Сатуновского с концом мира вообще. Поэзия может быть религией для сектантов, отчаянных любителей (или даже фанатов) поэзии, которые готовы отринуть опыт христианства (и иных традиционных конфессий) и вернуться в архаику, в язычество особого, чувственно-рафинированного рода..."
И речь идет не о "деревенском" поэте - напротив, о концептуальном, сложном для понимания неподготовленного читателя "авангардном" (в случае Сатуновского, это человек хорошо образованный, инженер-химик).
...Если рассматривать историю Советской России на большом масштабе 1950-1980 годов, то на литературном и художественном рынке видны огромные затруднения, деформации, искажения. Эти напряжения произвела "идеология" и "политика", которую мы сейчас можем назвать результатом действия советской мифологии с ее культами "вождей" и "теорий". Но весь рынок уничтожить невозможно: когда есть те, кто хочет писать и рисовать и те, кто хочет это видеть, читать и покупать, то огромные силы, "сама жизнь" противятся существующим запретам. Возникают подпольные и полуподпольные круги, кружки, салоны, "маклаки" и разного рода агенты, осуществляющие услуги на этом рынке. Есть и официальный рынок букинистических книг и антиквариата, возникает рынок икон, формируются "черные рынки" и прочие формы взаимоотношений продавцов и покупателей.
На этом фоне в Москве появляются коллекционеры, отечественные состоятельные люди и заграничные - журналисты, дипломаты. Возвращаются в Россию репатрианты, представители советской элиты посещают Запад и убеждаются в престижности коллекционирования. Жизнь начинает входить в русло, которое нормальным назвать пока трудно, но возвращение Достоевского и Есенина в библиотеки определяет тенденции нормализации.
После смерти Сталина интенсифицируется общение молодежи и возникает ряд поэтических кружков, которые определят дальнейшее развитие поэзии. Первым кружком исторически считают группу Черткова. Станислав Красовицкий в этой группе является, по определению ряда критиков, самой яркой и самой загадочной фигурой 1950-х годов, если не всей второй половины ХХ века. Дело в том, что в начале 1960-х он отказался от своих стихов, сжег их и попросил сделать то же самое своих знакомых. Однако многие оказались от совершения такого аутодофе. Красовицкий стал священником Русской Православной Церкви (Зарубежной) отцом Стефанием, сейчас он проживает в Подмосковье. Сравнительно недавно начался новый период его творчества, он пишет стихи уже другого содержания...
Красовицкий писал не для публикации. Но не смог изъять свои стихи из "самиздата", потому что "самиздат" жил своей жизнью, и Красовицкий был ему не указ. Самиздат отомстил Красовицкому, распространив под его фамилией не его стихи.
(Только что была издано в России обширное собрание "самиздата" - "Антология новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны" К. Кузьминского и Г. Ковалева, где почти 90 % стихов, приписываемых Красовицкому, на самом деле ему не принадлежит).
Ахматова говорила Бродскому: подписывайте каждое стихотворение. Она с недоверием и подозрением относилась к "самиздату", как профессиональный, давно печатавшийся поэт к самодельщине. Однако в силу интереса к "самиздату" со стороны влиятельных персон он оказывался прямой дорогой к столу той же Ахматовой, к столам редакторов радио "Свобода", а значит, и к славе.
"Самиздат" оказался неистребим и неточен, он распространяется и живет по своим законам. Здесь каждый следующий "издатель" (переписчик) может оказаться редактором, и это напоминает переписывание античных текстов монахами Средневековья.
Стратегия Красовицкого является традиционной в русской культуре. Он стал носителем самого мощного мифа. Есть два Красовицких - реальный человек, который сжег свои стихи, бунтарь и борец, и он же - порождение "самиздата". Это событие представляется определенным поворотом в истории русской культуры ХХ века: Красовицкий почувствовал, что поэзия замещает религию, что она становится даже и товаром, и оружием, - а он хотел святости и чистоты.
Красовицкий мог почувствовать, что делают из его поэзии, как она используется в "самиздате". Он был враг режима, но из тех врагов, которые не борются, а не замечают. Если додумать мысль об отказе от публикации до конца, то дело здесь не в режиме, а в онтологическом статусе греховного современного бытия, выражением и квинтэссенцией которого является современная поэзия. Итак, перед нами отказ от соучастия в том, что чревато... Чреват "самиздат", чревата и современная поэзия.
http://stoletie.ru/retsenzii/061019134543.html
...С приходом советской власти поэзия была призвана нести дополнительные нагрузки: и не только идеологические и пропагандистские. Техническая модернизация страны и победа над безграмотностью имели своим парадоксальным результатом "откат" назад. Отказ от христианства приводил к возвращению языческих верований (к примеру, формировались представления о "вождях революции", по сути происходило обожествление таких "вождей"). Оно принимало формы преклонения не только перед авторитетами, но и перед теориями...
По версии властей, жизнь в обществе подчинялась теориям "научного коммунизма", "марксизма-ленинизма" и др. Сила и вездесущесть этих теорий были почти мистическими. В то же время власти бдительно следили за атеистическим воспитанием.
Подросткам необходимо было пройти ряд посвящений, напоминающих инициационные практики древности (вступление в пионеры, в комсомол). Однако для православных родителей такие ритуалы были сродни сатанинским, - церковь давала христианам свою обрядовость и не терпела ее подмены.
Воспоминания о спорах родителей с властями (по причине отказа от вступления их детей в пионеры) содержатся в книге Анатолия Наймана "Славный конец бесславных поколений": "Почему дети не пионеры? Не даете нормально развиваться, держите во мраке церковного обскурантизма? У нас свобода вероисповедания, но свободы калечить детей у нас нет. Дети под защитой государства, и оно вправе лишить вас родительских прав!"
...Объясняться ходили обычно женщины, им по их темноте, житью инстинктом и вообще второразрядности давали больше поблажек, и даже на крестик на шее могли рукой махнуть: чего с бабы взять? "Вот это вот, по-вашему, кто?" - показывая на портрет Ленина на стене, грозно спрашивали у жены К.С. Она отвечала: "Но ведь не Бог"...
Инициалами К.С. обозначен Станислав Красовицкий, один из самых значительных поэтов 1950-х годов. Официальная отмена религии, отделение церкви от государства, приводили к тому, что вера принимала новые формы; и вера в поэзию могла заменить веру в Бога. Характерным здесь является высказывание Яна Сатуновского, одного из поэтов круга "Лианозово" о творчестве лидера этой группы, поэта Игоря Холина: "Поэзия не может быть религией, даже "последних дней", если только это не "личная религия" поэта, который считает, что мир доживает последние дни. Начало нового мира после революции - с заменой религии на науку и поэзию - связывается у зрелого Сатуновского с концом мира вообще. Поэзия может быть религией для сектантов, отчаянных любителей (или даже фанатов) поэзии, которые готовы отринуть опыт христианства (и иных традиционных конфессий) и вернуться в архаику, в язычество особого, чувственно-рафинированного рода..."
И речь идет не о "деревенском" поэте - напротив, о концептуальном, сложном для понимания неподготовленного читателя "авангардном" (в случае Сатуновского, это человек хорошо образованный, инженер-химик).
...Если рассматривать историю Советской России на большом масштабе 1950-1980 годов, то на литературном и художественном рынке видны огромные затруднения, деформации, искажения. Эти напряжения произвела "идеология" и "политика", которую мы сейчас можем назвать результатом действия советской мифологии с ее культами "вождей" и "теорий". Но весь рынок уничтожить невозможно: когда есть те, кто хочет писать и рисовать и те, кто хочет это видеть, читать и покупать, то огромные силы, "сама жизнь" противятся существующим запретам. Возникают подпольные и полуподпольные круги, кружки, салоны, "маклаки" и разного рода агенты, осуществляющие услуги на этом рынке. Есть и официальный рынок букинистических книг и антиквариата, возникает рынок икон, формируются "черные рынки" и прочие формы взаимоотношений продавцов и покупателей.
На этом фоне в Москве появляются коллекционеры, отечественные состоятельные люди и заграничные - журналисты, дипломаты. Возвращаются в Россию репатрианты, представители советской элиты посещают Запад и убеждаются в престижности коллекционирования. Жизнь начинает входить в русло, которое нормальным назвать пока трудно, но возвращение Достоевского и Есенина в библиотеки определяет тенденции нормализации.
После смерти Сталина интенсифицируется общение молодежи и возникает ряд поэтических кружков, которые определят дальнейшее развитие поэзии. Первым кружком исторически считают группу Черткова. Станислав Красовицкий в этой группе является, по определению ряда критиков, самой яркой и самой загадочной фигурой 1950-х годов, если не всей второй половины ХХ века. Дело в том, что в начале 1960-х он отказался от своих стихов, сжег их и попросил сделать то же самое своих знакомых. Однако многие оказались от совершения такого аутодофе. Красовицкий стал священником Русской Православной Церкви (Зарубежной) отцом Стефанием, сейчас он проживает в Подмосковье. Сравнительно недавно начался новый период его творчества, он пишет стихи уже другого содержания...
Красовицкий писал не для публикации. Но не смог изъять свои стихи из "самиздата", потому что "самиздат" жил своей жизнью, и Красовицкий был ему не указ. Самиздат отомстил Красовицкому, распространив под его фамилией не его стихи.
(Только что была издано в России обширное собрание "самиздата" - "Антология новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны" К. Кузьминского и Г. Ковалева, где почти 90 % стихов, приписываемых Красовицкому, на самом деле ему не принадлежит).
Ахматова говорила Бродскому: подписывайте каждое стихотворение. Она с недоверием и подозрением относилась к "самиздату", как профессиональный, давно печатавшийся поэт к самодельщине. Однако в силу интереса к "самиздату" со стороны влиятельных персон он оказывался прямой дорогой к столу той же Ахматовой, к столам редакторов радио "Свобода", а значит, и к славе.
"Самиздат" оказался неистребим и неточен, он распространяется и живет по своим законам. Здесь каждый следующий "издатель" (переписчик) может оказаться редактором, и это напоминает переписывание античных текстов монахами Средневековья.
Стратегия Красовицкого является традиционной в русской культуре. Он стал носителем самого мощного мифа. Есть два Красовицких - реальный человек, который сжег свои стихи, бунтарь и борец, и он же - порождение "самиздата". Это событие представляется определенным поворотом в истории русской культуры ХХ века: Красовицкий почувствовал, что поэзия замещает религию, что она становится даже и товаром, и оружием, - а он хотел святости и чистоты.
Красовицкий мог почувствовать, что делают из его поэзии, как она используется в "самиздате". Он был враг режима, но из тех врагов, которые не борются, а не замечают. Если додумать мысль об отказе от публикации до конца, то дело здесь не в режиме, а в онтологическом статусе греховного современного бытия, выражением и квинтэссенцией которого является современная поэзия. Итак, перед нами отказ от соучастия в том, что чревато... Чреват "самиздат", чревата и современная поэзия.
http://stoletie.ru/retsenzii/061019134543.html
