Служил я три года в нашей победоносной Советской армии, и никакой дедовщины и видом не видывал. Ну да, были и старики, были и салаги, естественно. Но, чтобы старослужащие издевались над новобранцами – никогда! Знаю, что говорю, я дослужился до старшины дивизиона.
Но вот одну весьма милую шутку из армейской жизни сегодня вспомнил, когда дети спросили: «А какое у вас были раньше первое апреля?» Тут я строго ответил, что первое апреля – это время Великого поста, какое тут веселье? Но коротко запишу давний розыгрыш.
В дивизион осенью пришло пополнение – хлопцы с Западной Украины. Ребята на службу рьяные, особой возни с ними у сержантов не было. Даже до сих пор некоторые фамилии помню: Доть, Аргута, Коротун, Титюра, Балюра, Тарануха, Поцепух, Копытько, Падалко. Одним только выделялись - сильно любили поощрения.
- Товарищ старшина, вы же ж сами дуже хвальны были за наряд по кухне.
- И шо ж с того? – спрашивал я.
- Тады же ж мабуть благодарность перед строем треба размовить.
- Мабуть иди, - сурово говорил я. – Награды в нашем славном ракетном дивизионе не выпрашивают, их, когда надо, дают. И, когда надо, вы их получите. Ясно? Или це дило тоби треба розжувати?
Ещё был такой западенец Копытько. Тощий, длинный, прожорливый. Стоял правофланговым. То ли он специально косил под неграмотного, то ли подделаны были его документы, иначе как бы он попал в ракетную часть, но служил с нами. Его никуда было не назначить, всё напортит. В караул посылать боялись, ещё пристрелит кого. Держали в дневальных, всё на виду. Приказано было с ним заниматься, пройти хотя бы семилетку. Копытько приходил ко мне и жаловался на сержанта Кощеева, который вдалбливал ему начатки алгебры:
- Товарищ старшина, сержант Кощеев говорит, что плюс на плюс даёт плюс, то я верю, говорит, что плюс на минус даёт минус, то я тоже верю, но товарищ старшина, сержант говорит, что минус на минус даёт плюс. Дывитесь, яка заковыка. Чую, брешет. Я же ж ще с глузду не зъихав.
Так и вижу доселе, как Копытько с тряпкой ползёт вдоль плинтуса, как завидя меня, радостно сообщает:
- О тож так зробляли копийки при царе.
- Как?
- На колинях.
Но в чём Копытько испытывал явное превосходство над русскими, так то, что мы, по его мнению, ни за что не сможем выговорить слово «паляныця».
- Ну и что, - отвечали ему, - мы, что ли, помрём без этого?
Мои сержанты, третьегодники, задумали на первое апреля нижеследующую шутку.
Они пошли, тайком от меня, в штаб к знакомой машинистке и умолили её напечатать на чистой странице, даже не на служебном бланке, приказ о досрочном присвоении звания ефрейтора всем нашим первогодкам. «В связи с тем, - значилось в приказе, - что нижепоименованные рядовые показали себя образцовыми в деле воинской и политической подготовки, в дисциплине, в несении нарядов по внутренней и караульной службе… и дальше шли фамилии фактически всех новобранцев украинского призыва».
Сержанты поклялись машинистке, что никто из офицеров этого листка не увидит, что его вернут ей и при ней уничтожат. Парни были огневые, красавцы: Толя Осадчий из Киева, Леха Кропотин, Илюха Деревнин, Рудик Фоминых из Вятки, уговорили. И листок ей, как обещали, назавтра вернули.
Звание ефрейтор – первичное, одна лычка на погонах. Дальше идут младший сержант – две лычки, просто сержант – три лычки, старший сержант – одна широкая и так далее.
Обычно после ужина я, влюблённый в библиотекаршу, убегал в библиотеку, оставлял дивизион на дежурного. Если что, всегда знали, где меня искать.
Сержанты, привели дивизион с ужина и, не распуская строя, объявили что поступил приказ о присвоении воинских званий, его торжественное оглашение будет завтра на общем построении, но надо к этому торжеству подготовиться, то есть пришить лычки. Тем, кому звания присвоены.
- Приказ можете прочесть на доске Почета в ленкомнате.
Почему на доске Почета, а не у тумбочки дневального, это тоже было продумано: не хотели подставлять ни дежурного, ни дневального.
Строй распустили, все кинулись читать приказ. Радостные крики оглашали казарму. Друзья мои, сержанты, объясняли, что это такая особая честь только нашему дивизиону, а мы и правда только что хорошо провели учебные стрельбы, и что, конечно, это редкость редчайшая, чтобы военнослужащие получали звание так быстро, но тут особый случай, дорогие товарищи новобранцы.
Словом, сели салаги за иголки и нитки. Лычки им отмерил каптенармус Пинчук. Погоны новые выдал он же. Он же и собрал вскоре эти погоны, но уже с пришитыми лычками. Сказал, что раздаст утром, на построение. К слову заметить, доселе удивляюсь, что украинцы всегда занимали каптёрку, хлеборезку, вещевые и продовольственные склады, а в караул - через день на ремень - и на позицию шли вятские да уральские, да сибирские.
Итак, никто не заметил, что приказ скоро исчез с доски. И я, прибежавший проводить отбой и читать наряд на завтра, о нём и понятия не имел.
Вообще я потом даже сетовал парням, что меня не ввели в курс розыгрыша, но парни объяснили, что не хотели меня подводить. Утром, после завтрака, перед построением, сержанты ввязали меня во всегда непростое распределение нарядов на будущую неделю по батареям и взводам. И так спорили и ссорились, так тянули время, что дотянули до развода. Я оторвался от бумаг:
- Парни, ну что это вы сегодня? Крикните дежурному: объявить построение.
Вскоре дежурный заскочил в дверь:
- Старшина – комдив!
Выскочив на крыльцо, я привычно, как смотрит на строй любой старшина, мгновенно отметил выровненные по линии носки начищенных сапог, скользнул взглядом по гимнастеркам, заправленным в ремни, по блестящим бляхам, по головным уборам – звёздочка посередине лба - и зычно скомандовал:
- Див-зьён! Р-рясь!... Ир-но! Равнение напра-о!
И чётко, по-строевому, пропечатал несколько шагов навстречу нашему подполковнику.
- Тарщ подполковник, вверенный вам дивизион на утренний осмотр и развод построен! Старшина дивизиона…
И увидел вдруг взгляд подполковника. Он просто вытаращился, но не на меня, а на выстроившихся солдат. Я невольно тоже поглядел и… и чуть устоял – в первом ряду стояли сплошь ефрейтора. Все в новехоньких погонах с одной красной лычкой, все очень радостные. Особенно сиял Копытько. Они были готовы гаркнуть; «Служим Советскому Союзу!».
- Это кто у тебя в строю? – ласково спросил комдив.
- Понятия не имею, - искренне ответил я.
- А сам ефрейтором быть не хочешь? – поинтересовался комдив.
А дальше? Дальше пошла разборка. Таскали к комдиву и сержантов и «ефрейторов». Все честно говорили, что был приказ. Был. «Вот у туточки, у рамочке». И все это подтверждали.
Но уже во всей части шел такой хохот, так всем понравился наш розыгрыш, что, конечно, было глупо истолковать его как преступление, как чей-то злой умысел или тому подобное. Дежурному сержанту влепили внеочередное дежурство, только и всего. Это ж в тепле, в казарме – это не караул, не круглосуточное бдение на позиции. Я сказал комдиву, что буду рад, если с меня снимут хомут старшины, и что вообще готов в любом звании служить родине. Тем более мне уже надо было готовиться к приёмным экзаменам в институте.
- Перекрестись, что не знал про «ефрейторов», - велел комдив.
Я выполнил приказ, перекрестился.
Мы думали, что и «ефрейтора» не будут обижаться. Но вот как раз они-то и обиделись. Очень обиделись. И то сказать – только что ощущали на погонах лычки и нет их, сами же и спарывали. О, лычки для них много значили. Даже сфотографироваться не успели.
- Кляты москали, - возмущались они.
Но мы не обижались. Я вообще искренне думал, что меня это прозвище возвышает. То всё вятский был, а тут уже москаль. В звании повысили.
Вот такое было армейское первое апреля.
О, друзья мои, западэнцы. Однополчане! Братья славяне! Рады вы, что вытворяют на ридной батькивщине ваши дитыны?..
