О наградах Петрович не думал ни воюя, ни отвоевав. Хотя, конечно, тема эта, какая-то оценочная мерка действий, иногда подкрадывалась, со стороны.
Ну вот произошёл с ним такой случай. Доставляли они с санитаром Дулиным хлеб. Медсанбату и своему хозяйственному взводу. Буханки были чёрные и белые. Белый хлеб полагался только белой кости – офицерам. Кость-то у офицеров была, как и у красноармейцев, рабоче-крестьянская, то есть, конечно, белая, но только в ранговом понимании. А когда в госпитале вылезала, раздробленная осколком снаряда, из-под мягкой обшивки кроветочащей плоти, то оказывалась такой же по цвету что у старшего командира, что у младшего, что у вовсе не командира – одинаковой. А вот хлеб – он точно был разный и по цвету, и по существу.
И соблазнились два бойца, перекладывавшие своими жёсткими руками буханки, цветом и запахом хлеба им не полагавшегося, взяли одну, надломили, присели на какие-то доски-ящики да и стали лакомиться, довоенный вкус вспоминать. А кто-то проходил мимо. И доложил куда следует. Так и так, мол, видел своими глазами. Вызвал наших бойцов командир, капитан, был он цыган, и стал допрашивать, по одному. Сначала – кузнеца Петровича. «Ели, так вашу мать?!» – «Никак нет, товарищ капитан. Не ели!» – «А я говорю, ели!» – «Только нюхали, товарищ капитан. Вкусно пахнет. Но не ели!» Потом ответ держал санитар Дулин. «Никак нет, товарищ капи…» – «Врёшь! Отвечай: ели!» – «…ммм…» – «Признавайся, Дулин. Нашкодил – отвечай!» – «Ммммы совсем немножко, товарищ капитан. Тааак захотелось попробовать… давно не пробовали… последний раз до войны, на Пасху… столько лет прошло… мы чуть-чуть…»
Петровичу командир этот, цыган, потом сказал: «Хорошо, что ты не признался. Не то загремел бы вместе с Дулиным на передовую… Коней бы мне тогда кто ковал? Ценю твои золотые руки».
Через неделю Дулин был убит. На передовой больше двух недель никто не жил. Счастье, если ранение и госпиталь.
Медалей Петровичу несколько штук дали. В наградном листе на медаль «За боевые заслуги» написано:
«За период боевой операции с 16.4.45 г. им лично сделано 18 памятников. Изготовлено для МСБ 120 вёдер, 60 тазов, 40 печек и другой жестяной посуды. Благодаря его старательности раненые и больные всегда были в тепле…».
А вот ордена не досталось. Хотя полагалось. Полагалось, да не положилось. Причина? Так ведь не надо было нюхать белый хлеб. Мало ли, что кость твоих славянских золотых рук не менее белая, чем у смуглого капитана-цыгана. И за то спасибо скажи, что не убили.
Да и другое с благодарностью – себе – вспомни. Что не такой уж безбашенный ты был. Ведь легко мог сгинуть на войне и не по военной причине. В Польше был случай. Заняли наши станцию, на путях цистерна стояла. Постучали. По звуку должно быть – не пустая. Полез наверх один воин, зачерпнул котелком – ура, спирт! Слух сразу захлестнул многих, кто находился поблизости. Хорошо в тот раз обедали, с аппетитом. Только вот стало потом крутить бойцов. По земле катались, выли от боли. А потом один за другим поотходили. 17 похоронили. А Петровичу что-то в этом напитке не понравилось. Запах и вкус – не водка и не самогонка, вонючка какая-то. Потом оказалось – спирт-то спирт, но древесный. Яд по фамилии Денатурат. «Хорошо, я на это не жаден был, не стал глотать», – вспоминал после войны Петрович.
А вы говорите, награды…
Медальки Петрович сложил в трофейную коробку Zigaretten, положил на камин русской печи и никогда не открывал. Даже когда мемориал в селе к какому-то юбилею, кажется, 20-летию Победы, соорудили и собрали на торжество остатки ветеранов, и фотограф из районки их щёлкнул, – Петрович на снимке оказался без украшений. Просто забыл нацепить.
А вот когда умер, тут ему и было воздано с избытком. Не погибнув на войне, жил ещё он долго. Перешагнул черту 90. Дети похоронили, через год поставили общий памятник – матери и отцу. Достойный, гранитный. А потом как-то приехали навестить могилы – а памятников-то стоит два! За одной оградкой. На том и другом – фамилия отца. Второй памятник тоже приличный, мрамор. Но зачем и почему – два? Загадку люди разъяснили. Оказывается, второй камень поставлен солдатами, присланными военкоматом. Было, оказывается, решение Москвы: ветеранам ВОВ, умершим после… кажется, 50-летия от начала войны, памятники ставить за счёт государства. Фамилия Петровича попала в списки, и дальше никто не разбирался – стоит ли уже памятник, не стоит – список есть, решение выполняй. Есть!
Вероятно, этот памятник Петровичу был удвоен самой судьбой потому, что сын Петровича – Миша, погибший под Сталинградом от прямого попадания бомбы, вовсе не удостоился памятника, и пришлось его брату закрыть ненужную повторную надпись на отцовской мраморной стеле керамогранитной фоткой Миши.
