Когда мы говорим, что «первым в Рай вошёл разбойник», то сие действительно так… Только слова эти произносятся зачастую для оправдания собственных, или реже, чужих грехов… мол, уж если разбойник в рай - то и у меня получится - я ж не разбойник!
…Вот только забывается то, что евангельский разбойник после своего искреннего покаяния и признания Христа – Богом, ещё несколько часов пребывал в страшных муках на кресте, задыхаясь с перебитыми голенями, прежде чем отлетела душа его… и не отрёкся и не проклял Того, Кого просил: Помяни мя Господи, во Царствии Своем!
Жития Святых и Церковное Предание дают нам немало примеров Покаяния и Спасения разбойников, бывших убийц и губителей, таких как прп. Моисей Мурин, мч.Варвар, и других… После покаяния и последующей святой жизни, они претерпели мученическую кончину и с радостью отошли в Жизнь Вечную…
Стих «Душа разбойника» навеян Житиями Святых «разбойников благоразумных» и 166-ой главой «Луга духовного» Иоанна Мосха…
Однажды к игумену лавры
пришёл человек один:
- Молю, постриги меня, авва,
скорее в монашеский чин!
Взгляд странника полубезумен,
на поясе ржавый тесак.
- Ты кто? – вопрошает игумен,
хотя всё понятно и так.
- Разбойником был я, авва,
тому назад несколько дней.
Мы грабили караваны
и не жалели людей.
В харчевне потом, на закате,
у нас было заведено
с блудницами золото тратить
и пить до утра вино.
Червонцы кидали под ноги
танцовщицам, бьющим в тимпан.
…………………………………………..
В пустыню души, в итоге,
последний вошёл караван.
……………………………………………….
Мужчин и охрану убили мы,
купцов этих взяв врасплох.
Была там женщина с ними
и сын её лет четырёх.
Но мне вдруг, так страшно стало -
от крови уже устал…
Её с одного удара
убил. И бесчестить не стал.
Жаль мальчика. В этой пустыне –
ну как ему выжить тут?
Иль с голоду здесь погибнет,
иль дикие звери сожрут.
Да, в этой пустыне голой
один так и сгинет он.
И я перерезал горло
ему своим острым ножом.
Я опытным был убийцей,
и делал это не раз.
Но тут …
Его взгляд увидел -
его умоляющих глаз.
С тех пор
не имею покоя.
Где мне не приходится быть,
я глаз этих детских горе
никак не могу забыть!
Я вижу их в синем небе,
и бликах ночных костров!
Они на меня смотрели
со всех полевых цветов!
Со звёзд золотых над пустыней!
Со льдов на вершинах гор!
Они на меня и поныне
печально глядят
до сих пор.
Мне взгляд этот сердце изранил -
я Божьему свету не рад!
Разбойничью жизнь я оставил -
меня не оставил взгляд!
И понял я:
так всё и будет…
Но так невозможно жить!
И раз меня Бог так судит -
решил сам себя казнить!
Но нож мой не резал сердце,
на шее верёвка рвалась.
Не знал я, куда мне деться
от жалобных детских глаз!
Я брёл по пустыне и падал.
Идти не хватало сил.
Тогда с глубины - со дна ада -
ко Господу я возопил!
И этому солнцу с востока,
и небу ночному кричал:
убей меня, Бог жестокий!
Зачем Ты меня создал?!
По локоть в крови мои руки,
так где ж моя лютая смерть?!
Ведь мне эти адские муки
уже невозможно терпеть!
Мне грозный явился Ангел
и Бога принёс ответ:
«От смерти ты будешь избавлен,
от взгляда детского – нет!
Найдёшь себе успокоенье
за стенами монастыря…»
- Стриги меня, авва, скорее!
Не мучай отказом меня!
Повёл его авва от храма,
где Лавры кончалась земля:
«Ступай, брат, к отхожим ямам -
там будет и келья твоя!
Найдёшь ты в ней всё, что надо
тебе для спасенья души…»
И тот себе выкопал яму.
И начал в ней новую жизнь.
А после, к вечеру ближе,
обряд свершился над ним.
И был этот зверь пострижен
игуменом в ангельский чин.
И там он в духовной битве,
в норе своей – два на метр,
прожил в посте и молитве
почти что двенадцать лет.
Зной жёг его, жалил холод,
что ел - неизвестно, что - пил…
Когда выходил из норы он,
то на четвереньках ходил.
Подобен стал зверю лесному,
рычал и скулил как зверь.
Но хуже зверя любого
себя он считал теперь.
Так нёс он – за осенью осень -
свой собственный приговор.
И только лет через восемь
стал в храм заходить, в притвор.
Он там зажигал лампады,
молился на образа.
И пред Распятием падал
и не поднимал глаза.
Но иноки видели это:
как с ямы - ночной порой-
бил в небо столп яркого света!
И Свет этот был неземной!
А там, где должно быть было
зловонье отхожих ям -
благоухание плыло…
Как ладан курился там!
Казалось, что Бог избавил
монаха от тяжких мук.
Но вот, как-то ночью, к авве
раздался настойчивый стук.
- Аминь! - не заперто! С Богом!
Мир будет с тобою, брат!
Умытый, с печальным взором,
стоял на пороге монах:
- Прости, что во время такое
к тебе приступаю вновь.
Но я не обрёл покоя -
меня не прощает Господь!
Душа моя - рваная рана,
и пластыря нет на неё!
В душе моей ад, о авва, –
и жжёт меня адским огнём!
Осталось мне жить недолго,
а в сердце не мир, а страх:
я вижу глаза ребёнка
в лампадах и образах!
Взгляд этот мои обеты
крошит, как стекло алмаз!
И отблеск фаворского света –
то свет его чистых глаз!
Они вопрошают упрямо:
«Зачем ты меня убил?!»
Опять я прошу тебя, авва,
скорей отпускай меня в мiр!
Игумен не стал с ним спорить:
- Пребудет с тобою мир!
Одел его в платье мiрское,
заплакал и благословил.
И бывший монах в столицу
пришёл и сдался властям.
Сознался в своих убийствах,
и предал на суд себя.
Суду исповедался снова-
какие злодейства творил.
И суд – справедливый и скорый -
на смерть его приговорил.
На главную города площадь
его привели с утра…
В тюрьме казнить было б проще,
но зрелища ждала толпа.
Стоял он в рубахе белой
с закинутой вверх головой…
Какое бездонное небо
сегодня над этой землёй!
Как радостна радуги арка,
что дождь вышивал с утра!
Как солнце сверкает ярко
на лезвии топора!
Последний миг жизни минул.
Палач взмахнул топором.
Глашатай с помоста крикнул -
и с неба ударил гром!
И тут …
в синем небе открылись
Невиданные Небеса!
А голова покатилась
под плаху, закрыв глаза.
Как будто она уснула
последним и вечным сном.
И вдруг, голова улыбнулась
и тихо сказала: «прощён».
Душа отлетела от тела
в открывшийся в Небе проём -
на Небо она летела
как птица в гнездо своё!
На Небо вела дорога
без мытниц и без препон!
Душа улетала к Богу,
минуя бесовский кордон!
С ней Ангелы пели рядом,
и там,
где Спасённых Причал -
ребёнка ласковым взглядом
Христос эту душу встречал.
1. Рах в Раю