Оборотень

ЗАЧИН

Не иначе, с того света

репортаж веду...

Знаю лишь: не сон всё это,

Не на койке в лазарете

я в жару лежу -

не в бреду.

Часть первая.

ЛЕШИЙ

...У реки костёр курится,

дым плывёт в лесок...

Поздний вечер сизой птицей,

надо мной парит, кружится,

тихо опускается

на песок.

За спиной - завода будни,

десять смен в чаду,

впереди - пять суток чудных,

безмятежных и безлюдных,

отдохну - и далее

побреду...

Лишь бы мне волков не встретить -

их страшусь, любя.

Чу! - одним в овраге где-то

угрожающе пропета

ободрительная песнь

(для себя!).

После грохота и зноя -

ночи у костра...

В звёздах бездна надо мною

дышит вечности покоем,

не смыкал бы глаз своих

до утра!

...Вот уже и ветер дремлет,

сосны укачав,

лишь о чём-то сокровенном

распевают в дубе древнем

стройно и задумчиво

два сверчка...

Не успел смежить я очи,

как на дубе вдруг

треснул сук, стал рожи корчить,

что-то сверху мне лопочет,

а потом свалился вниз:

«Здравствуй, друг!»

За безлюдными лесами

догорел закат -

кто предстал перед глазами

наважденьем?! Пляшет пламя,

освещая тощего

старика.

Леший? Леший! - Сердце бьётся,

словно окунёк.

Подошёл шутник, смеётся:

«Напужался, мне сдаётся!» -

и присаживается

на пенёк.

И что в сладкой полудрёме

примечталось мне,

старичок негромким словом,

сказкой-присказкою стронул, -

о лесной повёл рассказ он

стороне:

«...Здешний лес наскрозь я знаю -

исходил за век...

Всяких туточки встречаю,

и давно уж примечаю -

околдован лесом ты,

человек.

Ты со мною чем-то сроден -

в том секрета нет:

дух в тебе такой же бродит -

возвернулся в юность вроде

я через кромешую

бездну лет...» -

Он глядит мне прямо в душу

глазом голубым,

а другой - как бы притушен...

Лопушатся в космах уши -

то ли пух, не разобрать,

то ли дым...

«...Сам любил костёр у речки,

да в бору глухом,

не нужны ни дом, ни печка,

у огня сидел бы вечно,

только обернулся вот

лешаком».

Значит, встретил... Точно, леший!

Сразу страх исчез:

что пугаться, коли, грешен

тем, что встречей этой тешил

давний утолить свой

интерес:

«Разве так, по доброй воле,

лешим можно стать?» -

«То моей судилось долей:

ещё девицей в подоле

из чащобы принесла

меня мать.

Бастрюком в деревне слыл я.

Нелюдимым стал,

сухорёбрым рос и хилым...

Только лес давал мне силы -

я его за батюшку,

почитал.

Перед смертью мать призналась:

«Сын мой дорогой,

видно, с лешим я спозналась,

и в тебе теперь признал он

кровь родную - отпрыска

своего.

Не легко, сынок, поверить,

ты прости меня,

но тебе, знай, оттеперя

все лесные дебри-звери

будут ближе, чем твоя

здесь родня»...

Схоронил её... Забылся -

потекли деньки!

О ту пору я влюбился,

со своей роднёй простился

и подался с девонькой

в лесники.

Всей судьбой была близка мне:

сиротой росла,

хромоножкой, - за изъянец

тот оставили цыгане, -

словно свыше кто её

мне послал!

Говорили: не для губок,

не для глазок бор -

частый лес ночами рубят,

девка пришлого голубит,

а тебе - с порубщиком

разговор...

Только вышло всё страшнее...

В вверенном лесу

ночь - объезду, чуть светлеет -

лошадь в стойло, сам аж млею:

исцелую-облюблю

её всю!

Наглядеться б, надивиться,

распотешить зрак:

сероглаза, смуглолица,

не девица - Огневица,

горячее искорья

из костра!

...А тем часом мир прозрачней

день мне ото дня

становился - в Лес всезрячий

обращаться вроде начал:

стала тайная его

жизнь видна.

Не боры из елей-сосен,

не дубравы - он!

И не травы, мхи и росы,

глухари, грибы аль лоси,

не расщепленных дерев

в бурю стон,

и не волчья сыть-добыча...

Всё он разом - Лес.

Для всего, что видно-слышно,

невидимки ищут пищу

в слоевищах под землёй -

во-о, замес!!!», -

Тут старик от восхищенья

пальцы сжал в кулак.

Сам же леса порожденье,

в человечьем воплощенье

удивительнее был,

чем лешак!

«...Так открылось мне воочью,

кем-чему служу:

животворной связи прочной

между солнышком и почвой

заповедность строгую

сторожу.

...Не хочу, да возвращаюсь... -

Леший глаз потух: -

К той, в ком век души не чаю,

чьими сам живу лучами.

Разделились с ней мы на

прах и дух...

Человечье наше счастье

было только сон:

лес горючий, искра страсти -

и под гром грозы-ненастья

с Огневицею сожгли

мы кордон...

В том огне сгорели сами,

да вот доли - две:

ей - довек пылать кострами,

стыть золой, витать дымами,

мне же - Духом Леса быть,

тож навек», -

и две искры меж ветвями,

будто пара звёзд,

причарованых словами, -

то снижалися над нами,

а тут прянули-взвились -

в небосвод.

«Чаю, это наши души -

вместе там сейчас...

Знать, у них глаза и уши

есть, коли сошли послушать,

что поведывал тебе

я про нас...»

Долго Леший, взор потупя

в жар костра, молчал...

Жутко стало: ночью глупой

с Духом Леса быть мне вкупе -

да к добру ли я его

повстречал?!

«Ты доволен? Я ответил -

лешаком как стать?..

К делу, друг! Покуда петел

не пропел осанну свету,

порешим, а там - хучь не

рассветай.

Хлопец, вижу, не лядащий,

да и сам с усам -

стал подумывать всё чаще:

сколь вот так глаза таращить,

долго ль шлындать просто так

по лесам?

Мне ж - во как! - помощник нужен,

жизнь иль смерть:

червь наживы в Лес запущен -

гложет тело, точит душу,

и его не в силах Дух

одолеть.

Нет, не ты - меня, я - встретил...

Но не гну силком:

говорю ж, давно приметил,

что дозрел ты до обета

Лесу дать - и стать его

Лесником».

Как в хмелю, речам внимаю -

жданный разговор!

Сострадая, принимаю

лешью боль, и сердцем знаю:

лесогубу вынесен

приговор.

Просыпаюсь... Звёзды гаснут...

Лесу клялся? В чём?! -

Призрак-сук ищу напрасно -

лешему ль во сне так страстно

присягал - карающим

стать мечом?

Сон ли, явь? - Припоминаю

(лешего?) совет

не страшиться волчьей стаи:

«Разве ж тронет тварь лесная

коли Лесу самому

дал обет?!

И в тебе чуток прибудет

озверения -

не того, что мните, люди:

чуять, слышать лучше будешь

обретёшь глубинное

зрение.

А теперь - о самом главном:

невидимкой стать

сможешь вмиг, одним желаньем

проникать в сердца, в сознанье,

планы в них злодейские

разрушать.

Сам же ведай, зри всё, помни -

и о том вся речь:

лес для них - лишь куш огромный,

гульбы, яхты да хоромы,

нам бы - животворную

связь сберечь!»

Часть вторая

ЛЕСНИК

День второй лишь занимался...

Экий странный сон!.. -

подивился я. Поднялся -

дымом сизым закачался

над кострищем стынущим!..

Невесом...

От дороги ж, что за дубом,

а за нею - бор,

гул машины гласом трубным,

в тишине несносно грубым,

долетел. Взвыл-рыкнул - и

стих мотор.

Ничегошеньки не снится!

И вникать пора

в то, о чём там говорится:

«Гляньте-ка, туман клубится

или ж от ночёвки чьей

дым костра?» -

«Место тёмное... Когда-то

спален здесь кордон -

леснику за строгость плата...

Дверь подпёрли... А женатым

на цыганке был - сожгли

заодно.

Видишь ли, в чём дело было:

бор здесь, у реки,

заповедным объявили -

и запретов накрутили,

да покруче их нашлись

мужички!»

Меж собою так гуторя,

подошли ко мне -

словно кто глаза зашорил,

о судьбе злосчастной бора

рассуждают, а меня

для них нет:

«Новый здесь кордон поставлю -

лес когда куплю.

Бор сниму...» - « И дуб?» - «Оставлю -

новоселье под ним справлю -

куршевель с русалками

во хмелю!

На реке причал устрою

катерков на пять,

баньку с пивом под горою,

корт для тенниса накрою,

чтоб и в дождик время нам

не терять...» -

«По закону - знаем оба -

лес купить нельзя...», -

«Ха-ха-ха! - сыпнуло дробью, -

А зачем на свете лобби?

Я давно в аренду лес

этот взял.

Мы равны под этим дубом,

ты, хоть и в летах,

не сочти вопрос мой грубым:

а на деньги чьи, голуба,

думаком сидишь в верхах -

просто так?!.»

Вниз идут, на берег речки,

с ними я скольжу...

Бедный леший! Эти речи

как принять за человечьи?! -

«...Нужно что - валяй, а я

погляжу!» -

«В кулуарах думских устно,

подсчитали «за»:

голосков с десяток нужно,

если выгоду научно

лесоводства частного

доказать.

Всё путём идёт с законом,

есть уже и план:

коли вся наука тонет,

трудно честным быть учёным,

а толкнуть его на грех

может грант.

И объект уже подобран -

доктор по лесам -

в ранге эксперта одобрен,

матерьялец нужный собран,

за сходняк готов отдать

дока сам». -

«Значит, можем теперь срочно

начинать игру?

И не надо бить по почкам -

всё доведено до точки,

в эту точку и воткнём

мы иглу!

Извини. Гляжу, ты сметлив,

так же и греби:

в думе ставь, где надо, петли,

ну а с докой тем, не медля,

выберись, хоть завтра же,

по грибы.

И коль ты слуга народный,

добр будь служить:

на поляночке укромной

посули чуток зелёных -

лишь хватило б голову

закружить.

Ну, а дальше - дело прессы,

так крутнём - ого!

Конференцию профессор

проведёт о том, что лесу

в частной собственности быть

вы-год-но!» -

Тут он бросил в реку камень -

и пошли круги.

этот знак, как будто знамя,

сходу подхватил избранник:

«Так волна до спикера

добегит!»

Хохотнули... «Всё же, скоко?» -

«Не крути на нём.

Говорю, дай токо-токо,

а тебе воздастся скопом

и под дубом первому

тож нальём!»

С тем ушли. Густая пала

тишина, хоть режь...

И чем было всё, тем стало,

даже птицы облетали

стороной: я виден им,

как допрежь!

Прожил день с одним желаньем -

вызнать наперёд

ту укромную поляну,

на которую «избранник»

завтра доктора наук

приведёт.

...Бор минул, пошли осина

да берёза сплошь.

Ниже - кочки, мхи, трясина,

а грибная палестина --

выше чуть, её щедрей

не найдёшь.

Мною тут привал устроен

перед третьим днём:

если тот - лесной учёный,

то к поляночке укромной

по грибочки приведут

не его, а он.

Мне ж осталось полагаться

лишь на леший дар:

невидимкой оставаться,

татем в их сердца прокрасться

и оттуда нанести

свой удар!

Встретил их я утром ранним

с розовым лучом:

за седым дедком «избранник»

брёл с корзиной и ... престранно

убеждал учёного,

горячо:

«Тот проект, что скоро в думе

будем обсуждать,

вам не кажется безумным?

Надо ж быть совсем дуб дубом,

чтобы частнику леса

передать!

Может, это страх профанов?

Как эксперт должны

в лесной кодекс основаньем

вы лесных законов знанье

профессионально нам

заложить.

В конференции повестке

завтра ваш доклад.

Выводы вчерне известны,

выбирайте из них честный -

годовой вам за него

вот оклад». -

«Что вы, сударь, кто сказал вам?!

Раздвоенья нет,

русский опыт доказал ведь

за три века: быть развалу,

коли частник лес берёт -

лесу смерть!

Он же в собственности ищет

лишь одну корысть,

а что сам же лесом дышит

и что лес богатств всех выше -

допустить не хочет он

даже мысль!»

Слушал я и дивовался

силе Лесника:

то, чего душой желалось,

тотчас явью обращалось -

лесогуба спета, мнилось,

песенкА!

Это что же завтра будет

с нашей прессой-то!

две сенсации на блюде:

про страданья лесогуба

и про то, каков герой

профессор.

И, дурачась, облачился

здешним лесником -

в новой форме дуболистной,

им внушил, что заблудились,

а заблудшим-то был сам

чуваком.

Сталось так оно, конечно, -

заплутали, да!

К убеждениям сердечным

вывел Лес на путь их честный,

да подстерегала всех

нас беда.

День четвёртый. Ночь. День пятый...

Из лесной глуши,

из вселенски необъятной -

в тесный мир мне путь обратный:

город ждёт и знает, чем

оглушить.

Там с запискою «Мы квиты»

найден депутат,

до беспамятства избитый.

И докладчик не забыт был:

доктор свезен к докторам -

хлоп! - инфаркт...

Десять дней... Всё шито-крыто.

Смыслу вопреки -

овцы целы, волки сыты,

правосудье бьёт копытом -

как же! - «следствие ведут

знатоки»:

Знают, как копнуть поглыбше,

и не повредить

основанье щедрой «крыши»...

Мне б поведать им, что слышал, -

«А ты, что - невидим там,

что ли, был?»

До судебного процесса

тут кому дожить?

Не пришёл в себя профессор.

От внезапного абсцесса

и избранник приказал

долго жить.

Лесогуб - вне подозренья!

Ищет новый путь:

как в правах своих арендных

прибыльное разоренье -

лесопилорамное -

провернуть.

И уже лесопатолог

убеждает всех:

в бор проник смертельный ворог!

Сосен мачтовых не долог,

если срочно их не снять,

будет век...

Часть третья.

АУКА-ЗВЕРЬ

Прав был Леший... Духом только

как остановить?

Если духом - то двустволки,

ижевки, с какой на волка, -

гильзы лишь жаканами

снарядить.

Так я сам - тот зверь-аука,

босый серый волк,

что поёт в предсмертной муке,

порох чуя, слыша грюки, -

и таков же, как и он,

одинок.

Что ж ты, Леший, где ты, вещий?

Сгинул ты куда?

Только душу праздно тешил,

а как сердце взял ты в клещи,

всё доверил мне, так и -

ходу дал?!

Из меня ж Лесник неважный,

видишь ты и сам:

невидимкою стать дважды -

это ж быть каким отважным

надо, а?! - Я доверился

чудесам...

Так чего ж ты ждёшь, скажи мне,

от меня теперь?

Я мужик старорежимный -

не присущи мне ужимки,

прямодушен, чист и прост,

что твой зверь.

В ночь которой пятидневки,

разгоняя грусть,

дым костра вдыхаю терпкий...

Дуб простёр ладони-ветки:

«Видишь - ни сучочка нет!»...

И - пень пуст.

Леший бросил, это ясно.

Ищет новый путь.

И тут меряться напрасно,

будет кто из нас несчастней,

если с жизнью связи здесь

оборвут.

С неотвязной этой думой

мне опять не спать...

В освещенье мёртво-лунном

бор стоит стеной угрюмой,

а под ним встречаю вдруг

чей-то взгляд.

Две свечи пылают яро.

Кто поставил вас?!

Окатило сердце варом:

никакие то не чары,

две янтарные луны -

волчьих глаз!

Огоньки сияли ровно...

Их спокойный свет

проструился в память словно:

«Никакая тварь не тронет,

коли Лесу самому

дал обет!»

Жизнью выпало измерить

лешью правоту.

Страха нет. Иду я к зверю.

Бел иль сед? Лишь тёмно-серой

отливает полосой

по хребту.

К волку шёл пока - сидел он,

а когда же встал он, -

грудь - по грудь мне, стройно тело,

ноги - бычьи!.. И глядели

твёрдо хризолита два

кристалла.

Видел же, что безоружным

перед ним стоял,

всё же, волк счёл делом нужным, -

с видом даже равнодушным, -

но, однако же, явить мне

свой оскал!

Сморщил нос и пасть ощерил -

частокол клыков,

словно к горлу их примерил!

Повернулся к тёмным дебрям

молча, без оглядки, и -

был таков.

Ну, а мне опять кручина:

что хотел сказать

зверь матёрый, в чём причина

появления волчины -

просто так, лишь бы клыки

показать?

От костра, ещё до света,

я продолжил путь.

Тихо было, лишь дуплетом

прогремело глухо где-то,

а мой путь туда лежал -

не свернуть:

шёл сентябрь, пора охоты,

урожай грибов...

И, хотя кому охота

под дуплет попасть, - к болоту,

к палестинке напрямки

утром брёл.

День для всех - обычный, будний,

праздничный - лишь мне.

Знать не знал, что станет судным

этот день в лесу безлюдном

и не будет у меня

больше дней...

Вот каким он был: ни звука,

сонный лес молчит,

как о судьбе его наука;

спит в овраге зверь-аука,

даже птаха-красный лоб,

не стучит...

Солнышко ещё не встало,

только в вышине

облаков лебяжьи стаи

розовели и блистали,

и от них струился свет

вниз ко мне.

Березняк минул, осинник -

и грибов не счесть!

Снял рюкзак, извлёк корзину.

поднял взор: за палестинкой -

внедорожник. Знать, стрелок

где-то здесь.

Ну, как примет за косулю,

если браконьер,

сдуру всадит дуру-пулю,

а потом уже «оттуля»

дурням тем доказывай,

что не зверь!

Кашлянул, негромко вроде, -

лишь бы знак подать:

не коза с корзиной бродит...

От болота ж враз выходит,

сразу вижу, не стрелок,

а - беда...

Ворон леса - в камуфляжных

перьях лоскутов,

в сапогах болотных, ражий,

с карабином и ягдташем.

Как хозяин - сходу мне:

«Кто таков?» -

«А-а! - в ответ непроизвольно

вырвалось из уст: -

Мой знакомец! В лес зелёный

прямо до смерти влюблённый -

так, что косточек его

слышен хруст!».

Тот глядел осатанело...

А меня несло:

«Ты уже проткнул два тела -

а не выгорело ж дело:

бор - не твой! В кого теперь

ткнёшь иглой?» -

У него кадык запрыгал

(а в глазах - вопрос):

«Ты, давай, отсюда двигай,

а не то сам станешь мигом

телом третьим!..» - И уже

без угроз:

«А ты, что ж, стоял за дубом?

Аль сидел на ём?» -

Но продолжил: «Кажешь зубы

и на понт берёшь, паскуда,

а за это сам готов

брать рублём?!

Шиш тебе - моя оплата...

Здесь, в глухих местах,

мы с тобой одни, понял ты?

Враз урою, без лопаты!» -

«Грех же смертный! На тебе

нет креста!»

Тут он молча, торжествуя,

ворот распахнул,

будто змейку золотую,

выволок он цепь витую -

и зарёй нательный крест

полыхнул.

«Во... Видал? Причём, не дутый,

цельнозолотой!

Надо б снять его покуда...

Видно, бес меня попутал...

Или, может быть, к тебе

вёл святой?!

Ежли бы тебя не встретил

у болота здесь,

неизвестно, что и где ты

про тела наплёл бы эти...

Всё! Контрольным выстрелом

ставлю крест.

Ну, а грех... Грехи замолим! -

Понапрасну, что ль,

на храмину миллионы

деревянных отмусолил?

Чтобы каяться - греши. -

Жизни соль!

И теперь вот грех на душу,

на свою приму.

Если что я и нарушу -

тишину лишь... Ты, брат, слушай,

потому как слух сейчас

отыму».

Оглянулся воровато

и стволом повёл:

«Марш к болоту, аты-баты!

А корзиночку оставь ты,

я сожгу потом, чтоб след

не привёл».

До последнего казалось,

он решал в себе

то, что с Каина решалось:

жизнь чужая - всё иль малость?

Пересечь решился, всё ж,

он рубеж.

Показать покорно спину? -

мне теперь решать:

в топине ль болотной сгинуть,

или стать опять незримым?

То и это - всё равно,

что сбежать!

«...Червь наживы в Лес запущен... -

долетел укор, -

Жизни губит, точит души,

в камуфляже прячет тушу,

ну, а где же Лесника

приговор?»

Вот бы мне аукой-зверем

в холке вздыбить шерсть!

Взор - кристалл! Клыки ощерить!!

К кадыку... к тому... примерить...

И - метнуться телом всем,

точно смерч!!!»

Слышу: «Оборотень!!!», вижу

вспышку света встречь.

В грудь - удар!.. Темней всё... Тише...

Чую кровь и хрипы слышу...

Ноги стынут... Меркнет свет...

Молкнет речь...

ЭПИЛОГ

«Дочитать едва ли можно,

бурелом - не слог!»

Принимаю. Стих мой сложен,

утомил он вас... И всё же,

у поэмы должен быть

эпилог.

Дело в том, что в граде нашем -

день который толк:

найден лесогуб пропавший.

Ну, и что? - «Да случай страшный:

при оружии загрыз

его волк!» -

«Странно - всё: при нём корзина,

в ней - пяток грибов,

нож дешёвый перочинный,

чуть поодаль - с карабином

сам лежал и волк на нём.

На всём - кровь...» -

«Семь пудов у лесогуба

и у зверя - пять.

Округляя, скажем грубо,

силы равные: на зубы -

карабин с обоймою...» -

«Боже свят! -

ну, а если б на волчару

вышли грибники?!

Представляете кошмарик?» -

«Было б то, что и в кошаре,

с ножичком разве пойдёшь

на клыки?»

Все печали без умолку

сорок дней о том,

рай ли ад ждут жертву волка,

лишь о душах тех нисколько,

кто Аукой, Лешим был,

Лесником...

«Тут ведь как: ежЕли грешен -

в ад его направь,

ну а если волк был бешен?

Сколько жизней спас, сердешный,

смертью мученической

смерть поправ?!» -

«...Говорят, для депутата

киллеров купил...» -

«Мало, что ли, супостатов

без него? Эк, простота ты!

А на церковь сколько он

отвалил?»...

Не стихают разговоры,

времечко летит...

Бор стоит и ждёт покорно,

кто живых лесов разоры

повсеместно на Руси

прекратит?

Бор стоит!.. Костёр курится,

в лес плывёт дымок...

Треснул сук, слетает птицей

с дуба - и на пень садится

с виду странно молодой

лешачок...

ПОСЛЕСЛОВЬЕ

Подымите, люди, вежды,

вот надёжный тест -

не потеряны надежды:

если есть в лесу, как прежде,

русский леший - значит, есть

Русский лес!