«Твой крестный путь принесет тебе небесные награды, родная, там будешь по воздуху ходить, окруженная розами и лилиями. Душа выросла - то, что раньше стоило тебе один день мучения, теперь год терпишь, и силы не ослабли. Через крест - к славе, все слезы, тобою пролитые, блестят, как алмазы, на ризе Божией Матери; ничего не теряется; за все твои мучения и испытания Бог тебя особенно благословит и наградит. «Кто душу свою положит за друзей своих». Да, моя маленькая мученица, это все в пользу тебе. Бог попустил эту страшную клевету, мучения - физические и моральные, которые ты перенесла. Мы никогда не сможем отблагодарить за все, лишь в молитвах, чтобы Он и впредь тебя сохранил и охранял от всего. Дорога к Нему одна, но в этой одной - масса других и все стремимся дойти до пристани спасенья и к вечному свету. А те, кто по стопам Спасителя идут, те больше страдают».
6(19) апреля 1918 года. Из письма Государыни Александры Фёдоровны к Анне Александровне.
29 (16) июля 1884 года в семье главноуправляющего Собственной Его Императорского Величества Канцелярии Александра Сергеевича Танеева родилась дочь, которую назвали Анной. Танеевы тогда жили в Ораниенбауме (г. Ломоносов), где арендовали небольшую дачу. Позднее семья переехала жить в Михайловский дворец, место расположения Канцелярии. А.С.Танеев по своей должности лично общался с Государем и Государыней, бывал с ними на отдыхе.
«...Он сам был самозабвенно предан Престолу и своему Государю; эту же преданность мы переняли от него, как и он перенял ее от своих предков.
Как мне было в то время не думать о Государе? Наш род служил трем Царям, каждый день в нашем доме Царь упоминался почти как Богу равный. В нашем сознании он не был обыкновенным смертным, а как будто тем, из которого брало свое начало все хорошее, и ради которого мы были готовы при необходимости пожертвовать всем. Ничто не казалось нам более благородным и более почетным, чем быть полезными каким-либо образом Государю», [1] - писала Анна Александровна в воспоминаниях о своем детстве. Конечно, тогда никто, кроме Господа, не знал, как именно Анне суждено послужить Царю.
Видя падение монархии в России, практически никто из Царского окружения не поднялся на ее защиту. По свидетельству начальника Царскосельского гарнизона полковника С. Кобылинского, когда поезд с арестованным Царем прибыл в Царское Село, «свита посыпалась на перрон и стала быстро, быстро разбегаться в различные стороны, озираясь по сторонам, видимо проникнутая чувством страха, что их узнают...». Некоторые из них затем эмигрировали, многие другие погибли.
Анна Александровна выжила. Но то, что выпало на ее долю, несомненно, страшнее смерти. Вся грязь, клевета, чудовищные домыслы, обрушившиеся на Царскую семью, оказались неразрывно связаны с фамилией, ставшей нарицательной, - Вырубова. Мало найдется в истории личностей, чье имя с таким старанием стремились бы опорочить!
«Там и в Боге мы всегда вместе!» - указывая на небо, сказала Государыня своей верной подруге в последнюю их встречу. Земная жизнь Александры Федоровны оборвалась в подвале ипатьевского дома. Анна Александровна всегда помнила эти слова и смиренно несла свой крест. Всякий раз, когда она сталкивалась с отравленными ложью людьми (о злонамеренных врагах речь сейчас не идет) - ложь рассыпалась, не выдержав встречи с праведностью! Даже преследователи порой становились ее почитателями.
Бог спасал ее в ситуациях, когда смерть казалась неминуемой. Может быть, тяжелейшими испытаниями, посылаемыми Анне Александровне, Господь готовил ее к предназначению - явить нам пример христианского смирения, любви, стойкости и верности?
В восемнадцатилетнем возрасте Анна заболела брюшным. «...я была 3 месяца при смерти. Брат и я болели одновременно, но его болезнь шла нормально, и через 6 недель он поправился; у меня же сделалось воспаление легких, почек и мозга, отнялся язык, и я потеряла слух. Во время долгих мучительных ночей я видела как-то раз во сне о. Иоанна Кронштадтского, который сказал мне, что скоро мне будет лучше. В детстве о. Иоанн Кронштадский раза три был у нас и своим благодатным присутствием оставил в моей душе глубокое впечатление, и теперь, казалось мне, мог скорее помочь, чем доктора и сестры, которые за мной ухаживали. Я как-то сумела объяснить свою просьбу - позвать о. Иоанна, и отец сейчас же послал ему телеграмму, которую он, впрочем, не сразу получил, так как был у себя на родине. В полузабытьи я чувствовала, что о. Иоанн едет к нам, и не удивилась, когда он вошел ко мне в комнату. Он отслужил молебен, положив епитрахиль мне на голову. По окончанию молебна он взял стакан воды, благословил и облил меня к ужасу сестры и доктора, которые кинулись меня вытирать. Я сразу заснула, и на следующий день жар спал, вернулся слух, и я стала поправляться».
В декабре 1903 года Анна Александровна в числе других девушек из аристократических фамилий получила «шифр» - знак Ее Величества Государыни Александры Федоровны, а через некоторое время ее пригласили на службу лично к Государыне.
По характеру мягкая, отзывчивая Анна Александровна всегда готова была помочь людям в их просьбах. При Дворе этими ее качествами пытались воспользоваться те, кто видел в близости к Царской семье лишь возможность достигнуть своих корыстных целей. Анна Александровна была поражена, насколько реальная жизнь Двора не соответствовала привитым ей с детства идеалам служения Государю. Впоследствии она писала: «Жить при Дворе, вы думаете, легко? Мне завидовали... Вообще, правдивому человеку трудно жить там, где масса зависти, клеветы. Я была проста, так что за эти двенадцать лет, кроме горя, я почти ничего не видела...».
Когда началась Мировая война, Императрица Александра Федоровна с старшими дочерьми и Анна Александровна закончили курсы сестер милосердия и работали в госпиталях. Но в январе 1915 года Анне Александровне самой пришлось оказаться пациентом лазарета. Направляясь из Царского Села в Петербург, она попала в железнодорожную катастрофу. «На моем лице лежала тяжелая железная балка, рот был полон крови, я не могла даже закричать ...молилась только Богу, чтобы быстрее умереть и не терпеть эти ужасные муки. /.../ Я была перенесена в вагон для перевозки скота и доставлена в больницу Царского Села. Там я неотчетливо увидела Государыню и четырех Великих княжон. Когда они наклонились ко мне, я еле смогла проговорить им: «Я умираю...». Меня перенесли на больничную постель, Государыня держала мою голову в своих руках, ободряя меня. Мои родители тоже были возле меня. Государыня спросила, хотела бы я видеть Государя, и когда я ответила положительно, Государь подошел ко мне и сжал мою руку. Доктор Гедройц холодно предложила всем попрощаться со мною, так как я вряд ли доживу до следующего утра. Но когда медицина оказалась бессильной, тогда произошло чудо».
По медицинскому освидетельствованию, у нее был перелом левой бедренной кости и обоих костей левой голени, перелом костей черепа, сотрясение мозга и глубокие функциональные изменения в нервной системе. Будучи на грани смерти, Анна Александровна осталась живой. А на деньги, полученные от железнодорожной компании, она организовала в Царском Селе лазарет для раненных.
После убийства Г.Е. Распутина в декабре 1916 г., угрозы убийства стала получать и Анна Александровна, и тогда по настоянию Императрицы она переезжает жить в Александровский дворец.
После Февральской революции, 3 апреля (21 марта) 1917 года Анну Александровну, больную корью с сухим правосторонним плевритом по доносу дворцовой прислуги арестовал Керенский, и ее доставили в Трубецкой бастион прямо с постели.
«Черная, беспросветная скорбь и отчаяние. /.../ Жизнь наша была медленной смертной казнью. /.../ Какое страданье, Боже, что свои так поступают со мною, всю жизнь служила людям, забывая себя; убиваюсь от горя. /.../ Милый папа, помоги мне не роптать; в сущности, так мало молюсь, слишком большое страдание - думаю, что и страдание есть, в свою очередь, молитва, верю, что каждый вздох слышит Бог; но так ужасно нестерпимо выносить зло, когда сама старалась всю жизнь делать добро. /.../ Я так измучилась, исстрадалась, что почти нет сил. ...Только один милосердный Бог может поддержать. На Него уповаю и стараюсь верить, что Он не оставит ни вас, моих дорогих [родителей], ни меня. ...Только бы сохранить веру, что Господь не забыл».
«/.../ Да я уже все положила на волю Божию, стараюсь ничего не ожидать. Бог сильнее и справедливее людей, и мне кажется, что многие забывают [это]. Надеюсь, что меня освободят, но, дорогая, поверь, я еле жива, - мне говорили, что я долго жить не буду, а сейчас сердце еле работает, так расшатало, отекли ноги, да страдаю до изнеможенья день и ночь, и вообще живу только сегодняшним днем. Живу уже долго так, не надеясь даже на завтра, - что завтра. Не могу говорить скоро или долго, когда не знаю, проживу ли до вечера, - вот отчего у меня такой страх здесь умереть. Зачем они тянут, теперь все кончено, даже было напечатано в газетах; для меня же каждый день - год. Я уверена, что они видят, что все невиновны, и постепенно всех освободят. Ужасно только то, что они тянут. Повторяю, только бы выйти живой. На все Господь - как Он захочет».
«/.../ Золотая мама. Как счастлива была я получить твои несколько строк и дорогую карточку. Мамочка, я не сомневаюсь, что Бог все делает к лучшему, но за эти два месяца сколько раз я хотела лучше умереть, чем жить, а теперь, когда есть надежда, хочу жить, но не знаю, как будет Богу угодно. Я так изверилась, что не могу даже надеяться, - знаю только, что один Господь может и вашими святыми молитвами Он поможет».
«/.../ Недавно подошел ко мне караульный начальник и спрашивает, та ли я, у которой лазарет; я сказала: «Да». Тогда он рассказал, что в Выборге видел моих раненых, которые убивались от горя, когда узнали про меня. Кинулись в редакцию газеты, чтобы напечатать просьбу, чтобы меня выпустили, но газета не приняла. Я так была тронута, что расплакалась от этих дорогих слов. Добро не забывается у маленьких людей».
Следователь Руднев писал: «Ее чисто христианское всепрощение в отношении тех, от кого ей пришлось пережить в стенах Петропавловской крепости... это издевательство стражи, выразившееся в плевании в лицо, снимании с нее одежды и белья, сопровождавшемся битьем по лицу и другим частям тела... Нужно отметить, что обо всех издевательствах я узнал не от нее, а от ее матери... Вырубова подтвердила все с удивительной незлобивостью, объяснив: «Они не виноваты - не ведают, что творят». При этом она просила следователя не наказывать виновных, чтобы не усугубить ее положения».
Распространенная в России ложь о том, что она «наложница Царя и Распутина, виновница гибели России», крепко сидела в умах людей. Казалось бы, при таких обвинениях невозможно было остаться живой и тем более освободится из крепости. Но все же, милостью Божией, Анне Александровне удалось выйти из тюремного заключения, хотя и ненадолго.
Находясь на свободе, еще не отошедшая от ужасов тюремного заключения, скрываясь, она налаживает переписку с Императрицей Александрой Федоровной. Письма Их Величеств и их детей были единственным ее утешением.
По приказу Керенского 24 августа 1917 года Анну Александровну высылают в Финляндию. «К ночи мы подъехали к Гельсингфорсу. Всех остальных спутников Антонов отправил под конвоем, мне же и сестре [милосердия, прим. Л.Х.] он сказал, что проведет нас в лазарет, находившийся на станции. От слабости и волнения я не могла держаться на ногах, санитары на носилках понесли меня на пятый этаж».
Но пробыть ей в лазарете пришлось всего полчаса. Матросы, похожие на разбойников, со штыками на винтовках, делегаты из комитета, требовали, чтобы ее перевезли на «Полярную Звезду» к остальным заключенным.
«Испуганная и слабая, я спустилась вниз на костылях среди возбужденной толпы матросов. Антонов шел возле меня, все время их уговаривая. Самое же страшное было, когда мы вышли на площадь перед вокзалом. Тысяч шестнадцать народу - и надо было среди них дойти до автомобиля. Ужасно слышать безумные крики людей, требующих вашей крови... Но Господь чудом спас меня. Я же была уверена, что меня растерзают, и чувствовала себя, как заяц, загнанный собаками... Антонов вел меня под руку, призывая их к спокойствию, умоляя, уговаривая... Все это было делом нескольких минут, но никогда в жизни их не забуду.
Нас поместили в трюм. Никогда не забуду первой ночи. У наших дверей поставили караул с «Петропавловска», те же матросы с лезвиями на винтовках, и всю ночь разговор между ними шел о том, каким образом с нами покончить, как меня перерезать вдоль и поперек, чтобы потом выбросить через люк, и с кого начать - с женщин или со стариков. Под крики ораторов Центробалта сидели мы, ожидая нашей участи.
Новый ужас пережили мы на второй вечер, когда был митинг на площади около «Полярной Звезды» по поводу нас. Толпа требовала самосуда.
/.../ Большой опасности мы подвергались при смене караула, пока не назначили комиссара наблюдать за солдатами. По ночам они напивались пьяными и галдели так, что никто из нас не мог спать. Караульным начальником был офицер, а также его помощник. Эти юные офицеры боялись солдат больше нас, так как солдаты грозили покончить с ними самосудом. Один из них, посмелей, раза два спас нам жизнь, уговорив солдат, когда они решили с нами покончить. Газеты были полны решениями полковых и судовых комитетов, и все приговаривали меня к смертной казни. Все нервничали, и все приходили ко мне за успокоением и уверяли меня, что если бы не я, то никому не сдобровать».
Анне Александровне и на этот раз милостью Божией удалось избежать смерти. «Я думала, какими только путями Богу угодно вести меня этот год, и через кого только не спасал меня от гибели».
«Осенью 1919 года я большевиками на время была освобождена из тюрьмы. Все последнее время тоска и вечный страх не покидали меня; в эту ночь я видела о. Иоанна Кронштадского во сне. Он сказал мне: «Не бойся! Я все время с тобой!».
Большевики в 1917 году в пятый раз арестовывают Анну Александровну. «Белые войска подходили все ближе, - говорили, что они уже в Гатчине. Была слышна бомбардировка. Высшие члены чрезвычайки нервничали. Разные слухи приносили к нам в камеру: то что всех заключенных расстреляют, то что увезут в Вологду. Внизу в кухне коммунары обучались строю и уходили «на фронт», так что стражу заменили солдатами и рабочими из Кронштадта. В воздухе чувствовалось приближение чего-то ужасного. Раз как-то ночью вернулась финка с работы, и я слышала, как она шепнула мою фамилию своей подруге, но видя, что я не сплю, замолчала. Я поняла, что меня ожидает самое ужасное, и вся похолодела, но молилась всю эту ночь Богу еще раз спасти меня. /.../ Вошли два солдата, схватили меня. Но я просила их оставить меня и, связав свой узелок, открыла свое маленькое Евангелие. Взгляд упал на 6 стих 3 главы от Луки: «И узрит всякая плоть спасение Божие». Луч надежды сверкнул в измученном сердце.
Мы вышли на Невский; сияло солнце, было 2 часа дня. Сели в трамвай. Публика сочувственно осматривала меня. Кто-то сказал: «Арестованная, куда везут?» - «В Москву», - ответил солдат. «Не может быть - поезда туда не ходят с вчерашнего дня». Около меня я узнала знакомую барышню. Я сказала ей, что, вероятно, меня ведут на расстрел, передала ей один браслет, прося отдать матери.
Мы вышли на Михайловской площади, чтобы переменить трамвай, и здесь случилось то, что читатель может назвать, как хочет, но что я называю чудом. Трамвай, на который мы должны были пересесть, где-то задержался, не то мосты были разведены или по какой-либо другой причине, но трамвай задержался, и большая толпа народа ожидала. Стояла и я со своим солдатом, но через несколько минут ему надоело ждать и, сказав подождать одну минуточку, пока он посмотрит, где же наш трамвай, он отбежал направо. В эту минуту ко мне сперва подошел офицер Саперного полка, которому я когда-то помогла, спросил, узнаю ли его и, вынув 500 рублей, сунул мне в руку, говоря, что деньги мне могут пригодиться. Я сняла второй браслет и передала ему, сказав то же, что сказала барышне. В это время ко мне подошла быстрыми шагами одна из женщин, с которой я часто вместе молилась на Карповке: она была одна из домашних о. Иоанна Кронштадтского. «Не давайтесь в руки врагам, - сказала она, - идите, я молюсь. Батюшка Отец Иоанн спасет Вас».
Меня точно кто-то толкнул; ковыляя со своей палочкой, я пошла по Михайловской улице (узелок мой остался у солдата), напрягая последние силы и громко взывая: «Господи, спаси меня! Батюшка отец Иоанн, спаси меня!». Дошла до Невского - трамваев нет. Вбежать ли в часовню? Не смею. Перешла улицу и пошла по Перинной линии, оглядываясь. Вижу - солдат бежит за мной. Ну, думаю, кончено. Я прислонилась к дому, ожидая. Солдат, добежав, свернул на Екатерининский канал. Был ли этот или другой, не знаю. Я же пошла по Чернышеву переулку. Силы стали слабеть, мне казалось, что еще немножко, и я упаду. Шапочка с головы свалилась, волосы упали, прохожие оглядывались на меня, вероятно, принимая за безумную. Я дошла до Загородного. На углу стоял извозчик. Я подбежала к нему, но он закачал головой. «Занят». Тогда я показала ему 500-рублевую бумажку, которую держала в левой руке. «Садись», - крикнул он. Я дала адрес друзей за Петроградом. Умоляла ехать скорей, так как у меня умирает мать, а сама я из больницы. После некоторого времени, которое казалось мне вечностью, мы подъехали к калитке их дома. Я позвонила и свалилась в глубоком обмороке...».
Анне Александровне удалось избежать расстрела.
Находясь в розыске, меняя места проживания, в ежедневном страхе смерти она жила более года. «...Как загнанный зверь, я пряталась то в одном темном углу, то в другом... В черном платке, с мешком в руках, я ходила от знакомых к знакомым. Постучав, спрашивала, как и каждый раз: «Я ушла из тюрьмы, примете ли меня?».
Четыре дня провела в монастыре у старицы, которую раньше знала. /.../ Помню, как она наклонилась, тронув рукой пол, говоря, что она кланяется не мне, а Богу, который сотворил такое чудо, потом раскрыла мне свои объятья».
«/.../ Как-то раз я сидела в комнатке, голодная и одинокая. Нервничала как всегда, прислушиваясь к каждому звуку; вокруг бушевала буря и снежные хлопья со свистом кружились у окна. Вдруг я слышу сильный стук внизу у двери. Я сбежала вниз и с замиранием сердца спросила: кто идет? Но ответа не было, а стук повторился. Тогда с молитвой и страхом я отперла дверь. У дверей - никого. Навстречу неслись в вихре и падали снежинки... Но вот вижу, что кто-то вдали пробирается по тропинке между елок к нашему дому. /.../Узнаю маленькую дочку моего друга, одиннадцатилетнюю Олю. «Ты ведь стучала», - возразила я. «Нет, я иду с большой дороги. Мама посылает вам супу и кашу. Как я рада, что я нашла вас...». Кто же стучал? Был ли то ветер? Ни раньше, ни потом этот стук не повторялся. Кто верует в Промысел Божий, который нас ограждает во все минуты нашей жизни, тот поймет, может быть, как и я, что Ангел-хранитель этой маленькой доброй девочки помог ей найти меня, а меня Господь не оставил голодной».
«/... / Я каждую ночь ложилась, думая, что эта ночь моя последняя на земле. Столько было критических моментов: и обыски, и встречи, но Бог все время чудесно хранил меня по молитвам моих родителей и многих дорогих и близких. /.../ Почти год скиталась я, никем не узнанная, у добрых людей до отъезда за границу».
Анна Александровна по настоянию родственников решилась с матерью покинуть Родину. 10 января (28 декабря ст. ст.) 1921 года двое финнов на санях по льду переправили их на финский берег.
Отправилась Анна Александровна «босиком, в рваном пальтишке». «/.../ Услыхав ровный стук, они [финны], обернулись со словами «погоня», но после мы узнали, что звук этот производил ледокол «Ермак», который шел, прорезывая лед, за нами. Мы проехали последними...».
Господь не оставляет Анну Александровну и за пределами России. В 1923 году она приняла тайный монашеский постриг с именем Мария.
С началом Зимней войны Анна Александровна с Верой Запеваловой, служанкой вначале матери, а затем и самой Анны Александровны, уезжают в Швецию, Королевой которой была Луиза, племянница Государыни Александры Федоровны, и живут там на полном обеспечении Королевского Двора.
После окончания Зимней войны, вернувшись в Финляндию, при помощи рекомендательного письма Г.Маннергейма, она получила квартиру в Хельсинки. Материальную поддержку в виде пенсии до конца жизни Анне Александровне оказала Королева Луиза.
До конца своей жизни сохранила Анна Александровна безграничную любовь и верность Государю и Государыне. Силы терпеть и безропотно переносить тяжкие испытания, нести крест клеветы, лжи и страданий давал ей образ ее любимой Государыни.
В 1958 году, за шесть лет до ее смерти, Анну Александровну посетил финский журналист Туомас. Его взгляд упал на стену с большой фотографией последнего Российского Императора и Императрицы. Под фотографией Их Величеств - фотография маршала Финляндии Г. Маннергейма с дарственной надписью. На противоположной стене - фотография Короля Швеции Густава VI Адольфа и Королевы Луизы, а также акварели, написанные ею. В углу Образа, горящая лампада. При всей убогости обстановки, в комнате царило нечто величественное, что давало ей силы выстоять против лжи, клеветы, отчужденности людей, физической немощи.
Будучи безкровной мученицей еще при жизни, Анна Александровна никогда не оправдывалась, не пыталась что-либо доказать. С мученической болью в душе, с евангельским терпением, смирением и кротостью она принимала все случающееся как от руки Божией, молитвой ограждая себя от зла.
Анна Александровна отошла ко Господу 20 июля 1964 года, не дожив девяти дней до своего восьмидесятилетия. Похоронена она на православном Ильинском кладбище в Хельсинки, сектор 27, под девичьей фамилией Танеева. В 2008 году стараниями членов Общества памяти святых Царственных мучеников и Анны Танеевой в Финляндии к надписи было добавлено - «монахиня Мария».
И после смерти Благодать Божия на Анне - монахине Марии. У ее могилы происходят чудеса исцелений немощей духовных и физических, исполнение прошений. Последняя просьба от 12.07.2014 к ней такая: «Матушка Мария, помоги нам в учебе!». Анна и Мария. Финляндия.
18.07.2014
Людмила и Александр Хухтиниеми у могилы монахини Марии
Примечание:
[1] Здесь и далее цитируется по: «Анна Вырубова - фрейлина Государыни». СПб, 2012».
