В моей жизни многое, очень многое связано со Святейшим Патриархом, и все воспоминания о нем для меня бесконечно ценны и дороги. Я помню свои студенческие годы, когда он приезжал к нам на экзамены, а мне довелось несколько раз у него иподиаконствовать. Помню каждый взгляд, каждое слово. Хотя я и вырос в Лавре, но всегда испытывал очень большое почтение к священнослужителям. А если встречал кого-то из тех, кто носил епископский сан, то в буквальном смысле этих слов дрожал мелкой дрожью, общаясь с этим человеком и сознавая величие той благодати, того сана, который он нес. Не секрет, что иногда такое отношение к сану специально культивировалось в окружении некоторых владык.
Но Владыка Алексий обладал удивительным даром: и вполне объяснимое смущение, и все наносное полностью уходило, когда ты подходил к нему. Ты с ним общался как с отцом. Для него не было запретных тем, не было и нежелательных вопросов - недостаточно серьезных или недозволенных. Напротив, абсолютно все, что тебя интересовало, ты мог спокойно выяснить и получить очень обстоятельный и мудрый ответ. Ответ с любовью. Ни разу не слышал от него отговорок: ты, мол, еще слишком молод, поучись, а когда опыт придет, тогда и поговорим. Владыка как никто другой понимал, что для молодого человека нет «неважных» вопросов, а все затруднения кажутся большими проблемами. С каждым и нас он обращался по-братски.
Позднее, когда я принял монашество и стал священнослужителем (а послушания мои были в основном связаны с зарубежным служением), мы с ним довольно часто общались за рубежом. Это было благодатное время, потому что я мог учиться у таких столпов веры, как Святейший Патриарх. Он умел не только убеждать, но и внимательно, с неподдельным интересом слушать: даже перерывы между заседаниями он мог посвятить беседе и во время ее расспросить собеседника обо всем, что тот думает по поводу сколько-нибудь значимого события, которое затронуло жизнь Церкви.
Такие беседы запечатлелись в памяти у всех, кому посчастливилось лично общаться с Предстоятелем, потому что они были уроком неформального и подлинно уважительного отношения к людям. Святейший тонко чувствовал живой интерес молодого человека и старался передать всю истину так, чтобы она сохранила свою целостность, не унижая при этом собеседника и никого не обличая - ни светские власти, ни церковные. Он говорил всегда так, как будто он один ответственен за все, что происходит на данный момент в Церкви. Святейший никогда не лукавил, не уходил от трудных тем, он был очень откровенным и открытым человеком.
Особенно мне запомнились встречи с ним в женевский период моего служения (шесть лет я провел в Швейцарии). В это время он был президентом Конференции Европейских Церквей и довольно часто приезжал в Швейцарию, где мы имели возможность проводить долгое время вместе. Я всегда удивлялся тому, насколько он прост в общении. Я уже не раз об этом говорил, но повторю: он не отдавал какого-то особого предпочтения даже самым выдающимся персонам, а был со всеми ровен - будь то президент, патриарх или простой служащий, который водит машину или убирает помещение. Все чувствовали его теплоту и доверительную, непередаваемую атмосферу, которая окружала его и тех, кто был рядом с ним. Когда мы с ним общались, я ни разу не испытал с его стороны ни малейших признаков того отношения к подчиненным, которое обычно характеризует большого начальника, хотя он в то время был действительно большим начальником - Управляющим делами Московской Патриархии, председателем учебного комитета, постоянным членом Священного Синода.
И еще одну особенность я хочу выделить. Когда я был в Женеве, то всегда оказывал гостеприимство любому, кто бы ни приезжал, и это всеми воспринималось как норма. Так и было, но митрополит Алексий не забывал отблагодарить даже за самую малую услугу. Он настоял, чтобы я приехал к нему в Ленинград, где принял меня как дорогого гостя, что очень поразило меня и смутило. Но здесь я вновь почувствовал величие его души.
Он сохранял удивительное спокойствие всегда, в любых испытаниях. А испытаний в его служении было немало. Я помню (судьба мне подарила возможность быть в тот исторический момент рядом с ним), как мы шли из лаврской гостиницы к мощам преподобного Сергия в день выборов Патриарха. Разные люди по-разному демонстрировали свое отношение к кандидату: одни подходили с подобострастием, другие старались отвести глаза. Но он не замечал этого. Он как будто излучал спокойствие, потому что в душе его был мир и чувство смирения, а не самоуверенность человеческая, которая очень тесно связана с гордостью. Он полностью полагался на волю Божию и говорил, что если Господь даст Свою милость, изберут его, а если Господь укажет на другого, то ничего не изменится, потому что глава Христос и Церковь Божия будет продолжать жить.
Конечно, такие уроки, которые я получал, делали общение с ним бесценным даром. Я тяготился своим послушанием в Женеве по многим причинам. Одна из них заключалась в том, что уже начались нестроения в жизни Советского Союза, да и Церковь была очень нестабильна. И я просился у него, когда он еще был митрополитом и постоянным членом Священного Синода, чтобы он поспособствовал поскорее вернуть меня из Женевы. И когда он стал Патриархом, он вспомнил мою просьбу и призвал меня на служение в Москву, где поручил мне образовывать Отдел по церковной благотворительности и социальному служению. При этом он не жалел своего личного времени для того, чтобы объяснить в деталях, как он понимает миссию Отдела, помогал увидеть те трудности, через которые придется пройти. Его советы позволили мне избежать очень многих ошибок. А когда я ошибался, он научил меня каяться, признавать свои ошибки. Но зато потом как приятно было осознавать, что облегчение души, которое я получал, соединялось с опытом. Эти годы тесного общения стали для меня уроком на всю жизнь.
Отмечая, сколь легко было общаться со Святейшим Патриархом, нельзя не сказать и о тех трудностях, которые возникали у каждого, кто был способен оценить недостижимую высоту, на которой он стоял, и виртуозность служения, которое он совершал. Нужно было подтягиваться к этому эталону, поскольку невозможно было не замечать несоответствие. Он притягивал людей, но его любовь не только притягивала, но и подтягивала человека, в том числе и меня.
Святейший Патриарх всегда был в работе. Он всегда был погружен только лишь в занятия церковные. Приезжая в 10 часов в Чистый переулок, он начинал работать с бумагами, принимать гостей, архиереев. В три часа было время обеда. Все, кто работал - ответственные сотрудники Чистого переулка Московской Патриархии, обедали вместе со Святейшим Патриархом. Это было благодатнейшее время для общения, когда каждый из нас мог задать любой вопрос, какой тебя интересовал - необязательно по работе, и часто не по работе вовсе и получить очень мудрый и своевременный ответ.
Будучи уже Управляющим делами Московской Патриархии, я получил очень много добрых наставлений и уроков от Святейшего Патриарха, видя его в самых разных ситуациях с абсолютно разными людьми. Эти встречи, на которых я присутствовал, давали очень много. С благодарностью Богу я всегда несу эти уроки, которые мне давал Святейший.
Удивляло его мужество и собранность. Чтобы не случилось в Церкви, в жизни государства или с кем-то из тех, кого Святейший Патриарх знал, он никогда не оставался равнодушным. Я видел его пастырскую заботу о клириках, которых он вызывал к себе (московских клириков) и старался наставить на путь истинный. Напомню, что 1990-е годы были очень неспокойные, а некоторые из клириков поддавались разного рода искушениям и становились на скользкий путь разделения или пребывали в поисках каких-то новых путей развития церковной жизни. Святейший Патриарх встречался с ними, и эти беседы длились часами. И только в тех редких случаях, когда человек не поддавался на увещания, принимались, конечно, меры прещения, которые были очень строгими. Но если человек осознавал свои заблуждения, ему никогда больше не вспоминалось его прегрешение. Более того, Святейший неустанно следил за тем, чтобы никто не причинил этому человеку какой-нибудь обиды.
Все знают о роли Святейшего Патриарха в установлении согласия во времена тяжелейших испытаний, через которые прошло наше общество и государство в годы его патриаршества. Но мало кто знает, каких сил потребовало от него служение в этот исторический период. На фоне бесчисленных событий и потрясений того времени выделю один, может быть и не самый значительный факт, который, по-моему, очень точно характеризует отношение Святейшего к кризисам разного рода. Когда начался процесс девальвации денег, у него была встреча с делегацией крупных финансистов, которые приезжали к нему за благословением и рассказывали о том, что ожидает Россию. И он от них услышал, что рубль будет обесценен в 15 раз. Он воспринял это известие как горе, долго не находил в себе сил, чтобы продолжать работу, и повторял только одно: «А как народ будет жить, как простые люди переживут полное разорение, что будет со страной?». И только молитва давала ему силы. А молитвы Святейшего Патриарха отводили беды от страны.
Обычно, когда проходило тяжелое известие, мы быстро собирались в домовом храме Святейшего Патриарха, где служился молебен. Святейший искренне молился о том, чтобы удалось преодолеть нестроения. Конечно, я помню высокий гражданский поступок Святейшего Патриарха, когда он (это было в 1991 году) отказался поминать ГКЧП, отказался молиться за власть в Успенском соборе Московского Кремля в день путча. Это могло ему дорого стоить, потому что тогда неизвестно было, как поведет себя ГКЧП - начнутся ли репрессии или произойдет что-то еще. Это был его гражданский свободный выбор. Я думаю, что это было тоже его пророческое видение, он поддержал тех людей, кто старался предотвратить раскол общества и ввести ситуацию в рамки конституционных форм правления.
Невозможно забыть и другое испытание - известное противостояние в 1993 году. В эти роковые дни была привезена Владимирская икона Божией Матери, взятая из плена музейного, из Третьяковской галереи. Хорошо помню, как народ встречал эту икону, стоя на коленях, со свечами. Молились горячо, и Святейший Патриарх сам, как свеча, стоял среди народа и молился. Чего это ему стоило? В эти же дни, когда совершалась хиротония архиерея и когда он произносил речь на вручении жезла, не выдержало его сердце...
Будем надеяться, что история, может быть, со временем, но по достоинству оценит тот исторический факт, что Церковь сыграла важнейшую роль в примирении враждующих сторон. И хотя этот процесс не был доведен до конца, противоборствующие стороны все же сели за стол переговоров. Благодаря этому было предотвращено большое кровопролитие, гибельное для России. Хотя президент Ельцин и начал обстрел парламента, могло быть гораздо больше крови. В том, что инерция зла была остановлена, безусловно, великая личная заслуга Святейшего Патриарха. Каждой из противоборствующих сторон он демонстрировал свою твердость в защите мира и готовность к диалогу: он воистину был отцом, который помогал искать и находить пути к согласию.
Вы знаете, что в Белом доме были тогда наши православные священники. В частности отец Алексий Злобин крестил многих из тех, кто встал в эти тяжелые дни на защиту парламента, по одну сторону баррикад. И Святейший Патриарх с любовью принял это желание принять крещение, всячески показывая, что священник выполнял свои пастырские обязанности по его благословению. При этом сам Предстоятель молился за каждого из тех, кого разделяли баррикады и пролитая кровь, молился до самого исхода - и это тоже был подвиг Патриарха. И после завершения событий Святейший везде служил с отцом Алексием Злобиным, чтобы взять его под свою защиту.
А что касается Бориса Николаевича Ельцина, то он очень привязался к Святейшему Патриарху, испытывал необходимость в общении с ним. Бывали, правда, в их отношениях, а также и в отношениях между Церковью и государством, взлеты и падения. Далеко не всегда президент был последовательным, слишком часто слушал, что ему посоветуют из-за рубежа, принимая то или иное решение. В частности, в 1997 году был принят закон «О свободе совести». Но Ельцин далеко не сразу его подписал. Святейший Патриарх неоднократно звонил президенту, писал письма, занимая очень твердую церковную позицию. В конце концов, Борис Николаевич внял настоятельным советам и понял, что он обязан делать то, что хорошо для российского народа. С небольшими изменениями Закон все же был подписан, и он работает больше 10 лет. И за это мы должны быть благодарны Святейшему Патриарху.
Святейший непреклонно, но очень умело отстаивал интересы Церкви. Я вспоминаю из его личных рассказов такой случай. Госсекретарь США госпожа Олбрайт прилетела в Москву и еще до приземления позвонила из самолета с просьбой, чтобы до официальных встреч побеседовать с Патриархом. Такую возможность ей предоставили, и она приехала в Чистый переулок с очень неординарным предложением. Она изложила Святейшему Патриарху план, в соответствии с которым Россия будет полностью христианской, но не будет православной, и просила, чтобы Святейший Патриарх не мешал этому процессу. Патриарх сразу почувствовал, что любые слова не будут ею услышаны. Тогда он извинился, вышел к себе в кабинет. А стол у него был просто завален письмами матерей, которые просили вернуть их детей, попавших в различные секты. Он всю эту кипу писем принес, сел напротив госсекретаря и сказал: «Это только малая часть тех писем, которые я получил. Давайте, на выбор, любое из них я вам прочитаю». Она выслушала несколько писем, извинилась и уехала.
Естественно, госпожа Олбрайт не была знакома с Православием. Она сама не единожды меняла вероисповедание, переходя из одной религии в другую. Для нее этот переход, очевидно, казался легким, как и тот «вопрос», который она предложила решить. Но она почувствовала, увидела тот барьер, стержень Православия, который охраняет Россию, ее государственность, и поняла, что с этим придется мириться. Патриарх не отдаст свою Церковь. Никогда.
Святейший Патриарх - эпоха в нашей истории. Конечно, для каждого человека, кто хоть немного знал его или хотя бы читал его послания, его книги, воспоминания, Святейший Патриарх представляется по-своему. Но, я думаю, мы все будем едины в том, что это был великий человек, великий учитель Церкви. И мы должны быть благодарны Богу, что Он дал нам такого Первосвятителя в столь трудный момент истории нашей Церкви, нашей России. Так что же придавало ему силы жить и творить, позволяло ему совершать деяния, которые не назовешь иначе, чем чудом? Ответ знает каждый из нас.
Богослужение - это была его жизнь, он не мыслил вообще себя вне Богослужения. Он часто служил, когда недомогал, у себя в домовом храме, постоянно служил в Москве, очень много путешествовал. Это был, наверное, самый «выездной» Патриарх за всю историю Русской Православной Церкви. Он посетил очень много епархий, посетил очень много стран и везде он свидетельствовал о Христе, не боясь ничего и не боясь никого. В традиции Русского Православия это был вызов тем людям и силам, которые видели в Церкви препятствие для достижения своих интересов и старались вовлечь Церковь в какие-то политические игры, втянуть в процесс реформирования.
Кстати, вопрос об обновлении Богослужения неоднократно обсуждался на Священном Синоде, и всегда Святейший Патриарх отвергал полностью любую попытку реформации, трансформации. Богослужение должно совершаться так, как оно совершалось нашими предками. А что касается перехода на русский язык, то он этого никогда не поддерживал. Он благословлял непонятные славянские слова заменять благозвучными русскими словами, но не более того. И относился всегда к этому вопросу с трепетом. Никогда практически и ничего не сокращал. До самого последнего момента своей жизни, до самого своего последнего вздоха, он жил Церковью, жил Богослужением. Всегда дыханием его была молитва. И все проблемы, которые его окружали, он рассматривал только с молитвой.
К примеру, в трагедии, разделившей народы России и Украины, которая при нем случилась, он четко видел политический подтекст и говорил о том, что только с молитвой мы можем преодолеть раскол и до конца понять его подлинные причины. Когда начались осложнения в отношениях с митрополитом Киевским Филаретом, это была личная трагедия для Патриарха. Дело в том, что они очень долгое время сотрудничали в Священном Синоде, а также, представляя нашу Церковь на различных международных форумах. Он знал митрополита очень хорошо и крайне болезненно переживал его отход от Церкви, переживал, как личную трагедию. Старался уяснить, почему тот делает роковые шаги, в чем причина этих его поступков. Здесь не было простых решений. Была напряженнейшая молитва. Это была молитва за своего собрата.
Тот факт, что на Украине, слава Богу, Патриаршая Церковь есть и утверждается, во многом объясняется деятельной позицией Святейшего, который никогда, ничего и никого не боялся. Он не страшился приехать на Украину, как бы его не отговаривали те, кто искренне и не без оснований опасался за жизнь Святейшего. Для него таких проблем просто не существовало. Никогда. Я вспоминаю посещение ряда епархий, когда возникали, и не единожды, действительно опасные ситуации. Были взрывы рядом с гостиницами, где он проживал. И не малейшего испуга с его стороны. Все просыпались, все были в панике, один Святейший всегда улыбался и призывал к молитве, говорил, чтобы все успокоились, ибо Господь поругаем не бывает. И все бывало по его вере. Это был удивительный человек.
Известно, что Святейший Патриарх находил общий язык с каждым человеком независимо от того, каких взглядов тот придерживался. Как удавалось ему объединить разных людей? Ответ прост: Святейший Патриарх был человек высочайшей культуры, внутренней культуры. Я не знаю, чем объяснить его исключительно тонкое восприятие подлинной культуры. Можно, конечно, вспомнить о его происхождении из дворянского старого рода, объясняя его редкие дарования ссылкой на генетику, но, как известно, врожденную культуру далеко не всегда демонстрируют представители высших сословий. Но факт остается фактом: где бы он ни появлялся, сразу наступало всеобщее успокоение, а в каждом его жесте и слове была удивительная простота и вместе с тем величие. Люди сразу и зачастую неожиданно для себя осознавали, с кем общаются.
К нему шли люди, зачастую не зная, как к нему обратиться, чтобы поведать ему что-то важное. Он понимал это и никогда не обижался, если к нему обратятся не по правилу, назовут не «Ваше Святейшество», а владыкой, батюшкой или отцом. Он даже не подавал вида. Но сам он не только знал, с какими словами нужно обратиться к человеку любого происхождения, профессии или возраста, но и уважал его точку зрения, как бы она ни отличалась от его собственной позиции. Он никогда не гневался, не оскорблял человека даже намеком, взглядом. Человек высказывал, может быть, абсолютную ложь и ерунду, а у Святейшего хватало терпения выслушать его, поблагодарить, а потом объяснить суть вопроса в очень доступной форме - просто, не сбиваясь, все выстроив логически. И человек просто очаровывался. Бывали случаи, что во время беседы или трапезы возникали политические споры, но и в этом случае он находил слова, вселяющие в души дух согласия. Не было ни одного случая за все сорок лет, которые я знал Святейшего, чтобы кто-то после общения с ним ушел не примиренным.
Я вспоминаю много примеров того, как он примирял страсти, возникающие в среде студенческой братии. Ему как председателю учебного комитета докладывали, что не могут справиться с каким-то студентом. Что он предпринимал? Вызывал в Москву на беседу этого студента и терпеливо выслушивал все, что тот нафантазировал в своей голове. И чудо: недавний «буян» приезжал в семинарию примиренным, именно примиренным, а не сломленным, а когда его спрашивали, что же произошло, отвечал: «я не прав, не прав абсолютно, я буду продолжать учебу, и все будет нормально, все слава Богу».
Все, кто его знал, поражались его искусству общения с детьми. Его и детей объединяло общее качество - чистота души, чистота сердца. Я был свидетелем великого множества случаев, когда он заходил в детский сад, приют, в том числе к детям, страдающим тяжелыми психическими отклонениями. И каждый раз происходило чудо полного взаимопонимания. Он подходил к любому ребенку, и тот сразу видел в нем отца и друга, не мог отойти от Святейшего, бегал за ним, требовал от него внимания. Я думаю, что это самое высшее проявление пастырского авторитета, когда дети тебя любят и когда дети тебя понимают. Его любили и дети, и старики.
Кстати, его отношение к людям было заразительным: даже многие наши политики стали подражать ему. Святейший Патриарх нарушал протокол, когда встречал простых людей, ибо сам нуждался в таком постоянном общении. И с ним охотно делились самым сокровенным, рассказывали и о радостях, и о горестях. Ждали и слышали от него слова утешения, верили в силу его молитв. Даже когда ему не хватало времени на разговор, сам его взгляд, его благословение, его слово исцеляли человека. И касалось это всех, кто бы к нему ни пришел - военный человек, политик, экономист, или даже проходимец какой-то (кстати, он часто «раскусывал» таких людей). Но, даже видя людские слабости, он доверял людям, за что часто платил большую цену...
Сейчас часто спрашивают о том, что же завещал нам Святейший. Думаю, о его завещании можно говорить гадательно. Какого-то конкретного завещания Святейший Патриарх нам не оставил. Но он завещал нам главное - не терять веру, присутствие Бога. Эта его самая главная забота о нас. Он был решительно против того мнения, которое сейчас бытует, что он принял Церковь слабую, едва ли не умирающую, и что он ее поставил на ноги. Поясню, почему он считал такой подход глубоко ошибочным. Он верил, что в Церкви Бог, и наш народ сохранил энергию веры. Для него это не было отвлеченной идеей или пустым звуком, для него это было живой реальностью. Поэтому в каждом собеседнике, в каждом кандидате на епископство, в каждом кандидате на пастырство он искал соработника, который мог бы почувствовать эту творческую энергию Бога и сделать для Церкви много, полностью отдав ей самого себя.
И в потенциал церковный он верил, и знал, как его раскрыть, как сбросить оковы духа, которые сковывали Церковь в тяжелые богоборческие времена. И это ему удалось. В этом его величие, в этом его доступность, в этом его подвиг. Я думаю, именно в этом и заключено завещание Святейшего.
Ну а что касается планов... Планы нам дает сама жизнь, и не изобретал он какие-то планы, а верил, молился и созидал. Он открыл множество храмов и монастырей, но не потому, что намечал какую-то программу - по годам, кварталам и месяцам. Церковь - это живой организм, богочеловеческий организм, и Господь управляет Церковью, а мы только орудие Промысла Божия. И он это понимал очень хорошо. И в этом было его величие, его пророческое служение, в этом он был на шаг вперед всех наших политических лидеров. Он прозревал будущее страны, видел, что нужно для страны, что нужно для Церкви, и не ошибался...
Если мы спросим себя, над какими проблемами размышлял Святейший Патриарх в последнее время, то на этот вопрос у нас нет ответа, хотя предположить, естественно, можно, потому что он был человек открытый, а все его помыслы обращались к Церкви, к заботам о ее состоянии, ее будущем. Он искал хороших кандидатов в епископы, достойных соработников, мечтал, чтобы они разделяли его заботы. Он никогда сразу не отпускал ставленника в архиерейском чине от себя сразу после его рукоположения. Он держал его около себя некоторое время, столько, сколько необходимо, чтобы человек почувствовал его понимание времени, его молитвенный настрой, чтобы этот настрой он перенес в свою епархию. И это был самый дорогой подарок от Святейшего Патриарха.
Не сомневаюсь, что задачи, которые будет ставить жизнь перед новым Предстоятелем, будут иные, но не менее трудные, чем те, которые стояли перед Святейшим Патриархом Алексием. Легкого пути для Церкви Христос никогда не обещал. И каждая эпоха в жизни Церкви по-своему сложна и трудна. Поэтому я хотел бы пожелать новому Предстоятелю иметь ту веру, которую имел Святейший Патриарх Алексий, то печалование, которое он имел о своей пастве. Любить так же правду, как любил ее покойный Патриарх Алексий. И я думаю, что ничего там изобретать не надо - мы не светская организация, мы не нуждаемся в каких-то структурных изменениях, у нас все идет согласно нашим традициям. И нужно продолжать тот дух и ту жизнь, которую задал нам Святейший Патриарх Алексий. Конечно, это будет новая жизнь, это будут новые направления в жизни, но Евангелие дает нам неизменные ориентиры, и это наша платформа. Вся жизнь святейшего патриарха - образец жертвенного служения своей Церкви и своему народу.
Говоря о том, какое деяние Святейшего можно назвать делом его жизни, утверждаю с полной уверенностью: таких деяний было очень много, но самое, наверно, яркое - это примирение с Зарубежной церковью. Это то, что мы стали одной Церковью, преодолели грех разделения - самый большой грех в истории каждого человека или народа. А если такой грех есть в Церкви, наш долг его изживать. И слава Богу, что ему удалось совершить этот подвиг, объединив усилия с митрополитом Лавром. Может быть, Святейшему было дано больше понимания эмигрантской церкви, ее настроений, потому что пришел он к нам из эмигрантской среды, но безусловно одно: Господь именно его благословил завершить этот мучительный путь разделения. Думаю, в этом заключена особая, особая милость Божия. Потому что если человек не достоин святого дела, оно ему не дастся. Но главное, что это не только примирение Церкви - это и преодоление наших застарелых русских разделений: политических, экономических, которые мешали многим миллионам людей, стремившихся быть вместе, сойтись на пути к общей цели. Мы смогли преодолеть грех предубеждения, недоверия и даже зависти, который преследовал и Зарубежную Церковь, и нашу Церковь. Мы должны быть вместе в это очень сложное и напряженное время. И мы будем вместе молиться за Святейшего отца нашего Патриарха Алексия, чтобы Господь воздал ему в будущей жизни за все то добро, которое он сделал для Русского Православия, для Православия в целом.
Полностью беседа будет опубликована в журнале «Трибуна русской мысли» 2008 N10 (декабрь) «Демография и этносоциология», который готовится к печати
Но Владыка Алексий обладал удивительным даром: и вполне объяснимое смущение, и все наносное полностью уходило, когда ты подходил к нему. Ты с ним общался как с отцом. Для него не было запретных тем, не было и нежелательных вопросов - недостаточно серьезных или недозволенных. Напротив, абсолютно все, что тебя интересовало, ты мог спокойно выяснить и получить очень обстоятельный и мудрый ответ. Ответ с любовью. Ни разу не слышал от него отговорок: ты, мол, еще слишком молод, поучись, а когда опыт придет, тогда и поговорим. Владыка как никто другой понимал, что для молодого человека нет «неважных» вопросов, а все затруднения кажутся большими проблемами. С каждым и нас он обращался по-братски.
Позднее, когда я принял монашество и стал священнослужителем (а послушания мои были в основном связаны с зарубежным служением), мы с ним довольно часто общались за рубежом. Это было благодатное время, потому что я мог учиться у таких столпов веры, как Святейший Патриарх. Он умел не только убеждать, но и внимательно, с неподдельным интересом слушать: даже перерывы между заседаниями он мог посвятить беседе и во время ее расспросить собеседника обо всем, что тот думает по поводу сколько-нибудь значимого события, которое затронуло жизнь Церкви.
Такие беседы запечатлелись в памяти у всех, кому посчастливилось лично общаться с Предстоятелем, потому что они были уроком неформального и подлинно уважительного отношения к людям. Святейший тонко чувствовал живой интерес молодого человека и старался передать всю истину так, чтобы она сохранила свою целостность, не унижая при этом собеседника и никого не обличая - ни светские власти, ни церковные. Он говорил всегда так, как будто он один ответственен за все, что происходит на данный момент в Церкви. Святейший никогда не лукавил, не уходил от трудных тем, он был очень откровенным и открытым человеком.
* * *
Особенно мне запомнились встречи с ним в женевский период моего служения (шесть лет я провел в Швейцарии). В это время он был президентом Конференции Европейских Церквей и довольно часто приезжал в Швейцарию, где мы имели возможность проводить долгое время вместе. Я всегда удивлялся тому, насколько он прост в общении. Я уже не раз об этом говорил, но повторю: он не отдавал какого-то особого предпочтения даже самым выдающимся персонам, а был со всеми ровен - будь то президент, патриарх или простой служащий, который водит машину или убирает помещение. Все чувствовали его теплоту и доверительную, непередаваемую атмосферу, которая окружала его и тех, кто был рядом с ним. Когда мы с ним общались, я ни разу не испытал с его стороны ни малейших признаков того отношения к подчиненным, которое обычно характеризует большого начальника, хотя он в то время был действительно большим начальником - Управляющим делами Московской Патриархии, председателем учебного комитета, постоянным членом Священного Синода.
И еще одну особенность я хочу выделить. Когда я был в Женеве, то всегда оказывал гостеприимство любому, кто бы ни приезжал, и это всеми воспринималось как норма. Так и было, но митрополит Алексий не забывал отблагодарить даже за самую малую услугу. Он настоял, чтобы я приехал к нему в Ленинград, где принял меня как дорогого гостя, что очень поразило меня и смутило. Но здесь я вновь почувствовал величие его души.
Он сохранял удивительное спокойствие всегда, в любых испытаниях. А испытаний в его служении было немало. Я помню (судьба мне подарила возможность быть в тот исторический момент рядом с ним), как мы шли из лаврской гостиницы к мощам преподобного Сергия в день выборов Патриарха. Разные люди по-разному демонстрировали свое отношение к кандидату: одни подходили с подобострастием, другие старались отвести глаза. Но он не замечал этого. Он как будто излучал спокойствие, потому что в душе его был мир и чувство смирения, а не самоуверенность человеческая, которая очень тесно связана с гордостью. Он полностью полагался на волю Божию и говорил, что если Господь даст Свою милость, изберут его, а если Господь укажет на другого, то ничего не изменится, потому что глава Христос и Церковь Божия будет продолжать жить.
Конечно, такие уроки, которые я получал, делали общение с ним бесценным даром. Я тяготился своим послушанием в Женеве по многим причинам. Одна из них заключалась в том, что уже начались нестроения в жизни Советского Союза, да и Церковь была очень нестабильна. И я просился у него, когда он еще был митрополитом и постоянным членом Священного Синода, чтобы он поспособствовал поскорее вернуть меня из Женевы. И когда он стал Патриархом, он вспомнил мою просьбу и призвал меня на служение в Москву, где поручил мне образовывать Отдел по церковной благотворительности и социальному служению. При этом он не жалел своего личного времени для того, чтобы объяснить в деталях, как он понимает миссию Отдела, помогал увидеть те трудности, через которые придется пройти. Его советы позволили мне избежать очень многих ошибок. А когда я ошибался, он научил меня каяться, признавать свои ошибки. Но зато потом как приятно было осознавать, что облегчение души, которое я получал, соединялось с опытом. Эти годы тесного общения стали для меня уроком на всю жизнь.
Отмечая, сколь легко было общаться со Святейшим Патриархом, нельзя не сказать и о тех трудностях, которые возникали у каждого, кто был способен оценить недостижимую высоту, на которой он стоял, и виртуозность служения, которое он совершал. Нужно было подтягиваться к этому эталону, поскольку невозможно было не замечать несоответствие. Он притягивал людей, но его любовь не только притягивала, но и подтягивала человека, в том числе и меня.
Святейший Патриарх всегда был в работе. Он всегда был погружен только лишь в занятия церковные. Приезжая в 10 часов в Чистый переулок, он начинал работать с бумагами, принимать гостей, архиереев. В три часа было время обеда. Все, кто работал - ответственные сотрудники Чистого переулка Московской Патриархии, обедали вместе со Святейшим Патриархом. Это было благодатнейшее время для общения, когда каждый из нас мог задать любой вопрос, какой тебя интересовал - необязательно по работе, и часто не по работе вовсе и получить очень мудрый и своевременный ответ.
* * *
Будучи уже Управляющим делами Московской Патриархии, я получил очень много добрых наставлений и уроков от Святейшего Патриарха, видя его в самых разных ситуациях с абсолютно разными людьми. Эти встречи, на которых я присутствовал, давали очень много. С благодарностью Богу я всегда несу эти уроки, которые мне давал Святейший.
Удивляло его мужество и собранность. Чтобы не случилось в Церкви, в жизни государства или с кем-то из тех, кого Святейший Патриарх знал, он никогда не оставался равнодушным. Я видел его пастырскую заботу о клириках, которых он вызывал к себе (московских клириков) и старался наставить на путь истинный. Напомню, что 1990-е годы были очень неспокойные, а некоторые из клириков поддавались разного рода искушениям и становились на скользкий путь разделения или пребывали в поисках каких-то новых путей развития церковной жизни. Святейший Патриарх встречался с ними, и эти беседы длились часами. И только в тех редких случаях, когда человек не поддавался на увещания, принимались, конечно, меры прещения, которые были очень строгими. Но если человек осознавал свои заблуждения, ему никогда больше не вспоминалось его прегрешение. Более того, Святейший неустанно следил за тем, чтобы никто не причинил этому человеку какой-нибудь обиды.
Все знают о роли Святейшего Патриарха в установлении согласия во времена тяжелейших испытаний, через которые прошло наше общество и государство в годы его патриаршества. Но мало кто знает, каких сил потребовало от него служение в этот исторический период. На фоне бесчисленных событий и потрясений того времени выделю один, может быть и не самый значительный факт, который, по-моему, очень точно характеризует отношение Святейшего к кризисам разного рода. Когда начался процесс девальвации денег, у него была встреча с делегацией крупных финансистов, которые приезжали к нему за благословением и рассказывали о том, что ожидает Россию. И он от них услышал, что рубль будет обесценен в 15 раз. Он воспринял это известие как горе, долго не находил в себе сил, чтобы продолжать работу, и повторял только одно: «А как народ будет жить, как простые люди переживут полное разорение, что будет со страной?». И только молитва давала ему силы. А молитвы Святейшего Патриарха отводили беды от страны.
Обычно, когда проходило тяжелое известие, мы быстро собирались в домовом храме Святейшего Патриарха, где служился молебен. Святейший искренне молился о том, чтобы удалось преодолеть нестроения. Конечно, я помню высокий гражданский поступок Святейшего Патриарха, когда он (это было в 1991 году) отказался поминать ГКЧП, отказался молиться за власть в Успенском соборе Московского Кремля в день путча. Это могло ему дорого стоить, потому что тогда неизвестно было, как поведет себя ГКЧП - начнутся ли репрессии или произойдет что-то еще. Это был его гражданский свободный выбор. Я думаю, что это было тоже его пророческое видение, он поддержал тех людей, кто старался предотвратить раскол общества и ввести ситуацию в рамки конституционных форм правления.
Невозможно забыть и другое испытание - известное противостояние в 1993 году. В эти роковые дни была привезена Владимирская икона Божией Матери, взятая из плена музейного, из Третьяковской галереи. Хорошо помню, как народ встречал эту икону, стоя на коленях, со свечами. Молились горячо, и Святейший Патриарх сам, как свеча, стоял среди народа и молился. Чего это ему стоило? В эти же дни, когда совершалась хиротония архиерея и когда он произносил речь на вручении жезла, не выдержало его сердце...
Будем надеяться, что история, может быть, со временем, но по достоинству оценит тот исторический факт, что Церковь сыграла важнейшую роль в примирении враждующих сторон. И хотя этот процесс не был доведен до конца, противоборствующие стороны все же сели за стол переговоров. Благодаря этому было предотвращено большое кровопролитие, гибельное для России. Хотя президент Ельцин и начал обстрел парламента, могло быть гораздо больше крови. В том, что инерция зла была остановлена, безусловно, великая личная заслуга Святейшего Патриарха. Каждой из противоборствующих сторон он демонстрировал свою твердость в защите мира и готовность к диалогу: он воистину был отцом, который помогал искать и находить пути к согласию.
Вы знаете, что в Белом доме были тогда наши православные священники. В частности отец Алексий Злобин крестил многих из тех, кто встал в эти тяжелые дни на защиту парламента, по одну сторону баррикад. И Святейший Патриарх с любовью принял это желание принять крещение, всячески показывая, что священник выполнял свои пастырские обязанности по его благословению. При этом сам Предстоятель молился за каждого из тех, кого разделяли баррикады и пролитая кровь, молился до самого исхода - и это тоже был подвиг Патриарха. И после завершения событий Святейший везде служил с отцом Алексием Злобиным, чтобы взять его под свою защиту.
А что касается Бориса Николаевича Ельцина, то он очень привязался к Святейшему Патриарху, испытывал необходимость в общении с ним. Бывали, правда, в их отношениях, а также и в отношениях между Церковью и государством, взлеты и падения. Далеко не всегда президент был последовательным, слишком часто слушал, что ему посоветуют из-за рубежа, принимая то или иное решение. В частности, в 1997 году был принят закон «О свободе совести». Но Ельцин далеко не сразу его подписал. Святейший Патриарх неоднократно звонил президенту, писал письма, занимая очень твердую церковную позицию. В конце концов, Борис Николаевич внял настоятельным советам и понял, что он обязан делать то, что хорошо для российского народа. С небольшими изменениями Закон все же был подписан, и он работает больше 10 лет. И за это мы должны быть благодарны Святейшему Патриарху.
Святейший непреклонно, но очень умело отстаивал интересы Церкви. Я вспоминаю из его личных рассказов такой случай. Госсекретарь США госпожа Олбрайт прилетела в Москву и еще до приземления позвонила из самолета с просьбой, чтобы до официальных встреч побеседовать с Патриархом. Такую возможность ей предоставили, и она приехала в Чистый переулок с очень неординарным предложением. Она изложила Святейшему Патриарху план, в соответствии с которым Россия будет полностью христианской, но не будет православной, и просила, чтобы Святейший Патриарх не мешал этому процессу. Патриарх сразу почувствовал, что любые слова не будут ею услышаны. Тогда он извинился, вышел к себе в кабинет. А стол у него был просто завален письмами матерей, которые просили вернуть их детей, попавших в различные секты. Он всю эту кипу писем принес, сел напротив госсекретаря и сказал: «Это только малая часть тех писем, которые я получил. Давайте, на выбор, любое из них я вам прочитаю». Она выслушала несколько писем, извинилась и уехала.
Естественно, госпожа Олбрайт не была знакома с Православием. Она сама не единожды меняла вероисповедание, переходя из одной религии в другую. Для нее этот переход, очевидно, казался легким, как и тот «вопрос», который она предложила решить. Но она почувствовала, увидела тот барьер, стержень Православия, который охраняет Россию, ее государственность, и поняла, что с этим придется мириться. Патриарх не отдаст свою Церковь. Никогда.
* * *
Святейший Патриарх - эпоха в нашей истории. Конечно, для каждого человека, кто хоть немного знал его или хотя бы читал его послания, его книги, воспоминания, Святейший Патриарх представляется по-своему. Но, я думаю, мы все будем едины в том, что это был великий человек, великий учитель Церкви. И мы должны быть благодарны Богу, что Он дал нам такого Первосвятителя в столь трудный момент истории нашей Церкви, нашей России. Так что же придавало ему силы жить и творить, позволяло ему совершать деяния, которые не назовешь иначе, чем чудом? Ответ знает каждый из нас.
Богослужение - это была его жизнь, он не мыслил вообще себя вне Богослужения. Он часто служил, когда недомогал, у себя в домовом храме, постоянно служил в Москве, очень много путешествовал. Это был, наверное, самый «выездной» Патриарх за всю историю Русской Православной Церкви. Он посетил очень много епархий, посетил очень много стран и везде он свидетельствовал о Христе, не боясь ничего и не боясь никого. В традиции Русского Православия это был вызов тем людям и силам, которые видели в Церкви препятствие для достижения своих интересов и старались вовлечь Церковь в какие-то политические игры, втянуть в процесс реформирования.
Кстати, вопрос об обновлении Богослужения неоднократно обсуждался на Священном Синоде, и всегда Святейший Патриарх отвергал полностью любую попытку реформации, трансформации. Богослужение должно совершаться так, как оно совершалось нашими предками. А что касается перехода на русский язык, то он этого никогда не поддерживал. Он благословлял непонятные славянские слова заменять благозвучными русскими словами, но не более того. И относился всегда к этому вопросу с трепетом. Никогда практически и ничего не сокращал. До самого последнего момента своей жизни, до самого своего последнего вздоха, он жил Церковью, жил Богослужением. Всегда дыханием его была молитва. И все проблемы, которые его окружали, он рассматривал только с молитвой.
К примеру, в трагедии, разделившей народы России и Украины, которая при нем случилась, он четко видел политический подтекст и говорил о том, что только с молитвой мы можем преодолеть раскол и до конца понять его подлинные причины. Когда начались осложнения в отношениях с митрополитом Киевским Филаретом, это была личная трагедия для Патриарха. Дело в том, что они очень долгое время сотрудничали в Священном Синоде, а также, представляя нашу Церковь на различных международных форумах. Он знал митрополита очень хорошо и крайне болезненно переживал его отход от Церкви, переживал, как личную трагедию. Старался уяснить, почему тот делает роковые шаги, в чем причина этих его поступков. Здесь не было простых решений. Была напряженнейшая молитва. Это была молитва за своего собрата.
Тот факт, что на Украине, слава Богу, Патриаршая Церковь есть и утверждается, во многом объясняется деятельной позицией Святейшего, который никогда, ничего и никого не боялся. Он не страшился приехать на Украину, как бы его не отговаривали те, кто искренне и не без оснований опасался за жизнь Святейшего. Для него таких проблем просто не существовало. Никогда. Я вспоминаю посещение ряда епархий, когда возникали, и не единожды, действительно опасные ситуации. Были взрывы рядом с гостиницами, где он проживал. И не малейшего испуга с его стороны. Все просыпались, все были в панике, один Святейший всегда улыбался и призывал к молитве, говорил, чтобы все успокоились, ибо Господь поругаем не бывает. И все бывало по его вере. Это был удивительный человек.
* * *
Известно, что Святейший Патриарх находил общий язык с каждым человеком независимо от того, каких взглядов тот придерживался. Как удавалось ему объединить разных людей? Ответ прост: Святейший Патриарх был человек высочайшей культуры, внутренней культуры. Я не знаю, чем объяснить его исключительно тонкое восприятие подлинной культуры. Можно, конечно, вспомнить о его происхождении из дворянского старого рода, объясняя его редкие дарования ссылкой на генетику, но, как известно, врожденную культуру далеко не всегда демонстрируют представители высших сословий. Но факт остается фактом: где бы он ни появлялся, сразу наступало всеобщее успокоение, а в каждом его жесте и слове была удивительная простота и вместе с тем величие. Люди сразу и зачастую неожиданно для себя осознавали, с кем общаются.
К нему шли люди, зачастую не зная, как к нему обратиться, чтобы поведать ему что-то важное. Он понимал это и никогда не обижался, если к нему обратятся не по правилу, назовут не «Ваше Святейшество», а владыкой, батюшкой или отцом. Он даже не подавал вида. Но сам он не только знал, с какими словами нужно обратиться к человеку любого происхождения, профессии или возраста, но и уважал его точку зрения, как бы она ни отличалась от его собственной позиции. Он никогда не гневался, не оскорблял человека даже намеком, взглядом. Человек высказывал, может быть, абсолютную ложь и ерунду, а у Святейшего хватало терпения выслушать его, поблагодарить, а потом объяснить суть вопроса в очень доступной форме - просто, не сбиваясь, все выстроив логически. И человек просто очаровывался. Бывали случаи, что во время беседы или трапезы возникали политические споры, но и в этом случае он находил слова, вселяющие в души дух согласия. Не было ни одного случая за все сорок лет, которые я знал Святейшего, чтобы кто-то после общения с ним ушел не примиренным.
Я вспоминаю много примеров того, как он примирял страсти, возникающие в среде студенческой братии. Ему как председателю учебного комитета докладывали, что не могут справиться с каким-то студентом. Что он предпринимал? Вызывал в Москву на беседу этого студента и терпеливо выслушивал все, что тот нафантазировал в своей голове. И чудо: недавний «буян» приезжал в семинарию примиренным, именно примиренным, а не сломленным, а когда его спрашивали, что же произошло, отвечал: «я не прав, не прав абсолютно, я буду продолжать учебу, и все будет нормально, все слава Богу».
Все, кто его знал, поражались его искусству общения с детьми. Его и детей объединяло общее качество - чистота души, чистота сердца. Я был свидетелем великого множества случаев, когда он заходил в детский сад, приют, в том числе к детям, страдающим тяжелыми психическими отклонениями. И каждый раз происходило чудо полного взаимопонимания. Он подходил к любому ребенку, и тот сразу видел в нем отца и друга, не мог отойти от Святейшего, бегал за ним, требовал от него внимания. Я думаю, что это самое высшее проявление пастырского авторитета, когда дети тебя любят и когда дети тебя понимают. Его любили и дети, и старики.
Кстати, его отношение к людям было заразительным: даже многие наши политики стали подражать ему. Святейший Патриарх нарушал протокол, когда встречал простых людей, ибо сам нуждался в таком постоянном общении. И с ним охотно делились самым сокровенным, рассказывали и о радостях, и о горестях. Ждали и слышали от него слова утешения, верили в силу его молитв. Даже когда ему не хватало времени на разговор, сам его взгляд, его благословение, его слово исцеляли человека. И касалось это всех, кто бы к нему ни пришел - военный человек, политик, экономист, или даже проходимец какой-то (кстати, он часто «раскусывал» таких людей). Но, даже видя людские слабости, он доверял людям, за что часто платил большую цену...
* * *
Сейчас часто спрашивают о том, что же завещал нам Святейший. Думаю, о его завещании можно говорить гадательно. Какого-то конкретного завещания Святейший Патриарх нам не оставил. Но он завещал нам главное - не терять веру, присутствие Бога. Эта его самая главная забота о нас. Он был решительно против того мнения, которое сейчас бытует, что он принял Церковь слабую, едва ли не умирающую, и что он ее поставил на ноги. Поясню, почему он считал такой подход глубоко ошибочным. Он верил, что в Церкви Бог, и наш народ сохранил энергию веры. Для него это не было отвлеченной идеей или пустым звуком, для него это было живой реальностью. Поэтому в каждом собеседнике, в каждом кандидате на епископство, в каждом кандидате на пастырство он искал соработника, который мог бы почувствовать эту творческую энергию Бога и сделать для Церкви много, полностью отдав ей самого себя.
И в потенциал церковный он верил, и знал, как его раскрыть, как сбросить оковы духа, которые сковывали Церковь в тяжелые богоборческие времена. И это ему удалось. В этом его величие, в этом его доступность, в этом его подвиг. Я думаю, именно в этом и заключено завещание Святейшего.
Ну а что касается планов... Планы нам дает сама жизнь, и не изобретал он какие-то планы, а верил, молился и созидал. Он открыл множество храмов и монастырей, но не потому, что намечал какую-то программу - по годам, кварталам и месяцам. Церковь - это живой организм, богочеловеческий организм, и Господь управляет Церковью, а мы только орудие Промысла Божия. И он это понимал очень хорошо. И в этом было его величие, его пророческое служение, в этом он был на шаг вперед всех наших политических лидеров. Он прозревал будущее страны, видел, что нужно для страны, что нужно для Церкви, и не ошибался...
Если мы спросим себя, над какими проблемами размышлял Святейший Патриарх в последнее время, то на этот вопрос у нас нет ответа, хотя предположить, естественно, можно, потому что он был человек открытый, а все его помыслы обращались к Церкви, к заботам о ее состоянии, ее будущем. Он искал хороших кандидатов в епископы, достойных соработников, мечтал, чтобы они разделяли его заботы. Он никогда сразу не отпускал ставленника в архиерейском чине от себя сразу после его рукоположения. Он держал его около себя некоторое время, столько, сколько необходимо, чтобы человек почувствовал его понимание времени, его молитвенный настрой, чтобы этот настрой он перенес в свою епархию. И это был самый дорогой подарок от Святейшего Патриарха.
Не сомневаюсь, что задачи, которые будет ставить жизнь перед новым Предстоятелем, будут иные, но не менее трудные, чем те, которые стояли перед Святейшим Патриархом Алексием. Легкого пути для Церкви Христос никогда не обещал. И каждая эпоха в жизни Церкви по-своему сложна и трудна. Поэтому я хотел бы пожелать новому Предстоятелю иметь ту веру, которую имел Святейший Патриарх Алексий, то печалование, которое он имел о своей пастве. Любить так же правду, как любил ее покойный Патриарх Алексий. И я думаю, что ничего там изобретать не надо - мы не светская организация, мы не нуждаемся в каких-то структурных изменениях, у нас все идет согласно нашим традициям. И нужно продолжать тот дух и ту жизнь, которую задал нам Святейший Патриарх Алексий. Конечно, это будет новая жизнь, это будут новые направления в жизни, но Евангелие дает нам неизменные ориентиры, и это наша платформа. Вся жизнь святейшего патриарха - образец жертвенного служения своей Церкви и своему народу.
Говоря о том, какое деяние Святейшего можно назвать делом его жизни, утверждаю с полной уверенностью: таких деяний было очень много, но самое, наверно, яркое - это примирение с Зарубежной церковью. Это то, что мы стали одной Церковью, преодолели грех разделения - самый большой грех в истории каждого человека или народа. А если такой грех есть в Церкви, наш долг его изживать. И слава Богу, что ему удалось совершить этот подвиг, объединив усилия с митрополитом Лавром. Может быть, Святейшему было дано больше понимания эмигрантской церкви, ее настроений, потому что пришел он к нам из эмигрантской среды, но безусловно одно: Господь именно его благословил завершить этот мучительный путь разделения. Думаю, в этом заключена особая, особая милость Божия. Потому что если человек не достоин святого дела, оно ему не дастся. Но главное, что это не только примирение Церкви - это и преодоление наших застарелых русских разделений: политических, экономических, которые мешали многим миллионам людей, стремившихся быть вместе, сойтись на пути к общей цели. Мы смогли преодолеть грех предубеждения, недоверия и даже зависти, который преследовал и Зарубежную Церковь, и нашу Церковь. Мы должны быть вместе в это очень сложное и напряженное время. И мы будем вместе молиться за Святейшего отца нашего Патриарха Алексия, чтобы Господь воздал ему в будущей жизни за все то добро, которое он сделал для Русского Православия, для Православия в целом.
Полностью беседа будет опубликована в журнале «Трибуна русской мысли» 2008 N10 (декабрь) «Демография и этносоциология», который готовится к печати
.jpg)
