Московский Сретенский монастырь недавно отметил 10-летие возрождения монашеской жизни. Событие это широко освещалось в СМИ и на телевидении: в газетах печатались многочисленные интервью настоятеля архимандрита Тихона (Шевкунова), на телеканале "Культура" крутились ролики об этой древней обители, а на книжных полках появился красочный буклет, рассказывающий о достигнутых успехах.
Успехи вроде бы налицо: за десять лет восстановлены почти все монастырские помещения, возведены два новых пятиэтажных корпуса. Активно действует книжное издательство. В январе 2000 года начал работу монастырский сайт "Православие. Ru", который быстро завоевал ведущее положение среди религиозных ресурсов. Возникла Сретенская духовная семинария. Монастырь завел обширное хозяйство в Рязанской области и многое другое.
Но внешние успехи не всегда свидетельствуют о "пользе церковной". Думаю, что обитель в ее современном виде являет собой всего лишь новый вариант потемкинской деревни, некоей игрушечной конструкции, которая рухнет при смене правительственного курса и оставит после себя разве что красивые кубики.
Это ощущение возникает из жесткой связи между монастырской церковной жизнью и идеологией, которой отведено слишком большое место. Не секрет, что Сретенский монастырь олицетворяет собой новый центр влияния в российской политике. Нынешнее его благосостояние во многом зависит от националистически ориентированного бизнеса и от эффективности тех бесед, которые о. Тихон ведет с находящимися в орбите монастыря влиятельными лицами. Заметим, что некоторые из них, в частности депутаты Госдумы Александр Крутов и Николай Леонов, оказались подписантами скандального антисемитского "Письма 500".
Архимандрит Тихон и сам активно занимается политикой. Именно он склонил Президента дать старт объединению РПЦ и Зарубежной церкви. Правда, в последнее время переговорный процесс зашел в тупик - камнем преткновения стала проблема церковной собственности в Палестине. И Владимир Путин, по милости о. Тихона, оказался в неудобном положении. Но это детали. Если присмотреться к истории обители, мы увидим в жизни монастыря ту изначальную червоточину, которую невозможно компенсировать ни внешними успехами, ни коммерческой раскруткой, ни стилизацией под старину.
Архимандрит Тихон водворился в обители со скандалом, сопровождавшимся изгнанием из нее миссионерской общины о. Георгия Кочеткова. Монахи фактически выгнали на улицу православных детей (здесь располагались лицей "Ключ", воскресная школа, скауты из дружины "Град Москва"). Сотни неофитов, которые учились в располагавшемся при соборе Огласительном училище, были шокированы не только таким отношением к верующим, но и всем дальнейшим поведением живших какое-то время бок о бок с общиной насельников монастыря.
Об этом можно говорить долго. Или ограничиться одним абзацем. Прихожане помнят лица казаков из "Черной сотни", пришедших по наводке монахов расправиться с "жидами и еретиками". Помнят о. Тихона, говорящего одним - одно, другим - совсем другое. Но самым незабываемым впечатлением того года осталась первая "монашеская" литургия, на которой было немало членов приходской общины. Те, кто с огромным трудом в течение четырех лет возрождал здесь церковную жизнь, кто приводил сюда людей или сам впервые именно здесь переступил порог храма, стояли рядом с теми, кто пришел с одной целью: мочить их как "врагов". У многих было чувство, что нельзя просто так совершать совместные молитвы с людьми, которые называют себя церковными и при этом так поступают с верующими.
Увы, о. Тихон внес в церковную жизнь дух разборок и склок. Но главное было даже не в этом. Ликвидация миссионерского прихода в бывшем Сретенском монастыре знаменовала собой начало внутрицерковных гонений на мирянские движения, на, говоря светским языком, церковную демократию. Сретенский проект - это модель клерикального строительства, кузница ориентированного на клерикализм епископата. Ориентируясь на богатых "захожан", архитекторы новой церковности сознательно стали выводить за скобки народ, оставляя ему лишь роль потребителя ритуальных услуг.
Сретенский монастырь отпраздновал десятилетие. Но, несмотря на свое торжество, монахи потерпели духовное поражение. Причин этому много, но далеко не последняя из них та, что невозможно построить ничего хорошего (а тем более в церковной жизни) на страданиях других людей, на детских слезах.