- Диана, сколько лет тебя знаю, не замечала в тебе набожности, никогда не слышала от тебя разговоров на эту тему. Для меня это - "вдруг". Что-то случилось?
- Ничего не случилось, и совсем не вдруг. Мне было 13 лет, когда бабушка открыла передо мной огромную книгу. Это была Библия - дореволюционное издание с медными застежками, с иллюстрациями Доре, переложенными папиросной бумагой. Она сказала: "За эту книгу в голодный год мне давали два мешка картошки. Я отказалась". Я спросила, как же ее читать, если в ней написано не по-русски. Она сказала, что это русский, но церковнославянский язык. Надо читать. Сначала будет трудно, а потом все поймешь.
Я давно человек воцерковленный, два года в Охе вела занятия в воскресной школе, в Южно-Сахалинске, правда, в церкви не работала, но меня священники знали, в редакции я готовила материалы на православные темы. Мысль уйти в монастырскую жизнь возникла давно. Когда на Сахалин приезжал митрополит Сергий, работающий в аппарате патриарха, у меня состоялась с ним беседа. Мне было сказано, чтобы я молилась, причащалась. Ко мне присматривались, за мной наблюдали. Договорились, что как только церковь сочтет нужным, я оставлю работу и уйду в монастырь.
- Но на Сахалине нет монастырей...
- Монастырь обязательно будет, а первая ступень - послушание, уход из светской жизни, его я проходила в епархии. Вторая ступень - рясофор, третья - постриг, когда даешь монастырский обет. От послушания до пострига может пройти длительное время.
В монастырь идут не потому, что в жизни что-то не удовлетворяет, а идут спасать свою душу. Спасаться и молиться. Другой цели нет. Если есть другая - ты там просто не выдержишь. Это тяжелое служение. И вот однажды владыка мне позвонил и сказал, чтобы готовилась прийти на послушание. Он дал мне полгода, чтобы завершить мирские дела: подготовить близких, передать газету в хорошем состоянии, без долгов.
- Как отнеслись родные и коллеги к твоему решению?
- Сначала резко отрицательно: "Зачем нужно себя хоронить?". Я их убедила, что уход в монастырь это не смерть. Монастырь - это жизнь, правда, своя, отличная от мирской. Насыщенная, очень интересная. Внутренняя.
- И какое же послушание тебе дали?
- Мое послушание заключалось в работе на кухне. Надо было кормить священников и строительную бригаду - в здании управления епархией шел ремонт. Я чистила овощи, мыла посуду, пол.
- Это могла сделать и любая неграмотная бабка, принявшая послушание... Зачем для этого иметь сложный духовный мир, образование, профессиональный опыт? Тебе не кажется, что тебя могли бы лучше использовать?
- Любой человек, приходящий в монастырь на послушание, начинает с самой черной, грязной работы.
- Проверяется на смирение?
- Он должен отрешиться от всех мирских привычек, стереотипов, в том числе и приобрести смирение. Когда-то, еще в Охе, мой коллега, узнав, что я хожу в церковь и веду занятия в воскресной школе, спросил, почему я не ухожу в монастырь. Мол, ты такая инициативная, ты бы там сделала большую карьеру. Так вот, инициатива в монастыре не только не поощряется, она запрещена. Ты должен делать, что тебе сказано и ни на йоту больше. У Серафима Саровского был такой случай. Он дал сестрам послушание привезти из леса два бревна. Они два бревна погрузили и решили, что телега выдержит три. Положили три. Лошадь прошла половину пути и остановилась как вкопанная. И стояла, пока не убрали лишнее. Серафим Саровский их потом отругал за то, что они нарушили послушание.
Решивший жить в монастыре полностью должен отречься от своей воли и исполнять только волю Божию, а это означает делать то, что тебе велит наставник.
- Как у тебя складывался день?
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь.
- Когда новоначальный монах приходит в монастырь, его ограничивают в посещении служб и количестве молитв. Духовная жизнь - сложная вещь, и расти духовно можно только очень постепенно. Есть монастырская поговорка: если монах полез на небо, хватайте его за рясу и тащите на землю. Мне разрешено было читать утренние и вечерние молитвы, в субботу ходить на всенощное бдение, в воскресенье на литургию. Через некоторое время добавили читать каждый день псалтырь по одной кафизме (кафизма - это несколько псалмов).
Я вставала рано, молилась, потом шла на кухню, ставила воду горячую, приходила повар, мы готовили завтрак, потом мыли посуду, готовили обед на тридцать человек. Самую обычную еду - борщ, рыбу, морепродукты. Но монастырская еда получается очень вкусной - ведь ее готовят с молитвой... Потом опять мыла посуду, пол на кухне и в кладовой. Затем молилась и шла в келью. Это вполне уютная комнатка с диваном, шифоньером, столом, на котором лежат духовные книги - Библия и молитвослов.
Работа занимала все время, у послушниц не допускается никакой праздности. Беседовала с батюшками я только коротко и по делу, например, если не шла молитва.
Вначале было очень трудно. Я никогда столько физически не работала. Безумно уставала. Приходила в келью, с трудом читала вечернее правило, падала и вырубалась.
- Хотелось все бросить?
- Никогда. Я много читала о монашестве и хорошо знала, что меня ждет. Я просила Бога только о том, чтобы он дал мне силы крепко держать швабру в руках и не упасть. И действительно, прошло какое-то время, и послушание стало даваться легче и легче. Эта швабра, вначале такая тяжелая, стала как балерина в руках порхать. А вот преодолеть изолированность оказалось труднее.
- Журналист привык быть среди людей, привык общаться, справляться с огромным потоком информации, и вдруг - четыре стены...
- Не хватало движения. Хотелось просто выскочить на улицу и куда-то бежать, быть среди людей. Это была не моя обязанность, но я ее выпросила - ходить за хлебом. Всего-то полквартала до киоска, в котором покупала десять буханок. Я испытывала удовольствие просто оттого, что шла по улице с этим хлебом. Удовольствие оттого, что я в толпе, сливаюсь с ней. Но вот прошло время. Я шла по этой же многолюдной улице с тем же хлебом, но испытывала совсем другие ощущения. Суета воспринималась мной отстраненно, я к ней уже не имела отношения. Я чувствовала покой. Когда мы приходим с работы и говорим: "Ох, мне бы покоя!" и ложимся на диван... это внешний покой. А я говорю о внутреннем покое - состоянии, когда начинают уходить страсти.
- Идя за хлебом, не притормаживала ли ты возле газетного киоска? Чтобы взять свою газету в руки, посмотреть, что же твои бывшие подчиненные без тебя наворочали?
- Нет. Газеты я читала в обязательном порядке, но это были православные издания. Полгода не слушала радио, не смотрела телевизор.
- Какие люди окружали тебя в этот период?
- Они, на мой взгляд, много интереснее светских людей, образованы и очень много работают. Я поняла, что труд священнослужителя - тяжелейшая работа. Не буду называть имена... Вот пример, у батюшки сильнейший радикулит, он испытывает страшные боли, но стоит на службе, как свечечка. Мало того, после службы и кирпичи таскает, помогая на ремонте. Он для меня пример, как преодолевать боль. Глубоко его уважаю, ценю каждое его слово. Учусь у него веселости, оптимизму.
Не надо воспринимать православных людей, как существ со скорбными физиономиями. Существует стереотип, что когда идешь в церковь, надо принять вид сокрушенный, убогий... Это не так. Православие - это радостная религия. Когда стоишь на литургии, приходит такая огромная радость.
- Почему ты вернулась?
- В моей семье произошла ситуация, с которой, как я поняла, мои близкие без меня бы не справились. Срочно потребовалась моя финансовая и моральная помощь. Я переговорила с владыкой Даниилом, он меня благословил вернуться.
- Как встретили твое возвращение в редакционном коллективе?
- Хорошо. Я вернулась на должность корреспондента, мне очертили темы - дети-сироты, общественные организации, православие...
- По общему мнению, ты вернулась другим человеком. Изменилась даже внешне: перестала модно одеваться, пользоваться макияжем и как бы это выразиться... ушла в тень.
- Некоторое время я ходила в монастырской одежде - черной юбке, черной кофте и черном платке, расстраивая дочь и поражая коллег. Но мне действительно было трудно с ней расстаться - я чувствовала в ней себя совершенно комфортно. И все-таки в длинной юбке до пят тяжело залезать в микроавтобусы, да и не хотелось привлекать к себе внимание, я вернулась к мирской одежде. А вот желание украшать себя совсем пропало.
Я избавилась и от многих других привязанностей, даже по отношению к любимым ранее книгам. Сейчас любую вещь могу спокойно отложить в сторону.
Когда я не была воцерковленным человеком, мне казалось, бесстрастие - это плохо. Позитивно - переживать, кого-то любить, бороться за справедливость. "Прав лишь горящий, презревший покой... " Пришлось пройти длинный путь, пока я не поняла выражение, встречающееся в молитвах - "бесстрастная страсть".
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь. Раньше, беспокоясь о своем ребенке, я нервничала, даже паниковала. Сейчас понимаю, что любила ревнивым и нездоровым чувством, что так нельзя, на все воля Божия, даже на несчастье. И надо эту волю Божью принять и молиться вместе со своим ребенком, чтобы Господь дал возможность выйти из тяжелой ситуации.
Я благодарна судьбе за то, что она дала мне в эти полгода работы в епархии.
- Ты вернешься в монастырь?
- На все воля Божия, окончательно с этой мыслью я не рассталась.
- Недавно один очень известный в области предприниматель сказал мне, что вера - удел слабых. Его ничуть не поколебали первые пришедшие мне на язык фамилии - Александра Солженицына и Никиты Михалкова - людей, которых слабыми никак не назовешь...
- По мирским меркам слабые люди бывают намного сильнее духовно самых "накачанных". В Библии сказано, что сила в немощи совершается. И я знаю многих, кто с Божией помощью преодолел тяжкие испытания с достоинством, не пачкая себя ложью, не впадая в отчаяние, не преступая нравственного закона.
Южно-Сахалинск
3 декабря 2004 г.
- Ничего не случилось, и совсем не вдруг. Мне было 13 лет, когда бабушка открыла передо мной огромную книгу. Это была Библия - дореволюционное издание с медными застежками, с иллюстрациями Доре, переложенными папиросной бумагой. Она сказала: "За эту книгу в голодный год мне давали два мешка картошки. Я отказалась". Я спросила, как же ее читать, если в ней написано не по-русски. Она сказала, что это русский, но церковнославянский язык. Надо читать. Сначала будет трудно, а потом все поймешь.
Я давно человек воцерковленный, два года в Охе вела занятия в воскресной школе, в Южно-Сахалинске, правда, в церкви не работала, но меня священники знали, в редакции я готовила материалы на православные темы. Мысль уйти в монастырскую жизнь возникла давно. Когда на Сахалин приезжал митрополит Сергий, работающий в аппарате патриарха, у меня состоялась с ним беседа. Мне было сказано, чтобы я молилась, причащалась. Ко мне присматривались, за мной наблюдали. Договорились, что как только церковь сочтет нужным, я оставлю работу и уйду в монастырь.
- Но на Сахалине нет монастырей...
- Монастырь обязательно будет, а первая ступень - послушание, уход из светской жизни, его я проходила в епархии. Вторая ступень - рясофор, третья - постриг, когда даешь монастырский обет. От послушания до пострига может пройти длительное время.
В монастырь идут не потому, что в жизни что-то не удовлетворяет, а идут спасать свою душу. Спасаться и молиться. Другой цели нет. Если есть другая - ты там просто не выдержишь. Это тяжелое служение. И вот однажды владыка мне позвонил и сказал, чтобы готовилась прийти на послушание. Он дал мне полгода, чтобы завершить мирские дела: подготовить близких, передать газету в хорошем состоянии, без долгов.
- Как отнеслись родные и коллеги к твоему решению?
- Сначала резко отрицательно: "Зачем нужно себя хоронить?". Я их убедила, что уход в монастырь это не смерть. Монастырь - это жизнь, правда, своя, отличная от мирской. Насыщенная, очень интересная. Внутренняя.
- И какое же послушание тебе дали?
- Мое послушание заключалось в работе на кухне. Надо было кормить священников и строительную бригаду - в здании управления епархией шел ремонт. Я чистила овощи, мыла посуду, пол.
- Это могла сделать и любая неграмотная бабка, принявшая послушание... Зачем для этого иметь сложный духовный мир, образование, профессиональный опыт? Тебе не кажется, что тебя могли бы лучше использовать?
- Любой человек, приходящий в монастырь на послушание, начинает с самой черной, грязной работы.
- Проверяется на смирение?
- Он должен отрешиться от всех мирских привычек, стереотипов, в том числе и приобрести смирение. Когда-то, еще в Охе, мой коллега, узнав, что я хожу в церковь и веду занятия в воскресной школе, спросил, почему я не ухожу в монастырь. Мол, ты такая инициативная, ты бы там сделала большую карьеру. Так вот, инициатива в монастыре не только не поощряется, она запрещена. Ты должен делать, что тебе сказано и ни на йоту больше. У Серафима Саровского был такой случай. Он дал сестрам послушание привезти из леса два бревна. Они два бревна погрузили и решили, что телега выдержит три. Положили три. Лошадь прошла половину пути и остановилась как вкопанная. И стояла, пока не убрали лишнее. Серафим Саровский их потом отругал за то, что они нарушили послушание.
Решивший жить в монастыре полностью должен отречься от своей воли и исполнять только волю Божию, а это означает делать то, что тебе велит наставник.
- Как у тебя складывался день?
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь.
- Когда новоначальный монах приходит в монастырь, его ограничивают в посещении служб и количестве молитв. Духовная жизнь - сложная вещь, и расти духовно можно только очень постепенно. Есть монастырская поговорка: если монах полез на небо, хватайте его за рясу и тащите на землю. Мне разрешено было читать утренние и вечерние молитвы, в субботу ходить на всенощное бдение, в воскресенье на литургию. Через некоторое время добавили читать каждый день псалтырь по одной кафизме (кафизма - это несколько псалмов).
Я вставала рано, молилась, потом шла на кухню, ставила воду горячую, приходила повар, мы готовили завтрак, потом мыли посуду, готовили обед на тридцать человек. Самую обычную еду - борщ, рыбу, морепродукты. Но монастырская еда получается очень вкусной - ведь ее готовят с молитвой... Потом опять мыла посуду, пол на кухне и в кладовой. Затем молилась и шла в келью. Это вполне уютная комнатка с диваном, шифоньером, столом, на котором лежат духовные книги - Библия и молитвослов.
Работа занимала все время, у послушниц не допускается никакой праздности. Беседовала с батюшками я только коротко и по делу, например, если не шла молитва.
Вначале было очень трудно. Я никогда столько физически не работала. Безумно уставала. Приходила в келью, с трудом читала вечернее правило, падала и вырубалась.
- Хотелось все бросить?
- Никогда. Я много читала о монашестве и хорошо знала, что меня ждет. Я просила Бога только о том, чтобы он дал мне силы крепко держать швабру в руках и не упасть. И действительно, прошло какое-то время, и послушание стало даваться легче и легче. Эта швабра, вначале такая тяжелая, стала как балерина в руках порхать. А вот преодолеть изолированность оказалось труднее.
- Журналист привык быть среди людей, привык общаться, справляться с огромным потоком информации, и вдруг - четыре стены...
- Не хватало движения. Хотелось просто выскочить на улицу и куда-то бежать, быть среди людей. Это была не моя обязанность, но я ее выпросила - ходить за хлебом. Всего-то полквартала до киоска, в котором покупала десять буханок. Я испытывала удовольствие просто оттого, что шла по улице с этим хлебом. Удовольствие оттого, что я в толпе, сливаюсь с ней. Но вот прошло время. Я шла по этой же многолюдной улице с тем же хлебом, но испытывала совсем другие ощущения. Суета воспринималась мной отстраненно, я к ней уже не имела отношения. Я чувствовала покой. Когда мы приходим с работы и говорим: "Ох, мне бы покоя!" и ложимся на диван... это внешний покой. А я говорю о внутреннем покое - состоянии, когда начинают уходить страсти.
- Идя за хлебом, не притормаживала ли ты возле газетного киоска? Чтобы взять свою газету в руки, посмотреть, что же твои бывшие подчиненные без тебя наворочали?
- Нет. Газеты я читала в обязательном порядке, но это были православные издания. Полгода не слушала радио, не смотрела телевизор.
- Какие люди окружали тебя в этот период?
- Они, на мой взгляд, много интереснее светских людей, образованы и очень много работают. Я поняла, что труд священнослужителя - тяжелейшая работа. Не буду называть имена... Вот пример, у батюшки сильнейший радикулит, он испытывает страшные боли, но стоит на службе, как свечечка. Мало того, после службы и кирпичи таскает, помогая на ремонте. Он для меня пример, как преодолевать боль. Глубоко его уважаю, ценю каждое его слово. Учусь у него веселости, оптимизму.
Не надо воспринимать православных людей, как существ со скорбными физиономиями. Существует стереотип, что когда идешь в церковь, надо принять вид сокрушенный, убогий... Это не так. Православие - это радостная религия. Когда стоишь на литургии, приходит такая огромная радость.
- Почему ты вернулась?
- В моей семье произошла ситуация, с которой, как я поняла, мои близкие без меня бы не справились. Срочно потребовалась моя финансовая и моральная помощь. Я переговорила с владыкой Даниилом, он меня благословил вернуться.
- Как встретили твое возвращение в редакционном коллективе?
- Хорошо. Я вернулась на должность корреспондента, мне очертили темы - дети-сироты, общественные организации, православие...
- По общему мнению, ты вернулась другим человеком. Изменилась даже внешне: перестала модно одеваться, пользоваться макияжем и как бы это выразиться... ушла в тень.
- Некоторое время я ходила в монастырской одежде - черной юбке, черной кофте и черном платке, расстраивая дочь и поражая коллег. Но мне действительно было трудно с ней расстаться - я чувствовала в ней себя совершенно комфортно. И все-таки в длинной юбке до пят тяжело залезать в микроавтобусы, да и не хотелось привлекать к себе внимание, я вернулась к мирской одежде. А вот желание украшать себя совсем пропало.
Я избавилась и от многих других привязанностей, даже по отношению к любимым ранее книгам. Сейчас любую вещь могу спокойно отложить в сторону.
Когда я не была воцерковленным человеком, мне казалось, бесстрастие - это плохо. Позитивно - переживать, кого-то любить, бороться за справедливость. "Прав лишь горящий, презревший покой... " Пришлось пройти длинный путь, пока я не поняла выражение, встречающееся в молитвах - "бесстрастная страсть".
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь. Раньше, беспокоясь о своем ребенке, я нервничала, даже паниковала. Сейчас понимаю, что любила ревнивым и нездоровым чувством, что так нельзя, на все воля Божия, даже на несчастье. И надо эту волю Божью принять и молиться вместе со своим ребенком, чтобы Господь дал возможность выйти из тяжелой ситуации.
Я благодарна судьбе за то, что она дала мне в эти полгода работы в епархии.
- Ты вернешься в монастырь?
- На все воля Божия, окончательно с этой мыслью я не рассталась.
- Недавно один очень известный в области предприниматель сказал мне, что вера - удел слабых. Его ничуть не поколебали первые пришедшие мне на язык фамилии - Александра Солженицына и Никиты Михалкова - людей, которых слабыми никак не назовешь...
- По мирским меркам слабые люди бывают намного сильнее духовно самых "накачанных". В Библии сказано, что сила в немощи совершается. И я знаю многих, кто с Божией помощью преодолел тяжкие испытания с достоинством, не пачкая себя ложью, не впадая в отчаяние, не преступая нравственного закона.
Южно-Сахалинск
3 декабря 2004 г.
