Посвящается Борису Корчевникову, ведущему телепередач «Судьба человека», «Далёкое – близкое»
В дверь позвонили. Отложив вышивку, Вера пошла открывать. В дверях стояла Анжелика. Вера узнала её сразу, хоть и не виделись больше двадцати лет. И теперешнее её появление стало для Веры как лавина с горы – страшно и непредсказуемо. В смятении она не знала что делать: то ли пускать гостью, то ли нет, но Анжелика уже шагнула в квартиру. Они долго стояли обнявшись в коридоре, не в силах расцепить руки. И только на кухне Вера опомнилась, деловито поставила чайник. Он сперва помурлыкал, потом посвистел, его выключили, но к чаю так и не притронулись.
– Господи, Анжелика! – наконец тихо произнесла Вера. – Откуда ты? Вот так чудо расчудесное!
Было заметно, что Вера нервничала. Анжелика неопределенно и как-то застенчиво, чего за ней сроду не водилось, пожала плечами, отвернулась к окну и промолчала. Разговор явно не клеился. Вера узнавала и не узнавала прежнюю Анжелику. Казалось, в ней что-то треснуло, сломалось.
Одета вроде простенько, но какой вкус! – все в одной цветовой гамме, по моде, вроде есть косметика, а словно бы её и нет вовсе. Словом высший пилотаж! И всё же...
Дверь в кухню тихонько отворилась и вошел необычайно красивый юноша, смуглый и улыбчивый. Анжелика внезапно и резко вскочила, да так, что стул отлетел в сторону, а ее глаза, и без того большие, округлились и, казалось, вылезли из орбит.
– Фиделио!.. Фиделио!.. – как сумасшедшая вскричала она, протянув к парню руки.
Он с недоумением и даже страхом переводил взгляд с матери на незнакомую женщину.
И в какой-то момент Вера заметила, как изменилось лицо её мальчика, оно сделалось словно мacкa, губы сжались в тонкую ниточку и побелели. Вера сделала строгий жест, приказав ему уйти.
В дверях сын обернулся, бросив на Анжелику презрительный взгляд.
– Ты что? Ты знала? – в ужасе закричала Вера. Анжелика отчаянно мотала головой.
– Мое пятно… у него на плече… мое пятно… эти глаза… эти ресницы...
В институте Анжелика была первой красавицей. Высокая, статная, с длинными ногами, с копной кудрявых, иссиня-чёрных, не знавших краски волос, с ярко-голубыми глазами, такими неестественными при её смуглости, с милыми ямочками на щеках и длиннющими пушистыми ресницами – не чета нынешним искусственно нарощенным. Она притягивала взгляды не только мужчин, но и женщин. Причем, если первые любили и благоговели перед этой красотой, то вторые ненавидели и завидовали. Завидовали её умению одеваться, ходить на высоченных каблуках, не стесняясь своего роста, её лёгкому характеру, который позволял ей становиться своей в любой компании. Завидовали даже её безбашенности, которая частенько подводила и приводила к плачевным результатам.
Три подружки, Вера, Анжелика и Антонина, жили в одной комнате, вместе бегали на лекции, в студенческую столовку, а вот вечерами Анжелика постоянно куда-то исчезала. Приходила поздно, довольная и частенько с обновками. Вера ругала её за пропуски лекций, за опоздания на практические занятия, за то, что часто свои обязанности дежурной по кухне сваливала на Тоню.
Вера спокойно относилась к популярности Анжелики, а вот Тоня стала её тенью в надежде, что и ей тоже чего-нибудь перепадет от подружкиных кавалеров. И если Вера была рассудительной и толковой, то Тонька смотрела Анжелике в рот и бросалась выполнять любую ее прихоть.
Первого сына Анжелика родила на втором курсе. Вера бегала к ней в роддом, кричала под окошком про малыша, про молоко и общее самочувствие, посылала поздравительные записочки, а молодая мамаша только смутно и загадочно улыбалась из окна третьего этажа. По справке из роддома Вера зарегистрировала малыша. Анжелика назвала его Фидель. Что за странная прихоть называть русского ребенка иностранным именем? И как его детей будут величать? Фиделевичами? Но еще большим потрясением стало известие о том, что Анжелика оставила ребенка в роддоме.
– Да, отказалась! – пыталась выгородить Анжелику Тоня. – А что? Молодость свою губить? Кому она нужна с нагулянным-то? А институт?
– Но ведь у ребенка есть отец, пусть женится! – возражала Вера. – А родители, Анжелика, твои родители знают?
Анжелика неопределенно взмахивала рукой – это был её любимый жест, когда не было слов.
– У них на меня большие надежды. Не могу же я не оправдать эти надежды.
И лишь в минуту особого доверия Тонька созналась, что Анжелика не знает, от кого у неё ребенок.
По большому секрету и знакомству Вера бегала в Дом малютки, куда из роддома перевели Фиделя, покупала незатейливые погремушки, просила разрешения брать его на руки. Это был здоровый, красивый мальчик, он весело агукал, улыбался и пускал слюни. Но вскоре в Доме малютки сменилось начальство, и Вере категорически запретили видеть малыша.
Второго ребенка Анжелика родила на последнем курсе. Она всё продумала заранее. При первых признаках родов без документов села в электричку, и её, конечно же, благополучно сняли с поезда в другом городе. Родился опять мальчик. И Вера только через полгода, опять же по особому доверию со стороны Тоньки, узнала, где родила Анжелика, и что назвала сына Раулем. И чего ей далась эта Кубинская революция и известные всему миру имена? Или в том была разгадка появления малышей на свет?
И вот теперь сидит перед Верой Анжелика – красивая, как прежде, одетая с иголочки, но такая потерянная и несчастная.
– Подружка ты моя, поверишь? Где я их только не искала. Я давно замужем и все-то у меня есть, муж дипломат, полмира объехали...
– Вторые полмира – я? – ехидно перебила Вера. – Ты зачем приехала?
– Ты одна у меня подруженька – верная, правильная – да только я-то поняла это не сразу.
Видишь сколько лет прошло!.. После Рауля детей, как отрезало. Наказал меня Господь!
Приехала к тебе узнать, может ты что про сыночков моих знаешь? Помню, бегала тогда в Дом малютки… А тут, о Боже! Вот что оказывается… Он здесь, мой сыночка! Фидель!
– Нет, Анжелика, это мой сын, наш с Пашей, и дали мы ему чудесное красивое русское имя Ярослав, редкое для того времени. Это сейчас каждый третий Ярик, а тогда нам хотелось, чтоб у этого брошенного и обиженного ребенка было замечательное имя – Ярослав, Слава. И понесёт он в жизнь не твою славу, а нашу с Пашей. Когда мы поженились, врачи мне твердо сказали: «Неразвитая матка, детей не будет». Вот тогда я и вспомнила про Фиделя, и по обоюдному согласию с Пашей мы забрали его из детдома. Нашли его с трудом, так как он переменил их несколько. И только по твоему пятну, да по нелепому имени и нашли. Хотя все его считали цыганенком и звали Филька. И сколько же натерпелся ребёнок за свои коротенькие годочки!
Из-за твоего пятна и меченым его обзывали, и бракованным, и кусали за пятно, и царапали.
Ты-то свое лазером свела. А он своё до сих пор носит. Только сдаётся мне, что пятно не у Ярослава на руке, а у тебя в душе. Это ты меченая и бракованная.
Вот ты приходишь и вдруг узнаёшь своего сына. А как он рос, чем болел, любили его или обижали, ты об этом хоть раз подумала?
– И не раз!.. И не тысячу!.. Господи, как мне искупить?!
Дверь неожиданно распахнулась. Вошел Ярослав. Он был бледен, у него тряслись губы и руки.
– Сходите в храм, поставьте свечку, помолитесь, может, простит и поможет... Я знаю, полмира она объехала… От нас-то Вам чего надо? Вы моя мать по факту, но не по совести. О том, что я приёмный, узнал ещё в двенадцать лет, когда случайно нашел документы в дальней коробке на шифоньере. Прости, мама, что промолчал. Но от этого я только ещё больше полюбил своих родителей, потому что они жили для меня и ради меня. А Вас я презираю!
Ярослав ушел. Анжелика уронила голову на стол, сильно ударившись лбом, завозила, завозила лицом по скатерти и, захлебнувшись плачем, затихла.
Наступила мертвая тишина. Лишь за окном слышно было, как по перилам балкона не спеша ходит голубка и нежно воркует, то ли голубя призывает, то ли просто радуется жизни.
Так тихо они сидели долго.
Каждый вспоминал своё.
Вера - тот день, когда они с Павлом привезли Фильку домой. Он ходил по комнатам, несмело трогал незнакомые предметы, пальчиком проводил по ярким обоям в своей комнате, которую они для него приготовили. С удивлением постоял возле ящика с игрушками и, повернувшись лицом, глазенками спросил: «Можно?»
Вера заплакала, схватила малыша в охапку и стала исступленно целовать его. Филька испугался и заревел во весь голос. Павел отобрал у жены ребенка, долго успокаивал обоих, а потом они пошли ужинать. Так началась их жизнь втроем.
– Ты что-нибудь знаешь о Рауле? – вдруг спросила Анжелика.
От неожиданно прозвучавшего в тишине голоса Вера вздрогнула.
– Мы его тоже хотели усыновить. Долго искали, не помогло и твое пятно, оно у него тоже есть, но не успели. Его уже увезли. По счастливой случайности я узнала, кто стал родителями Рауля и только потому, что они этого не скрывали.
– Ты знаешь!.. Ты знаешь!.. Ты мне скажешь? Хоть глазком… одним глазком...
– Нет! – твердо и решительно отрезала Вера. – Они давно эмигрировали в Израиль, он вырос в любящей семье, получил хорошее образование, счастливо женат, воспитывает дочь. Зачем ему знать в какой грязи он родился.
– Зачем ты так, подружка моя дорогая? – безнадежно прошептала Анжелика.
После её ухода у Веры долго не проходило чувство, что она что-то недосказала Анжелике, не посочувствовала, не пожалела чисто по-женски. Но в чём это сочувствие должно было выражаться и зачем оно Анжелике, Вера не могла представить. Когда-то, ещё в институте, Анжелика резко обрывала тех, кто называл её Анжелой.
– Фу, какое плебейское имя! Я – Анжелика.
– Что, твои родители балдели от Голонов? – интересовались сокурсники.
– Нет. У такой красоты и имя должно быть красивое! – смеялась она в ответ.
«Имя то красивое, – думала Вера, – а что в имени твоем».
Она долго сидела одна в темной кухне. Ей еще предстоял разговор с сыном, и будет он нелёгким, и что она скажет ему, Вера пока не знала, просто верила, что они с мужем вырастили доброго человека.
.jpg)