«Обретенная молитва»

 

Бывают книги - прочитаешь внимательно, отметишь удачные образы, строфы, находки - закроешь и забудешь. Бывает - закрыв книгу, понимаешь, что с твоей душой что-то произошло - она изменилась, ибо ты прожила с поэтом долгую, трудную, наполненную жизнь. К таким поэтам принадлежит Екатерина Козырева. Ее поэзия - глубинная, корневая, выросла из русского фольклора и русской классики. Во многом ее поэтическое мировоззрение окончательно оформилось благодаря Вадиму Кожинову. Стремлением к эпическому, народному, крестьянскому она идет вслед за Николаем Некрасовым, широкой удалью, характерной для русской былины, перекликается с Юрием Кузнецовым, тягой к философскому обобщению и взгляду в глубинную суть вещей - следует за Федором Тютчевым и Виктором Лапшиным. Екатерина Козырева - прежде всего поэт серьезный. В ее книгах нет легких тем, легких решений, Ее поэзия щедро подкреплена глубинной корневой русской судьбой, она взвешена, выстрадана, прожита. Родители Екатерины были высланы на Урал, и судьба ссыльнопоселенцев стала стержнем, глубинная сутью, на которую нижется вся жизнь поэта:

 

- Так за что же, за что, - я спрошу, как некрасовский Ваня,-

Выгоняли из дома, бросали на каторжный труд?

Нас за новые сени, а их вот за новые сани. -

Только батя утешил: «А люди и тут ведь живут!»

 

«Всяко было потом, - скажет мама и тихо заплачет.

 Голод, нары да тиф... да родителей бедная смерть.

Только с наших, сиротских, землёй переполненных тачек

Завертелась такая на голой степи круговерть!

 

Мы о городе новом слагали стихи в культбараке,

Ни горячей обиды, ни зла не держали в сердцах,

Только жаль деревеньки, давно утонувшей во мраке,

Жаль, что дети и внуки всё больше живут в городах...»

 

Пережитая в детстве трагедия стала точкой отсчета высоты, мерой духа. Екатерина вышла из нее победителем - ни обозленности на человеческую несправедливость и судьбу, ни ропота на жестокую родину, столь характерного для многих куда менее «пострадавших», в ее стихах не найти. Хребет Урала стал ее собственным несломимым хребтом, мерой постижения вещей, мерой России, началом бесконечной любви к Родине. Недаром, обращаясь к России, она находит особое, неистертое, старинное, живое и бесконечно родное слово «Другиня». А Россия Козыревой широка и огромна: «Взгляну на Россию с Кремлевских холмов -/ Велик ее свет - ни начал, ни краев./ Как старцы, стоят над Москвой облака./ И грады, и веси стоят на века./ Их ветры не сдули, и вихрь не сломал./ Священные стены крепки, как металл». Какое державное мышление! Какая широта, какое приятие родины, ее истории, ее судьбы!

 Книга «Богатый остров» - огромный труд души - денный и нощный. Душа поэта постоянно работает, постоянно познает мир, пытает его на глубину. Есть у поэта редкий дар выбирать в жизни самое главное. Все темы стихов Екатерины - важны, обязательны. Эпиграфом к книгам Козыревой, да и к самой ее жизни, я поставила бы знаменитые слова Заболоцкого «Душа обязана трудиться/ И день и ночь, и день и ночь!» Трудится душа - в постижение, в любви, в сострадании, и, наверное, более всего - в покаянии и молитве. Подобно тому, как Богородица в одном из ее стихотворений беспрестанно молит Христа за весь мир: «Молит Она за деревья,/ Молит Она за траву,/ Молит за эту деревню/ И за небес синеву», - Е. Козырева в своей книге беспрестанно молится и молит. Молитвенность, на мой взгляд, одно из главных свойств ее поэзии. Молитва преображает - мир, судьбу, окружающих людей, самого автора, возносит сознание от земного к  горнему. Туда, к Престолу Господню, пытается Козырева  вознести своими стихами-молитвами все окружающее - разрушенные деревни, разбитые дороги, просящих подаяние нищих, птиц на проводах, травы в поле - оторвать от земли, отмолить, вырвать из кабалы земной судьбы, увидеть в истинном свете - поистине огромный денный и нощный труд! И не случайно свое собственное понимание поэтического служения России наиболее точно поэту удается сформулировать в стихотворении, посвященном отдавшему всю жизнь служению Родине Федору Тютчеву: «Высокомыслящая Лира./ Он верил Родине одной -/ Спасению Святого мира/ Для Благодати мировой».

 Такое тютчевское понимание истории, русской судьбы, предназначения поэта закономерно сближает поэзию Екатерины Козыревой с бесконечно далеким и одновременно бесконечно близким Тютчеву Некрасовым. Земное и Небесное сливаются в поэзии Козыревой воедино, а  нелегкая судьба «заземляет», постоянно возвращает на размытые дождями и непогодами русские проселки - к трагически горькой конкретике живой русской жизни, живой народной судьбы, к русской деревне, к русскому крестьянину: «Шли тучи на закат, как волны спелой ржи./ Ушёл в небытие вчерашний ветер в поле./ О, потрясенная Земля, в своей недоле/ О чем задумалась, родная, расскажи! //О том ли нищем, что бредёт с клюкой,/ О том ли алчном, что не знает горя...» Имя Некрасова в стихах Козыревой упоминается часто, и это не случайно - Екатерина Козырева и сама подобна некрасовской женщине, которая «Коня на скаку остановит,/ В горящую избу войдет!» Да и державна ее поэзия не по последней моде и не в свете событий последних десятилетий, а потому, что она привыкла держать на своих плечах, нести, выживать, сопротивляться:

 

Страданье за какие-то грехи

Ниспослано несчастным и убогим.

Я приходила к ним читать стихи

В больницы, интернаты и остроги...

 

 Верная глубинной русской жизни, русскому характеру, заветам русской классики, она, говоря словами все того же Некрасова, не из «ликующих, праздно болтающих,/ Обагряющих руки в крови...» но вот именно из стана «погибающих/ За великое дело любви!» Во такая серьезная, большая, состоявшаяся, не желающая менять себя на мелочи душа - настоящая русская женщина, красивая, умная, смелая, привыкшая держать на себе весь мир и за весь мир молиться. В современной жизни ей порою откровенно мелко - не вмещается она в суету, возню, мелкотравчатость, мелкотемье. Не случайно эпиграфом к одному из ее стихотворений взяты слова, сказанные ей когда-то В.В. Кожиновым: «Скоро Вас перестанут понимать».

И все же, зная, что такое страдание, Козырева знает, и что такое сострадание, потому не лозунги, не сиюминутные соблазны закономерно  поворачивают ее к темам сегодняшнего дня - она остро чувствует человеческую боль и откликается на нее. И нищий, играющий на скрипке в метро, и стихи о событиях 1993 года, и узбеки, и армяне, и переселенцы с Кавказа, и трагедия сегодняшней Украины   возникают в стихах неотвратимо и закономерно, поскольку герои этих событий требуют внимания и сострадания, нуждаются в  поэтической молитвенной помощи: «Ах, какая печаль в смуглых людях с Кавказа,/ Их у доброй соседки не счесть по углам -/ И грузин, и менгрел, и армянка с абхазом,/ И рассказы, рассказы: «Как жили мы там!» Та же чуткость к боли  постоянно поворачивает поэта к русской истории - давней и недавней. Недаром со страниц книги, продолжая рассказы о ссыльнопоселенцах, почти теми же словами Козырева говорит о другой  русской трагедии и об одной из самых загадочных, трагических и любимых наших святынь - иконе последних времен - «Блокадной заступнице», Невской Скоропослушнице: «Когда ни родных мне, ни близких, ни мамы не стало -/ Нас в сиротских полуторках ночью везли ледяной,/ Фотокарточка мамы в пальтишке холодном лежала/ С бумажной иконкой «Скоропослушницы» нашей родной».

«Богатый остров» - дар щедрой, наполненной жизнью и любовью, не знающей равнодушия души. Удивляют тематическая широта в стихах Екатерины Козыревой, ее жадность к жизни. Жить и писать для нее - суть одно. Она пишет обо всем, что проживает, и проживает все, о чем пишет. Огромное место в ее творчестве занимает лирика - чуткая, женственная, отзывчивая к каждому жучку, цветку, лепестку, ко всей живой твари. Контраст с трагической судьбой и сосредоточенной силой постоянной  внутренней молитвы делает ее лирику еще трепетней, нежнее, беззаботнее, прозрачнее. Но желание души трудиться и тут пересиливает лирическую беззаботность и оборачивается желанием постигать мир по-тютчевски серьезно. Зачастую ее лирика - отважное путешествие в собственные глубины, путешествие трудное и болезненное, ведь для него необходимо «Преодолеть, как наважденье, страх/ Перед собою...». Отвага заглянуть в себя дает свободу в раздумьях о соотнесенности мира и собственного «я», о неизбывном одиночестве каждой души и неразрывной слиянности с миром каждого человека:

 

Желанье очутиться одному!

С травинкой - тонкой дудочкой в губах,

И выдувая собственную тьму,

Преодолеть, как наважденье, страх

Перед собою. Кто не одинок,

Как облако и дерево, и куст?

Но ц е л ы м миром наделяет Бог

И льётся песней чистою из уст.

 

Или такое вот - тоже неспешное, неторопливое, раздумчивое и глубокое стихотворение, в котором Екатерина Козырева обращается к вечным темам жизни и смерти. Жизнь и смерть видятся Козыревой единым смиреньем, «Которого не хочет человек», - не только верное для всех времен, но и очень современное и своевременное суждение, ибо ни перед жизнью, ни перед смертью современный человек смиряться не желает:

 

Знакомые берёзы под окном,

Зелёные качели над обрывом,

Они живут в неведении счастливом,

С весной в ладу в пространстве мировом.

 

И только люди, проживая век,

Не думают в гордыне иль смятенье,

Что жизнь и смерть - единое смиренье,

Которого не хочет человек.

 

Поражает удивительная отзывчивость Екатерины к слову собратьев по перу. В книге множество посвящений - С. Есенину, В. Белову, Н. Рубцову, В. Кожинову, Ю.Кузнецову, В. Лапшину, Г. Касмынину, о. Дмитрию Дудко. Для нее чтение работающих рядом поэтов - тоже продолжение живой жизни, поэтому так живы, непосредственны, точны и щедры ее посвящения. Саму Екатерину посещают сомнения в нужности и правильности ее главного дела: «Читателя в потомстве не найду -/ Поймала Книгу сеть небытия,/ Попала в паутинную среду/ Живая жизнь - поэзия моя». «Паутинной средой» Е. Козырева называет здесь электронную сеть Интернета. Сомнения эти особенно понятны  в наши дни - поэтам, выброшенным из жизни, лишенным живого читателя и возможности издаваться - писать, а уж тем более молиться в стихах - особенно трудно, и работают они вопреки всему, совершая свой тихий, мало кому понятный, но жизненно необходимый и очень трудный подвиг. И не одной Екатерине все усилия души, весь денный и нощный поэтический труд порою кажутся ненужными и бессмысленными. И все же главное, для чего существует поэзия, остается неприкосновенным и незыблемым и в наши дни - и ни паутинная сеть Интернета, ни тотальная война против культуры и литературы затронуть этого беспрестанного труда души, этой «творящей энергии любви» не могут. Потому и закончить разговор о новой книге Е. Козыревой «Богатый остров» мне хочется точными и емкими словами из ее стихотворения, посвященного Николаю Рубцову: «Поэт! Среди святых потерь,/ Ты - обретённая молитва». Думаю, что эти строки в полной мере  относятся и ко всей русской поэзии, и к самой Екатерине Козыревой.

Наталья Егорова

 

 

***

Екатерина Козырева

 

ВОЗДУХ ПОЛЫННОЙ ДОРОГИ

***

Молчанье было - робкий мой удел.

Но от любви душа заговорила.

Свобода духа благодатной силой

Взошла среди оцепенелых дел.

 

Я эти неразрывные дела

Пыталась разорвать семье в убыток:

И тайно доставала пыльный свиток,

И, как Скупой, над ним я не спала...

 

О муж мой, сын мой, возвышаюсь я

Над страхом лжи и тяжестью уныний -

Блажен, кто ищет истинной святыни,

В отпущенном пространстве бытия

 

ВСТУПЛЕНИЕ

 

Беспощадные смутные годы

Над страной, над отцом, надо мной.

Корабли, поезда, пароходы

Режет ветер залётный сквозной:

Свой похитчик и чужеплеменный

На открытых просторах Руси...

Братьев кличет Иван полоненный -

Не проснутся - проси, не проси!

Я по-русски все жду терпеливо,

Над равниной кружит вороньё...

Отобрали у песни мотивы,

Раскатали по брёвнам жильё,

Осквернили родные могилы,

А над пашнями ядом смердят.

Брат мой, где твоя удаль и сила,

Обернись красным молодцем, брат!

Горек воздух полынной дороги.

Бесконечны, как думы, холмы.

Сбиты в кровь наши бедные ноги,

От кого ждём спасения мы?

Может эти пожары лесные,

Замутнённые воды озёр,

Дочернобыльские витии -

Пустословья обман и позор

Нас спасут? Деревеньки пустые,

Городов обезличенных высь...

Но, как сила души, золотые,

Купола золотые зажглись...

 

ОКТЯБРЬ

 

Растоптан и размыт покровный путь.

Под замятью мятежной непогоды

На камень преткновенья повернуть:

Всё потерять. Погибнуть. Без исхода.

У русского и нет иной судьбы -

Себя обречь на муки и печали...

А на роптанья робкие толпы,

Что у блаженного копеечку отняли,

Ответа нет... А главы Покрова

Снег оболок. За кисеёй туманной

Дрожат они, как редкая листва.

Да устоят под ветром окаянным!

 

***

Шли тучи на закат, как волны спелой ржи

Ушёл в небытие вчерашний ветер в поле.

О, потрясенная Земля, в своей недоле

О чем задумалась, родная, расскажи!

 

О том ли нищем, что бредёт с клюкой,

О том ли алчном, что не знает горя.

На Запад смотрит он, и с совестью не споря,

Он скоро на тебя махнёт рукой.

 

Смотри, откупорит и опростает вмиг

Твой пьяный чертолом зелёную бутылку.

Никак не заведёт забытую косилку

Еще охочий на крестьянский труд старик.

 

Все ближе подступает ад бетонный,

А люди пришлые язвят твои стерни...

Ужели мы дадим исчислить наши дни

И край попрать - небесный и зелёный!

 

ДОРОГА В БОЛДИНО

 

В октябрьской прели пряный лес.   

Слетает с губ счастливый возглас:

Ах, что за лес, ах, что за воздух!

Ах, мухомор - красивый бес!

В лесу агония огня -

Опавших листьев дух калёный.

Автобус, как большой ребёнок,

Сигналил, ждал и звал меня.

Дорога в Болдино. Поля,

Холмы, скупые перелески,

В багровом зареве земля,

И обелиски, обелиски...

Стоят торжественно и просто,

Как ель, береза иль сосна,

Горят на обелисках звёзды,

Что ты наделала, война?

Дорога в Болдино. Бегут

Простых заборчиков подзоры

И в изумрудной ряске пруд.

Нарядных домиков уборы:

Резной кокошник над крыльцом

Не золочёным петушком

Увенчан - синим самолетом.

Хозяин, верно, был пилотом...

Деревня. Старая Купавна

 - Ч т о   в   и м е н и   т е б е   м о ё м ? -

Читает Анна Николавна

(Вот ведь совпало как забавно)

Так что же в имени твоём?

Купавна? Лебедь, плавно, пава,

Сирень, капель, купель, купава...

Родной язык богат, как осень,

Он - из её оттенков тоже,

А синь между берёз и сосен

С высокой музыкою схожа.

Дорога в Болдино. Пусты

Поля. Пусты и деревушки.

Окрестных церковок кресты...

Две богомольные старушки

Из-под ладошек и платков

Глядят, глядят плакучим взглядом.

Да синь кладбищенских крестов

Блеснёт бесхитростным нарядом.

Дорога в Болдино. Стога

Плывут, как медленные танки,

Пылают знаки, облака,

Рябин рубиновые ранки.

И снова, снова о войне!

Струною строгою Бояна

Звучит, звучит, звучит во мне

Незаживающая рана.

 

ЧЕТЫРЕ ДОМА

 

Четыре дома у родителей моих

Когда-то было - нары на двоих

За ивовой перегородкой.

Воспитывала мать и малых, и больших

В семье родной лебёдушкою кроткой.

Семья отца большая: дед - «старшой»,

Как разрешили молодым переселиться -

Землянку вырыли - и это дом второй,

Там родилась и я под пологом из ситца.

Сухие холмики, река и то Сухая.

По руку левую  щебёночный отвал,

По правую - жилища, что Шанхаем

Из ссыльных кто-то в первый раз назвал.

Так и пошло... а за Урал-рекою

Из шпал, из горбылей, известняков

Свои покои ладили изгои

Средь каменистых горок и холмов.

Отец в Агаповке на шпалах дом поставил,

Осталось сладить светлое крыльцо,

Да крышу засмолить... но снег растаял,

Урал разливом выплеснул жильцов

В наш третий дом - не дом, а конный двор...

Пилили, помню, жердевый забор,

Да как блестел ледок в следах копыт,

Он и теперь в глазах моих рябит.

Четвертый наш - гостеприимный дом:

Всех перехожих, странников, бездомных

Он привечал любовью и теплом...

Он и мои девичьи грёзы помнит.

Как я любила солнце на полу!

Тепло простых дорожек домотканых,

Полынный запах веника в углу,

Шум тополя. И лунный свет на рамах.

Нас четверо, а мама не поймёт,

Зачем разъехались в четыре разных дома?

Всё ждёт кого-то у пустых ворот...

Теперь её печаль и мне знакома.

 

В ДЕРЕВНЕ

 

Я себя протащу до покинутой нашей деревни.

Эх, какие там люди! В ненаписанной книге прочту

Не обиду на жизнь, а хранимую душу издревле,

Боль за бедность в полях, истощение сил, нищету.

 

Утром мама моя не отгонит на выпас Буренку -

Нет бурёнок давно, поразъехались все пастухи.

Вспоминает, родная: «Везли на чужую сторонку

Нас в телячьих вагонах  -  платить, за какие грехи?»

 

-Так за что же, за что, - я спрошу, как некрасовский Ваня, -

Выгоняли из дома, бросали на каторжный труд?

-Нас за новые сени, а их вот за новые сани.

-Только батя утешил, -  а люди и тут ведь живут!

 

« Всяко было потом, - скажет мама и тихо заплачет.

 Голод, нары да тиф... да родителей бедная смерть.

Только с наших, сиротских, землёй переполненных тачек

Завертелась такая на голой степи круговерть!

 

Мы о городе новом слагали стихи в культбараке,

Ни горячей обиды, ни зла не держали в сердцах,

Только жаль деревеньки, давно утонувшей во мраке,

Жаль, что дети и внуки всё больше живут в городах...»

 

За деревней бегут облака, словно серые волки,

Дуют злые ветра и грызут у домишек бока.

Я уеду теперь навсегда или, может, надолго,

Словно серые волки бегут и бегут облака.

 

БРАТУ

 

Приедешь, поклонись далёкой

Могиле матери моей.

Скажи, что стала одинокой

Я без неё. А жизнь - бедней.

 

Да посади - она любила

Цветочки голубого льна,

Чтобы весной цвела могила,

Издалека была видна.

 

И я приеду, хоть не близко,

К простому привезу  кресту

Московский ландыш серебристый,

Волжанке-маме, как мечту.

 

Да с корневым комком берёзу

Из леса маминой весны,

Да раскулаченные слёзы

Всех, виноватых без вины.

 

РУБЦОВУ

 

Он с фотокарточки глядит

В большой ремесленной фуражке.

Не вспоминайте жалкий вид

Его заношенной рубашки.

Те, кто его не узнавал,

Поглядывал высокомерно,

Кто славу у Поэта крал...

У вас последний, стал он первым.

По крохе соберём теперь

Жизнь...Одинокая ловитва...

Поэт! Среди святых потерь,

Ты - обретённая молитва.

 

***

Так страшно среди одиноких деревьев!

Шумят они... тянутся к небу всегда.

Как сердце моё к одичалой деревне,

Где медлят секунду одну поезда.

А спрыгнешь - и горько запахнет полынью.

Не ходит автобус, попутки не в счёт.

Какая-то странная тетка Аксинья

Я знаю - одна в той деревне живёт.

- Кому, - говорю, - надо в эту деревню?

Забывшись, что не с кем уже говорить.

Лишь ворон взмахнёт по-язычески древне,

Метнётся в лицо паутинная нить.

Вспугнётся душа... И всё глуше и тише

И лес, и тропа... нежилое жильё.

Деревья все тянутся выше и выше,

Не так ли, Аксинья, и сердце твоё -

К святому углу, к своему пепелищу...

Почти слюдяной у окошечек блеск.

Свой посох возьмёт - и обрящет, что ищет,

Молиться идет она в Борисоглебск.

 

ОСЕНЬ 1993

        

Не было человека, который  не плакал и не рыдал, преклоняя колена перед Заступницей

рода Христианского, моля о защите и спасении. И отступил Тамерлан...

 

Летописец о Сретении Владимирской  иконы Божьей Матери в 1395 году

 

1                                                            

А внуки название этой трагедии спросят,

И жертвы истлеют когда, и сгниют палачи,

И будут ещё поминать эту страшную осень,

Октябрь, задувающий светлое пламя свечи.

Владимирской Божией Матери скорбную дату

Внесут на скрижали Истории и  Письмена,

А лжемудрецов и земная не минет расплата.

Для жизни небесной Святая Россия нужна.

Потерянной осени плачут пятнистые клочья,

И ветер всё дует, несёт их, не знаю куда,

А русские Матери ждут треугольнички с почты

И катятся слёзы, и катится с неба звезда.

6.10.1993

 

ВО ТЬМЕ

 

Во тьме кромешной блеск, вино и яд

Струятся, веселеют, сатанеют -

Рай на земле возможен, говорят...

Для тех, кто убивает и наглеет.

Для них меня давно на свете нет.

Нет ни одной мне дорогой святыни.

А есть лишь тьма, которая им свет.

И нет меня. Но нет меня - не с ними!

 

 

***

Ну, здравствуй, одряхлевший дом,

Меня и никого не ждавший,

Забудем мы с тобой вдвоём

Ночь тёмную и день вчерашний,

Чтобы топорик заиграл,

Чтобы пила заговорила -

Двужильна не мужская сила,

Когда грозит тебе обвал

 

***

Охапку лет - черёмуховых веток

Приносит мальчик смелый, твой двойник.

Здесь и теперь между окон двойных

Пылятся клочья высохшего лета.

 

Знакомые берёзы под окном,

Зелёные качели над обрывом,

Они живут в неведении счастливом,

С весной в ладу в пространстве мировом.

 

И только люди, проживая век,

Не думают в гордыне иль смятенье,

Что жизнь и смерть - единое смиренье,

Которого не хочет человек.

 

А мы за то неведенье в саду

Остаток жизни отдали бы смело.

Любовь одна не ведает предела -

Цвети она в раю или в аду.

 

ТЮТЧЕВ

Вадиму Кожинову                                

 

Его дыхание земное.

Но с приближённостью к  Нему,

Кто жизнь вдохнул во все живое,

Дал чувство чувству, ум уму.

И роковым страстям знакома,

В чужбине жизнь его влеклась, -

Чтоб русский был в России дома,

Нужны величие и власть:

Высокомыслящая Лира.

Он верил Родине одной -

Спасению Святого мира

Для Благодати мировой.

 

НА ВЕЧЕРНЯХ ПОЛЕЙ

 

Куполов величавей церковных

Золотые закаты в глуши,

Пропадаю в лесах подмосковных

Во спасение грешной души.

 

Поясные, земные поклоны

Отдаю на вечернях полей,

Оглянусь, как заплещутся стоны

Чуть заметных с земли журавлей.

 

И не молкнет во мне неземное,

И близка мне земная юдоль -

Благодатное слово родное

Выступает наружу, как соль.

 

НА ЧЕРДАКЕ

 

Вся награда в светлице мечтаний -

Тайный холод небесной тоски.

Светом давних надежд и желаний

Сёл далеких горят огоньки.

Клён приник к слуховому окошку,

Под стрехой подсыхает укроп,

Из-под старой тетрадной обложки

Видны буквы заглавные строк.

Первоклассники, что мы писали

В том, туманом покрытом году?

«Мама... Родина... Ленин и Сталин...»

Я как страшную помню беду,

Наши узкие классы в бараке,

В окнах марта померкшего свет,

Нарукавные траура знаки

И над чёрной доскою портрет...

Дома плакали... То ли утрата

Мне так внятна, что еле дыша,

Будто в чём-то была виновата,

С детства в страхе сжималась душа.

Мне Отчизны всегда не хватало...

С малой родиной в сердце моём.

Но я знала ни много, ни мало -

Свет велик и высок отчий дом.

2

Маленкова портреты и Берии

В старой «Правде» поблёкли давно.

 

Мощный луч из Российской Империи

Освещал Слуховое Окно:

 

Сердце, славой космической радуя,

Самоцветом сверкал на Кремле.

 

Пировал за весёлою брагою

Или тайно светился во мгле.

 

Выйдут сроки - провалы и пропасти,

Солнцем Правды взойдет не портрет -

 

Божьей Матери в скорби и кротости

Милосердный над Родиной свет.

 

СТРУННАЯ  ПЕСНЬ

 

Золотая струна о радости запоёт -

Переливается юности вешний мёд,

Родником выбивается чистый звук,

Лёгкой бабочкой вылетает из детских рук.

 

Берег неба - родное моё крыльцо -

Крылья Ангела овевают моё лицо,

Я не знаю, какую струну задеть,

У меня есть золото, серебро и медь.

 

Серебро задену слегка - там семья и дом,

Задрожит свеча над мамою и отцом...

Вы оставили детям своим не зло - добро -

Золото чистое вы моё и моё серебро.

Струнной песнью звучит литая, тяжёлая медь -

 - Аллилуйя - готовятся в хоре церковном петь...

Помоги мне, Боже, поверить в Тебя, полюбить,

Колокольчик души притяни за незримую нить.

 

Берег неба - родное моё крыльцо -

Крылья Ангела овевают моё лицо,

Я не знаю, какую струну задеть,

У меня есть золото, серебро и медь.

 

ПРОЩАНИЕ С ВАДИМОМ КОЖИНОВЫМ

1

Отошёл муж блаженный - Вадим.

Вся Россия, как Божие око, -

Так высоко глядела...

                                        над ним

Ангел крылья раскинул широко.

И смотрел на него с высоты

Долго, долго у гроба простого...

Как его изменились черты!

Словно тут положили другого.

Но знакомы чело и виски.

Неподвижность же так незнакома!

Говорят, он просил принести

В этот вечер расческу из дома:

На себя быть похожим хотел -

До прощания - vivere memento! (лат. - помни о жизни)

И ушел.... И заплакал, запел

Дом последнего интеллигента.

28.01.2001.

 

2

Груды книг лежали на полу,

На столе, на стеллажах, в углу...

Сразу же есенинское: «Помните...»

Сколько света было в этой комнате!

Помните, как он, припав к столу,

Находил по вдохновенью нужное -

Слово, книгу, рукопись, стихи,

В летнюю жару и зимней стужею

Ночи творческие бурны и тихи...

Может быть, и слёзы мои лишние,

Может, и не надо горевать,

Только ощущаю горе личное!

Но от книг исходит Благодать.

Может, здесь летали серафимы

Над Историей Отечественных лет,

Охраняя жизнь и труд Вадима

И души неугасимый свет.

Дух могущий был над ним, и счастье,

Счастье понедельник пережить,

Пересилить смуту и ненастье,

И Россией-Русью дорожить...

В XXI век шагнул Вадим -

Этим шагом сделано немало:

Не звезда Введенская над ним -

Родины мерцающей начало.

29.01.2001.

 

3

Не скажешь про него - старик.

Но вечности свершилось дело:

Душа его ушла из тела,

Покинув мыслящий тростник...

Она готовилась к ответу, -

Предстала горним высотам.

Светлее стало небесам -

Прибавилось в них света к Свету.

31.01.2001

 

МАТЕРИНСКИЙ ЛОМОТЬ

 

Воспоминание - жизни моей полотно -

Незачем мне украшать его вязью рисунка,

Прямо скажу обо всем, что хранило оно,

Сердце, задетое с детства о строгую струнку.

Видно, Господь преломлял материнский ломоть,

Короб хлебов оставался пришельцу и гостю,

К ней и теперь, чтобы душу свою прополоть,

Я приезжаю к могиле на сельском погосте...

 

 

 

И простодушные люди тропою добра

Едут ко мне от неё до Великой столицы -

И не седьмая вода, не слеза, не сестра,

Как за себя, я за ближнего буду молиться.

 

РОДИНА

 

Тысячелетье ею пройдено

Во славу дедов и отцов.

Теперь по всей великой Родине

Стоит недвижимость «дворцов».

Не знаю я, какого лешего

Ищу в лесу, дороги вью,

И не чужая здесь, а здешнего,

Родного, я не узнаю:

Обманным дымом занавешена,

Чужой, зыбучей новизной,

Она как будто бы опешила,

И нет пути передо мной.

Перекорёжена, надорвана,

И вихрями разметена,

Над нею плачут Вдовы Чёрные,

И к Небу движется она.

 

НАЧАЛО

 

Шли волхвы. Звезда лучистая

В Вифлеем их привела.

Богородица Пречистая

Иисуса родила.

 

Как вместила Духа Божьего,

Бога Слова - слово Бог,

Как носила в подорожии

Сына, именем - Любовь?

 

Богоматерь! На колени я,

Встав, прошу за нас молитв,

Силы кроткого терпения -

Образа Твоей любви.

 

ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА

 

Скоро вас перестанут понимать.

                                  Вадим Кожинов

Сейчас так, душой, никто не пишет.

                                  Николай Дорошенко

Читателя в потомстве не найду -

Поймала Книгу сеть небытия,

Попала в паутинную среду

Живая жизнь - поэзия моя.

 

И бьётся рифма из последних сил

В невидимых ей лапах Паука.

Он башни срезал, страны подавил,

Не дрогнула  в с е м и р н а я  рука

 

Высокую настроенность души

Чудовище не может понимать.

Поэт! Излить свой бисер не спеши -

Ты перед тем, кому валюта - мать...

 

Вам посылаю электронные слова,

Последние читатели мои.

Погибла Книга. Но пока жива

Творящая энергия любви.

 

БРАТУ

Поэту Юрию Костареву

 

Ты вздрагивал от ритма рифм и строчек,

Откуда мне? Давно их не слыхал...

Но Божий Промысел не знает проволочек:

Ты не писал, как «гибли за металл».

Ты не писал, как отнимали веру.

Ты не писал, как выслали отца...

Твой день рождения в июне, в сорок первом,

Он отлит из горячего свинца.

А город отлит из огня и стали,

И совместились несовместные, они:

Россия-мать, «отец»  - Иосиф Сталин,

В язычестве прошли года и дни...

А нынче, брат, не вздрагивай от строчек,

Пиши, пиши    я з ы ч е с к у ю    н о ч ь!

Где все - темно, но дышит Дух, где хочет,

И что услышишь - не прогонишь прочь.

 

ВДАЛИ ОТ РЫНКА

 

Одна по городу брожу,

Вдали от рынка,

И помогаю встать бомжу

В худых ботинках.

 

Он, переживший дождь и зной,

А как иначе?

Дрожит, как лист передо мной,

Худой, бродячий.

 

Оброс щетиной и репьем,

Отвержен тоже...

Поэт и бомж - идем, бредем.

Спаси нас, Боже!

 

***                   

Ищи звезду...

                          Ю. Кузнецов - Н. Дмитриеву

Не пропала в лесу или в поле,

Унеслась эта ночь навсегда.

То свершилось по Божией воле -

За звездою сгорела звезда.

Умной твердью и силой красиво,

Небо выше забвенья земли:

Всё под ним - и цветы, и крапива,

И посевы на пашнях взошли...

Пробуждаются Ангелы Света,

К Солнцу тянется новый росток,

И ведёт за собою поэта

Путеводной звездою Восток

 

ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ

 

Прости, мой дом, полвека пролетело,

Прогнулись все подпорки бытия.

Но дышит и скрипит твоё живое тело,

Рыдает ветер и душа моя.

На крыльях крыши снежные заплаты

И чёрной тенью кошка-сирота,

На все восходы и на все закаты

Закрыты ставни, двери, ворота.

Отдам ключи хозяину другому,

Благословлю на жизнь и Благодать.

 

И оглянусь, прильну глазами к дому,

Но снег в глаза, и дома не видать.

 

ЛАМПАДКА

 

Там, за лампадкою живой

Святые лики,

О Свете Тихий, мне открой

Слова молитвы!

О праздничный мой уголок,

За тьмою ночи -

Мал огонёк, да свет широк

России отчей!

 

ТАЙНА БЕЗЗАКОНИЯ

 

...И отпустили Варавву,

Слепо не веря в Христа.

Занял разбойник по праву

Божьи, святые места.

 

Возненавидел, обидел

Обворовал и убил,

Вскинулись Лежень и Сидень:

- Кто же его отпустил?

 

Бился за дверью железной

Всякий - и добрый, и злой:

Как? Никому не известно

Стало всё прахом, золой?

 

Слабые люди порока

Вверглись во тьму и обвал -

И отступились от Бога.

Дух заражённый кричал.

 

И отпустили Варавву...

 

ЛЕДЯНЫЕ ДОЖДИ

 

И пришли ледяные дожди,

Лес и город заколдовали.

В эту сказку не выходи!

Хрупок холод хрустальный.

 

Серебро перегруженных крон

Клонят долу деревья,

Слышат хруст переломов и стон

Города и деревни.

 

Может, выживут, может, умрут -

Неизвестно!

Ледяные деревья поют

Им свою лебединую песню.

 

СВЯТОЕ ДЕЛО

 

Звучит по радио «Священная война»,

А сердце девочки трепещет...

Жила в Германии она,

Но понимала голос вещий.

Забилась в угол - вот, сейчас, убьют...

Увидел русский - плакала, дрожала,

Взял за руку её: «Садись вот тут».

Из рюкзака достал он хлеб и сало.

И улыбнулся - кушай бутерброд.

Как потрясённо девочка глядела!

Пока есть на земле такой народ,

Спасать от зла - его святое дело.

 

САВАОФ

 

Глаза отдыхают на свежих угодьях лесов,

В контрастах берёзок и елей играющий свет.

На золото храма всесильный сошёл Саваоф -

Содом и Гоморра преткнулись о Новый Завет.

 

Богатые! Время о бедствиях ваших вопить!

Покрыты сыпучею ржавчиной ваши сердца -

Сокровища духа изъела войны волчья сыть...

И око не видит, и ухо не слышит Отца.

 

Покорны стихии Ему - пробужденья и сна.

Но гнев и отмщение будет, лелеющим зло!

Поёт Ему славу предвестница силы - весна

И птицы, и всякая Тварь...кому жить повезло.

 

ОТЕЦ

Моему отцу Н. К. Костареву

 

Фанерный ящичек наследства,

Потрёпан краски синий лён,

От раскрестьяненного детства

Отец в небесное влюблён...

Несёт портфелик васильковый,

А в нём тетрадочка лежит,

И пламенно о жизни новой

Рабочий-мастер говорит:

Что вот насытится голодный,

Что сытый будет разуметь...

А он, ремесленник свободный

Свободно в синеву глядеть.                           

 

ЁЛКА РУБЦОВА

 

Последняя ёлка Рубцова -

Ветки жёстко обнажены:

Молчит обострённое слово,

Ни дочки и ни жены...

Съездить бы надо за ними,

Ёлку в огни нарядить!

Счастье - семьёй любимой

В новой квартире жить!

Только судьба другая -

Поэту наперекор,

Сама себе потакая,

Мчится во весь опор,

Хватает за горло, душит...

Окстись! Отойди от зла!

Стекает с ёлки на душу

Горькой слезой смола.

 

О ПРОШЛОМ

 

...В нём, кроме бедности порока,

Был низкий домик над рекой

И Родина - вся от порога

И до границ была другой.

Была семьёй страна большая,

И без обид, не в тесноте

Жила от края и до края

В святой беспечной простоте.

 

УРАЛ

 

Хребет Евразии - Урал

Тыл и войну страны держал,

Стальной бронёй гремел в Европе,

Блистал он касками в окопе,

Лежал с винтовкой у опушки,

Пил водку из солдатской кружки.

Ел кашу он из котелка,

Штыком прокалывал врага.

Он сапоги и гимнастёрки

Сшивал блестящею иглой.

И на побывке, и в каптёрке

Звенел гитарною струной.

От пуговицы до снаряда

Снабжал советского солдата.

Блестели звёздочки в петлицах,

Улыбки на победных лицах.

Звенели песни, ордена...

Есть Родина у нас одна!

Прощай, проклятая война!

Гремите, русские медали,

Чтобы Урал мы не отдали,

Чтоб наши «Илы» заблистали

В родной отечественной стали -

И чтоб Державу удержал

Хребет Евразии - Урал.

 

ПАСТУШЬЕ РЕМЕСЛО

 

Голосами бабьими пропето,

Петушиным криком боевым,

Обруч Солнца прокатило Лето

Временем небесным и земным...

Запах степи сквозь село кочевье

Проносило летнее руно -

Овцы шли, от сумерек вечерних

Древней тайной веяло давно:

 

Вслед за пылью шёл пастух незримо,

Звуки дудки по ветру несло,

Как осталось - неисповедимо -

И во мне пастушье ремесло.