Карта Чехословакии 1938 г. https://dzen.ru/a/W50qOvffeQCszW_S
С присоединением Подкарпатской Руси к Чехословакии перед Прагой встала проблема обеспечения новых территорий надежными, политически лояльными и профессионально подготовленными кадрами, нехватка которых ощущалась особенно остро в сфере образования и местного самоуправления. Старое чиновничество, в основном венгры и евреи, не пользовалось доверием чехословацких властей. Кроме того, часть венгерских государственных чиновников после вхождения Подкарпатской Руси в состав Чехословакии предпочла эмигрировать в Венгрию.
Для обеспечения учительскими кадрами открывавшихся в Подкарпатской Руси народных школ с преподаванием на местном «народном» языке, чехословацкие власти обращались за содействием к представителям интеллигенции из числа украинских и, в меньшей степени, русских эмигрантов. Так, в сентябре 1919 г. правительство Чехословакии обратилось к руководителям украинских воинских подразделений из Галиции, штаб которых находился в Северной Чехии, с предложением выделить учителей для подкарпаторусских школ. Галичане отдавали себе отчет в важности пропагандистской и просветительской работы среди карпатских русинов. Большое количество галицких украинцев отправилось вскоре работать преподавателями в отдаленные районы Подкарпатской Руси, где «учителя из Галиции чувствовали себя вольготно, находясь вдалеке от контроля органов власти и рядом со своей Галичиной».[1] Географическая близость к Галиции была важным фактором, привлекавшим галицких эмигрантов в Подкарпатскую Русь, где они имели возможность «нелегально переходить практически неохраняемую границу с Польшей и навещать в Галичине своих родственников…».[2]
Под контролем украинских эмигрантов из Галиции постепенно оказалась не только значительная часть народных школ, но и некоторые гимназии, в том числе созданная чехословацкими властями русинская учительская гимназия в центре этнических венгров г. Берегово. После вхождения Подкарпатья в состав Чехословакии венгерские госслужащие покинули Берегово, где освободилось здание местной венгерской школы, на базе которой и была образована русинская гимназия. По признанию одного их преподавателей береговской гимназии галичанина В. Пачовского, система образования в Подкарпатской Руси развивалась с ориентацией на Галицию, в чем большую роль сыграли галицкие эмигранты, пользовавшиеся поддержкой чехословацких властей.[3]
По свидетельству А. Геровского, в сфере образования в Подкарпатской Руси господствовал хаос. В имевшихся в Подкарпатской Руси четырех гимназиях, находившихся в Ужгороде, Мукачево, Хусте и Берегово, лишь малая часть предметов преподавалась по-русски и по русским учебникам; некоторые предметы преподавались по-украински, в то время как большая часть предметов преподавалась по-чешски и по чешским учебным пособиям.[4] Культурно-национальная ориентация учебных заведений зависела от их руководства и от профессорско-преподавательского состава. Помимо упомянутой гимназии в Берегово, галицкие преподаватели задавали тон и в ужгородской гимназии, директором которой «в течение 15 лет был галичанин Алискевич, враждебный к русскому языку, который украинизировал эту гимназию».[5] Важную роль в распространении украинской пропаганды и в подготовке украинских учительских кадров для Подкарпатья сыграли поддерживавшиеся чехословацким правительством две церковные учительские семинарии в Ужгороде при местной греко-католической епархии. В этих учительских семинариях, готовивших учителей для начальных школ, по инициативе греко-католического духовенства в качестве языка обучения был введен украинский литературный язык, а процесс обучения полностью определялся представителями Восточной Галиции.
Вместе с тем, чехословацкие власти всячески препятствовали участию представителей русской эмиграции в Чехословакии в общественной жизни Подкарпатской Руси, в первую очередь стремясь не допустить русских эмигрантов в образовательную сферу Подкарпатья. Многочисленные общественные и образовательные структуры русской эмиграции, возникшие в 1920-е гг. в Праге в результате инициированной чехословацким руководством «Русской акции», не смогли распространить свою деятельность на Подкарпатскую Русь. Так, например, планы русских эмигрантов в Чехословакии и русофильской общественности Подкарпатья создать филиал Русского народного университета в Ужгороде в 1930 г. были отклонены чехословацкими властями.[6] В 1936 г. представитель русофильской общественности Подкарпатья и депутат парламента ЧСР доктор С. Фенцик обратился к чехословацкому руководству с предложением выделить финансовые средства для размещения русских эмигрантов в Подкарпатской Руси для их последующего трудоустройства в сфере образования и в администрации края, однако правительство Чехословакии отвергло данное предложение.[7] Явное нежелание Праги использовать русских эмигрантов в образовательной деятельности в Подкарпатской Руси выглядит особенно красноречиво на фоне того обстоятельства, что русская эмиграция в ЧСР в 1920-е гг. имела колоссальный интеллектуальный потенциал и была представлена большим количеством видных ученых, часто не имевших возможности полной творческой самореализации.
Организация учебного процесса в Подкарпатской Руси с самого начала имела четко выраженный проукраинский уклон. Так, авторами одобренных чехословацким министерством просвещения учебников по языку, использовавшихся в начальных и средних учебных заведениях Подкарпатья в 1922-1923 учебном году, были украинский филолог из Галиции доктор В. Бирчак и представитель местной русинской интеллигенции А. Волошин, ставший убежденным украинофилом сразу после вхождения Подкарпатской Руси в состав Чехословакии.[8] Впоследствии в школах Подкарпатской Руси повсеместно использовалась «Грамматика», написанная украинским филологом из Галиции доктором Панькевичем и одобренная чехословацким министерством просвещения.
С самого начала подготовленные украинофилами учебные пособия, протежируемые чехословацкими властями, вызывали категорическое неприятие местных учителей, настроенных в большинстве русофильски. 14 февраля 1922 г. в Мукачево состоялся съезд учителей Подкарпатской Руси, на котором была образована комиссия для пересмотра использовавшихся в школах учебников. Однако школьный отдел чешской администрации Подкарпатской Руси проигнорировал решения съезда и рекомендации комиссии, критиковавшей использование украинофильских учебников. «Украинского языка и грамматики у нас никто не знал. Их завели до нас Пешек и Панькевич»,[9] – констатировал в марте 1922 г. «Американский Русский Вестник», критикуя образовательную политику чехословацких властей.
Одним из главных критериев, определявших отбор учебников чехословацкими чиновниками для учебных заведений Подкарпатья, была политическая лояльность и благонадежность. Так, в донесении школьного отдела Подкарпатской Руси в канцелярию президента республики весной 1923 г. указывалось, что главной причиной недопущения учебника русофила Вислоцкого в школы Подкарпатья было «отсутствие в них упоминаний о чехословацкой республике, о президенте Масарике и о присоединении Подкарпатской Руси к Чехословакии».[10] В то же время, учебники, написанные галицким украинцем В. Бирчаком, в большей степени устраивали чешских чиновников школьного отдела, поскольку в них имелись выдержанные в требуемом духе статьи «о президенте Масарике, о Коменском, о бланицких рыцарях и о Градчанах», что, по мнению авторов документа, «способствовало воспитанию общегосударственного чувства у учеников».[11]
Одной из ключевых фигур в распространении украинской идентичности среди русинов Подкарпатья был видный украинский филолог, автор украинофильской грамматики и профессор ужгородской гимназии И. Панькевич, получивший в начале 1920-х гг. карт-бланш от чехословацких властей на создание учебного пособия по языку для школ Подкарпатской Руси в соответствии с рекомендациями чехословацкой академии наук. Доктор И. Панькевич, уроженец Галиции, где он принимал активное участие в украинском национальном движении в качестве секретаря львовского общества «Просвита», до прибытия в Ужгород преподавал в Вене и Праге. Министерство просвещения Чехословакии приняло его на работу в качестве референта в созданный тогда школьный отдел министерства. Главная задача Панькевича заключалась в создании учебников для местного русинского населения. Начальник школьного отдела Й. Пешек, занимавший эту должность в 1919-1924 гг. и энергично поддерживавший назначения галицких эмигрантов-украинцев на должности учителей и работников сферы просвещения, ввел «Грамматику» Панькевича, опубликованную в 1922 г., в качестве обязательного учебного пособия во все школы Подкарпатья, что сразу вызвало многочисленные протесты русофильской интеллигенции. Так, орган русофильского «Учительского Товарищества Подкарпатской Руси» газета «Народна школа» постоянно критиковала протежируемые чехословацкими властями языковые учебные пособия и призывала пражских министров прекратить издевательства «над нашим языком».[12]
Согласно рекомендациям чешской Академии наук, «Грамматика» Панькевича, написанная этимологическим письмом и учитывавшая местные разговорные диалекты, была, тем не менее, ориентирована на украинские грамматические нормы и, по сути, готовила местное население к постепенному принятию украинского литературного языка. Примечательно, что данное учебное пособие Панькевича было написано на основе верховинских и мараморошских говоров восточной части Подкарпатья, наиболее близких к украинскому языку Восточной Галиции.[13] «Хотя сторонники украинской ориентации критически относились к грамматике Панькевича, поскольку она не соответствовала грамматическим правилам украинского литературного языка, – отмечал один из украинских деятелей, – эта грамматика в целом сыграла очень позитивную роль».[14]
Будучи последовательным сторонником перехода подкарпатских русинов на украинский литературный язык, Панькевич, тем не менее, прекрасно отдавал себе отчет в невозможности его немедленного введения в Подкарпатской Руси. Поэтому его «Грамматика», опубликованная в 1922 г., была своего рода компромиссом, совмещавшим галицко-украинскую грамматическую основу с традиционным этимологическим письмом и местными закарпатскими диалектизмами. Примечательно, что в последующих изданиях своей «Грамматики» в 1927 и 1936 г. Панькевич, сохраняя традиционную русинскую орфографию, целенаправленно избавлялся от карпато-русских диалектизмов, последовательно вводя все больше элементов украинского литературного языка.[15] В то же время, русофильская грамматика Сабова, истинным автором которой был русский эмигрант А. Григорьев, созданная в противовес украинофильской грамматике Панькевича, вплоть до 1936 г. отвергалась чехословацкими властями в качестве учебного пособия для местных школ вопреки мнению большинства русинских учителей и общественности, выступавших за русский язык обучения и за русские грамматики.
«Грамматика» И. Панькевича, фактически подготавливавшая местное население к переходу на украинский литературный язык, пользовалась благосклонностью и постоянной поддержкой министерства просвещения Чехословакии и вплоть до конца 1930-х гг. являлась официальным учебным пособием во всех школах на территории Подкарпатской Руси. Судя по всему, одна из причин стойкой симпатии чехословацких чиновников к «Грамматике» Панькевича заключалась в том, что в процессе ее написания автор стремился угодить чехам, вводя элементы чешской терминологии в свое пособие. Отвергая критику своей «Грамматики» со стороны русофильского «Учительского Товарищества Подкарпатской Руси», Панькевич в своем письме чехословацкому правительству в 1924 г. выражал несогласие с обвинениями в игнорировании существующих грамматик и в «насаждении неологизмов и полонизмов», обращая внимание высокопоставленных пражских чиновников на то, что все его терминологические нововведения больше всего соответствуют именно чешским грамматикам.[16]
Вместе с тем, использование многочисленных альтернативных «грамматик», написанных русофилами, искусственно ограничивалось чехословацкими властями вопреки постоянным протестам русофильской интеллигенции, влияние которой на местное население было поначалу большим, чем влияние украинофилов. Так, языковая комиссия, состоявшая из представителей местной интеллигенции, в ноябре 1927 г. подавляющим большинством высказалась за преподавание в школах на русском языке: четыре члена комиссии отдали предпочтение русскому как языку обучения и только два – украинскому.[17]
Орган русофильского культурно-просветительного общества имени А. Духновича «Карпатский свет», критикуя политику чехословацких властей в области образования, обращал внимание на то, что «все учительские конгрессы высказывались большинством за преподавание на литературном русском языке. Но… создается поколение языковых, а значит, и культурно-национальных калек. Все это зависит от учебников, которые министерство народного просвещения, вопреки целому ряду научных отзывов, указывающих на их полное несовершенство, все же нашло уместным не только рекомендовать, но и признать единственными для преподавания. …Неужели из нас желают воспитать вместо русских людей, солидарных своему государству, украинствующих ирридентов…? – вопрошал «Карпатский свет». – Весь мир преклоняется перед русской культурой, все знают Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, но кто знает украинских гениев? Где они?»[18]
В своей борьбе против украинофильской политики Праги русофилы апеллировали к традиционному культурному наследию карпатских русинов. Выступая против введения украинского литературного языка в учебные заведения Подкарпатской Руси, последовательно осуществлявшегося чешской администрацией, один из представителей местной русофильской интеллигенции, школьный инспектор И. Гусьнай подчеркивал существование собственной карпато-русской языковой традиции, обращая внимание на то, что «у нас карпато-русский литературный язык уже был и есть».[19] По словам Гусьная, «сознательная карпато-русская интеллигенция стояла без изъятия на точке зрения культурного единства с прочим 100 миллионным русским народом. Литературный язык Пушкина, Гоголя, Тургенева был и литературным языком карпато-россов».[20] Полемизируя с Нечасом и другими чехами, считавшими необходимым введение в Подкарпатской Руси украинского языка в силу его близости местным диалектам, Гусьнай ссылался на пример Западной Европы, в частности, Германии, где баварцы или саксонцы учат не местные диалекты, а существенно отличающийся от них литературный немецкий язык. Критикуя стремление Праги изолировать русинов от русского литературного языка, Гусьнай проводил параллель между диалектами в сфере влияния русского литературного языка и чешского литературного языка, указывая чехам на гипотетическую возможность ганацкого языкового сепаратизма и утверждая, что в этом случае чехи непременно апеллировали бы к примеру западноевропейских народов, имеющих общий литературный язык для весьма сильно отличающихся друг от друга диалектов.[21]
Наряду с воспитанием учеников, большое внимание уделялось и влиянию на учителей в украинском духе. В начале 1923 г. по инициативе школьного отдела во главе с Пешеком на государственные средства стал издаваться журнал «Подкарпатска Русь», редактором которого стал И. Панькевич. Целью журнала было предоставление местному учительству материалов, которыми оно могло бы «пользоваться при обсуждении явлений природы и национальной жизни в прошлом и настоящем».[22][52]
Данный журнал, публиковавший на своих страницах популярные исторические, этнографические, литературные и филологические материалы, последовательно проводил мысль об «украинскости» карпатских русинов и их единстве с галицкими украинцами. Большую роль в этом играл сам Панькевич. Так, в своей заметке о подкарпато-русском диалектологическом словаре Панькевич писал о местном диалекте как о составной части «горского малорусского или украинского языка» и употреблял термины «закарпатские русины» и «украинцы» исключительно в качестве синонимов, стремясь приучить местную интеллигенцию к малоизвестному в то время в Подкарпатской Руси этнониму «украинец».[23] Журнал «Подкарпатска Русь», используя привычный для русинов традиционный этимологический алфавит, в то же время активно вводил в употребление лексику украинского литературного языка, следуя направлению, заданному «Грамматикой» Панькевича.
С назначением осенью 1923 г. А. Бескида губернатором Подкарпатской Руси и с уходом вице-губернатора Эренфельда административная поддержка украинофилов со стороны чехословацких властей несколько уменьшилась, однако в сфере образования, на которую в силу ограниченности своих прерогатив губернатор практически не имел влияния, доминирование украинофилов сохранялось. Примечательно, что губернатор Бескид, в целом лояльный к пражскому руководству, наибольшее недовольство выражал широкими кадровыми полномочиями министерства просвещения, требуя прекращения его монополии в сфере назначения учителей в Подкарпатской Руси. Данную тему Бескид неоднократно затрагивал в ходе своих контактов с высокопоставленными чешскими чиновниками, в том числе во время своего визита в канцелярию президента республики 7 ноября 1930 г.[24] Однако никаких шагов навстречу губернатору Подкарпатской Руси в этом вопросе Прага не сделала.
Карпато-русская пресса выступала с постоянной критикой кадровой политики чехословацких властей в области образования и обращала внимание на засилье галицких украинцев среди работников просвещения в Подкарпатской Руси. В феврале 1934 г. «Карпаторусский голос» информировал своих читателей о том, что львовская газета «Діло» призывает галичан занимать учительские места в школах Подкарпатья, сообщая об объявленном школьным отделом Ужгорода конкурсе на 183 места «управителей школ» и 412 учительских мест. «Так как на «Закарпатье» недостаток местной интеллигенции, газета предлагает галицким украинцам занимать места учителей на Подкарпатской Руси, – комментировал статью в львовской газете «Діло» «Карпаторусский вестник» и с иронией заключал. – Газета, вероятно, имеет хороших информаторов из «шкільного реферату», если так точно знает, сколько учительских мест не заполнено! Приехать на Подкарпатскую Русь и приобрести гражданство… галицким украинцам не тяжело».[25] Русофильская пресса Подкарпатья постоянно требовала «освободить наши карпаторусские школы и уряды от засилия украинствующих эмигрантов», утверждая, что «свободные места в школах и урядах на Подкарпатской Руси должны быть предоставлены карпатороссам».[26] Однако проукраинская политика официальной Праги продолжалась вплоть до конца 1930-х годов, что привело к распространению среди части населения Подкпарпатской Руси украинских националистических настроений. Это усугубило глубокий внутриполитический кризис в Чехословакии в 1938-1939 гг., и привело к превращению Подкарпатской Руси в Карпатскую Украину, которая при Волошине превратилась в пятую колонну Гитлера в карпатской регионе.
Литература
Американский Русский Вестник. Гомстед, ПА. 31 марта 1922. № 14.
Ванат I. Українське питання на Пряшiвщинi в перiод домюнхенської Чехословаччини (1919-1939) // Дружно вперед. 1969. №. 5.
Волошин А. Две политичне розмовы. В Ужгороде. 1923.
Геровский А. Борьба чешского правительства с русским языком // Путями истории. Общерусское национальное, духовное и культурное единство на основании данных науки и жизни. Под редакцией О.А. Грабаря. Том II. Нью-Йорк. 1977.
Годьмаш П., Годьмаш С. Подкарпатская Русь и Украина. Ужгород, 2003.
Гусьнай И. Языковой вопрос в Подкарпатской Руси. Книгопечатня «Св. Николая» в Пряшеве. 1921.
Карпаторусский голос. 8 февраля 1934. № 483.
Карпаторусский голос. 14 марта 1934. № 510.
Карпатский свет. 1929. № 5-15.
Карпатский свет. 1931. № 5-6-7.
Клочурак С. До громадської дiяльностi д-ра Панькевича в Закарпатськiй Українi // Науковий Збiрник музею української культури в Свиднику. 1969. № 4.
Кушко Н. Літературні стандарти русиньскої мови: історичний контекст і сучасна ситуація // Plišková A. (zost.) Jazyková kultúra a jazyková norma v rusínskom jazyku. Prešov. 2007.
Народна школа. Мукачево, септембря 30. 1924. № 7.
Народная газета. 1925. №. 10.
Народная газета. 1927. №. 17.
Подкарпатска Русь. Часопись присвячена для познаня родного краю. 1923. Число 1.
Русь. Пряшев, дня 13 октября 1921. Год I.
Свобода. 21 октобра 1930. Число 40.
AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1923/1, krabice 402.
AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1919, krabice 400. Naprosto důvěrné. Rusínsko. Dne 8. října 1919.
AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1929, krabice 403. Podkarpatská Rus. FX-30.IX.1929.
AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1923/1, krabice 402.
AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1923, 22 b.
AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1926-1931, 22 d, krabice 403.
Chinyaeva E. Russian emigres and Czechoslovak society: uneasy relations // Ruská a ukrajinská emigrace v ČSR v letech 1918-1945. Sborhík studií – 2. V Praze. 1994.
Klofáč V. Můj pohled na Podkarpatskou Rus // Podkarpatská Rus. Sborník hospodářského, kulturního a politického poznání…
Magocsi P.R. The Shaping of a National Identity. Subcarpathian Rus’ 1848-1948. Cambridge (Mass.), 1979.
Masaryk T.G. Světová revoluce. Za války a ve válce 1914-1918. Praha. 1925.
Nečas J. Uherská Rus a česká žurnalistika. V Užhorodě. 1919. S. 5.
Nečas J.Politická situace na Podkarpatké Rusi (Rok 1921). Praha. 1997. S. 11.
Sidor K. Na Podkarpatskej Rusi. Úvahy, rozhovory a dojmy. Bratislava. 1933.pathian Rus
Svoboda D. Ukrajinská otázka v českém meziválečném myšlení a politice // Slovanský přehled. 2008. № 4.
SÚA, fond Předsednictvо Ministerské Rady (PMR), inv. č.588, sign.223, kart. č. 131. Jazyková otázka na Podkarpatské Rusi 1920-1938.
SÚA, fond Předsednictvo Ministerské Rady (PMR), inv. č.588, sign.223, kart. č. 131. Zápis o poradě konané dne 4. prosince 1919 o vyučovacím jazyku v Podkarpatské Rusi.
Tejchmanová S. Dokument o ukrajinské emigraci v meziválečném Československu // Slovanský přehled. 1992. № 2.
Zilynskyj B. Ukrajinci v Čechách a na Moravě (1894) 1917 – 1945 (1994). Praha. 1995.
[1] Годьмаш П., Годьмаш С. Подкарпатская Русь и Украина. С. 82.
[2] Там же.
[3] Там же. С. 83.
[4] Геровский А. Указ. соч.
[5] Там же.
[6] Chinyaeva E. Russian emigres and Czechoslovak society: uneasy relations // Ruská a ukrajinská emigrace v ČSR v letech 1918-1945. Sborhík studií – 2. V Praze. 1994. S. 59.
[7] Ibidem.
[8] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1923/1, krabice 402.
[9] Американский Русский Вестник. Гомстед, ПА. 31 марта 1922. № 14.
[10] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1923/1, krabice 402.
[11] Ibidem.
[12] Народна школа. Мукачево, септембря 30. 1924. № 7.
[13] Кушко Н. Літературні стандарти русиньскої мови: історичний контекст і сучасна ситуація // Plišková A. (zost.) Jazyková kultúra a jazyková norma v rusínskom jazyku. Prešov. 2007. S. 40.
[14] Клочурак С. До громадської дiяльностi д-ра Панькевича в Закарпатськiй Українi // Науковий Збiрник музею української культури в Свиднику. 1969. № 4. С. 260-261.
[15] См. Magocsi P.R. The Shaping of a National Identity… P. 139.
[16] SÚA, fond Předsednictvo Ministerské Rady (PMR), inv. č. 588, sign. 223, kart. č. 131. Jazyková otázka na Podkarpatské Rusi 1920-1938.
[17] Народная газета. 1927. №. 17.
[18] Карпатский свет. 1929. № 5-15. С. 615-616.
[19] Гусьнай И. Языковой вопрос в Подкарпатской Руси. Книгопечатня «Св. Николая» в Пряшеве. 1921. С. 3.
[20] Там же. С. 4.
[21] Там же. С. 20.
[22] Подкарпатска Русь. Часопись присвячена для познаня родного краю. 1923. Число 1. С. 1.
[23] Там же. С. 24-25.
[24] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1926-1931, 22 d, krabice 403.
[25] Карпаторусский голос. 8 февраля 1934. № 483.
[26] Карпаторусский голос. 14 марта 1934. № 510.
