карта Польши 1921-1939 гг. https://petrograd1917.ru/rizskij-mirnyj-dogovor/
По материалам Государственного архива Брестской области
Возрождение независимого польского государства в ноябре 1918 года, которое было прямым следствием Первой мировой войны и распада Российской, Германской и Австро-Венгерской империй, привело к последующей агрессии Польши на восток, к советско-польской войне и к включению в состав Второй Речи Посполитой огромных территорий с численном преобладавшим белорусским и украинским населением. Данный результат советско-польской войны был закреплен в Рижском мирном договоре, подписанным 18 марта 1921 г. между Польшей, с одной стороны, и Советской Россией и Украиной, с другой стороны.
Воспринимая населённые белорусами и украинцами земли как исконно польские, официальная Варшава с самого начала стала проводить здесь политику тотального искоренения всего, что не соответствовало представлениям польских властей об исконной «польскости» данных территорий. Одним из наиболее сильных раздражителей для Варшавы являлась православная конфессиональная принадлежность местного коренного восточнославянского населения, само существование которого явно противоречило главному тезису официальной польской пропаганды об исключительно польском характере «кресув всходних». Трактуя православную церковь на западнобелорусских землях как нечто враждебное, противоестественное и искусственно созданное исключительно властями Российской империи после разделов Речи Посполитой, польские власти с самого начала стали проводить последовательную кампанию дискриминации православной церкви и православного населения. С одной стороны, Варшава стремилась максимально ослабить позиции православной церкви путём сокращения православных приходов и изъятия храмов и церковного имущества. С другой стороны, польские власти преследовали цель полностью подчинить себе православную церковь, превратив её в инструмент проведения своей этнокультурной политики и орудие полонизации местного населения.
По справедливому замечанию польского историка М. Папежыньской-Турек, несмотря на негативно-враждебное отношение к православной церкви со стороны польских властей, воспринимавших её исключительно как наследие российской политики, Варшава стремилась не только ослабить православную церковь путём постоянных ревиндикаций и сокращения приходов, но и использовать её в своей этнокультурной политике. Это проявилось, в частности, в «подчинении православной церкви государственному аппарату и в стремлении использовать её для ассимиляции непольского населения»[1]. Провозглашение автокефалии православной церкви в Польше в 1925 г., негативно воспринятое местным православным населением и значительной частью духовенства, а также резко усилившаяся полонизация церкви в 1930-е годы были прямым следствием данной политики. Так, в ноте наркома иностранных дел СССР Г.В. Чичерина посланнику Польши в СССР Л. Доровскому от 24 мая 1924 г. указывалось, что к этому времени только на Холмщине из 300 с лишним православных приходов остались только 28; аналогичные процессы имели место на Гродненщине и в других западнобелорусских областях[2]. Белорусское православное духовенство часто становилось объектом преследований и жертвами насилия со стороны польской полиции и администрации[3].
Польские власти с подкупающей непосредственностью по-шляхетски элегантно демонстрировали чудеса изобретательности и административного произвола в своём стремлении превратить структуры православной церкви в приводной ремень своего влияния на местное православное население и в орудие распространение польской государственной идеологии. Так, в указе Полесской Духовной консистории, адресованном всем благочинным Полесской епархии от 6 ноября 1924 года, сообщалось о том, что в Варшаве было организовано «Общество Польского Траурного Креста», в задачи которого входила «забота об украшении и охранении военных могил на территории Польши и забота об охранении могил павших польских воинов»[4]. В данном указе Полесской Духовной консистории далее сообщалось, что членский взнос в этом обществе составляет 3 злотых в год и всё православное духовенство Полесья приглашалось к «посильной деятельности в названном обществе»[5]. Подобная инициатива, разумеется, исходила от местной польской администрации, и Полесская Духовная консистория не могла её игнорировать.
Месяцем ранее, 4 октября 1924 года в указе Полесской Духовной консистории, адресованном духовенству Полесской епархии, сообщалось о том, что «Лига Воздушной Обороны Государства» устраивает 5-12 октября 1924 года «День воздухоплавания» для «повсеместного сбора пожертвований на цели названной Лиги и просит сделать распоряжение в епархии, чтобы священники перед сбором пожертвований с церковной кафедры и в школах произнесли соответствующие поучения и расположили прихожан к пожертвованиям… Резолюцией Его Преосвященства от 30 сентября с.г. №1941 духовенство епархии, – говорилось в указе Полесской Духовной консистории, – благословляется принять самое живое участие в помощи местным комитетам организации «Дня воздухоплавания» и в сборе пожертвований»[6]. Таким образом, польские власти и различные польские организации фактически вынуждали, часто в весьма бесцеремонной форме, православное духовенство мобилизовывать православных верующих для участия в различных польских военно-патриотических акциях. По сути, это было изощрённым глумлением над чувствами местного православного населения, значительная часть которого воспринимала принадлежность полесского региона Польше как оккупацию.
Показательно, что одновременно с этим польские власти начали заметно усиливать полонизационное давление на православную церковь и верующих. Так, в указе Полесской Духовной консистории от 14 июня 1924 года настоятелям подведомственных церквей напоминалось о том, что «метрические книги должны быть ведены на двух языках; при чём запись каждого акта должна быть сначала на языке польском, а потом на русском; даты в метрических книгах должны быть по новому стилю…»[7]. Вопрос о языке метрических книг затрагивался и в указе Полесской Духовной консистории от 1 августа 1924 года, в котором напоминалось, что «при ведении актов гражданского состояния в метрических книгах не разрешается произвольно менять польские названия на русские (например, вместо «Jan» – «Iwan»)[8]. В указе также подчёркивалось, что «неисполнение настоящего предписания повлечёт за собой соответствующее взыскание епархиального начальства…»[9].
В начале 1930-х годов польские власти значительно ужесточили языковую политику, предписав указывать имена православного населения в метрических книгах исключительно на польском языке. Так, 20 января 1930 года полесский воевода в обращении к старостам Полесского воеводства требовал «строгого соблюдения правил польского написания имён православного населения», которые ранее указывались по правилам русского языка. К этому документу заботливо прилагался список церковнославянских имён в переводе на польский язык, в соответствии с которым, например, имя «Аввакум» должно было указываться как «Abbakum», имя «Авдий» как «Abdjusz»[10] и т.д. В мае 1933 года Управление Полесского воеводства напомнило об этом распоряжении старостам, требуя его неукоснительного соблюдения при указании имён в метриках, выдаваемых православным духовенством.
Весьма острым в Полесской епархии был в это время и вопрос о переходе на новый стиль летоисчисления, на чём изначально настаивала польская администрация. Поскольку значительная часть православного населения Полесья, особенно в сельской местности, была настроена крайне негативно к переходу на новый стиль, администрация была вынуждена пойти на некоторые уступки тактического характера. Так, в указе Полесской Духовной консистории от 4 октября 1924 года сообщалось о возможности проведения богослужений по старому стилю «для успокоения православной паствы там, где она, – говорилось в документе, – по излишней ревности смущается введением нового календаря. В праздники по новому стилю богослужение должно совершаться во всех церквах епархии; в дни же праздников по старому стилю богослужение может совершаться только в некоторых, по преимуществу сельских, церквах»[11].
В высшей степени показательным было постоянное стремление польской администрации максимально ограничить воспитательные и образовательные функции православного духовенства, тем самым подорвав его влияние на верующих. Так, в указе Полесской Духовной консистории от 8 января 1926 года с сожалением отмечалось, что «ввиду отрицательного отношения министерства исповеданий к вопросу об учреждении воскресных школ в православных приходах, Священный Синод постановил благословить духовенство Митрополии приложить своё пастырское усердие к наставлению взрослых и детей путём организации внебогослужебных бесед, на которых бы производилось обучение молитвам, изъяснение оснований веры, изучение церковно-славянского чтения и пение церковных песнопений…»[12][12]. Таким образом, православное духовенство Полесской епархии, не имея возможности прямо игнорировать запрет министерства исповеданий Польши на создание православных воскресных школ, по мере возможности пыталось решить данную проблему путём организации «внебогослужебных бесед». Ещё одним красноречивым свидетельством растущего полонизационного давления властей на православную церковь в Полесье являлся очередной указ Полесской Духовной консистории от 12 января 1926 года, в котором настоятельно предлагалось всем благочинным «незамедлительно озаботиться изготовлением церковных печатей с изображением церкви и подписью «Proboszcz parafji prawoslawnej w… pow… djecezji Poleskiej». Все иные формы церковных печатей, – разъяснялось в указе, – категорически воспрещаются к употреблению»[13].
В 1930-е годы политика полонизации православной церкви в Польше резко усилилась, выразившись, в частности, в переводе богослужений, церковной периодики и церковной администрации на польский язык. Так, со второй половины 1930-х годов указы Синода Польской Православной Церкви и обращения митрополита к епископам стали издаваться исключительно на польском языке. В этом нашло своё выражение стремление польской администрации превратить православную церковь в инструмент полонизации коренного православного населения восточных воеводств Второй Речи Посполитой. Данные меры грубо нарушали не только положения Конституции Польши, но и статью VII Рижского договора, фиксировавшую обязанность сторон «не вмешиваться в дела, касающиеся устройства церкви»[14]. Официальную Варшаву, однако, подобные международно-правовые обязательства нисколько не интересовали.
Однако и в конце 1930-х годов, когда политика тотальной полонизации западнобелорусских земель достигла своего пика, отношение польских властей к православной церкви оставалось подозрительным и откровенно враждебным. На конференции воевод и корпусных командиров северо-восточных воеводств Польши в Гродно 24 апреля 1937 года полесский воевода де Траммекур призывал своих высокопоставленных коллег «окончательно лишить православного попа» какой-либо возможности влияния на православных верующих[15]. Столь показательная реакция высшего польского чиновника свидетельствовала о том, что, несмотря на мощное ассимиляционное давление и административный произвол, православная церковь в Польше продолжала оставаться носителем и олицетворением идеи общерусского единства, что вызывало ярость и негодование польской колониальной администрации на белорусских землях.
Литература
Государственный архив Брестской области (ГАБО). Ф. 2059. Оп. 1. Д. 1.
ГАБО. Ф. 2059. Оп. 1. Д. 2.
ГАБО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 508.
ГАБО. Ф. 1. Оп. 8. Д. 1091.
Польша-Беларусь 1921-1953. Сборник документов и материалов. 2-е издание. Минск: Беларуская навука, 2013.
Papierzynska-Turek M. Historyczne uwarunkowania oglosenia autokefalii Kosciola Prawoslawnego w Polsce w 1925 r. // Autokefalie Kosciola Prawoslawnego w Polsce. Bialystok: Wydawnictwo Uniwersytetu w Bialymstoku, 2006.
[1] Papierzynska-Turek M. Historyczne uwarunkowania oglosenia autokefalii Kosciola Prawoslawnego w Polsce w 1925 r. // Autokefalie Kosciola Prawoslawnego w Polsce. Bialystok: Wydawnictwo Uniwersytetu w Bialymstoku, 2006. S. 151.
[2] Польша-Беларусь 1921-1953. Сборник документов и материалов. 2-е издание. Минск: Беларуская навука, 2013. С. 57.
[3] Там же.
[4] Государственный архив Брестской области (ГАБО). Ф. 2059. Оп. 1. Д. 1. Л. 8.
[5] Там же.
[6] Там же. Л. 12.
[7] Там же. Л. 26.
[8] Там же. Л. 79.
[9] Там же.
[10] ГАБО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 508. Л. 22.
[11] ГАБО. Ф. 2059. Оп. 1. Д. 1. Л. 8. Л. 91.
[12] ГАБО. Ф. 2059. Оп. 1. Д. 2. Л. 4.
[13] Там же. Л. 8.
[14] Польша-Беларусь 1921-1953. Сборник документов и материалов. 2-е издание. Минск: Беларуская навука, 2013. С. 34.
[15] ГАБО. Ф. 1. Оп. 8. Д. 1091. Л. 5-6.
