Андрей Шептицкий.
https://rossaprimavera.ru/article/6d8d0ddc?creator=3ee317c8b8078e4a22de59
Систематическое невыполнение обещаний о предоставлении Подкарпатской Руси автономии и территориальном объединении русинов, а также недовольство ассимиляторскими тенденциями чехословацких властей было далеко не единственным источником недовольства русинов политикой Праги. Еще одним серьезным раздражителем стала национально-языковая и культурная политика чехословацких властей по отношению к русинам Подкарпатской Руси и северо-восточной Словакии. Если национальные права русинов северо-восточной Словакии зачастую не соблюдались и нарушались, то практические действия пражских чиновников в Подкарпатской Руси сразу стали обнаруживать явные проукраинские тенденции, что вызывало категорическое неприятие местной русофильской интеллигенции.
Общее направление чехословацкой политики в Подкарпатской Руси определил президент Т.Г. Масарик, представления которого о карпатских русинах вообще и Подкарпатской Руси в частности были довольно поверхностными, плохо соответствуя его расхожему имиджу интеллектуала и тонкого знатока славянских народов. «Как католики, они резко отрицательно относились к великорусскому и православному течению и по тем же причинам отвергали украинцев. Кроме того, они были против галицких малорусов, – такую не вполне точную и вразумительную характеристику карпатским русинам давал Масарик в своих воспоминаниях. – В языковом отношении они были в самом начале развития литературного языка, придерживаясь своего наречия с правописанием более историческим, нежели фонетическим, что отличало их от украинцев. Что касается языка, то я одобрил введение малорусского языка в школы и учреждения. …При этом я обращал внимание на то, что малорусский язык должен быть развит на основе местного языка писателями этого народа; я опасался языковой мешанины; искусственного языкового синкретизма…».[1] Опасения Масарика оправдались довольно быстро – в известной степени благодаря определенной им самим культурной политике в Подкарпатской Руси.
Что касается русофилов, традиционно преобладавших среди карпато-русской интеллигенции и трактовавших карпатских русинов как часть единого русского народа от Карпат до Тихого океана, то Масарик с самого начала отводил им скромную роль культурно-национального меньшинства в Подкарпатской Руси. «Я не видел причин противодействовать развитию русофильского направления в качестве меньшинства, равно как и развитию других меньшинств»,[2] – писал в своих мемуарах Масарик.
Генеральный статут, принятый чехословацким правительством 18 ноября 1919 г., предполагал решить языковую проблему в Подкарпатской Руси введением так называемого «народного языка» в сферу образования и в общественную сферу. Судя по всему, данное положение Генерального статута появилось по инициативе Масарика, который в документе, направленном в правительство 8 октября 1919 г., подчеркивал необходимость предотвращения как великорусской, так и украинской агитации путем введения в школы и в официальную сферу местного «народного (малорусского) языка».[3]
Традиционно доминировавшая в Подкарпатской Руси русофильская общественность с самого начала восприняла языковые постановления Генерального статута как «тяжелый удар по национально-культурной жизни Карпатской Руси», особенно остро критикуя недопущение русского литературного языка в административную сферу. Отождествление галицкого украинского языка с карпато-русским наречием чешскими властями карпато-русские деятели считали «грубым подлогом», утверждая, что между украинским языком и говором Карпатской Руси нет никакой связи.[4]
В противоположность карпато-русским русофилам, чешские ученые и правительственные чиновники с самого начала рассматривали местное восточнославянское население как этнографическую часть украинцев, говорящую на диалекте украинского языка. В ответ на запрос чехословацкого правительства академия наук Чехословакии подготовила специальный документ, в котором утверждалось, что языком местного населения является украинский язык, который и должен использоваться в Подкарпатской Руси. В протоколе заседания чехословацких ученых-славистов, посвященного языку преподавания в Подкарпатской Руси, которое состоялось 4 декабря 1919 г., говорилось: «1). В вопросах языка необходимо в первую очередь учитывать мнение местных деятелей. 2). Местный диалект не должен быть поднят на уровень литературного языка; вместо этого в качестве языка преподавания необходимо принять литературный украинский язык с этимологическим правописанием. …При этом осознание связи с русским языком не должно стираться, поэтому рекомендуется обучение русскому языку, а также словацкому и чешскому языку, в высших учебных заведениях. Профессор Нидерле полностью поддержал эти решения».[5] Выводы чешских славистов о необходимости введения украинского языка в Подкарпатской Руси, таким образом, исходили в первую очередь из формально-лингвистических критериев, оставляя за скобками вопрос этнического самосознания русинов. При этом заявленная во втором пункте необходимость введения украинского языка противоречила первому пункту, декларировавшему важность учета мнения местных деятелей, настроенных в своем большинстве русофильски. Единственной важной уступкой местной языковой традиции было сохранение традиционного этимологического письма, так как фонетический украинский алфавит был совершенно незнаком местному населению.
Из присутствовавших на заседании 4 декабря 1919 г. чехословацких ученых-славистов большинство, включая профессоров Поливку, Бидло, Кадлеца, а также А. Черного, заявило об украинской этноязыковой принадлежности карпатских русинов и о необходимости введения в крае украинского литературного языка, осудив традиционное карпато-русское «язычие» как искусственный язык. Из принявших участие в заседании ученых-славистов только Сухи и профессор Махал поставили вопрос об отношении живых карпато-русских диалектов к украинскому литературному языку. По словам Сухи, если карпато-русские диалекты относятся к малорусскому языку так же, как словацкий язык к чешскому, то могут быть основания для создания отдельного языка.[6]
Проукраинская ориентация чешских академических кругов была не только результатом чисто научных соображений, но и настроений в чехословацких политических верхах, где после ухода лидера национальных демократов русофила К. Крамаржа с поста премьер-министра большое влияние приобрели социал-демократы, сочувствовавшие украинскому национальному движению. Довольно рельефно настроения данных политических кругов выразил близкий к руководству социал-демократов Я. Нечас. В своей брошюре «Угорская Русь и чешская журналистика», изданной в 1919 г., Нечас резко критиковал чехословацких русофилов и высказывался за активную проукраинскую политику Праги, обосновывая это тем, что к Чехословакии, «окруженной со всех сторон врагами, из всех соседей по-дружески относятся только украинцы… Мы не должны замкнуть круг своих врагов!».[7] Примечательно, что главный проводник проукраинской политики Праги П. Эренфельд после своей отставки с поста вице-губернатора Подкарпатской Руси в ноябре 1923 г., отвечая на упреки своих оппонентов в исключительной поддержке только украинского направления в крае, ссылался на получение от правительства «прямого приказа» в этом отношении, который он последовательно претворял в жизнь.[8] Проукраинскую позицию занимало и руководство чешской католической церкви, прежде всего пражский архиепископ Ф. Кордач и оломоуцский архиепископ Л. Пречан, которые были сторонниками идеи объединения славян в католической церкви и оказывали поддержку некоторым кругам украинской эмиграции.[9]
Я. Нечас, являясь в 1920-е гг. сотрудником канцелярии президента и оказывая серьезное влияние на формирование политики Праги в русинском вопросе, решительно выступал за решение языкового вопроса в Подкарпатской Руси по сценарию Восточной Галиции. Нечас был убежденным противником традиционной карпато-русской письменности, которую он считал полностью искусственной, и сторонником принятия украинского литературного языка. Подобные взгляды высокопоставленного чешского чиновника полностью соответствовали настроениям украинофилов, но крайне негативно воспринимались представителями карпато-русской интеллигенции, настроенной в основном русофильски.
На заседании 4 декабря 1919 г. академия наук Чехословакии приняла решение о том, что в качестве языка преподавания в Подкарпатской Руси необходимо принять литературный украинский язык с этимологическим правописанием. Использование традиционного русинского этимологического письма при переходе на украинский язык было вызвано практическими соображениями, главным образом тем, что немедленное введение незнакомой русинам украинской фонетической письменности в образовательные и общественные учреждения Подкарпатской Руси было невозможно. «Перед нашим приходом на Подкарпатскую Русь на Граде состоялось совещание под председательством пана президента, на котором нам было вменено в обязанность беречь местный народный язык и избегать всего, что могло бы оскорбить национальные чувства народа. Когда был издан Генеральный статут… чешская Академия наук получила задание установить грамматические правила и правописание местного языка. …Было принято решение о том, что подкарпатский язык является языком малорусским и поэтому на Подкарпатской Руси должен употребляться украинский язык, – сообщал бывший вице-губернатор Подкарпатской Руси П. Эренфельд в своем письме президиуму чехословацкого кабинета министров в 1924 г. – Принимая во внимание то, что местное население незнакомо с фонетическим алфавитом и что под влиянием церковнославянского языка оно привыкло к этимологическому алфавиту, необходимо использовать этимологию вместо фонетики… В этом направлении я проводил языковую политику».[10] В этом же письме бывший вице-губернатор сообщал о том, что в 1920 г. в соответствии с данным научным подходом он поручил доктору Панькевичу подготовить грамматику для местных школ, которая была издана и распространена в школах Подкарпатской Руси при прямом содействии министерства просвещения Чехословакии.
В конце своего донесения правительству бывший вице-губернатор Подкараптской Руси Эренфельд изложил еще один весомый аргумент в пользу принятого решения. «Для нас, чехов, в этом вопросе не менее важны политические соображения. Местный русинский язык гораздо ближе чешскому, нежели русский. Чех может его легко освоить; каждый русин тоже понимает чеха, если он говорит медленно. Почему мы должны отдалять от себя подкарпатских русинов вместо того, чтобы наоборот приближать их к чешскому и словацкому языку? – задавал риторический вопрос высокопоставленный чешский чиновник. – Решением здесь является малорусский язык с этимологическим правописанием. Тем самым мы сделаем шаг навстречу местным элементам, приблизим Подкарпатскую Русь остальной республике и выстроим стену как против Украины, так и против России».[11] Аналогичная мысль была высказана и в программе деятельности министерства просвещения Чехословакии на 1922 г., где откровенно говорилось о том, что «выбор направления (русского, украинского или местного) является вопросом политики, а не языкознания… С точки зрения чехословацких государственных интересов предпочтительным является местный язык, так как после стабилизации положения в России или на Украине Подкарпатская Русь отошла бы в будущем какому-либо из этих государств… Наоборот, поддержка местного языка, предполагающая существование малого народа, отделенного от русских и украинцев литературно-языковым барьером, не будет способствовать развитию центробежных тенденций, и связь с чехословацким государством будет сильнее…».[12]
Таким образом, часть чехословацких официальных кругов демонстрировала сознательное стремление закрепить и углубить культурно-языковые различия русинов как с русскими, так и с украинцами. Однако в дальнейшем интерес к практической реализации именно этого подхода в большей степени проявляли власти восточной Словакии, опасавшиеся украинского сепаратизма, в то время как в Подкарпатской Руси при поддержке пражских чиновников активно протекала кампания украинизации местного населения. В целом трактовка карпатских русинов чехословацкими официальными лицами и академическими кругами как части украинского народа с некоторыми этнографическими и историческими особенностями была близка точке зрения украинских идеологов, считавших русинов украинцами, у которых было необходимо «пробудить» отсутствовавшее у них украинское самосознание. Но если украинские деятели были настроены «будить» украинское самосознание более решительно и радикально, то чехословацкие политики предпочитали постепенный и естественный процесс, учитывавший прежде всего чехословацкие национальные интересы, а также местные особенности.
Поддержка украинофилов со стороны чехословацких властей, в наибольшей степени проявившаяся в 1920-е гг., объяснялась несколькими причинами. Во-первых, украинофилы поначалу казались Праге более предпочтительными в качестве противовеса угрозе венгерского ирредентизма. Поведение русофильской интеллигенции во время оккупации восточной Словакии и Подкарпатской Руси венгерской Красной Армией в 1919 г. породило у Праги сомнения в ее политической лояльности. Некоторые русофилы были настроены провенгерски, что вызывало подозрения у чехословацких властей и широко использовалось украинофилами для дискредитации своих оппонентов. Так, представители украинофильского течения прямо обвиняли русофильских деятелей в пособничестве мадьярам и мадьяронам,[13] хотя один из лидеров украинофильского направления в межвоенной Чехословакии А. Волошин до вхождения Подкарпатья в состав ЧСР был весьма лояльным венгерским гражданином. Кроме того, возглавляемая Волошиным Ужгородская Рада, в отличие от Прешовской и Хустской Рад, первоначально исходила из возможности сохранения русинских земель в составе Венгрии.
Во-вторых, в противоположность консервативным русофилам, украинофилы были идеологически близки левым политическим силам, имевшим большое влияние в межвоенной Чехословакии. «Национально-освободительная» и «возрожденческая» риторика украинских идеологов была понятна и с сочувствием воспринималась чехословацкой политической элитой, воспитанной в «антиимперском духе» и в традициях поклонения собственным «национальным будителям». Так, в своих публицистических выступлениях Я. Нечас и его социал-демократические единомышленники высказывали мысль о том, что только проукраинская политика в Подкарпатской Руси соответствует интересам чехословацкого государства, окруженного со всех сторон врагами, и что такие ведущие чешские национальные деятели как Гавличек, Челаковский, Палацкий и др. признавали существование отдельного украинского народа, хотя в действительности всё было далеко не столь однозначно.
Украинофилы энергично поддерживались значительной частью чехословацкого истеблишмента и такими влиятельными политическими партиями межвоенной Чехословакии как социал-демократы, коммунисты и в некоторой степени аграрии, которые позже пересмотрели свое отношение к украинофилам. Проукраинские симпатии были характерны и для влиятельной католической народной партии. Украинский социал-демократический публицист Бочковский, проживавший в Праге, сумел установить личный контакт с президентом Масариком сразу после его возвращения в Чехословакию. Позиция Масарика, «который с большим пониманием относился к украинским требованиям, сделала возможным приезд членов дипломатической миссии Украинской Народной Республики в Прагу…».[14]
Уже упоминалось о том, что стойкие симпатии к украинцам испытывал и Я. Нечас, в первой половине 1920-х гг. курировавший вопросы Подкарпатской Руси в канцелярии президента Чехословакии. Летом 1921 г. в своем письме Масарику Нечас давал положительную характеристику политическим партиям Подкарпатья украинского направления, в число которых в то время входили партия хлеборобов М. Бращайко, русинская социал-демократическая партия, а также народная партия А. Волошина. Один из лидеров хлеборобской партии, видный украинофил М. Бращайко, был охарактеризован Нечасом как «интеллигентный и добрый Русин» и «один из лучших людей Подкарпатской Руси».[15] О Волошине Нечас тоже отзывался в целом благоприятно, отмечая, что он «просвещенный священник, усердный, трудолюбивый и энергичный, любящий свой народ и его язык, но при этом – фанатичный греко-католик.… Ранее в качестве руководителя семинарии он лояльно и оппортунистически относился к венграм, так же как сейчас он оппортунистически относится к нам. Но мадьяроном считать его нельзя, поскольку вся его прошлая и нынешняя работа принадлежит русинскому народу».[16] Следует отметить, что впоследствии Волошин пользовался симпатией и прямой поддержкой президента Масарика. В аналитической записке о положении в Подкарпатской Руси, подготовленной в канцелярии президента республики 30 октября 1929 г., отмечалось, что «Масарик и Бенеш идут навстречу украинскому направлению в Подкарпатской Руси» и что «президент прямо покровительствует Волошину».[17] Выбор Масарика и Бенеша оказался крайне неудачен – в конце 1930-х гг. Волошин добровольно стал марионеткой нацистской Германии и в огромной степени способствовал ликвидации чехословацкого государства.
Партии русофильского направления Нечас оценивал более критически. Так, Карпато-русский Земледельческий союз во главе с доктором И. Каминским был заклеймен Нечасом как «мадьяронская партия, которая главным условием своего сотрудничества… ставит принятие на работу всех бывших мадьярских чиновников и прочие невообразимые требования, выполнение которых означало бы восстановление старого режима». Глава партии русофил Каминский, по мнению Нечаса, «большой демагог, человек крайне изворотливый и опасный… Он сохраняет видимость лояльности к республике, но существует сильное подозрение, что его агитация за немедленное введение автономии поддерживается зарубежными силами».[18] Русофильскую Трудовую партию во главе с эмигрантом-москвофилом из Галиции доктором Гагатко Нечас упрекал в стремлении «расширить на Подкарпатской Руси те религиозные и языковые споры, которые бушевали в Восточной Галиции 20-30 лет назад и закончились полной ликвидацией старорусского режима и победой материнского языка. Др. Гагатко и прочие члены партии в своих старославянских представлениях о России… не воспринимают никакие серьезные аргументы, – резюмировал Нечас. – К республике они лояльны лишь в том случае, если полностью принимаются их взгляды».[19]
После работы в канцелярии президента республики Нечас был избран депутатом парламента от социал-демократической партии, а во второй половине 1930-х годов занимал пост министра по социальным вопросам, продолжая оказывать влияние на политику Праги в Подкарпатской Руси. Благодаря близким связям с чехословацкими социал-демократами, контролировавшими министерство просвещения, «многие украинцы смогли получить важные посты в министерстве просвещения…»[20]
Целенаправленную политику украинизации в сфере образования проводил Й. Пешек, возглавлявший школьный отдел министерства просвещения Чехословакии в 1919-1924 гг. и широко привлекавший украинских эмигрантов из Галиции в качестве учителей и работников просвещения в Подкарпатской Руси. Ярко выраженная проукраинская образовательная политика Й. Пешека, который по этой причине имел крайне негативную репутацию у русофильской интеллигенции, была охарактеризована Я. Нечасом в 1921 г. как «правильная» и «абсолютно профессиональная».[21] Сменивший Пешека на этом посту Й. Шимек отдавал предпочтение бывшим чешским легионерам, что означало прекращение режима наибольшего благоприятствования украинцам. Волошиновская «Свобода», сожалея о частичном пересмотре проукраинской политики чехословацкой администрации первой половины 1920-х гг., замечала, что «если бы продолжалась та политика, которая проводилась в течение первых пяти лет…, то по всей вероятности языковой спор был бы у нас почти полностью решен».[22]
Впрочем, словацкий политик и публицист К. Сидор, посетивший Подкарпатье в начале 1930-х гг., констатировал доминирование украинофилов в сфере образования в крае. По словам К. Сидора, «школьное управление на Подкарпатской Руси на стороне украинцев… Можно сказать, что главным направлением в Подкарпатской Руси является сейчас украинское направление».[23] Учитывая все сказанное, нельзя не признать, что постоянные жалобы русофилов на насильственную украинизацию, осуществляемую через сферу образования вопреки воле подавляющего большинства населения, «когда все учительские конгрессы большинством в 80 и 98% высказались за планомерное введение в школы Подкарпатской Руси русского литературного языка»,[24] были вполне обоснованы.
Однако политика официальной Праги в Подкарпатской Руси, заключавшаяся в открытой поддержке украинофилов, находила понимание далеко не у всех чехословацких политических деятелей. Одним из критиков русинской политики чехословацких властей был лидер партии национальных социалистов Вацлав Клофач, который раньше других чешских политиков усмотрел в украинском движении в Подкарпатье потенциальную опасность сепаратизма. «Мы не должны были бы иметь сейчас все эти языковые споры, поскольку они возникли лишь тогда, когда после роспуска украинской петлюровской армии многочисленные галицкие активисты стали активно у нас селиться. С самого начала я понимал, что это государственный вопрос и что все эти споры не имеют отношения к филологии, – писал Клофач в середине 1930-х гг. – Изучение русского языка… означало для меня проявление любви и возможности для народа иметь доступ к глубокому роднику русской культуры. …Москва и Петроград далеко, с их стороны для нас нет никакой опасности. Но достаточно взглянуть на широко распространяемые открытки, где карта Великой Украины поглотила не только Подкарпатскую Русь, но и восточную Словакию, чтобы понять, откуда исходит политическая опасность для нашего государства».[25]
В наибольшей степени русофилы были идеологически близки национально-демократической партии К. Крамаржа, с которой они поддерживали тесные и доверительные отношения. Так, в третьем съезде национально-демократической партии, состоявшемся в мае 1925 г. в Брно, принял участие и почетный председатель Русской Народной партии в Словакии доктор К.П. Мачик. В своей речи на съезде Мачик заявил, что «мы питаем чувство глубокого уважения и преданности к личности истинного, искреннего друга русского народа, вождя не только национально-демократической партии, но проповедника и вождя славянской солидарности доктора К.П. Крамаржа».[26]
Решения третьего съезда чешских национальных демократов по поводу Подкарпатской Руси полностью соответствовали взглядам русофилов. «Должен быть положен конец языковой анархии, русский язык должен быть введен в школах и в общественных урядах. «В литературном русском языке должны быть заведены обязательные учебники», – говорилось в решениях, принятых на съезде национально-демократической партии. – Во всех средних и специальных школах, а также в школах городских должно быть заведено обязательное обучение чехословацкому штатному языку; в мадьярских средних и специальных школах должно быть заведено обучение русскому языку».[27] Кроме того, участники съезда высказали требование финансовой поддержки русофильского общества имени Духновича со стороны государства. Однако национально-демократическая партия не играла сколько-нибудь заметной роли в политической жизни межвоенной Чехословакии и не могла оказать серьезного влияния на положение в Подкарпатской Руси.
Поддержка украинского движения со стороны Праги в известной степени объяснялась и внешнеполитическими соображениями. Крайне напряженные отношения Чехословакии с Польшей в межвоенный период вызывали у чехословацких властей потребность в поддержании контактов с активистами украинского национального движения в Польше. В свою очередь, украинские идеологи в ходе этих контактов стремились оказать влияние на чехов, побудив их к более решительным действиям в проукраинском духе. Во время своего пребывания в Варшаве 23 февраля 1921 г. депутат чехословацкого парламента от социал-демократической партии доктор Винтр встретился в посольстве Чехословакии с представителем украинского движения в Польше доктором Л. Ганкевичем. В своем донесении чехословацкому правительству о ходе этой беседы Винтр сообщал, что Ганкевич проинформировал его о крайне напряженных отношениях галицких украинцев с поляками, которых украинцы считают оккупантами и о надеждах галичан на Украину; при этом среди галичан распространено мнение, что «пока Украина под большевиками, будущее Восточной Галиции неопределенно». Отметив, что Подкарпатская Русь в составе Чехословакии является «светлым пятном» для галицких украинцев, Ганкевич, тем не менее, высказал чехословацкому парламентарию упрек в том, что «чехи в недостаточной мере стремятся заслужить доверие местного населения. Система образования имеет недостатки. Украинских учителей мало, …учебники в Праге печатаются на ужасном языке. …Сейчас издается книга, которую Волошин издал еще при мадьярах на плохом языке; сейчас Волошин отказывается от этой книги как неудачной, но чехословацкое правительство ее распространяет».[28] Безапелляционность, с которой украинский активист Ганкевич назвал «ужасным языком» традиционную русинскую этимологическую письменность и настоятельно рекомендовал чехам внести изменения в систему образования в украинском духе, ярко иллюстрирует нетерпимое и пренебрежительное отношение украинских идеологов к культурному наследию русинов и их нежелание учитывать какие-либо культурные особенности русинского населения.
Важным аспектом проукраинской политики Праги в 1920-е гг. были отношения чехословацких властей с греко-католической церковью. Любопытно, что осенью 1921 г. визит в Прагу совершил глава украинских греко-католиков Восточной Галиции граф А. Шептицкий. Данное событие было крайне негативно и настороженно воспринято русинскими общественными деятелями. «Украинство есть злая хворь, как рак на теле: сожрет любовь, сожрет силу и все, что русский народ …связывает, – эмоционально комментировала визит Шептицкого в Прагу прешовская газета «Русь». – Если… муха сядет на дохлятину, то перенесет хворь и на другую живность. Точно так эту германскую хворь переносит польский граф Шептицкий, который пускает яд в Славянство. Прибыл он в Чехию и наговорил чехам, что для Чехии есть только одно спасение: Украинство».[29]
Последующие действия чехословацких властей дают основания полагать, что взгляды и рекомендации галицких украинцев оказали существенное влияние на русинскую политику Праги. Судя по всему, сыграли свою роль связи А. Шептицкого с чешскими католическими кругами, в том числе с влиятельным чехословацким политиком, главой католической народной партии монсиньором Шрамеком, имевшим большое влияние на Масарика и Бенеша. Известный общественный и церковный деятель Подкарпатской Руси А. Геровский, хорошо информированный о хитросплетениях чехословацкой внутренней и внешней политики, отмечал всемерную поддержку украинской пропаганды в Карпатской Руси католической церковью. А. Шептицкого Геровский считал «главным проводником римской политики в западнорусских краях. Возглавляя греко-католическую церковь в Галичине с ее тремя с половиной миллионами душ уже больше сорока лет, он совершенно украинизировал ее, – писал А. Геровский в конце 1930-х гг. – Он распоряжается в русских униатских монастырях в Карпатской Руси, которые изъяты из ведения местных русских епископов и подчинены ордену базилиан в Галичине. Благодаря этому, эти монастыри, в которые он насадил своих монахов из Галичины, являются центрами украинской пропаганды в Карпатской Руси. …Две церковные учительские семинарии в Ужгороде, находящиеся в ведении униатской церкви, воспитывают в украинском духе учителей для начальных школ Подкарпатской Руси».[30]
Примечательно, что после пребывания А. Шептицкого в чехословацкой столице на территории Подкарпатья резко активизировалась деятельность монашеского ордена василиан из Галиции, который содействовал распространению украинской пропаганды в регионе, используя разветвленные структуры грекокатолической церкви. Особую роль в распространении украинской культурной ориентации играла миссионерская, образовательная и издательская деятельность василиан. Опираясь на эффективную сеть церковных образовательных учреждений, василиане способствовали появлению молодого поколения грекокатолических священников-украинофилов в Подкарпатской Руси из числа местного населения.
Продолжение следует…
[1] Masaryk T.G. Světová revoluce. Za války a ve válce 1914-1918. Praha. 1925. S. 300-303.
[2] Ibidem.
[3] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1919, krabice 400. Naprosto důvěrné. Rusínsko. Dne 8. října 1919.
[4] См. Геровский А. Борьба чешского правительства с русским языком // Путями истории. Общерусское национальное, духовное и культурное единство на основании данных науки и жизни. Под редакцией О.А. Грабаря. Том II. Нью-Йорк. 1977. С. 93-97.
[5] SÚA, fond Předsednictvo Ministerské Rady (PMR), inv. č.588, sign.223, kart. č. 131. Zápis o poradě konané dne 4. prosince 1919 o vyučovacím jazyku v Podkarpatské Rusi.
[6] Ibidem.
[7] Nečas J. Uherská Rus a česká žurnalistika. V Užhorodě. 1919. S. 5.
[8] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1923, 22 b, krabice 403.
[9] Svoboda D. Ukrajinská otázka v českém meziválečném myšlení a politice // Slovanský přehled. 2008. № 4. S. 549.
[10] SÚA, fond Předsednictvо Ministerské Rady (PMR), inv. č.588, sign.223, kart. č. 131. Jazyková otázka na Podkarpatské Rusi 1920-1938.
[11] Ibidem.
[12] Цит. по: Ванат I. Українське питання на Пряшiвщинi в перiод домюнхенської Чехословаччини (1919-1939) // Дружно вперед. 1969. №. 5. С. 8.
[13] См. например: Волошин А. Две политичне розмовы. В Ужгороде. 1923. С. 8-9.
[14] Zilynskyj B. Ukrajinci v Čechách a na Moravě (1894) 1917 – 1945 (1994). Praha. 1995. S. 19.
[15] Nečas J. Politická situace na Podkarpatké Rusi (Rok 1921). Praha. 1997. S. 11.
[16] Ibidem. S. 19-20.
[17] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1929, krabice 403. Podkarpatská Rus. FX-30.IX.1929.
[18] Nečas J. Op. cit. S. 20-21.
[19] Ibidem. S. 23.
[20] Tejchmanová S. Dokument o ukrajinské emigraci v meziválečném Československu // Slovanský přehled. 1992. № 2. S. 193.
[21] Nečas J. Op. cit. S. 61.
[22] Свобода. 21 октобра 1930. Число 40.
[23] Sidor K. Na Podkarpatskej Rusi. Úvahy, rozhovory a dojmy. Bratislava. 1933. S. 53-54.
[24] Карпатский свет. 1931. № 5-6-7. С. 1207-1208.
[25] Klofáč V. Můj pohled na Podkarpatskou Rus // Podkarpatská Rus. Sborník hospodářského, kulturního a politického poznání… S. 90-91.
[26] Народная газета. 1925. №. 10.
[27] Там же.
[28] SÚA, fond Předsednictvо Ministerské Rady (PMR), inv. č. 418, sign. 37-40, kart. č. 57. Zpráva posl. Dra Wintra o zájezdu do Varšavy 23 února 1921.
[29] Русь. Пряшев, дня 13 октября 1921. Год I.
[30] Геровский А. Борьба чешского правительства с русским языком // Путями истории. Общерусское национальное, духовное и культурное единство на основании данных науки и жизни. Под редакцией О.А. Грабаря. Том II. Нью-Йорк. 1977. С. 93-124.
