Среди отступников и магометан

 

 

«Они - старокрещёные чуваши, но уже до того отатарились, что гнушаются даже и называться чувашами...»

Вступительная статья историка

 

            Представляемая вашему вниманию статья «Среди отступников и магометан (заметки священника инородческого прихода)» принадлежит перу православного священника-кряшена Давида Григорьева, больше известного в качестве литератора, поэта, драматурга и общественного деятеля, выступавшего под псевдонимом «Давид Саврушевский» (или «Давид Саврушский») (1876 - 1939 или 1942).

Описываемые в ней беседы относятся ко времени его священнического служения в небольшом селе Баткак Мензелинского уездаУфимской губернии (ныне - одноимённая деревня в Сармановском районе Республики Татарстан).

Известно, что уроженец села Савруши Чистопольского уезда Казанской губернии Давид Григорьев закончил Центральную крещёно-татарскую школу (ЦКТШ), которой заведовал сотрудник и ученик выдающегося русского миссионера, педагога и учёного-востоковеда Николая Ивановича Ильминского (1822 - 1891) Василий Тимофеевич Тимофеев (1836 - 1895). После - с 1891 г. - он учился в Казанской учительской (инородческой) семинарии (КУС), директором которой являлся и в которой преподавал Н.И.Ильминский. Затем Давид Григорьев сам работал учителем в ЦКТШ.

22 июля 1901 г. он был рукоположен епископом Уфимским и Мензелинским Антонием (А.П.Храповицким) в сан священника «на штатное диаконское место к Троицкой церкви с[ела] Багряша Мензелинского уезда».(1) Однако уже в самом скором времени Давид Григорьев оказался в селе Баткак в качестве священника тамошней Михаило-Архангельской церкви.

«Я получил священническое место в селе (Баткак), - вспоминал он, в частности, об этом в своей статье «Среди отпавших в мухаммеданство. (Записки сельского священника-миссионера)», опубликованной в N 9 за 1903 г. «Известий по Казанской Епархии». - Приход Баткак считается незавидным, даже плохим: во-первых, потому, что маленький (всего лишь 157 дворов в нём православных), во-вторых, потому, что в нём есть отступники от православия в мухаммеданство. Несмотря, однако, на всё это, я шёл в Б[аткак] с радостью: после многих испытанных невзгод и лишений в бытность свою на диаконской вакансии, я смотрел тогда как на высшее счастье получить независимое священническое место где бы то ни было. Некоторые мои знакомые, хорошо знающие этот приход, осведомившись о моём назначении туда, в приёмной комнате Духовной Консистории стали меня предупреждать, сообщая ужасные сведения о моих будущих пасомых и о моей будущей жизни среди них.

- Плохо вам будет в Баткак, говорили они.

- Почему?

- Да приход-то очень бедный. Но главное, - это отпавшие... Говорят, они до того фанатичны, что прежние священники будто бы боялись ночью по улице ходить: того де и жди, что из-за угла камнем или поленом ушибут. Перепроситесь лучше в другое место.

Признаюсь, такая характеристика будущих своих прихожан беспокоила меня не на шутку, я начал было уже колебаться. Но обстоятельства сложились так, что я непременно должен был ехать туда, куда назначен».(2)

Оказавшись в Баткаке, о. Давид Григорьев вскоре убедился, что эти слухи, несмотря на известные преувеличения, не были лишены оснований.

Небольшое село, как и многие другие инородческие сельские населённые пункты Казанской и Уфимской губерний, в то время превратилось в арену драматического противостояния между православными и «отпавшими» в ислам крестьянами. При этом специфика ситуации в Баткаке заключалась в том, что «отпадали» в последний не «крещёные татары» или «крещёные башкиры», а «старокрещёные чуваши», которые и составляли население этого села.

Одной из излюбленных тем у современных «национально ориентированных» татарских историков является христианизация и русификация представителей народов Поволжья (и, в первую очередь, самих татар), что рассматривается почти исключительно как абсолютное зло, религиозное и национальное насилие. При этом из их поля зрения почти всегда выпадают имевшие место в прошлом факты массовой мусульманизации и отатаривания представителей тех же народов (главным образом, чуваш). Если же эта тема всё-таки затрагивается, то данным процессам, напротив, даётся исключительно положительная оценка, а переход православных инородцев в ислам расценивается как прогрессивный и спасительный для них шаг.

Процессы исламизации чуваш достаточно подробно и с высокой степенью объективности проанализированы в работах доктора исторических наук, профессора Поволжской государственной социально-гуманитарной академии (город Самара) Е.А.Ягафовой.(3) Так, опираясь на предшествующих исследователей, она указывает, что этому явлению способствовали территориальный («близость мусульманских, и, в первую очередь, татарских деревень»), экономический («торгово-ремесленная специализация татар, позволявшая им часто бывать в чувашских деревнях и пропагандировать ислам; с другой стороны, чуваши нередко нанимались к татарам не заработки и воспринимали ислам») и социокультурный («знание чувашами татарского языка в зонах смешанного чувашско-татарского проживания») факторы.

При этом «не последнюю роль играло и заигрывание мусульман с местным населением с позиции «обиженной» и преследуемой религии; тем самым подчёркивалась общность судеб ислама и «язычества»«. «Татарские пропагандисты ислама, - отмечает, в частности, Е.А.Ягафова, - умело использовали ситуацию неуверенности и сомнения чувашей в истинах традиционной веры, предлагая взамен как реальные выгоды от материальной поддержки, так и мистический рай за пределами бытия».(4)

От язычников-чуваш практически ничем не отличалось большинство их православных соплеменников (как «старокрещёных», так и «новокрещёных»), так как пребывание их в лоне христианства часто являлось формальным.

В Уфимской губернии, как и в Казанской, во второй половине XIX в. процесс «отпадения» православных инородцев в ислам приобрёл массовый характер. «Шла постоянная, неравносильная борьба: - характеризовал этот процесс товарищ председателя Уфимского епархиального комитета «Православного Миссионерского Общества» Н.А.Гурвич, - с одной стороны пропаганда мулл, фанатическая - сильная - со всеми подспорьями и при вполне благоприятствовавших пропаганде обстоятельствах во всеоружии, а с другой стороны - беспомощное, можно сказать, противоборство миссионерства.

И вот дошло до того, что в [18]70-х годах стали отпадать в магометанство целые селения и едва ли не волости крещёных инородцев, особенно в Мензелинском уезде, и если бы не поспешил наш Миссионерский Комитет на помощь бессильной стороне, то едва ли осталось бы много крещёных инородцев в нашей епархии».(5)

В самом селе Баткак Мензелинского уезда Уфимской губернии, располагавшемся «при речке Малой Ирне», по состоянию на 1896 г., насчитывалось 44 двора, в которых жили 136 мужчин и 143 женщины. В нём имелась церковь Во имя Архангела Михаила, школа и хлебный магазин.(6) Однако священники здесь «приживались» плохо, так как влияние мусульманство на местное - по большей части, лишь формально православное, - население оказалось столь высоким, что противостоять ему было уже практически невозможно.

Тем не менее, попытки вернуть баткакцев в лоно православия предпринимались вплоть до 1917 г. В рапорте благочинного 5-го округа Мензелинского уезда священника Сергия Сизова от 16 января 1910 г. сообщалось, в частности, что: «В особенных заботах по привлечению крещёных инородцев в лоно церкви нуждаются приходы: Ашпалинский, Драгун Бехметевский, Баткакский и Атинский».(7)

При этом в качестве примеров массовой мусульманизации и отатаривания чуваш приводились сёла Драгун-Бехметево и Баткак. «В селе Драгун-Бехметеве, - указывал благочинный, - окружённом со всех сторон башкирами и татарами, остающиеся в православии крещёные чуваши утвердились в христианстве тоже ещё непрочно. Лет 25 тому назад здесь отпало 15 семейств в магометанство. Для этих отступников Торговый Дом Братьев Халфиных построил здесь молитвенный дом под скромным названием медресе, где особо приставленный Хальфа (учитель с правами муллы) набирает массу учащихся из соседних мусульманских селений и отправляет у отступников духовные требы. Учащиеся медресе, имея постоянное общение с детьми православных чуваш, имеют сильное влияние на последних в обратную от христианства сторону».(8)

Одновременно отмечалось, что в Баткаке также «лет 25 тому назад почти все крещёные чуваши отпали в магометанство: осталось в православной вере всего 14 семейств». «Для здешних отступников, - уточнял далее о. Сергий Сизов, - теми же бр[атьями] Халфиными построен молитвенный дом, также под названием медресе, и приставлен с содержанием от Халфиных учитель-мулла (Хальфа), который также ежегодно набирает массу учащихся в соседних мусульманских селениях и, притаясь за спины своих учеников, наносит громадный тормоз стараниям здешнего священника о. [С.Н.] Бакланова».(9)

Между 1910 и 1914 гг. в Баткаке на средства, выделенные Священным Правительствующим Синодом, был построен однопрестольный кирпичный храм.(10)

Но стремление священников наладить в Баткаке приходскую жизнь и организовать полноценную миссионерскую школу видимого результата не принесли.

После перерыва, в 1909 г., была возобновлена деятельность закрытой ранее миссионерской школы. По состоянию на 1909 г., в ней было всего 10, по состоянию на 1910 г. - 11, по состоянию на 1911 г. - 17 учащихся, располагалась же она в неудобном помещении «на квартире», а затем - в церковной сторожке. Заведующими и законоучителями школы в разное время являлись священники Сергий Бакланов (закончивший КУС), Филипп Асанов (закончивший Казанские миссионерские курсы), учителями - Никифор Попов (обучавшийся в ЦКТШ), жена псаломщика Евдокия Матвеева (окончившая курс ЦКТШ), и другие.(11)

Любопытно, что ситуация с селом Баткак была нетипичной даже для случаев «отпадения» чувашских селений. «Исламизация происходила чаще всего в чувашско-татарских селениях, - отмечает Е.А.Ягафова, - хотя случалась и в русском окружении, как, например, в с[еле] Баткак Мензелинского у[езда]».(12)

«В Мензелинском [...] уезде есть село Баткак, - писал в 1906 г. о. Давид Григорьев. - Жители - старокрещённые чуваши. Русских только два двора. Назад тому лет 15 было их четыре двора. Село это со всех четырёх сторон окружено русскими. Татары живут дальше русских. Как мужчины, так и женщины по-русски говорят прекрасно, так как встречаются часто с русскими, работая вместе при господском имении. Лет 150 тому назад они не знали ни русского, ни татарского языка - говорили исключительно по-своему, по-чувашски. А ныне! По-чувашски ни слова, по-русски - прекрасно, а родной язык - татарский! Многие из них лет 20 тому назад отпали уже от православия в магометанство, а остальные еле-еле держатся в православии».(13)

С целью противостояния «отпадениям» в Уфимской епархии организовывались «краткосрочные курсы для приходских деятелей по противомусульманской и противоязыческой миссии» (или «краткосрочные миссионерские курсы для мирян, ревнителей Православия, по противомусульманской миссии»).

 

 

Первые в епархии «курсы по приходской миссии для крещёных инородцев» прошли в сентябре - ноябре 1910 г. в сёлах Кабан-Бастрык Мензелинского уезда, Бакалы Белебеевского уезда, городе Белебее и Алексеевском монастыре Стерлитамакского уезда, вторые - с 10 по 23 ноября того же года в селе Мелеуз Стерлитамакского уезда.(14) С 1 по 25 августа 1911 г. в Бирске были проведены «краткосрочные курсы для приходских деятелей по противомусульманской и противоязыческой миссии Уфимской епархии»(15) (в других источниках - «краткосрочные миссионерские курсы для мирян, ревнителей Православия, по противомусульманской миссии Уфимской епархии»), на которых на первом месте было обсуждение вопроса «об устройстве приходской миссии».(16)

10 - 20 сентября 1912 г. «краткосрочные миссионерские курсы для мирян, ревнителей Православия, по противомусульманской миссии» прошли в селе Бурды Мензелинского уезда (ныне - Тукаевского района Республики Татарстан), 11 - 20 декабря 1912 г. - в селе Зирганы Стерлитамакского уезда (ныне - Мелеузовского района Республики Башкортостан). Участие в них принимали, главным образом, чуваши. Известно также, что участниками курсов в селе Бурды являлись, в том числе, и жители села Баткак С.Васильев, П.Николаев, К.А.Спиридонов и Т.П.Чыкалов.(17)

 

 

Однако все предпринятые православными миссионерами меры оказались напрасными: в 1918 г. православный храм в Баткаке был закрыт, а затем разрушен.(18) Центрами религиозной жизни здесь окончательно стали мечеть и мектебе. По состоянию на 2000 г., в деревне Баткак Сармановского района Татарстана проживало 92 человека, все записаны татарами.(19)

Принятие чувашами ислама окончательно приводило к их отатариванию, что было характерно для многих чувашских населённых пунктов Казанской и Уфимской губерний. По состоянию на 1910 г., «крещёные чуваши» проживали «в пределах 62 приходов» Уфимской епархии. «Живя в близком соседстве с татарами, - отмечал в своём докладе Миссионерскому съезду в Казани «О крещёных инородцах Уфимской епархии» священник С.М.Матвеев, - некоторые селения утратили свои национальные особенности и приняли язык и быт татар. Таковы чуваши в сёлах: Савалееве, Баткаке, Драгун-Бехметеве, Базгиеве и др[угих]. Есть в некоторых из этих селений и отпавшие в ислам».(20)

Показательным в данном отношении является исследование учёного-этнографа, священника С.А.Багина (1869 - после 1929), являвшегося в 1908 - 1910 гг. в Казанской епархии исправляющим должность епархиального инородческого миссионера. В своём известном докладе «Об отпадении в магометанство крещёных инородцев Казанской епархии и о причинах этого печального явления» (1909 г.), построенном на статистических и иных источниках (по большей части уже опубликованных к тому времени), он, в частности, объяснял «быстрый рост численности татар-магометан» тем, «что кроме обычного естественного прироста, к магометанской группе присоединилось значительное число других инородцев, скрывающих свою национальность и именующихся уже исключительно "татарами"«.

В подтверждение этому С.А.Багин приводил статистические данные, свидетельствующие о том, что за семидесятилетний период истории (с 1834 по 1904 гг.) численность татар увеличилась на 150 процентов, главным образом, за счёт «поглощения» (или иными словами - исламизации) ими чуваш.(21)

В статье «Положение инородцев в Волжско-Камском крае и просветительная система Н.И.Ильминского», помещённой в вышедшем в 1916 г. в Казани сборнике статей, который был приурочен к 25-летию со дня кончины «апостола поволжских инородцев», чувашский священник, этнограф и историк М.П.Петров (Тинехпи) (1877 - 1938) писал: «Как широко поставлена была пропаганда ислама и как быстро шло отатаривание инородцев Казанского края до второй половины XIX века видно хотя бы на примере чуваш. На основании многих документов XVI, XVII, XVIII и XIX вв. мы находим следы существования чуваш в таких местах, где их в настоящее время вовсе нет, а есть татары. Так, например, чуваши обитали в Нижегородской губ[ернии]. По свидетельству В.И.Снежевского в «выписи из отделенных книг Сотника Алатырских казаков 155 (1647 г.)» упоминаются «обширные поместья чувашских мурз» в нынешнем Сергачском уезде,(22) где их ныне не имеется. Чуваши были и в Васильском уезде. Так, в Спасской волости была целая деревня Моклокова, или Муклаково,(23) состоявшая из крещёных чуваш. Правда, в документах 1802 года она ошибочно называется татарскою, но в ведомости, составленной васильским исправником, подпоручиком Станиславским при расследовании прошения жителя деревни Моклоковой Василия Естифеева о дозволении ему и всей деревне перейти в ислам, некоторые из самих жителей отличают себя от коренных татар и прямо показывают, что «они же сами из чуваш».(24)

Далее, чуваши, несомненно, жили в Вятской губ[ернии]. Во 1-х, в Слободском уезде, в Карине, по реке Чепце, как это видно из жалованной грамоты 1548 г., коей это урочище было предоставлено Арским князьям.(25) Во 2-х, в Елабужском у[езде], в Терсинской волости, на правом берегу р[еки] Иж (приток справа р[еки] Камы), что видно из жалованной грамоты 1582 г., коей она предоставлялась на оброк князю Багиш Яушеву, а от потомков его перешла к помещикам Тевкелевым.(26) В 3-х, в Сарапульском у[езде], что видно из рецензии проф[ессора] И.Н.Смирнова «Материалов для статистики Сарапульского уезда», изданных Вятским Статистическим Бюро. Во всех указанных местах в настоящее время нет чуваш: они отатарились.

Затем, чуваши жили в Тамбовской губернии, где их в настоящее время тоже нет.(27) Потом, чуваши жили в самой Казани, как её постоянные жители, в количестве 150 дворов, на Кабане, за Булаком.(28) В настоящее время в Казани ни одного чувашского двора не имеется. Нет сомнения в том, что ещё в 1551 г. чуваши жили в г[ороде] Арске, и вся Арская земля заселена была ими, а теперь там сплошная масса татар, чуваши же исчезли бесследно.(29) Из опубликованных новых данных по Казанской губ[ернии] явствует, что чуваши ранее жили ещё в Лаишевском уезде по обоим берегам р[еки] Камы, где их ныне тоже нет.(30) По метрическим книгам церквей Казанской епархии можно доказать с достоверностью, что к западу от р[еки] Свияги не было татар вовсе, а в настоящее время к западу от этой реки в Свияжском, Цивильском, Чебоксарском и Тетюшском уездах числится значительное количество татар. Оказывается, что всё это омусульманившиеся чуваши.(31) Приведённые факты достаточно говорят, что ещё до XIX в. множество чуваш омагометанилось, усвоив при этом язык и быт татар до полного и безраздельного слияния с ними.

В XIX веке, без сомнения, отатарилось несколько сот тысяч чуваш. Это не преувеличение. Оно подтверждается сопоставлением данных ревизий 1826 и 1897 годов, хотя бы по Казанской губернии».(32)

В известном смысле «отпадение» чуваш в ислам являлось для них настоящей национальной трагедией, так как вместе с принятием новой религии они утрачивали свою прежнюю идентичность, чего не происходило при принятии ими православия.

«Возьмём хоть для примера факт отатарения вообще и отпадения из православия в магометанство чуваш с[ела] Баткака, Мензелинского уезда, - отмечал о. Давид Григорьев. - Они - старокрещёные чуваши, но уже до того отатарились, что гнушаются даже и называться чувашами: остающиеся православными называют себя «крещенами» (что значит: крещёный татарин), а отступники - даже прямо татарами. Имя же чувашина теперь для них унизительно, презренно. А ведь давно ли ещё, каких-нибудь пятьдесят лет, как предки их не гнушались своей национальности и свято хранили все атрибуты чувашизма! А теперь... лишь воспоминания остались обо всём да две берёзы вековые, как последние памятники, свидетельствуют о бывшем культе Керемети. Всё-всё: и костюмы, и язык, и обычаи, и обряды, даже и национальное сознанье - всё теперь поглощено татаризмом»!(33)

Статья «Среди отступников и магометан (заметки священника инородческого прихода)» была опубликована в NN 21, 22, 23, 24 за 1904 г. и N 1 за N 1905 г. журнала «Уфимские Епархиальные Ведомости»,(34) когда уже о. Давид Григорьев служил в другом селе - Савалеево того же Мензелинского уезда. К новому месту служения - тамошней Троицкой церкви - он был переведён «согласно рапорта благочинного, резолюцией Его Преосвященства» епископа Уфимского и Мензелинского Климента (К.А.Верниковского) от 12 июля 1903 г.(35) 24 декабря того же года в сан священника к Михаило-Архангельской церкви села Баткак был рукоположен учитель Ляки-Петропавловского земского училища Мензелинского уезда Сергей (Сергий) Николаевич Бакланов.(36)

Помимо этого, известен ещё целый ряд публикаций о. Давида Григорьева, в которых рассматривались темы «отпадения» крещёных инородцев в ислам, формирования религиозно-этнической идентичности крещён (кряшен), процессов их отатаривания и русификации, взаимоотношения христиан и мусульман, содержалась критика исламского вероучения и распространённых среди населения суеверий.

Таковы, например, вышеупомянутая статья о. Давида Григорьева «Среди отпавших в мухаммеданство. (Записки сельского священника-миссионера)» (1903 г.), опубликованная также «отдельным оттиском», статьи «Среди отпавших татар. (Случайные беседы)» (1902 г.), «Одно из распространённых суеверий среди татар-магометан» (1905 г.), «Положение священника среди отступников. По поводу отчёта Казанского противомусульманского епархиального миссионера. Изв. по Каз. Епархии 1904 г. NN 43 - 46» (1905 г.), «Зовите нас крещёнами» (1906 г.), «Значение инородческого духовенства в деле просвещения единоплеменников» (1906 г.), «По миссионерству среди татар. Многожёнство» (1906 г.), «К характеристике отступников от татар» (1906 г.), «Значение и роль миссионерских школ» (1906 г.), «Из истории отпадения крещёных инородцев в мухаммеданство. (Рассказ отступника)» (1907 г.), «Положение обруселых инородцев» (1907 г.) и «Русификация инородцев» (1907 г.).(37)

Значительный интерес представляют также его воспоминания о Н.И.Ильминском, опубликованные в NN 12, 13, 14 и 15 за 1903 г. «Уфимских Епархиальных Ведомостей» и в N 10 - 11 за 1907 г. «Вятских Епархиальных Ведомостей»,(38) а также статьи о В.Т.Тимофееве - «Первенец инородческого священства», опубликованная в NN 10, 11 и 12 за 1905 г. «Уфимских Епархиальных Ведомостей»,(39) и «К 10-летию со дня кончины о. Василия Тимофеевича Тимофеева († 1895 года декабря 2-го дня)», опубликованная в N 2 - 3 за 1906 г. «Известий по Казанской Епархии»(40).

Известен ряд статей и брошюр о. Давида Григорьева на религиозно-нравственные, «церковно-бытовые», хозяйственные, медицинские, антиалкогольные и иные темы, например: «Церковное пение» (1906 г.), «Хороший священник» (1907 г.), «К борьбе с пьянством» (1908 г.), «Пастырь-трезвенник. (Мечты в действительности)» (1912 г.), «Священник-кормилец» (1913 г.), «Как я разбогател» (1913 г.), «Бай булыгыз», «Правила жизни и приличия для интеллигенции (учащихся, учащих и воспитателей)» (1913, 1914 гг.), «Секрет здоровья и счастливой семейной жизни» (1914 г.) и «Успешная борьба с пожарами» (1914 г.).(41)

            Статья «Среди отступников и магометан (заметки священника инородческого прихода)» в наибольшей мере отражает драматическое противостояние между православными чувашами и их «отпавшими» в ислам соотечественниками на идейно-религиозном и обыденно-бытовом уровнях.

Священник Давид Григорьев, являвшийся действительным членом Уфимского епархиального комитета «Православного Миссионерского Общества»,(42) признавал самой сильной стороной мусульманского миссионерства его общенародный характер, указывая на то, что в качестве пропагандистов и популяризаторов исламского вероучения выступали представители практически всех слоёв татарского населения. Православная же миссия опиралась почти исключительно на духовенство и «профессиональных» миссионеров и церковных чиновников. На эту важную особенность в то время обращали внимание и многие другие исламоведы и православные миссионеры. Однако у о. Давида Григорьева, как у природного кряшена, прекрасно знакомого с особенностями «бытового» исламского миссионерства, взгляд на данную проблему отличался особой проникновенностью и непредвзятостью.

Этому, следует думать, в немалой мере способствовало и то, что среди его родственников, как и среди родственников многих других кряшенских священников также были те, кто испытал на себе последствия «отпадений». Иными словами, линия противостояния между христианством и исламом проходила, в том числе, и по семье самого о. Давида Григорьева. Его племянница вышла замуж за «готового к отпадению крещенина», однако «вовсе не потому, что и сама была склонна к магометанству, а, напротив, с надеждой воздействовать на мужа и предотвратить могущее быть отпадение его». На деле же всё обернулось совершенно по-иному.

«Разделяя эти мысли, - писал о. Давид Григорьев в 1905 г., - племянница моя и сама согласилась выйти охотно, но, однако, вышла лишь тогда, когда жених и родители при свидетелях дали ей слово не отпадать в магометанство (тогда уже ходили слухи о готовящемся отпадении). Но, увы! Через месяц уже узнала, что обманута и погублена. Конечно, начали склонять к исполнению магометанских обрядов и её, но она отказалась наотрез. И пошла у неё жизнь мученическая, тяжелее горы, темнее полночи. Под проклятиями и угрозами промаявшись ещё с месяц, она принуждена была уйти от них к родной своей матери. Но так как и у матери стало жить ей очень опасно, то я вызвал её к себе, и Настя живёт теперь вполне спокойно, находя утешение в свободном исполнении христианских обязанностей и чтении душеспасительных книг на своём родном языке».(43)

В публикуемой ниже статье приводится один драматический эпизод, которые в полной мере характеризует то, насколько глубоко зашло это противостояние в Баткаке. «Чай, знаешь, батюшка, крещенина М. М.? - Рассказывал о. Давиду Григорьеву один из «отпавших» в ислам. - У него брат отпал, а сам не хочет. После того, как тот отпал, приходит он к М. М. впервые. Голова у него обрита, в новой тюбетейке, даже без шапки пришёл. Как завидел его М. М. в окно так и вскипело сердце. Вот входит тот в избу, - М. М. темнее ночи сидит и глядеть на него не хочет. Тот, конечно, догадывается. «Ты что какой хмурый сидишь? - обращается он к М. М.: не думаешь ли один в крещенах остаться? Дай, и тебя обрею»! - говорит ему, вынимая из кармана бритву. М. М. это совсем взорвало: побледнел весь, задрожал... Вдруг как схватит со стола большой хлебный нож да ка-ак бросится на брата! Но, спасибо, ещё мать была дома: она бросилась М. М. на шею и защитила сына, - который тем временем, дай Бог ноги, - улизнул скорее. А то бы так и зарезал брата! [...]».(44)

В значительной мере «отпадению» чуваш в ислам в Уфимской и Казанской губерниях способствовала и их экономическая зависимость от мусульман. «Экономическое превосходство заключается в том, - отмечал, в частности, в 1913 г. Стерлитамакский уездный миссионер священник Гавриил Тихонов, - что татары и башкиры, являясь аборигенами края, владеют главным богатством Уфимского края - землёй, а чуваши - пришлый народ, переселившийся в этот край с пустыми руками. Они в первые же дни по приезде на новую землю подпали в кабалу к татарам и башкирам, которые и эксплуатировали чуваш во всех отношениях, подчиняя их себе и морально, и экономически».(45)

Любопытно, что село Савалеево Мензелинского уезда (в настоящее время - в Заинском районе Республики Татарстан), населённое, главным образом, «старокрещёными татарами» и «новокрещёными чувашами», а также русскими, куда был переведён о. Давид Григорьев, в отличие от Баткака, смогло эффективнее противостоять волне мусульманизации, и в настоящее время известно как кряшенское (в местном клубе открыт даже музей быта кряшен)(46).

Причём, здесь в большей мере оказались подвержены ассимиляции чувашский и русский «элементы». «В Мензелинском уезде есть село Савалеево, - писал в 1906 г. о. Давид Григорьев. - Жителей 150 дворов крещен, 17 дворов чуваш и 7 дворов русских. Замечательный факт: не только первые не русеют, но, наоборот, русские и чуваши мало-по-малу отатариваются: бывало, заговоришь с русским мальчиком по-русски, он отвечает тебе по-татарски! По-русски говорят гораздо хуже, чем по-татарски!».(47)

Свидетельства от отатаривании и «окряшевании» русских в населённых пунктах с безусловным преобладанием татар и кряшен встречаются и у других авторов. Мало того, процессы частичной ассимиляции русских продолжаются в некоторых населённых пунктах Татарстана и в настоящее время, чему я лично был свидетелем, беседуя с русскими, владеющими татарским языком лучше родного и практически уже утратившими чётко выраженную религиозно-этническую идентичность.

Обращает на себя также внимание то обстоятельство, что о. Давид Григорьев идентифицировал «бывших» чуваш-баткаковцев, принявших ислам, как татар, а оставшихся в православии - как «крещен». При этом непонятно, в ком из них в конечном счёте «растворились» русские, несколько дворов которых имелось в Баткаке (с тенденцией к постепенному «исчезновению»). Хотя очевидно, что, в любом случае, в итоге они также влились в ряды «татарского народа».

«Превращение» чуваш и части русских в татар и «крещен» (кряшен), а в дальнейшем - уже «крещен» (кряшен) в татар, носило отнюдь не локальный характер. Так, например, в исследовании «Чуваш: история и культура» (2009 г.) упоминается о том, что «в д[еревне] Афонькино Шенталинского района Самарской области чувашей-мусульман называет татарами, а православных чувашей - кряшенами (кĕрешĕн)».(48)

Всё это показывает, насколько сложными и неоднозначными являлись процессы формирования религиозно-этнической идентичности народов, проживающих на территории Среднего Поволжья и Приуралья. При этом есть веские основания утверждать, что в ряде мест они оказались незаконченными, будучи прерваны революционными событиями 1917 г. и последующими большевистскими экспериментами по «конструированию» народов и созданию «новой исторической общности» под названием «советский народ».

Последствия этих прерванных процессов начали проявляться, начиная с конца 1980-х - начала 1990-х гг., и в настоящее время наиболее актуализировались в связи с попытками искусственного политического конституирования «титульных народов» в некоторых «национальных» российских регионах. Причём, чем ближе в этническом, культурном и языковом отношениях находятся друг к другу народы с «плавающей» («подвижной») идентичностью, тем более болезненный характер приобретает подобная практика. В Среднем Поволжье и Приуралье это можно, в частности, проследить на примере татар, башкир, чувашей и кряшен, по поводу этнической и религиозной история которых в настоящее время возникло огромное количество идеологических спекуляций.

В данной связи особое значение приобретает непредвзятое и «точечное» изучение этно-религиозных процессов, происходивших в «инородческих губерниях» Российской Империи, и важным подспорьем в этом деле могут стать такие сделанные с натуры «зарисовки», как воспроизводимая ниже статья о. Давида Григорьева «Среди отступников и магометан». При всей своей миссионерской «заточенности» они с «хирургической» точностью обнажает глубинные причины многих явлений, остающиеся актуальными и по сей день.

Что же касается дальнейших духовных трудов самого о. Давида Григорьева, то известно, в частности, что ему выпала судьба служить как в Уфимской, так и в Вятской епархиях. 14 июля 1905 г. о. Давид Григорьев был «перемещён на службу» к церкви села Тихие Горы Елабужского уезда Вятской губернии.(49) 24 августа 1909 г. он был назначен «на священническое место 2-го штата» в село Бакалы Белебеевского уезда Уфимской губернии (ныне - административный центр Бакалинского района Республики Башкортостан),(50) ставшего в 1920 г. центром известного антибольшевистского крестьянского «Вилочного восстания» (восстания «Чёрного орла»).

В числе прочих, о. Давид Григорьев являлся участником проходившего с 13 по 26 июня 1910 г. «Миссионерского съезда в Казани».(51) В августе 1917 г. он избирался «выборщиком на Епархиальное собрание для выбора членов Всероссийского Собора» от Белебеевского уезда.(52) В 1910 г. был награждён скуфьёй, в 1917 г. камилавкой.(53)

Игорь Евгеньевич Алексеев, кандидат исторических наук (г. Казань)

 

Сноски:

 

(1) См.: Епархиальные распоряжения и известия// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1901. - N 16 (15 августа). - С. 964.

(2) См.: Григорьев Д. Среди отпавших в мухаммеданство. (Записки сельского священника-миссионера)// Известия по Казанской Епархии. - 1903. - N 9 (1 мая). - С. 361.

(3) См., например: Ягафова Е.А. Исламизация чувашей в Урало-Поволжье в XVIII - начале XX в.// Этнографическое обозрение. - 2007. - N 4. - С.с. 101 - 117.; Ягафова Е.А. Чуваши-мусульмане в XVIII - начале XXI вв.: Монография. - Самара: Поволжская государственная социально-гуманитарная академия, 2009. - 128 с.

(4) Ягафова Е.А. Исламизация чувашей в Урало-Поволжье в XVIII - начале XX в. - С. 104.

(5) Цит. по: [Матвеев С.] Исторический обзор деятельности Уфимского Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества за 35 лет его существования. (Речь, произнесённая на Общем Собрании Комитета 22 июля 1914 года)// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1914. - N 17 (1 сентября). - С. 310.

(6) См.: Полный список населённых мест Уфимской губернии// Издание Уфимского Губернского Статистического Комитета, под ред. исп. обяз. секретаря Комитета Н.А.Озерова. - Уфа: Типография Губернского Правления, 1896. - С. 238.

(7) Отчёт Уфимского Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества за 1909 год// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1910. - N 10 (15 мая). - С. 430.

(8) Там же.

(9) Там же. - С. 431.

(10) См., например: Баткак. Михаило-Архангельская церковь/// Сармановский район// Православные памятники Татарстана [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www.hrami-rt.ru/gallery/batkak-mihailo-arhangelskaya-cerkov

(11) См.: Отчёт Уфимского Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества за 1904 год// Прибавления N 12 к Уфимским Епархиальным Ведомостям. - 1905. - N 12 (15 июня). - С.с. 920 - 921.; Отчёт Уфимского Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества за 1909 год// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1910. - N 9 (1 мая). - С.с. 386 - 387., - N 11 (1 июня). - С. 474.; Отчёт Уфимского Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества за 1910 год// Там же. - 1911. - N 11 (1 июня). - С.с. 452 - 453.; Отчёт Уфимского Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества за 1911 год// Там же. - 1912. - N 17 (1 сентября). - С.с. 762 - 763.

(12) Ягафова Е.А. Исламизация чувашей в Урало-Поволжье в XVIII - начале XX в. - С. 107.

(13) Григорьев Д. Значение и роль миссионерских школ// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1906. - N 47 (23 ноября). - С. 1663.

(14) См., например: Миссионерские курсы// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1911. - NN 1 - 2 (1 - 15 января). - С.с. 10 - 11.; Первые в Уфимской епархии курсы по приходской миссии для крещёных инородцев// Там же. - N 3 (1 февраля). - С.с. 81 - 84.

(15) См., например: Отчёт о краткосрочных курсах для приходских деятелей по противомусульманской и противоязыческой миссии Уфимской епархии с 1 - 25 августа 1911 года// Там же. - 1912. - N 3 (1 февраля). - С.с. 94 - 99.

(16) См.: Меры для более успешного осуществления задач противомусульманской миссии в Уфимской епархии// Там же. - NN 1 - 2 (1 - 15 января). - С.с. 19 - 27.

(17) Список лиц, бывших на краткосрочных миссионерских курсах для мирян - ревнителей веры в с. Бурдах, Мензелинского уезда, в 1912 году с 10 - 20 сентября// Там же. - 1913. - N 10 (15 мая). - С. 277.

(18) См., например: Баткак. Михаило-Архангельская церковь/// Сармановский район// Православные памятники Татарстана [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www.hrami-rt.ru/gallery/batkak-mihailo-arhangelskaya-cerkov

(19) См.: БАТКАК// Татарская энциклопедия: В 5 т./ Гл. ред. М.Х.Хасанов, отв. ред. Г.С.Сабирзянов. - Казань: Институт Татарской энциклопедии АН РТ, 2002. - Т. 1: А - В. - С. 311.

(20) Матвеев С.М. О крещёных инородцах Уфимской епархии. Доклад Миссионерскому съезду в г. Казани по вопросу о христианском просвещении инородцев Уфимской епархии. - Уфа: Электрическая губернская типография, 1910. - С. 55.

(21) См.: Национальный архив Республики Татарстан. Ф. 661. Оп. 2. Д. 3. Л. 39.

(22) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Действия Нижегород. Учёной Архивной Комиссии. Вып. X., стр. 452». - И.А.

(23) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Название этой деревни весьма напоминает чувашское языческое имя «Муклак». Может быть, деревня эта, как вообще чувашские деревни, получила своё имя от владетеля или основателя своего какого-нибудь Муклака». - И.А.

(24) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Там же. т. III. 1898 г., стр. 39». - И.А.

(25) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Акты археограф. экспед. Т. I, N 220». - И.А.

(26) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Магницкий В. Материалы для истории Елабужского уезда. Вятские губ. Ведом. 1891 г. NN 43, 45 и 47». - И.А.

(27) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Известия Общества Археологии, Истории и Этнографии при Импер. Казан. Унив., т. XII., в. 5, стр. 466 - 468». - И.А.

(28) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань. 1877». - И.А.

(29) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Карамзин. История Государства Росс., т. VIII, стр. 123 - 125». - И.А.

(30) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «И.А.Износков. Списки населённых мест Казанского и Лаишевского уездов с кратким их описанием. Казань. 1893 г.». - И.А.

(31) В оригинале в этом месте имеется следующая сноска: «Извест. Общ. Арх, Истор. и Этнограф. при Импер. Казан. Унив. 1911 г. т. XXVII. в. 5». - И.А.

(32) С.М.П. Положение инородцев в Волжско-Камском крае и просветительная система Н.И.Ильминского// Николай Иванович Ильминский. Сборник статей. По поводу 25-летия со дня кончины его († 27 дек. 1891 г.). - Казань: Центральная Типография, 1916. - С.с. 30 - 32.

(33) Григорьев Д. Среди отступников и магометан. (Заметки священника инородческого прихода)// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1905. - N 1 (1 января). - С.с. 26 - 27.

(34) См.: Григорьев Д. Среди отступников и магометан. (Заметки священника инородческого прихода)// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1904. - N 21 (1 ноября). - С.с. 1440 - 1447., - N 22 (15 ноября). - С.с. 1521 - 1527., - N 23 (1 декабря). - С.с. 1582 - 1590.; - N 24 (15 декабря). - С.с. 1661 - 1669.; - 1905. - N 1 (1 января). - С.с. 26 - 42.

(35) Епархиальные распоряжения и известия// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1903. - N 15 (1 августа). - С. 1010.

(36) Епархиальные распоряжения и известия// Там же. - 1904. - N 2 (15 января). - С. 82.

(37) См.: Григорьев Д. Значение инородческого духовенства в деле просвещения единоплеменников// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1906. - N 32 (10 августа). - С.с. 1197 - 1208.; Он же. Значение и роль миссионерских школ// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1906. - N 47 (23 ноября). - С.с. (1662) - 1676.; Он же. Зовите нас крещёнами// Известия по Казанской Епархии. - 1906. - N 14 - 15 (8 - 15 апреля). - С.с. 450 - 454.; Он же. Из истории отпадения крещёных инородцев в мухаммеданство. (Рассказ отступника)// Известия по Казанской Епархии. - 1907. - N 3 (15 января). - С.с. 66 - 73.; Он же. К характеристике отступников из татар// Известия по Казанской Епархии. - 1906. - N 37 (1 октября). - С.с. 1165 - 1168.; Он же. Одно из распространённых суеверий среди татар-магометан// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1905. - N 4 (15 февраля). - С.с. 288 - 293.; Он же. Положение священника среди отступников. По поводу отчёта Казанского противомусульманского епархиального миссионера. Изв. по Каз. Епархии 1904 г. NN 43 - 46// Известия по Казанской Епархии. - 1905. - N 32 (22 августа). - С.с. 960 - 968.; Он же. По миссионерству среди татар. Многожёнство// Известия по Казанской Епархии. - 1906. - N 32 (22 августа). - С.с. 1001 - 1009.; Он же. Русификация инородцев// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1907. - N 14 (5 апреля). - С.с. 359 - 362.; Он же. Положение обруселых инородцев// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1907. - N 3 (18 января). - С.с. 63 - 69.; Он же. Среди отпавших в мухаммеданство. (Записки сельского священника-миссионера)// Известия по Казанской Епархии. - 1903. - N 9 (1 мая). - С.с. 361 - 369.; Он же. Среди отпавших в мухаммеданство. [Записки сельского священника-миссионера]/ Оттиск из «Известий по Казанской епархии» за 1903 г. - Казань, [1903]. - 10 с.; Он же. Среди отпавших татар. (Случайные беседы)// Известия по Казанской Епархии. - 1902. - N 17 (1 сентября). - С.с. 790 - 799.

(38) См.: Григорьев Д. Николай Иванович Ильминский. (Воспоминания)// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1903. - N 12 (15 июня). - С.с. 790 - 795.; - N 13 (1 июля). - С.с. 876 - 881.; - N 14 (15 июля). - С.с. 974 - 979.; - N 15 (1 августа). - С.с. 1037 - 1041.; Он же. Нравственная личность Н.И.Ильминского// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1907. - N 10 - 11 (15 марта). - С.с. 250 - 261.

(39) См.: Григорьев Д. Первенец инородческого священства// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1905. - N 10 (15 мая). - С.с. 753 - 762.; - N 11 (1 июня). - С.с. 822 - 831.; - N 12 (15 июня). - С.с. 887 - 896.

(40) См.: С. Д. Г. К 10-летию со дня кончины о. Василия Тимофеевича Тимофеева († 1895 года декабря 2-го дня)// Известия по Казанской Епархии. - 1906. - N 2 - 3 (8 - 15 января). - С.с. 62 - 69.

(41) См., например: Григорьев Д. К борьбе с пьянством// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1908. - N 48 (27 ноября). - С.с. 1288 - 1299.; Он же. Как я разбогател. Пример, достойный подражания// 1-е издание. - Уфа: Типография «Сеятель», 1913. - 34 с.; Он же (Свящ. Д. Г.). Пастырь-трезвенник. (Мечты в действительности)// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1912. - N 19 (1 октября). - С.с. 867 - 870., - N 22 (15 ноября). - С.с. 1022 - 1028., - N 23 (1 декабря). - С.с. 1079 - 1086.; Он же. Правила жизни и приличия для интеллигенции (духовенства, учителей и учительниц, купечества и др.)// 1-е издание. - Уфа, 1913. - 47 с.; Он же. Правила жизни и приличия для интеллигенции (учащихся, учащих и воспитателей)// Издание второе, изменённое. - Казань: Центральная Типография, 1914. - 53 (1) с.; Он же. Священник-кормилец// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1913. - NN 1 - 2 (1 - 15 января). - С.с. 29 - 31.; Он же. Секрет здоровья и счастливой семейной жизни. - Казань, 1914. - 35 с.; Он же. Успешная борьба с пожарами. - Казань: Центральная типография, 1914. - 23 с.; Он же. Хороший священник// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1907. - N 24 (14 июня). - С.с. 605 - 609.; Он же. Церковное пение// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1906. - N 49 (7 декабря). - С.с. 1734 - 1737.

(42) См.: Отчёт Уфимского Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества. За 1902 год// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1903. - N 15 (1 августа). - С. 1064.

(43) Григорьев Д. Положение священника среди отступников. По поводу отчёта Казанского противомусульманского епархиального миссионера. Изв. по Каз. Епархии 1904 г. NN 43 - 46// Известия по Казанской Епархии. - 1905. - N 32 (22 августа). - С. 966.

(44) Он же. Среди отступников и магометан. (Заметки священника инородческого прихода)// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1904. - N 24 (15 декабря). - С. 1662.

(45) Тихонов Г. Чуваши Уфимского края. Общее религиозно-нравственное состояние чуваш Стерлитамакского уезда// Там же. - 1913. - N 5 (1 марта). - С. 105.

(46) См., например: Илалтдинова Р. В селе Савалеево Заинского района показали мастер-класс по изготовлению покровских пирогов// Новый Зай [Электрон. ресурс]. Режим доступа

(47) Григорьев Д. Значение и роль миссионерских школ// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел неофициальный). - 1906. - N 47 (23 ноября). - С. 1663.

(48) Чуваши: история и культура/ Отв. ред. В.П.Иванов. - Т. 1. - Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 2009. - С. 160.

(49) См.: Епархиальные распоряжения и известия// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1905. - N 17 (1 сентября). - С. 1168.

(50) См.: Перемены по службе// Вятские Епархиальные Ведомости (Отдел официальный). - 1909. - N 37 (17 сентября). - С. 732.; Епархиальные распоряжения и известия// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1909. - N 18 (15 сентября). - С. 826.

(51) См.: Отчёт Епархиального Комитета Православного Миссионерского Общества за 1910 год// Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1911. - N 15 (1 августа). - С. 600.

(52) См.: Протокол заседания Епархиального Избирательного Собрания по выбору Членов Поместного собора Православной Всероссийской церкви в г. Москве 15 августа 1917 года// Там же. - 1917. - N 15 - 16 (1 - 15 августа). - С. 396.

(53) См.: Епархиальные распоряжения и известия// Там же. - 1910. - N 8 (15 апреля). - С. 306.; Список лиц, награждённых Епарх. Начал. камилавкою, скуфьёю и набедренником// Там же. - 1917. - N 21 - 22 (1 - 15 ноября). - С. 531.

 

            Иллюстрации:

 

1.   Участники «краткосрочных миссионерских курсов для мирян, ревнителей Православия, по мусульманской миссии Уфимской епархии» в селе Зирганы Стерлитамакского уезда Уфимской губернии (11 - 20 декабря 1912 г.) (см.: Уфимские Епархиальные Ведомости. - 1913. - N 10 /15 мая/. - С. 263.).

2.   Группа женщин с участниками «краткосрочных миссионерских курсов для мирян, ревнителей Православия, по мусульманской миссии Уфимской епархии» в селе Зирганы Стерлитамакского уезда Уфимской губернии (11 - 20 декабря 1912 г.) (см.: Там же. - С. 276.).

***

Священник Давид Григорьев

Среди отступников и магометан

Заметки священника инородческого прихода

 

1.     Из бесед с отступниками.

 

Был я на своём дворе. Забренчала защёлка в калитке, - гляжу: идёт какой-то татарин. Это было на первых порах моей жизни в Баткаке. - Здешний или посторонний? - подумал я, глядя на него. Судя по порядочной одежде - суконной шубе и резиновым калошам на ногах - можно было принять его за муллу, но оказалось - это баткакский отступник.

- Здравствуй, батюшка! - бойко произнёс он, здороваясь со мной за руку. - Хотя я, батюшка, не «вашей статьи» (т[о] е[сть] отступник) - начал он потом, - но пришёл к тебе побеседовать. Я и с тем батюшкой (предместником моим) был знаком, даже друг у друга в гостях бывали, потому что, батюшка, хотя я и не ваш теперь, но могу быть полезен и вам. К тому же, хотя и мужик я, но не люблю лишь на чужой счёт проезжать: если, к слову говоря, сам был у тебя раз, то постараюсь позвать тебя к себе два раза. Во мне, батюшка, скупости нет, а хлеб-соль, слава Богу, есть, и люблю я вести хлебосольство с друзьями: вот, напр[имер], сейчас я в гостях был! - самодовольно похвалился он.

Я заметил, что собеседник мой того... навеселе. Но мне, молодому пастырю, любопытно было познакомиться и побеседовать с ним, погибшей овцой моего стада, поэтому я позвал его в комнату.

- Я, батюшка, не вашей статьи, - опять заговорил он в комнате, обнажая свою бритую голову с засаленной тюбетейкой, - но тот батюшка уважал меня, и был для меня очень полезен: бывало, ездил он всегда на моих лошадях. И ты, батюшка, говорят, не имеешь ещё лошади.

- Нет, говорю, не имею.

- Ну, с тобой тогда придётся мне ездить. У меня, батюшка, лошади - такие искры, что «поезжай на них хоть в Москву!» Так вот, если вздумаешь куда ехать, скажи, мне: в нашем селе больше некому и запрягать-то для вашего брата, у кого лошади - дрянь, у кого сбруи нет, у кого экипажей... словом, это - самое нищенское село, если ещё не знаешь! - запальчиво заключил он.

- Значит, ты самый богатый в селе? - спрашиваю его.

- Не в том дело: богаче-то не богаче, но у меня только, когда не захочешь выехать - всегда будет готово! - Затем... Ты, батюшка, что намерен сделать с своей землёй? - вдруг переменил он тему.

- Исполу, говорю, намерен отдать.

- Кому?

- Подумываю здешним крещенам, если им надо.

- Э, батюшка, напрасно ты как думаешь! - говорит он серьёзно.

- Почему? - спрашиваю его.

- Ты ещё не знаешь здешних крещен? Они все отъявленные лентяи! Они и свою землю кое-как только обрабатывают, куда им ещё исполу сеять! Потому-то они - и нищие! - с презрением произнёс он.

- Как, говорю, нищие? ведь между ними есть очень порядочно живущие! - и перечислил ему своих знакомых.

- Но кто из них богат-то? - даже с сердцем спрашивает он.

- Богаты они или нет, я этого не знаю, но что они не бедны, это видно по всему, - отвечаю ему.

- Э, батюшка!.. Это разве не бедность? Ты ещё наших мусульман не знаешь! У нас ведь есть такие мусульмане, которые по отдельности будут богаче всех крещен, взятых вместе! Куда им до мусульман! - похвалился он.

- Что же ты хочешь сказать? - спросил я [с] любопытством, заметив ненависть и презренье в нём к крещенам.

- Бог их наказывает! - важно и злорадостно сказал он.

- За что?

- За то, что ложную присягу приняли и человеческие головы съели! - ответил он в том же тоне и возбудил во мне большое любопытство. Я попросил его объяснить.

- Когда мы перешли в мусульмане, сказал он, они на нас ложное свидетельство показали в том, что мы будто бы и веру русскую хулили, и о начальстве будто бы говорили непочтительно, - и приняли в том присягу! Из-за этого греха их семь семейств наших в Сибирь сослали. Таким образом, выходит, «человеческие головы съели»! Вот, батюшка, и причина их бедности! - заключил он.

- Как же, возражаю ему, ты ведь говорил, что причиной тому их леность?

- И лениться-то начали они после присяги: было время, когда и они работали и жили хорошо. Так, напр[имер], П-ий: у него, бывало, кладей десять запасного хлеба, а теперь... где он?

- Ещё бы! - с некоторым раздражением возразил я ему: ты обеднеешь, если весь хлеб твой сожгут, как у П-ия: ведь ваши, отпавшие, сожгли все его клади, и он остался без зерна!

- Никак нет, это - напраслина! - оправдывается он: пожар произошёл от неизвестной причины, так и урядник записал!

- А у Н. лошадь кто отравил, у С. Корову убил и С. И. самого чуть не убили? - относительно бывших в год их отпадения происшествий спросил я его.

- В таких преступлениях никто из нас не обвинялся. Они любят вообще все свои несчастья и беды объяснять проделками мусульман, а и в голову, пожалуй, не приходит самим мысль, что присяга их донимает! Ведь даже по лицу их видно это: все какие-то чахлые, синие!.. - остановился он, не находя больше подходящего прилагательного. «Клячи!» - с презрением произнёс он после паузы и остался очень доволен этим словом.

- Но, брат, ты уж начал преувеличивать, - заметил я ему: ведь я их уж знаю, - видел: напрасно ты так унижаешь их.

- Нет, не напрасно: и больные у них, и хилые у них, и бездетные у них, и... и умирающие у них!.. Я уверен: ещё каких-нибудь лет 20 - 30, и все они перемрут, - останемся в селе только мы, мусульмане! У них, что ни год, то убыль, что ни год, то меньше, а прибыли - вовсе нет!.. И родятся, так родятся у них только девочки, - а женщины разве люди?.. Чем тогда объяснить это явление, как не ложной присягой их? Ещё древние утверждали, что не будет жития (по тат[арски] мантымас) принявшему ложную присягу! Это, чай, ведь, правда? - заключил он вопросом.

- Что ложную присягу не следует принимать и что не будет жития принявшему её, об этом спорить нельзя; также нельзя мне спорить, ложную или не ложную присягу они приняли, - это известно только им да сосланным в Сибирь; но если, действительно, заметно у них такое явление, то это можно объяснить гораздо проще, а именно невыгодными и неблагоприятными условиями их жизни. Если в одном селении живут две народности или партии, то, естественно, более сильная из них постепенно подавляет слабую: на сходках не дают ей ни сказать слово, ни подать свой голос, при дележах обделяют их, при каких-либо проступках гораздо строже стараются наказать их, словом, не признают прав и достоинств их. Если же вздумают эти протестовать, сопротивляться, те начинают им мстить: поджигают, отравляют, обкрадывают, бьют и т.д., и т.д. Результатом же всего этого является беспокойная, безотрадно-мрачная и, наконец, материально бедная жизнь побеждённых. А при таких условиях жизни может ли быть речь об успешном размножении и процветании рода? Известно, что от страдающих и телесно и нравственно родителей рождаются не здоровые и жизнеспособные, а всегда лишь слабые, склонные к преждевременной смерти дети. Вот как можно объяснить это явление! - закончил я.

- Это так-то так... вон в с. Б-ве отступники вымирают: их так мало, и крещены их обижают, а в с. С. русские вымирают, - их татары обижают... это бывает, но ведь здешним никакой обиды от нас нет! Да и выдадут ли они себя в обиду, собаки такие! Они ведь чуть что, к попу скорее бегут: наговорят, налгут, наклевещут на нас... Не знай ты каков будешь, а прежние попы страсть им верили. Из-за них, негодяев, и нас шесть человек даже из мусульманства назад воротились (т[о] е[сть] обратились в православие).

- Как же это было?

- Опять-таки из-за напраслины: разругались с крещенами, а те скорее к попу с жалобой. Последний призывает тех всех и допрашивает: правда ли что вы так-то и так-то выразились? Нет, говорят, неправда. А крещены кричат; правда, правда! мы присягу готовы принять! «Ну, братцы, - стращает их поп, - дело ваше - дрянь... лишь одно, говорит, может спасти вас от Сибири... Ну, нечего поделать, не охота идти в Сибирь - обратились! Такие дела бывали у нас, батюшка, из-за этих сутяг и кляузников! - сказал он, вздохнув, и начал швыряться в кармане.

- Теперь надо покури-ить... задумчиво произнёс он потом, вынимая руки из кармана. А ты, батюшка, куришь? - спрашивает меня.

- Нет, говорю, не курю.

- А грех ли, батюшка, курить? Как сказано в ваших книгах?

- Грех, потому что: 1) табачный дым вреден для здоровья; 2) курение есть излишняя прихоть, требующая излишних расходов, а в нашем Евангелии говорится, что не только за вредные и излишние прихоти, но даже за каждое праздное слово придётся дать ответ перед Праведным Богом, - объяснил я ему.

- Так почему же тогда попы курят?

- Курят только те, которые ещё в молодости, по глупости, привыкли курить, а теперь уже никак отстать не могут, - отвечаю ему.

- А мне, батюшка, позволишь выкурить? так-то это не махорка... - говорит, показывая на папиросную коробочку.

- Вот что, говорю ему, я бы попросил тебя выкурить её на дворе. Пока ты будешь там, и самовар будет готов, - почайничаем вместе.

- Ну, хорошо. Хотя, правда, пить не хочется, но побеседовать с тобой - охота, потому что вижу, что и с тобой можно сойтись. Я с тем батюшкой в самых хороших отношениях был. И-и, мы с ним!.. Хороший был человек! - заключил он и вышел.

- Но и болтушка же ты, - подумал я; - впрочем, если и в трезвом виде таков, то надо с тобой подружиться... Особенно хотелось мне поговорить с ним сейчас, пользуясь его настроением и, быть может, его временной откровенностью. Но вот он идёт со двора. Несут и самовар на стол.

 

_____________

 

            - Ты уж, батюшка, пожалуйста, не оставь меня без земли! - заговорил он опять, умывая руки и оглядываясь слегка ко мне: у меня свой только на душу, а едоков - с десяток! Просто обжорная команда!.. Исполу так - исполу - буду сеять, на деньги так - на деньги, куплю и деньги сейчас отдам. Что, обещаешь, батюшка.

            - Ладно, говорю, дам исполу сеять.

            Я, батюшка, работать люблю и умею. Не думай, что обману тебя...

            - Я, говорю, не сомневаюсь. Если же обманешь как-нибудь, тебе же будет плохо: в другой раз не дам.

            - Батюшка, запиши на моё имя две десятины сейчас же, а то, пожалуй, и забудешь, когда люди начнут обращаться к тебе.

            - Ладно, говорю, запишу. Спрашиваю его имя.

            - Миннихан, говорит.

            - А по отце?

            - А по отце... Ионин?

            - Как, Миннихан Ионин?

            - Ну, пиши тогда - Андрей Ионин.

            -Значит, твой отец татарского имени не имел, был крещенин? - допытываюсь у него.

            - Нет, он тоже был отпавший, но вскоре после отпадения умер, и новое имя его так и не успело привиться к нему.

            - Отпал и вскоре умер... - повторил я задумчиво.

            - А что? - спрашивает.

            - Погиб... умер без покаяния, отречённый от родной Веры...

            На это он ничего не возразил, только улыбнулся.

            - Не расскажешь ли ты мне про своё отпадение, - обратился я к нему после маленького молчания. - Как это случилось, что заставило вас? - прибавил я потом.

            - Если хочешь, изволь, расскажу! - охотно согласился он, и начал издалека.

            - В нашем селе было два отпадения, - начал он: первое в восьмидесятом ли... или же в восемьдесят первом году, - не помню хорошенько, а второе в 87-м году, в котором отпала и наша семья. Долго не соглашался отпасть мой отец: он был человек робкий и боялся начальства. Но, наконец, следующий случай решил и нашу судьбу. Было это... на Пасху или в Петров день, - опять не помню! Но только приехал в деревню поп с иконами, и, оказалось, не наш поп, а чужой. Вот, слышим, по деревне шум да гул. Что такое? - спрашивают друг друга. - Да приехал, говорят, поп с иконами, да хочет по домам ходить. Встревожились, взволновались все, и давай женщин да детей прятать! Право! Это, видишь ли, потому, что у нас свой поп, бывало, на улице служит, а женщины с детьми, бывало, преспокойно дома сидят. Но вот идёт к нам шабра* (* Сосед) Арсений. Сердитый, взволнованный такой. - Вот что, - говорит отцу: давай попа в избу не пустим, что это он новый закон выдумал - по домам ходить да детей пугать! - Что ты, - говорит ему отец: что тогда с нами сделают? - Ничего, говорит тот, не сделают! что, говорит, сделали с отпавшими, - возьмём да и мы, говорит, отпадём! Как хотите, говорит, а я не пущу! и ушёл. Мне очень понравилась такая смелость шабры, и я начал уговаривать отца не пускать попа в избу. А отец-то, куды!.. и руками и ногами упирается, боится! Выхожу озадаченный вопросом на улицу!.. вот несут иконы, за ними идёт и сам поп - страшным таким показался - да прямо к нашим воротам! Не успел я и одуматься, увидев их, шмыгнул назад в калитку и - щёлк её на запор! А сам бегу к отцу: прячься, говорю, поп идёт, а я ворота запер на замок! Вот отец тут и принялся за меня: ты, говорит, такой-сякой, из-за тебя, говорит, в Сибирь угодишь! Но вдруг: стук, стук! в ворота. Отец даже вздрогнул, не знает, что и делать! Ступай, говорит, сам к ним: сам запер, сам и отвечай! и спрятался за печку. А я нисколько не боюсь: выхожу к попу. - Кто тут? - кричу нарочно. - Отопри: батюшка с иконами! - отвечают оттуда. - Нет, говорю, не пущу! - Почему? Служи, говорю, на улице, а в дом не пущу! - Нельзя, говорят, - по домам ходить. - Нет, говорю, не пущу! Так и не отпер калитку. Слышу, отходят от ворот. Вот это было моё последнее дело с попом.

            - Что отпали?

            - Да, отпали.

            - Как, только из-за этого случая?

            - Нет... нам и раньше хотелось, но после этого случая нам нельзя было не опасть.

            - Как так?

            - Нас постращали, что де, если не отпадём, то привлечёт поп нас к ответственности, а если де отпадём, то де ничего не будет: значит, выходит, потому его не приняли, что хотели отпасть, - пояснил он.

            - Удивительно, как вы легкомысленно поступили, поверив такой глупости, - заметил я.

            - Я говорю тебе, что и так хотели, - возразил он на это: ты сам, батюшка, подумай, - хотя и считались мы христианами, но в действительности какие были христиане, когда давным-давно жили, как мусульмане: соблюдали уразу (пост), резали лошадей, резали курбан (жертв: животное) и праздновали пятницу... а из требований своей веры не соблюдали ничего. Так, напр[имер], скажу про себя. Я во всю жизнь свою раз только был и в церкви, да и то ещё лишь по нужде, по принуждению пошёл!

            - Как так? - спрашиваю.

            - Видишь ли, это было в говенье. В числе других выборных обществом посылают в церковь и моего отца. А ему страшно не хочется. - Дай, говорю, папа, я за тебя пойду. Он обрадовался: иди, говорит, сынок, иди. Я вот и пошёл.

            - Что же, говорю, молился?

            - Мало: мы, баткакские, ужасно не любили стоять в церкви. Я, например, в первый раз простоял всю службу, но, знаешь ли, так утомился, что в следующий раз готов был идти чащобу чистить, а не в церковь. Но, вот, на другое утро опять звон к службе. Прохожу мимо поповского двора. Вижу - снег в погреб кладут. Дай, думаю, останусь и я здесь, авось не будут ругать. И предложил мужикам свою услугу. Они, конечно, приняли с удовольствием. Я рад, куда как лучше моления!

            - И в церкви больше не был?

            - Был ещё два раза: исповедовался и причащаться ещё ходил. Кстати, объясни-ка, батюшка, - обратился он потом ко мне: для чего это нужно исповедоваться и причащаться? До сего возраста дожил, а ведь не знаю ещё и этого, - как будто упрекнул он себя.

            - [...] ему таинство исповеди.

            - Тогда только прощаются грехи на исповеди, когда человек сознательно и искренно кается в своих грехах, - объясняю ему, между прочим.

            - Вон ведь оно как!.. А мы... мы то как исповедовались! Один из нас даже фыркнул на исповеди, за что батюшка выгнал его из церкви - какая тут искренность!

            - Ну, а ты как же исповедовался?

            - Как?.. Твердил на каждую «молитву» его: «гришен, гришен», ну и сошло - не ругал.

            Мы оба помолчали.

            - А для чего нужно причастие? - спросил меня мой собеседник.

            Объясняю ему значение и силу таинства причащения. Потом рассказал Тайную Вечерю и прочитал из Евангелия, начиная с 23-го зачала по 58-й ст. 24-го зачала. Слушал, по-видимому, очень внимательно.

            «Ядый мою плоть и пияй мою кровь во мне пребывает и Аз в нём»... «Ядый хлеб сей жив будет во веки», - повторил я наизусть, закрывая книгу, желая этим обратить его внимание на самые важные места прочитанного. - Ну, что? понятно ли всё это? - с большим любопытством спрашиваю его потом.

            - А понятнее этого ещё что может быть? - ответил он решительно. а - а..! Эх, батюшкаа! - продолжал он затем: не слыхали мы раньше этого, некому было учить-то нас: попы не знали по-татарски, мы не знали по-русски... как мы могли узнать про всё? - сказал он, точно с грустью.

            А я радуюсь этому: не кается ли уж он, что отпал? Вдруг изъявит желание обратиться! О, радость! о, счастье тогда! Дай, попробую заговорить с ним... думаю себе. И, действительно, заговорил.

            - Миннихан! - говорю ему: раньше некому было учить вас, так теперь есть: займись, говорю, изучением Православной Веры, а я тебе буду толковать... Ведь после смерти только нет покаяния!

            - Нет, батюшка, ты мне об этом не говори! - к удивлению моему ответил он довольно запальчиво.

            - А что? - спрашиваю его.

            - Скорее, говорит, коренной магометанин обратится, чем я.

            - Почему это?

            - Да как же: раз перешёл в мусульманство, опять переходи в христианство! Рак что ли я - назад пятиться? Куры будут смеяться над такой ветреностью! - заключил он вспыльчиво.

            - Очень жаль, что так думаешь, - говорю ему; а вечный стыд перед Богом и вечное угрызение совести в аду?.. Не хуже ли это временного и глупого стыда перед людьми, которые и сами не чисты от грехов?

            - Не беспокойся, батюшка, - отвечает он с иронией: в мою могилу тебя не положат, в твою могилу меня не положат, - всем хватит там места!

            - Однако, говорю, место месту рознь, - надо бы одуматься, пока не поздно. Ведь Вера должна быть самым драгоценным сокровищем для человека: она больше отца - матери, жены и детей, и, в случае искушения или испытания со стороны врагов, человек должен быть готовым душу свою положить за неё! А вы даже изменили ей, променяли её на жизненные выгоды, на уважение и хвалу со стороны магометан!

            - Почему же ты думаешь, что мы вышли в мусульмане только ради жизненных выгод? - спрашивает он.

            - Как же иначе думать.

            - Нам понравилась мусульманская вера, потому мы приняли её!

            - Вам понравилась она? Но, знай, она всё одно не спасёт вас!

            - Почему?

            - Во-первых, потому, что она вовсе не спасительная вера, а, во-вторых, потому, что по учению её спасутся только те, которые знают и исполняют все правила и требования Шарията. А вы, напр[имер], и намаз читать не умеете; если же и знаете слова, то всё равно не читаете. А в Коране говорится, что без совершения пяти суточных намазов нет спасения! На что же вы после этого можете надеяться? - спрашиваю его.

            - Наше положение, говорит, особенное, исключительное: мы, говорит, не имеем возможности изучать намаз.

            - В Коране, отвечаю ему, сказано безо всяких оговорок. Даже роженица, если акт родов её совпадает с назначенным для намаза временем, должна совершить его; если же не в состоянии будет читать слова его, то она и тогда должна хотя бы изобразить его внешними знаками. Даже утопающий человек должен поступить так же, если утопание его совпадает со временем намаза. Вот до чего ясно сказано и до чего педантично требуется Кораном совершение намазов. Потом у магометан в одной книге сказано: «если кто не знает молитв, то дело его плохо» (Иман белмягян кеше, харабтыр барча эше). А вы знаете ли молитвы? Разве только молитву после обеда! - кончил я.

            - Всё это - чепуха! - раздражительно произнёс он.

            - Как, т[о] е[сть], чепуха?

            - На-аплевать!! - ещё сердитее произнёс он.

            - Т[о] е[сть] думаешь, может быть, что я лгу? - не догадываясь о его мысли, спрашиваю его.

            - Что будет, то и будет! Не стоит об этом рассуждать!

            - Значит, ты не боишься... не задумываешься над вопросами о загробной жизни?

            - Думай - не думай - лучше не сделаешь, уже поздно!

            - Нет, ещё не поздно.

            - Нет, поздно, - повторил он решительно, - и встал с места.

            - Ты зачем же встаёшь, посиди ещё, выпей ещё стаканчик! - говорю ему.

            - Посидеть можно, но такой разговор мне не нравится, - говорит он.

            - Отчего не нравится? Ведь говорить можно о чём угодно, ведь слово - не дело? Ведь ничего обидного друг другу не высказали! - говорю ему.

            - Так то так, говорит, но мне про это не хочется.

            - Ну, ладно. Но о чём же тогда говорить?.. Вот что: расскажи ты мне лучше историю вашего... впрочем, ты уж рассказал про своё - историю отпадения первых отступников: кому впервые пришла мысль об отпадении и как это случилось?

            - Это можно, изволь! - сказал он и начал следующее.

            - Зимой, перед Новым годом в Мензелинске бывает большая трёхнедельная ярмарка. Даже из Казани приезжают купцы. Вот на этой то ярмарке и была решена судьба наших баткакских и каширбашских отступников (прихода села Баткака).

            Дул жестокий ветер, затем поднялся сильный буран, и было ни зги не видать в ночь, в которую выехал на ярмарку каширбашский торговый крещенин Герасим Михайлов, - царство ему небесное! - Был он человек решительный и настойчивый; напрасно жена уговаривала его обождать, пока прояснится погода: «будет тебе выть!» только прикрикнул на неё, и выехал со двора, предав себя воле Божией.

            - А почему же он не обождал? - прервал я его.

            - Надо было ему до начала ярмарки повидаться с купцом Юнусом (Юнус-купис) и переговорить обо всём, пока тот был не занят. Ну, хорошо... Но, однако, видно, ангел сопутствовал ему, так как не случилось никакой беды: несмотря ни на вьюгу, ни на темень, откачал за ночь вёрст семьдесят и к утру был уже в Мензелинске. Приходит он к Юнус-купис.

            - Ассаля-ма-галей-ким! - приветствует купца арабским приветствием. Он уже понимал кое-что и тогда.

            - Уагалей-ким ассале-м! - отвечает ему Юнус из-за перегородки и выходит к нему сам. А-а. - Это ты Герасим! - говорит ему, обрадовавшись.

            - Ну, что, Герасим-агай, как здравствуешь? - расспрашивает Юнус: благополучно ли у тебя дома? Не стареет ли жена, - плодится ли? Как в деревне?

            - Слава Богу, - отвечает Герасим, - всё благополучно.

            - Ну, слава Богу!.. Я сейчас только сидел и думал, приедешь ты или нет, - буран уж очень сильный, - говорит Юнус.

            - Для тебя Юнус абзый, - говорит Герасим, - готов выехать в каменный буран, не то что в снежный.

            - Ну, спасибо, спасибо... Да и хорошо, брат, что поспешил... Сказав это, Юнус подошёл ко входной двери и запер её на крючок. - Иначе могли бы опоздать... - продолжал он потом.

            - Опоздать? - испуганно спрашивает его Герасим.

            - Да. Вот что ты мне скажи: какого настроения народ то у вас? Не раздумывают ли? Не боятся ли?

            - То-то боятся. Так то желательно всем, но боятся закона, - отвечает Герасим.

            - Вот что, дружок, я тебе скажу: закона то бояться нечего: закон есть, но дело в том, что он будет иметь силу лишь до 15-го января. Поэтому время это - самое дорогое, золотое, и желательно бы им воспользоваться, пока не поздно. Если же опоздаете... ох, как плохо тогда! Ведь целая вечность невозможности тогда, - даже представить себе страшно! А сам ты что думаешь, - спрашивает Юнус Герасима: не боишься ли, не колеблешься ли? Ведь ты будешь во главе дела и будешь главным ответчиком за всех!

            - Хотя, признаться, и боюсь, - отвечает ему Герасим: но от мысли этой не откажусь я во веки! Пусть ведут меня к самому Царю, но буду твердить одно, что хочу жить по-мусульмански. Ты сам посуди, Юнус абзый: как не желать мне мусульманства, когда знаком с такими, как ты, хорошими мусульманами? Хоть взять моё настоящее положение: ты сидишь в тюбетейке, как следует быть правоверному мусульманину, а я... я, не смея обнажить свои волосы, в шапке. Ох, как бы дорого я дал за одно это... носить тюбетейку! Стыдно мне сейчас, Юнус-абзый, ей-Богу, стыдно тебя! - с отчаянием заключил он.

            - Хотя стыдиться меня не советую, но от всей души желаю в следующую ярмарку увидеть и тебя в тюбетейке: по нашему мусульманскому закону самое главное, это - чистота. В силу этого требования Шарията и бреются у нас волосы, как содержащие в себе пыль, перхоть, и прикрывается голова тюбетейкой.

            - Эх, Юнус-абзый, буду ли и я мусульманином? - с нетерпением спрашивает Герасим.

            - Будешь, дружок, будешь... Но надо нам скорее покончить с самым главным вопросом - закон этот, повторяю тебе, имеет силу лишь до 15-го января. Поэтому, если вами, как говорится, «и решено и подписано, только осталось печать приложить», то ты немедленно отправляйся домой, и приступайте с Богом к делу.

            - Как, Юнус-абзый! до конца ярмарки? - с удивлением спрашивает Герасим.

            - Не только до конца, но даже и до начала, - определённее ответил тот.

            Герасим, приехавший на ярмарку с целью поторговать и выручить рублей 50 чистогану, даже испугался и готов был отказаться от своей заветной мечты о мусульманстве, услышав такое распоряжение Юнуса, но этот поспешил успокоить его.

            - Какой сумме равняется обыкновенно твой ярмарочный чистоган? - спросил Юнус Герасима.

            - Да не менее, чем 100 рублей! - ответил жалобным тоном Герасим.

            - Не бойся, говорит Юнус, чистоган твой не пропадёт!

            - Как, т[о] е[сть], не пропадёт? - спрашивает Герасим.

            - Вот как, говорит Юнус, вынимая портмоне из кармана: на, вот, тебе 100 рублей... - впрочем, ты говоришь, что рублей 100 выручаешь: на, вот, тебе тогда 150 руб[лей]! - Это, говорит, тебе лично. На, вот, говорит, ещё 100 рублей, а это, говорит, на расходы по предпринимаемому благому делу. Что, говорит, согласен теперь?

            - Согласен, Юнус-абзый, - говорит тот, - и тысячу раз спасибо, благодетель ты мой!

            - Если согласен, то слушай теперь повнимательнее, - продолжает Юнус: приехав домой, первым долгом ты сообщишь, конечно, это жительству. Если согласятся, вы должны выбрать одного человека уполномоченным или адвокатом общества и, выдав ему вот эти 100 руб[лей] или сколько там вздумаете, отправите его в Казань подавать прошение и вообще хлопотать по делу.

            - Я лучше сам поеду, Юнус-абзый! - заявляет ему Герасим.

            - Нет, не советую, - говорит тот: потому что это такое дело, за которое не трудно и в Сибирь угодить. Ты, говорит, лучше найди другого, - думаю, на деньги польстятся. Если, говорит, 100 рублей мало покажется, может быть, согласятся прибавить рублей 25 от общества... словом, говорит, сам старайся действовать незаметнее.

            - Не знай только найдут-ли толк... куда идти, к кому обратиться там, в Казани... - заметил на это Герасим.

             - Вот, я напишу тебе записку, по которой он найдёт там всё нужное, - говорит Юнус.

            С этими словами он сел за стол и начал писать, а Герасим погрузился в сладкую думу. «150 рублей!» - вертелось у него на уме прежде всего. Вслед за тем и мысль о мусульманстве была весьма заманчивая для него. Потом... потом мысль о более тесной дружбе с Юнус-купис. А там, может быть, и материальная поддержка со стороны купца-миллионера... - словом, Герасим млел и таял под обаянием сладостного мечтания. Но вот, по-видимому, Юнус кончил: положил ручку и берёт бумагу на руку.

            - Вот эта записка научит адвоката вашего всему, - сказал он, подавая её Герасиму. Дай Бог, чтобы дело выгорело, и Ислам приобрёл себе новых поклонников!

            - Ах, Юнус-абзый, скоро ли это будет! - воскликнул Герасим с нетерпением.

            - Скоро, скоро, дружок! Только сами не плошайте, - говорит Юнус с улыбкой удовольствия: Бог да пророк, говорит, будут вам помогать.

            - Аминь, дал бы Бог, - говорит Герасим.

            - Это непременно сбудется, - говорит Юнус, - однако, нелегко... Не думаешь ли ты, Герасим, что, как ваш адвокат привезёт разрешение, делу будет конец? Допустим, что разрешение получено, но что делать дальше? Обратился он к Герасиму. Последний замялся, не зная что сказать.

            - Не знаешь? - спрашивает Юнус, смеясь.

            - Признаться, говорит, не знаю.

            - Конечно, не знаешь: там то и вся трудность, вся горечь дела. Слушай, дружок, повнимательнее: когда адвокат ваш привезёт разрешение, вам уж можно будет обрить головы и надеть тюбетейки. После этой то сласти вы и отведаете горечи: вам придётся держать ответ перед русским Начальством. Вот тогда то вам будет... ой-ой жарко! Но, однако, не унывайте, будьте героями до конца с надеждой, что после грозовых ненастных дней настанут, наконец, и красные дни. Помните тогда, что закон милостив, и выше пустого шума попов и урядников! Да!.. - важно и властно произнёс Юнус и замолчал.

            «Бывают умные люди на свете»... - подумал Герасим, с благоговейным уважением глядя на серьёзное лицо Юнуса. Но вот серьёзное лицо последнего опять просветлело, - улыбается.

            - Было это назад тому лет... десять, - заговорил Юнус: крещены одной деревни, в Казанской губернии, также затеяли дело о переходе в ислам. Адвокатом у них был такой отчаянный пройдоха, который, в случае нужды, поехал бы даже к Самому Царю. Ну, хорошо. Вот разрешение выхлопотано, головы обриты, тюбетейки надеты, только осталось самое главное - иметь дело с русскими. Последние тоже долго ждать не заставили: дня через два или три стали наезжать со всех сторон: то писаришка со старшиной, то урядник, то поп с приставом... все кричат да топают ногами, - стращают. А адвокат тот... - здесь Юнус залился весёлым смехом, - вздумал он обозвать их козлами: вы что, говорит, топаете ногами, как козлы? Мы, говорит, и выше вас видали людей и не трусили! - Вот бы такого человека найти и вам, - было бы славно! - заключил он.

            - Найдётся, найдётся: точь-в-точь такой есть один у нас, он тоже ничего не боится! - радостно заметил Герасим.

            - Ну, вот... Конечно, найдутся люди, только обществом надо действовать подружнее. По приезде вашего адвоката с разрешением, вам следует тоже обрить головы и надеть тюбетейки; затем отправляйтесь всем обществом в волостное правление заявлять о своём переходе в ислам. Там, может быть, какой-нибудь писаришка, как говорил давеча, также прикрикнет и притопнет на вас: скажет, нельзя отпадать! Но вы с ним долго не разговаривайте - сделав заявление, отправляйтесь домой. Далее... далее и на вас начнут наезжать те же: урядники, пристава, попы... Начнут допрашивать - зачем да почему?.. А вы не беспокойтесь чересчур, говорите только им: «в Бога веруем, Царя и Закон Его почитаем, но хотим жить по-магометански». Будут и уговаривать вас, по-своему увещевать, прося обратиться назад: вы и тогда много не разговаривайте, говорите только, что де мы вашу веру не знаем, а магометанскую знаем и жить в ней хотим. Вот эти два - три слова проведут вас через огонь и воду! - заключил Юнус важно.

            - Спасибо, Юнус-абзый, за добрые советы... тысячу раз спасибо за всё!.. - говорит ему умилённой Герасим.

            - Спасибо, дружок и тебе... что не пренебрегаешь советами, - говорит ему Юнус. Я очень рад, что столько гибнущих людей ислам принимает под своё покровительство, и буду истинно счастлив, услышав о благополучном окончании этого великого и благого дела. Дай Бог, чтобы это сбылось вскоре!

            - Аминь! - восклицает и Герасим.

            - Затем, дружок, попростимся до приятного свидания!

            - Прощай, Юнус-абзый! Ещё раз большое спасибо...

            - Прощай... ах, чуть было не забыл! - спохватился Юнус.

            - Что ещё, Юнус-абзый!

            - Нечто довольно важное ещё... Я тебя, дружок, люблю как родного брата, скажу тебе на прощанье: я тебе внушил первую мысль о мусульманстве, я тебя направляю к нему, я же тебе даю верные советы о том, как избавиться от неприятностей по поводу перехода в него, - думаю, не откажешься принять и последнее моё желание... последнюю мою просьбу к тебе?

            - Скажи, Юнус-абзый, я исполню её с радостью!

            - Ты очень напоминаешь мне покойного брата моего, Ахмед-Гарея - царство ему небесное! - Если бы ты избрал себе в новое мусульманское имя имя «Ахмед-Гарей»? Тогда весь бы ты был родной брат мне, покойный Ахмед-Гарей воскрес бы!.. - произнёс Юнус печально.

            - Это предложение твоё - истинное счастье для меня! - воскликнул в ответ Герасим.

            - Если так, то желаю тебе всего-всего хорошего; желаю, во-первых, чтобы предприятие ваше увенчалось успехом и не принесло вам никаких неприятностей; желаю, во-вторых, чтобы Герасим умер и долгоденствовал Ахмед-Гарей; желаю, в-третьих, чтобы по смерти «льнули к тебе гурии (райские девы), как пчёлы к цветочку»!.. Прощай, дружок, Герр... прощай, Ахмед-Гарей!

            - Прощай, Юнус-абзый, прощай, благодетель мой!.. - ответил Герасим дрожащим голосом.

            Он вышел от Юнуса совсем растроганный, - так убаюкал его красноречивый Юнус, отныне кумир для Герасима, благодетель, доброжелатель... полубог! Слёзы умиления, слёзы счастья, блестели у него на глазах, и шёл он по улице, сплошь усеянной народом и холщёвыми шатрами, не видя и не слыша вокруг ничего, поглощённый весь думами.

            Ни минуты не медля на квартире, Герасим запрягает лошадь и опять скачет уже домой. Весть о его приезде облетела деревню в один миг. Зашумели все, зажужжали, точно пчёлы в улью.

            - Знаешь, какая новость? - разговаривали на улице.

            - Какая?

            - Герасим приехал из Мензелинска и привёз разрешение «выйти в татары»!

            - Как, из Мензелинска?

            - Впрочем, кому-нибудь придётся ещё съездить в Казань, но потом уж и готово! Ну, что? перейдём или нет?

            И пошли потом толки да совещания, - следует иль не следует переходить? Одни хотят, т[о] е[сть] решаются, а другие боятся, колеблются: начали спорить, сердиться, ругаться и даже драться. Но всё же дело, наконец, кончилось тем, что все единогласно решили «выйти» и послали в Казань адвоката за разрешением.

            Дошла эта весть и до нашего Баткака. Тоже начали подумывать, но ждут пока, с чем приедет каширбашский. Но вот, наконец, он приехал с разрешением. И-и!.. зашумели и наши баткаковцы: те же споры, ссоры и драки! Одни говорят: давайте пошлём адвоката! Другие говорят: нет, надо погодить, - не сошлют ли каширбашцев в Сибирь. Послушали последних - с полгода прождали. Но, видя, что каширбашцы ничем не наказываются, зашумели опять. На этот раз были уже не драки, а целые войны между голосами. Желающих отпасть оказалось лишь 15-ть дворов, но потом стало 19-ть. Остальные же, несмотря ни на какие уговоры и угрозы, не захотели перейти. Чай, знаешь, батюшка, крещенина М. М.? У него брат отпал, а сам не хочет. После того, как тот отпал, приходит он к М. М. впервые. Голова у него обрита, в новой тюбетейке, даже без шапки пришёл. Как завидел его М. М. в окно так и вскипело сердце. Вот входит тот в избу, - М. М. темнее ночи сидит и глядеть на него не хочет. Тот, конечно, догадывается. «Ты что какой хмурый сидишь? - обращается он к М. М.: не думаешь ли один в крещенах остаться? Дай, и тебя обрею»! - говорит ему, вынимая из кармана бритву. М. М. это совсем взорвало: побледнел весь, задрожал... Вдруг как схватит со стола большой хлебный нож да ка-ак бросится на брата! Но, спасибо, ещё мать была дома: она бросилась М. М. на шею и защитила сына, - который тем временем, дай Бог ноги, - улизнул скорее. А то бы так и зарезал брата! - произнёс он, смеясь.

            - Значит, ваши тоже посылали адвоката? - Спросил я его.

            - Да, за разрешением.

            - Какое же это разрешение и кто его дал им? - опять спрашиваю его.

            - Собственно, вот какое это разрешение. Обращались к какому-то чиновнику. Он взял с них по 50 руб[лей] за прошение и сказал им: вы, говорит, ступайте домой с миром, - наше дело уладится.

            - Значит, никакой бумаги им там не выдали?

            - Нет, на руки не выдали, а сказали, что она придёт по почте.

            - И пришла?

            - Нет, не пришла. Становой тоже очень допытывался: по какому, говорит, праву, на каком основании вы перешли?.. Но, в конце концов, дело замялось, и наши так и остались мусульманами. Да...

            - Почему это у вас не все отпали - половина отпала, а половина осталась в своей вере? Мало того, один брат отпал, а другой воюет за свою веру? - спросил я его.

            - Кто знает?.. - ответил он задумчиво: впрочем, у этого М. М. жена и тесть с тёщей К-ские, а там народ «урыссымак» (букв[ально], похожи на русских), поэтому, значит, не захотел он.

            - А другие?..

            - Другие... Кто с русскими в дружбе, кто так просто не захотел...

            - А ты, напр[имер], имел знакомство с русскими? - спрашиваю его.

            - Да, отец имел. Но я, признаться, не любил русских и раньше.

            - За что?

            - А за то, что они свою веру не знают, а над нами смеются.

            - Как то есть своей веры не знают? - любопытствую я.

            - Например: говорят «три бога», икону называют «Божья Матерь».

            - Вероятно, ты это от татар слышал, а не от русских, потому что так только татары клевещут на русских. По нашему православному учению Бог Один, но троичен в лицах: три лица - Отец, Сын и Святый Дух - неслиянно и нераздельно суть Один Бог. Для нас слабых и ограниченных умов, это есть величайшая и неудобопонятная тайна, поэтому свв[ятые] отцы Церкви, чтобы дать любознательности нашей некоторый образ понимания, предлагают нам приблизительное объяснение этой тайны по свойствам солнца: солнце само, его свет и его теплота составляют одно светило. Точно также и Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святый суть один Бог. Вот как верует русский народ! А икону называют «Божией Матерью» лишь для краткости, сокращая выражение: Икона Божией Матери, - объяснил я ему.

            - Нет, народ этого не понимает, - возразил он на это, - хотя и смеётся над нами.

            - Как смеётся?

            - Уж как увидят тебя постом за скоромным блюдом, бывало, даже и ругаться начинают: «эх, ты, чувашла! Зачем ты постом молоко ашаешь** (** Ешь.), зачем махан*** (*** Мясо.) ашаешь?

            - Значит, они желали, чтобы вы заботились об угождении Богу, - добра, значит, желали вам, - говорю ему.

            - Добра желают? Так зачем же они тогда вечно лаются: «чувашла да чувашла»! - передразнил он. - Почему я знаю, добра он желает или зла, когда так ругается! Кто их полюбит после этого!.. - гневно произнёс он, глядя мне в глаза.

            - Ругаться и обзываться, конечно, не следует, - утешал я его.

            - То-то вот! - сказал он и встал с места.

            - Ну, батюшка, извини, что засиделся. Приходи теперь ко мне, думаю, не побрезгуешь и нашим братом... А земли то, пожалуйста, оставь, батюшка! - сказал он в заключение и ушёл.

_____________

 

            Личность этого отступника понравилась мне: он показался мне совсем не похожим на других отступников от Православия, которые обыкновенно не любят священников, избегают встречи и боятся беседы с ними... А этот, напротив, сам идёт к священнику, бойко и смело рассуждает с ним на религиозные темы... словом, ни тени фанатизма в нём! «Если и в трезвом виде ты таков, то надо с тобой подружиться, решил я... Авось ты убедишься в ошибочности своего отпадения, хотя, правда, пока будто и слышать не хочешь об обращении, но неужели же каменное сердце у тебя и ты не послушаешься голоса своей совести»?.. - рассуждал я мысленно после его ухода. И, действительно, приблизил его к себе: дал ему сеять две десятины земли, частенько угощал чаем, бывал и сам у него, ездил с ним в дорогу на его лошадях, словом - подружился с ним, как нельзя лучше. В течение двухлетнего моего пребывания в Б-ке переговорили мы с ним обо многом. Беседы велись всегда оживлённо и с его стороны очень смело и откровенно. Раз спорили мы с ним. Отвечая на предложенный им вопрос, я доказывал, что Иисус Христос есть Истинный Бог и Истинный Человек. «Это - пустяки, этого быть не может»! - сказал он мне. В другой раз доказывал я ему невозможность и недействительность Магометова рая. На вопрос мой: «неужели ты, умный человек, веришь этому?» - он ответил также: «не верю, - пустяки!». Доказывая ему истинность и спасительность православной веры, я ссылался на сонм святых людей, спасшихся этой верой, на действительность и чудодейственность св[ятых] мощей и чудотворных икон. Между прочим, очень подробно рассказал ему про житие, открытие св[ятых] мощей и бывшие от них чудеса преподобного Серафима Саровского. «Да, татары тоже говорят, что телеса святых людей не предаются тлению», - заметил он на это. Одна баткакская женщина ходила к праведному Симеону Верхотурскому на богомолье, - он послал с ней пятак денег на свечку святому. Вообще, воззрения и поступки его казались весьма загадочными, но на основании последнего факта с пятаком на свечку я начал подозревать, что в нём совершается душевный переворот... в пользу Православия. «И не удивительно: как не быть ему на стороне Православия, когда он знаком с основными положениями, как Православной, так и Магометанской веры»? - думал я про него и мысленно радовался... «Нет, исподволь и дерево гнётся, - согнётся и он», - надеялся я. Поэтому при каждой, более или менее продолжительной беседе, незаметно и кстати тяну, бывало, нить к своей цели - пробудить в нём совесть и вызвать раскаяние. Не знаю, достиг ли я этой цели в действительности - это известно только Богу да ему, - но на заданный ему мною об обращении вопрос он ответил, к огорчению моему, отрицательно. Вопрос был поставлен в таком роде:

            - Неужели так-таки не образумишься, - не обратишься к Богу и Православной вере с покаянием? И неужели не боишься праведного мздовоздания Божия в загробной жизни?

            - Нисколько не беспокоюсь, батюшка, - ответил он на это: - я не думаю, что в раю будут одни русские или одни татары: кто в Бога верует, людей почитает, постится, милостыню подаёт, тот не останется без милости Божией, - вот как я думаю и нисколько не беспокоюсь, - повторил он ещё.

            - Как можно не беспокоиться! - возражаю ему: неужели думаешь, что за отречение от своей родной веры останешься ненаказанным от Правосудного Бога? Ведь отречение от веры есть такой великий грех, которого не может загладить ни одна добродетель, кроме покаяния. Поэтому сколько ни веруй и сколько ни старайся делать добро, если не обратишься к своей родной и спасительной вере с покаянием, - нет тебе спасения! Тем более, нет тебе спасения, если не обратишься, потому что ты теперь знаешь, на чьей стороне правда. На том свете ты не можешь оправдывать себя незнанием Православной веры, как здесь оправдывались перед начальством, - там должен будешь сказать по совести... Так придётся ведь тебе сказать, что де знать то знал, но не захотел. А на вопрос - почему? Ты должен будешь молчать... Нет, друг мой, не стесняйся, не стыдись попусту грешных людей, а бойся праведного наказания Божия и вечного стыда перед сонмом ангелов и св[ятых] Божиих людей!

            - Нет, батюшка, сколько не говори, сколько ни толкуй и сколько не стращай, я не могу обратиться теперь ни за что! - ответил он мне.

            - Почему именно? Зачем так упрямишься?..

            - Ты сам посуди, батюшка, - ответил он на это: - у меня жена, дети, тесть, тёща, словом, все родные, все приятели-друзья, все они - мусульмане. На Каширский базар приеду: муллы, муэззины, торговцы, словом, все хорошие люди - мои приятели, и все здороваются со мной за руку! Но, допустим теперь, что я обратился, и все они узнали про это! Приезжаю опять на базар, встречаюсь опять с друзьями... о, я буду готов провалиться сквозь землю от стыда! Нет, батюшка, нет!.. - воскликнул он, и на самом деле краснея.

            - И неужели все отступники так же думают? - спрашиваю его после некоторого молчания.

            - Они ещё хуже! - ответил он строго: я, вот, хоть не боюсь и не стесняюсь тебя - о чём угодно беседую, а они ведь и встречаться с попом не желают. И-и-и!.. если вздумаешь сказать им про обращение!.. Ненавистнее чёрта покажешься им! - заключил он и принуждённо засмеялся.

            Это была последняя моя беседа с ним: вскоре перевёлся я в Сав-ский приход.

            Таким образом, главный вопрос миссионерства: можно ли обратить отступника к Православию (конечно, исключительно путём убеждений), остался для меня практически неразрешённым, хотя теоретически нисколько не сомневаюсь в том, что рано ли, поздно ли, но Правда и Истина восторжествуют. Но когда? - Это будет зависеть от постановки вообще просветительного дела. А какая же постановка более разумна и целесообразна? - Попытаемся ответить на этот неразрешённый и спорный вопрос в следующей нашей заметке.

 

2.     Несколько слов о причинах успешного распространения магометанства среди инородцев-язычников

 

Примеров тяготения инородцев-язычников к татарам-магометанам и совершенного слияния их по вере и языку - немало: я знаю отатарившихся и перешедших в магометанство вотяков, черемис и чуваш (в Казанской, Вятской и Уфимской губерниях); но примеров обрусения их знаю очень мало, по крайней мере, известны мне только мордва, обрусевшие. Если бы подпадание язычников под влияние магометан объяснялось отсутствием влияния на них русского православного населения, и, наоборот, близким соседством и условиями их совместной жизни с магометанами, то таким объяснением можно было бы удовлетвориться. Но так как есть случаи отатарения инородцев-язычников и при отсутствии вышеуказанных условий, то является весьма интересным вопрос: чему или какому способу действия обязано магометанство в деле привлечения к себе язычествующих инородцев?

Возьмём хоть для примера факт отатарения вообще и отпадения из православия в магометанство чуваш с[ела] Баткака, Мензелинского уезда. Они - старокрещёные чуваши, но уже до того отатарились, что гнушаются даже и называться чувашами: остающиеся православными называют себя «крещенами» (что значит: крещёный татарин), а отступники - даже прямо татарами. Имя же чувашина теперь для них унизительно, презренно. А ведь давно ли ещё, каких-нибудь пятьдесят лет, как предки их не гнушались своей национальности и свято хранили все атрибуты чувашизма! А теперь... лишь воспоминания остались обо всём да две берёзы вековые, как последние памятники, свидетельствуют о бывшем культе Керемети. Всё-всё: и костюмы, и язык, и обычаи, и обряды, даже и национальное сознанье - всё теперь поглощено татаризмом!

А между тем географическое положение селения и бытовые условия жизни баткакцев таковы, что они скорее должны были бы обрусеть, нежели отатариться: ближайшие соседи их (Алькинцы и Николаевцы) - русские (правда, самая ближайшая деревня Имяново - татарская, но она поселилась там лишь 16 - 17 лет тому назад); также в соседстве с ними три огромных русско-господских имения, при которых они в течении круглого года находят себе заработки, имея постоянное сношение с русским народом, наконец, они исповедовали православную веру, т[о] е[сть] веру русскую. Словом, все данные как будто бы говорят в пользу тяготения их скорее к русским, нежели к татарам. Так почему же случилось это не так, а наоборот?

Остаётся допустить одно, что причина этого печального явления заключается не во внешних условиях их жизни, а в силе духовного влияния татарского племени на другие инородческие племена.

Влияние одного племени на другое и распространение религиозных воззрений и убеждений одного племени среди другого тогда наиболее сильны, когда они являются достоянием общего народного сознания и считаются делом всей народной массы, а не передовой только, и, в большинстве случаев, ищущей славы или приключений рати. Народные воззрения и убеждения, строго проводимые и осуществляемые в жизни, это - воздух, всегда и везде необходимый и всюду проникающий, а действие единичных, официальных деятелей - лишь тучи, не всегда и не везде дающие полезную влагу. У магометан просветительное дело соответствует именно такому сравнению: они все знакомы с мыслью о всеобщности и долге изучения и проповедования своей религии. Попробуй заговорить с магометанином на религиозную тему - и будешь поражён красноречием и способностью его вести лёгкую полемику. «Так сказано в Коране, так говорит Шарият, так учат нас муллы», - приходится слышать даже от печников, плотников и мелких торгашей-магометан. Словом, трудно, кажется, найти магометанина, который отказался бы от беседы на религиозную тему и замял бы беседу, ссылаясь на незнанье. Даже и тогда, когда доведёшь его до сознания ложности его взгляда, старается он так или иначе изловчиться в выражениях для показания своего белым, а не чёрным. Чем же это объясняется, т[о] е[сть] чему они обязаны таким хорошим знакомством с учением своей веры?

Нельзя сказать - грамотности, потому что грамотных между магометанами мало, а вернее будет, если скажем - школе, потому что нет между ними человека, - как мужчины, так и женщины - который бы не посещал школу в течение трёх - четырёх лет (в два - три года магометанский способ обучения читать и писать научить не может); в продолжении этого времени ученики занимаются обыкновенно изучением наизусть общеупотребительных молитв, молитв намаза, молитв Корана - поминовения усопших (по четвергам каждой недели) и слушанием изустного преподавания и толкования главных догматов исламизма и важнейших правил Шарията (Устава). К тому же содержание Корана, основы ислама, таково, что его нельзя не запомнить, раз услышав, нельзя и не распространять среди знакомых своих: оно большею частью касается лишь внешнего мира и практической обыденной жизни, поэтому многое из жизни и внешнего мира в силу закона ассоциации напоминает магометанину соответствующее положение Корана или правило основанного на нём Шарията. Не даром магометане хвалятся богатством содержания Корана, говоря, что нет случая или поступка в человеческой жизни, нет и более или менее важного вида или категории предметов в мире, о которых бы не было речи в Коране. Что бы магометанин ни делал, на что бы ни смотрел, выходит, всё-всё напоминает ему и заставляет повторить раз услышанное от учителя или муллы, всюду преследуют его правила Шарията. Вот почему, побеседовав с магометанином, хотя бы минут десять или пятнадцать, мы уж слышим название Корана или Шарията. Понятно теперь почему так быстро и так успешно пропагандируется магометанство среди тёмных инородцев: ясно, что главным фактором в этом деле является всеобщее знакомство магометан с учением своей веры, приобретаемое ими через школьное образование или, вернее, через школьные словесные уроки.

 

Магометанская школа.

 

            Школьное дело магометан поставлено просто и обходится весьма дёшево. Каждый грамотный человек, - в большинстве случаев женщины, - может открыть школу, не обращаясь ни к кому ни за правом, ни за средствами. Не требуют от учащих ни методов, ни способов, зато и учащие не требуют себе ни удобства, ни обстановки, ни возмездия, ни похвалы: собственная избёнка учащего служит зданием школы, нары и лавка заменяют парты; печёный хлеб и поленья дров, приносимые учениками ежедневно, служат ему жалованьем. Учебники и пособия - собственность учащихся. А школа всегда полным полна! Подумаешь, что обязательное обучение по закону вменяется в обязанность каждому! Но, спрашивается, чем достигается такое общее сочувствие и внимание к школе? Всё это делается и достигается во имя одного волшебного слова «сауаб», что значит - богоугодное дело, добродетель. С самых первых дней сознательной жизни начинает ребёнок слышать это слово «сауаб». В школу ходить (сабак укыу) «сауаб»; книги покупать - «сауаб», уроки (сабак) учить - «сауаб»; с книгами обращаться бережно - «сауаб»; и, наконец, держать книги в домах - тоже «сауаб». Словом, все правила школьной дисциплины и все требования вообще просветительного дела исполняются ими точно и аккуратно во имя этого слова, во имя угождения Богу. Насколько достигает цели своевременное внушение детскому сердцу этого понятия, видно из того, что в любом магометанском доме видишь полку с целой кучей книг; начнёшь рыться в них, обязательно найдёшь в числе их первую азбуку самого хозяина и вспомнишь, что «с книгами обращаться бережно - сауаб». Много случаев, что книги в дому есть, а грамотных нет. Спросишь - для чего книги? Услышишь в ответ - «сауаб держать их в дому». Во имя того же «сауаб» канун каждой пятницы посвящается у них чтению книг и слушанию чтения. Вот как проникнуты они сознанием долга изучать свою веру, вот почему и знают последнюю. А знание, принятое, как некое сокровище, с любовью, не лежит долго в душе, а при первом удобном случае сообщается и людям. Так вот как распространяется магометанство среди младенчествующих инородцев-язычников: легко, дёшево, исподволь. Нет у них официальных, получающих по две тысячи в год, миссионеров, нет у них риторических образцов увещаний; нет и обширных руководств по миссионерскому делу; но есть у них одна великая сила, это - народная масса, прошедшая школу, считающая общим и священным долгом дело распространения веры; этой то силе и обязано магометанство быстрым и успешным привлечением к себе других мелких инородцев.

 

На почве хлебосольства.

(Примерная беседа магометанина с инородцем-язычником.)

 

            - Здравствуйте, хозяева!!

            - Здравствуй, Карим! Что это тебя давно не видать, бывало, каждую неделю ходишь?

            - Старик стал, Бачилей, старик... Ну-ка, Бачилей, покупай-ка: думаю, много уже накопил денег, пока я не ходил? Вот тебе гребень, крепкий, хороший, так что и твои волосы может расчесать... вот сера (горючая), если лошади закашляют... есть и мышьяк, и крепкая водка, и купорос, и квасцы, и нашатырь... всё есть! Ну-ка, раскошеливайся!

            - Не знай, что у тебя купить... Денег то, Карим, маловато. Разве, вот, мышьяку: лошадь одна что-то плохо поправляется.

            - Изволь, изволь. На, вот, тебе на 10 копеек... ну, впрочем, восьми будет с тебя!

            - Денег то, Карим, нету... вот что, отдай за 5 коп[еек], я, вот, тебя обедом накормлю, кстати, обедать уже время.

            - Разве так... изволь коли... Хотя, правда, есть не очень хочу, но «человек не больше пищи»: по нашему Шарияту никогда не следует отказываться от предлагаемой пищи, потому что пища, хоть будь самая маленькая крошечка хлеба, и та больше человека. Поэтому человек, отказываясь от пищи, как будто бы не оказывает ей почтения. В наших китабах (книги) существует такой рассказ. «Был человек-убийца, убивший 99 человек в своей жизни. Под старость лет он пришёл к покаянию: дай, говорит, заглажу свои грехи, ведь скоро умру. Но чем загладить, какое добро сотворить? Выстроил он на большой дороге постоялый двор и начал бесплатно кормить странников. Как завидит последних, так выходит к нему навстречу и просит от пищи не отказаться. Но вот раз попался ему такой странник, который, несмотря даже на умоления хозяина, не захотел остановиться: нельзя, говорит, спешу. Рассердился хозяин, идёт в дом в большом раздумье: что, говорит, это за человек - от пищи отказался! Наверное, он не с добрыми намерениями идёт, - дай, говорит, убью его: 99 человек убил, пусть будет 100! - сказал и, догнав, убил странника». - Что же ты думаешь, Бачилей? думаешь, конечно, согрешил?

            - Знамо дело, согрешил, - отвечает Василий.

            - Нет, а угодил Богу! Потому что он убил того, кто от пищи отказался и шёл куда-то расстраивать свадьбу! Этим сотым убийством он загладил грехи первых девяносто девяти убийств! Вот какой «сауаб» к пище с почтением относиться! - сказал он и начал умываться, соблюдая положенные правила Шарията.

            Василий Иваныч глядит на него и думает: «ишь, ты какой, точно жених к невесте собирается»! и подшутил над ним:

            - Что, говорит, долго возишься, али стараешься, чтоб жена больше любила?

            - Нельзя, Бачилей, не исполнить требования Шарията, по которому следует три раза окачнуть руки да по три раза выполоснуть во рту и в носу. Это у русских только не требуется ничего: если найдут нужным, подойдут к рукомойнику, обмочат кончики пальцев каплей воды и размажут по ладоням! А не то и вовсе не подойдут, - садятся за стол с грязными руками! Этак разве можно! А у нас по Шарияту, не умывши руки, нельзя за пищу хвататься, иначе пища будет «харам» (недозволенное). Ну-с, дай-коли пообедаем... Впрочем, слушай-ка, ведь мясной у нас обед, да? - вдруг спохватился он.

            - Да, мясной.

            - И мясо своего резания?

            - Да, сам резал.

            - В таком случае мне его нельзя есть.

            - Почему это?

            - Мы едим только мясо мусульманского резания.

            - Почему же это? значит, нашим резанием брезгаете?

            - Не в этом дело... По Шарияту животные должны резаться только людьми обрезанными (суннятле) да знающими правила резания.

            - Какие такие правила?

            - Ты разве тоже не знаешь ещё? Как же ты режешь, например?

            - Как... уложишь да и ножом! - сказал Василий.

            - И больше ничего не знаешь?

            - Что ещё нужно знать?.. потрошить надо!

            - Нет, Бачилей, не в том дело... Я бы рассказал тебе всё подробно, но долго будет, идти надо...

            - Постой, постой: мы тебе самовар поставим.

            - В таком случае хорошо, поговорим. Ты говоришь, Бачилей: уложил да и ножом, и дело готово? Нет, этого мало. Послушай, я тебе сообщу все правила резания, предписываемые нашим Шариятом.

1.   Резак должен быть мусульманином, мужчина не моложе пятнадцати лет. Женщинам же разрешается только по нужде, когда мужчин нет, а скотина издыхает; в таком случае у женщины-резачки должно быть на руке кольцо или перстень.

2.   Нож должен быть востёр до того, чтобы можно было им брить волосы; на внутреннем конце черня его должно быть надето кольцо (т[о] е[сть] которое надевается обыкновенно, чтобы черень не раскололся).

3.   Резать можно только днём, а ночью нельзя, «харам».

4.   Место резания должно быть одно, особое.

5.   Животные укладываются всегда на левый бок, головой к востоку, а мордой и ногами к югу, к Мекке.

6.   Как у животных, так и у птиц ноги должны быть связаны верёвкой. Ноги складываются, у животных: вниз кладётся левая-передняя, на неё левая-задняя, затем правая-передняя и, наконец, правая-задняя.

7.   Связав ноги, резак ущупывает рукой шишку на шее (верхний конец пищевода) и, оставляя её на стороне головы, правой рукой перерезает горло с молитвой: «Бисмилла Аллаакбяр» (т[о] е[сть] во имя Бога, Боже, благослови!) и, держа нож вдоль руки, т[о] е[сть] конец черня оставляя внизу руки.

8.   В зарезанном положении животное должно остаться до совершенного прекращения конвульсивного сокращения кровяных вен.

9.   При потрошении туши соблюдаются следующие правила: а) находящиеся в грудной клетке сгустки крови (харамкан) нужно вырезать и бросить; б) с желчью надо поступить также; в) около селезёнки есть ушки - «мандар» (мандар колагы) и с ними поступить также; г) как при снимании шкуры, так и при потрошении туши должна соблюдаться наивозможная чистота; д) у водяных птиц лапки употребляются в пищу, а у остальных не употребляются...

- Кажись, теперь всё... Вот какие это правила, Бачилей! - с гордостью заметил он Василию.

- Чересчур уж много! - недовольно заметил ему на это Василий.

- То-то много, потому то вот и не умеют некоторые правильно резать. Скажем хоть про русских. - Ох, какой невежий народ эти русские! - начал он унижать русских по общей привычке магометан: у них нет никаких правил для резания животных! Поверишь ли, Бачилей, раз в деревне А. я был свидетелем такого резания быка: бык привязан к столбу; подходит к нему резак с колотушкой и ножом; отложив нож в сторону, вдруг он размахивается колотушкой и - о, ужас! - изо всей силы ударяет быка в лоб! Я так и обмер. «Петруха, говорю, зачем скотинку так мучаешь»? - Я думал, что он так его бьёт. Бык начал пошатываться, готовый упасть на землю. В эту минуту резак берёт нож и перерезает ему горло. Тогда только догадался я, что он его режет! Вот, Бачилей, какие невежды есть на свете! - заключил он.

- Неужели это правда, Карим? - недоверчиво спрашивает Василий.

- Стар уж стал я - лгать то. На мой вопрос: что ты, дурак, как режешь? - он ещё ответил, что де так возни меньше, кроме того, и кровь де вытекает не вся, застаивается, и мясо де бывает повкуснее. Если мне не веришь, то спрашивай и других: может быть, кто-нибудь подтвердит. Например, слышал я и от людей такой рассказ: режет, говорит, русский барана, но как? стоя верхом на нём! Если бы дело было ночью, то можно бы подумать - колдун или ведьма! Левой рукой, говорит, держит барана за рог, а правой перерезает ему горло, и чем?.. Старой косой! Да и коса-то, видно, тупая: блеял - блеял, мучился - мучился баран... тьфу, безжалостные невежды!.. Просто плакать хочется, - так жалко бедную скотинку! Вот почему ещё мы, мусульмане, не едим мяса русского резания: они мучают скотину!

- Чувашского почему же не едите: мы ведь не мучаем?

- А потому только, что вы всё-таки не обрезаны?

- Как, думаю, трудно тебе, Карим, терпеть без мясного, потому что ты всё время почти торгуешь среди чуваш да русских, - испытывает его Василий.

- Нет, Бачилей, и между чувашами есть «образованные» люди, которые приглашают резать мусульман. И на самом деле, ведя дружбу и хлебосольство, как не позаботиться угостить приятеля? К слову говоря, как бы было хорошо, если бы это мясо у тебя было мусульманского резания? Захотел угостить, но нельзя! Хороши в этом отношении чуваши с[ела] Б.! Там ни одного чувашина не найдёшь, который бы крупную скотину резал сам: все приглашают мусульман. Даже, мало того, там, думаю, нет и такого чувашина, который бы не резал «Корван».

- А это что значит?

- А это вот что; у нас один месяц называется «Корван-Айы», т[о] е[сть] месяц жертвоприношений. В течении этого месяца следует резать животных в жертву. Можно резать только рогатую скотину, а это вот для чего: в Коране говорится, что по смерти каждый человек должен бывает переходить через мост «Сират», который, как сказано, «тоньше волоска и вострее меча». Под мостом находится ад, пламя которого опаляет переходящего. А вот, изволь-ка идти по такому мосту, сохраняя равновесие! Ведь упадёшь, непременно упадёшь?

- Как не упасть, по бревну идти и то трудно, - замечает Василий.

- Как быть? А идти надо: сзади гонят человека раскалёнными докрасна железными дубинами. Не зная иного выхода, человек с замиранием сердца начинает идти по «Сирату» и, конечно, тут же начинает пошатываться, готовый упасть в бездну. Но вдруг, откуда ни возьмись, баран иль корова! подхватывают человека на голову, человек хватается за рога и счастливо переходит по Сирату к раю. Вот, для чего нужно резать Корван и непременно рогатую скотину!.. Эх, Бачилей! как подумаешь - не стоит быть скупым, а надо, непременно надо приносить жертвы, - ведь все умрём, и всем придётся переходить через «Сират»! А какую важную услугу окажут тогда эти невинные животинки! Да! следует всем позаботиться о загробной жизни... «Ля илага илялла Мохаммяд рязульулла-ги»!.. пробормотал он в заключение, краткую магометанскую молитву, вроде нашей: «О, Господи, помилуй»!

Вот вскипел самовар, и жена Василия начала накрывать на стол.

- Ма-ама-а, и я буду чай пи-ить... - вдруг затянул из угла младший сын Василия.

- Молчи, дурень! Разве при гостях можно чаю просить? Ну-ка, дядя, обрежь-ка ему уши! - пошутил Василий, и ребёнок струсил.

- Зачем, зачем такому хорошенькому мальчику обрезать уши... Иди-ка ко мне, апай! на вот тебе сахарку дам! - утешил его торговец, доставая сахару. Ну-ка, голубчик, ну-ка!

Ребёнок несмело и вопросительно глядит на отца, велит, дескать, брать или нет.

- Иди, апай, иди, - отец ругать не станет, - продолжает татарин. Вот ребёнок подходит: «Скажи, апай, «бисмилла» (во имя Бога): сахар ли, хлеб ли, воду ли в руки брать - всегда говорят «бисмилла», иначе в тебя шайтан войдёт вместе с хлебом, и не наешься. Скажи, апай, «бисмилла»«, - упрашивает он мальчугана. Но мальчик глядит вниз и не хочет говорить.

- Ну, ладно... - сказал он потом: «пока ещё маленький, а побольше вырастешь, будешь говорить и ты», - и дал ему сахару, погладив по голове...

 

_______________

 

            Можно бы продолжить беседу эту, но будет: для нашей цели достаточно и этого; и их изложенного видно, при каких обстоятельствах и в какой форме предлагаются инородцам магометанские идеи. Как видно из этой беседы, пустяками забавляют их магометане, но где такие пустяки, в особенности религиозные, которым бы не верил неразвитый ум народа? Ведь верят же простодушные старушки, что солнце поднимается рычагами и пускается в обычный дневной ход рядовыми солдатами в Приамурской области. На наш взгляд, пустяки, а на взгляд народа - истина, и от кого он больше слышит их, тому бывает более благодарен, тому больше симпатизирует, к тому больше и тяготеет. Такими-то пустяками и совратили магометане в своё мусульманство десятки тысяч крещёных инородцев. Да, хотя и принято считать татар варварами и азиатами, но, надо отдать справедливость, в деле изучения и распространения веры они опередили многих и достойны подражания. «В школу ходить - сауаб», «книги читать и слушать - сауаб» - вот на что, главным образом, следует обратить нам наше внимание. Подобно магометанам, следует и нам усилить попечение об ознакомлении народа с учением Православной веры путём школьного образования, пастырских собеседований и распространения книг вероучительного содержания. Русский народ тоже строго блюдёт правила Православия, но мало в нём знания; тоже любит он поучаться, читая иль слушая чтение, но мало у него хороших книг. Не поскупился бы он употреблять ежегодно копеек 40 - 50 на покупку св[ятого] Евангелия. Псалтыри, так необходимой для чтения над покойниками, часослова и других «божественных» книг, но негде их достать. Как бы было хорошо, если бы изредка появляющиеся в наших сёлах и деревнях торговцы книгами наместо обычных «Чурил Пленковичей» и «Иванов-Дурачков» разносили только душеспасительные и поучительные книги! Ещё бы было лучше, если в сёлах имелись книжные лавки или складики (хотя бы по одному в каждом Благочинии) под заведыванием священников. Но только, кроме местной продажи, книги непременно следовало бы распространять по сёлам и деревням через особых книгонош: за книгой в лавку мужик редко заходит, разве только тогда, когда надоест ему своей просьбой сынишка или внучек-грамотей; а у книгоноши дело иное: «купи, дядя, Евангелие, - ведь святая книга!», скажет мужику книгоноша. Слово «святость» особенно таинственно звучит в ушах мужика. Подумав немного, если не последний бедняк, он купит Евангелие, потому только купит, что оно «Святое». Куда не шло 20 коп[еек], - купить надо, пусть лежит на божнице святым украшением дома! - подумает он: отдаст деньги, благоговейно поцелует Евангелие в крест и бережно положит его на божницу. Таков русский мужик, таково в нём благоговение ко всему святому и нравственно полезному. Есть в нём и любознательность: он жаждет истинного знания, он ищет его, если можно найти. Если есть в дому грамотный, он, неграмотный, готов просидеть всю ночь, облокотившись на стол локтями, слушая чтение этой святой книги. Нет в дому грамотного, тогда будет он пользоваться посещением грамотных гостей: осенив себя крестным знамением, возьмёт Евангелие с божницы, поцелует опять в крест и, подавая его гостю, сладко-жалобно скажет: «не почитаешь ли, родимый, для меня, тёмного: как послушаешь Евангелие, как-то легко-о мне стаёт»... Почитает гость желанный, он и так любит читать, - почитает, потолкует, насколько сам понимает, и пойдёт после чтения нескончаемая беседа на Евангельскую тему. Да, распространение св[ятого] Евангелия и других богодухновенных книг есть вопиющая нужда тёмного народа, чтение и слушание книг есть насущный хлеб для него. Удовлетворение этой потребности есть священный долг всех ревнителей Веры и Благочестия. Каждая церковь, каждый священник могли бы выписать сотни две Евангелий или других книг для своих прихожан. Я уверен, что ни одна из книг не останется не сбытой, - не более как через полгода времени все оне будут на божницах мужиков. Знакомство с учением Православия и содержанием св[ятого] Евангелия не в меньшей мере необходимо и для крещёных инородцев, в особенности для тех, которым угрожает магометанская пропаганда. Знакомство с глубоко-духовным, возвышенным и «власть имеющим» учением Христа Спасителя дало бы, наконец, и им понять, что доселе соблазнявшие их магометане никто иные, как «вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие», «не могущие сами войти в Царство Небесное и хотящих войти в оное не допускающие».