Еще большее зло им принесли своими протестантскими идеями некие духовники-иеромонахи, повторяющие всякие нелепости некоторых модернистских монахов нашего времени.
Старец Паисий Святогорец
Мы живем в нововавилонское время, когда смешиваются такие вещи, которые, казалось бы, никогда смешаться не могут. Например, что может быть, на первый взгляд, противоположнее, чем Смердяков и Заратустра. Первый, если смотреть классически, олицетворяет собой все низкое, пошлое, мелкое, отвратительное, предательское. А второй представляется философическим поэтом, воспевшим силу, аристократизм, сверхчеловека, способного презирать пошлость и низость мира, глупую толпу, терпеть боль и одиночество. Вероятно, следовало бы тему «Смердяков и Ницше» разобрать поглубже, потому что Смердяков это карикатура на сверхчеловека, насмешка над ним, его подлинная личина и сокровенная сущность. Но сейчас разговор несколько о другом.
Совершенно неожиданно я обнаружил органичное сочетание смердяковщины и ницшеанства в тексте доклада игумена Петра (Мещеринова) «Вызовы сегодняшнего дня - взгляд из России», прочитанного автором в Милане 22-24 октября 2010 г. на международной конференции «Пути развития и точки соприкосновения между Россией и Западной Европой», организованной фондом «Русское христианство» и Миланским католическим университетом. Надо заметить, что вести полемику с отцом игуменом невозможно, поскольку его задача заключается не в обнаружении истины, не в объективности, а в том, чтобы в очередной раз показать несостоятельность России, русского народа в истории. Ничего научного, беспристрастного в его итальянском докладе нет. Есть только маниакальная русофобия, прикрытая специфической церковной терминологией.
Ладно, если бы отец Петр ограничивался лишь визгливой ненавистью к советскому и постсоветскому «недочеловеку», который, по его мнению, даже не способен «воспринять общечеловеческие нравственные предпосылки, без которых невозможно усвоение христианства». Но он отказывает в состоятельности и досоветскому человеку, Древней Руси. Чего стоит одна только вот такая фразочка: «Россия же, получив византийское Православие, не имела соответствующей цивилизационной почвы для того, чтобы творчески усвоить и продолжить развитие богословского наследия Церкви, и поэтому консервация и охранительство с самого начала стали основными компонентами русской церковной жизни».
Цивилизационная почва, дорогой отец игумен, дело наживное, и Россия за очень короткие сроки сумела это доказать. Киев, мать городов русских, уже вскоре после принятия христианства считался одним из самых культурных и цивилизованных центров Европы.
А что же плохого в консервации и охранительстве, которые доминировали в духовной жизни Руси сразу после принятия христианства? Без предварительной охранительной и консервативной работы никакое развитие невозможно. О сочетании консерватизма и творчества в процессе развития очень хорошо писал К. Леонтьев. По всему видно, что отцу Петру очень хотелось бы, чтобы сразу после принятия христианства мы бросились в объятия Риму, в которых и были бы в конце концов «братски» задушены.
Удивляет в этой связи безграмотность отца игумена, когда он утверждает, что «Восточная и Западная Церкви в 1054 году порвали друг с другом только формально, но не по существу». Смешно это опровергать, сколько уж было написано на эту тему многими авторами, например, нашим выдающимся богословом Владимиром Лосским.
Кроме того, отец игумен забыл, что если нам и не хватало цивилизационной почвы, в понимании таких как отец Петр, при принятии христианства от Византии, то у русского народа была чистота детской веры, которая на самом деле гораздо важнее всех цивилизационных почв вместе взятых. Сильная и чистая вера неизбежно обрастет культурной и цивилизационной плотью, что Россия успешно доказала в своей истории. Очевидно также, что вера без культуры обойтись может, а вот культура без веры неизбежно погибает. Вообще, я заметил, что отец Петр регулярно забывает о вере, выпячивая на первый план вторичные признаки духовной жизни. Его рассуждения носят более культурологический, чем духовный, характер. Причем, культурология у него исключительно западническая. Поэтому он и не понимает, почему Божий Промысел распорядился в отношении России таким образом, что именно она стала приемницей Православия от Византии. В выводе отца Петра даже ощущается скрытый ропот на Бога: как это могло случиться, что столь нецивилизованная страна получила такой бесценный дар?!
Сквозь зубы, скрепя сердце, отец игумен выдавливает из себя: «Несомненно, что на протяжении семи столетий Православие в России выявило себя весьма значительно...» Но тут же добавляет: «Подвиг русских святых, к сожалению, не осеменял всю жизнь русских людей, а был некоей «вещью в себе»». Следует заметить, что отец Петр иногда не чувствует, как говорил Василий Розанов, оттенков звуков произносимых им слов. Слова «не осеменял всю жизнь русских людей» в данном контексте звучат как-то пошло, вызывая невольные ассоциации со скотоводством. Вероятно, отец Петр много общался в последнее время с нашим главным «миссионерским осеменителем», известным протодиаконом Андреем Кураевым. Игумену Петру, судя по всему, наш русский народ представляется недоразвитым быдлом. Отсюда и такие неудачные стилевые обороты. Кстати, историческая справка. После принятия унии в 1596 году на Брестском соборе, быдлом стали называть своих крестьян, оставшихся православными, польские магнаты русского происхождения, изменившие православию и перешедшие в католичество или унию.
Здесь отец игумен проговаривается по Фрейду, обнаруживая то самое сочетание смердяковщины и ницшеанства, о которых я говорил выше. Удивительно точно подходит к выводу отца Петра вопрос Смердякова: «Может ли русский мужик против образованного человека чувство иметь?»
А вот и слова из известной книги Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра», дух которых потрясающе совпадает с высокомерным духом игумена Петра: «Они огрызаются на меня, так как я говорю им: для маленьких людей нужны маленькие добродетели, - и так как я с трудом вмещаю, что маленькие люди нужны!». Вот такими маленьким людьми, неспособными к принятию общечеловеческих ценностей, являются, по мнению отца игумена, русские люди, русский народ.
Отца Петра по мере чтения доклада, судя по всему, буквально охватывает смердяковское «вдохновение». Вот как он оценивает духовно-нравственное состояние допетровской Московской Руси: «Отсутствие и боязнь богословия, необразованность, сведение церковности к внешнему, к букве, неразвитость вследствие этого христианских духовных и этических начал не только в повседневной, но и в церковной жизни...» Наверное, порадуется выводам игумена Петра вице-ректор Папского института восточных исследований архимандрит Роберт Тафт, который высказывается в весьма схожем ключе: «Многое из того, что предпринимают иерархи Русской Православной Церкви - следствие их лунатического блуждания; православные не в состоянии воспринять реальность, не понимают уроков истории. Да ну ее к псу эту Москву!». Читая миланский доклад игумена Петра, невольно вспоминаешь поэтические строки философа XIX века В. Печерина, перешедшего в католичество:
Как сладостно отчизну ненавидеть
И жадно ждать ее уничтоженья!
Естественно, отец игумен взахлеб хвалит императора Петра I за то, что при нем в России получил распространение протестантизм, и вообще качественно усилилось западное духовно-нравственное влияние. И все шло хорошо, по мнению отца игумена, шло к постепенному сближению православия, католицизма и протестантизма, шло по пути «развития европейской интеграции». Но вот ведь незадача, откуда ни возьмись появились эти «обскуранты», Алексей Степанович Хомяков и святитель Игнатий Брянчанинов. Пришли, понимаешь, и поломали всю эту «мещериновско-сикстинскую капеллу».
От святителя Игнатия нашего бедного отца игумена трясет так, что он даже не замечает, как изменяет собственным взглядам, в которых во главу угла ставится свобода творческой личности. Игумен Петр отмечает, что, выбирая монашеский путь, святитель Игнатий пошел против воли самого императора Николая I, «у которого были на него свои виды». Из всех статей игумена Петра следует, что послушание государственной власти он добродетелью не считает. Не любит отец игумен государство, особенно русское, ни в монархической, ни в советской формах. А тут вдруг упрекает святителя Игнатия за ослушание императорской воле и говорит: «Очень важно подчеркнуть изначально сформировавшийся настрой святителя Игнатия на некое противостояние и противление всему...». Это чему же «всему»? Ответ прост. Святитель Игнатий был тверд в православной вере и не допускал никаких компромиссов с инославием, не хотел никакой «европейской интеграции». Он был однозначным противником католицизма и протестантизма. А вот если бы он не был таким «упертым», то тогда отец Петр без сомнения пропел бы гимн свободе его личности.
Но совсем комично выглядит перл отца игумена о том, что святитель Игнатий «не получил духовного образования, хотя был весьма начитан в православной святоотеческой аскетической письменности». Видимо, отец Петр считает свое духовное образование достаточным для того, чтобы тягаться с величайшим духовным писателем и подвижником, благодаря которому мы держали, держим и будем держать удары инославного кулака. Вот, если бы святитель Игнатий получил иезуитское образование в Милане или Риме под руководством какого-нибудь архимандрита Тафта, тогда он был бы отмечен знаком мещериновского качества.
Но игумен Петр не унимается и добавляет: «Его взгляды на те или иные сферы христианской, церковной и общественной жизни отличались узостью и ригоризмом». Но разве может мыслить широко православный человек? Конечно, не может! У него же нет «цивилизационной почвы», которую имеет наш отец игумен.
А вот, что пишет о святителе Игнатии последний духовник Оптиной пустыни иеромонах Никон (Беляев) в своем потрясающем «Дневнике»: «Я читаю епископа Игнатия Брянчанинова. Очень утешаюсь его сочинениями. Не знаю, как благодарить Господа и Батюшку (старец Варсонофий - А. Ш.), что имею такое сокровище». В своем «Дневнике» отец Никон приводит и слова самого старца Варсонофия о святителе Игнатии: «Да у него все на одном и том же, на молитве Иисусовой. Какая ширина. Теперь вы видите это».
Теперь и мы видим, что преподобный Варсонофий, в отличие от игумена Петра, отмечает именно духовный объем, духовную ширину святителя. Так кто же прав, светочи православного оптинского духа, старцы Варсонофий и Никон или европейский интегратор игумен Петр?
Очень сетует отец игумен в своем миланском докладе перед своими латинскими кураторами на то, что «Россия должна была бы стать замечательной европейской страной. К величайшему сожалению, естественный ход событий оказался сломлен. Одним из серьезнейших следствий этого страшного слома всех сторон русской жизни явилось то, что сознание русских людей стало нерелигиозным... И здесь фигура святителя Игнатия оказалось ключевой». Отец игумен утверждает, что книги святителя Игнатия пришлись по душе постсоветскому нерелигиозному сознанию. Особенно печалуется отец Петр в связи с тем, что постсоветскими русскими православными людьми оказался востребован «агрессивный антиэкуменизм» святителя.
В конце доклада у отца Петра началось что-то похожее на истерику: «Постсоветский человек - это человек, никогда не знавший подлинной христианской религиозной честности, нравственности, общественной солидарности. Лживость, безответственность, безбожие, меркантилизм, цинизм, нечеловеколюбие и прочие воспитанные на протяжении трех поколений советской жизни качества очень успешно мимикрировали в сегодняшнюю церковность». Я дал полную цитату, чтобы читатель мог убедиться в слепой ненависти отца игумена к русской истории, особенно к ее советскому периоду, в ненависти к русско-советскому народу. И как отрадно сознавать, что такой русофоб признает, что величайший подвижник благочестия святитель Игнатий Брянчанинов с нами!
Нельзя не заметить, насколько схожи по духу и букве рассуждения игумена Петра с диалогом Смердякова с Марьей Кондратьевной в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»:
- Может ли русский мужик против образованного человека чувство иметь? По необразованности своей он никакого чувства не может иметь... Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна.
- Когда бы вы были военным юнкерочком али гусариком молоденьким, вы бы не так говорили, а саблю бы вынули и всю Россию стали бы защищать.
- Я не только не жалею быть военным гусариком, Марья Кондратьевна, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с.
- А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?
- Да и не надо вовсе-с. В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с.
В завершающем абзаце доклада истерика отца Петра достигает апогея. Он утверждает, что у России с Западом не обретаются точки соприкосновения в духовной сфере из-за «недоверия и враждебности непросвещенной паствы». Он прямо заявляет, что ему и таким как он мешают «широкие церковные массы», то есть мы с вами, братья и сестры!
Но и, конечно же, в самых последних словах прорывается ницшеанская гордыня. Отец Петр причисляет себя и близких ему людей к кругу избранных, в противовес «большинству православных в России», кощунственно используя Евангелие: «В конце концов, христиане всегда - «малое стадо» ( Лк. 12, 32)». Получается, что «широкая церковная масса» к христианству отношения не имеет.
И опять выплывает этот «малый народ», желающей подменить собой Церковь. Снова мы видим причудливое сочетание смердяковщины и ницшеанства, к которому добавляется еще и коллективный Троцкий, стремящейся через дискредитацию Святейшего Патриарха Сергия подготовить и совершить церковную революцию. Я полагаю, что латинские кураторы игумена Петра остались довольными. А мы, вспомнив «Братьев Карамазовых», оценим доклад игумена Петра Мещеринова так: «Лакейский тенор и выверт песни лакейский».
