О моя юность! о моя свежесть!
Н.В.Гоголь
Город детства. Далёкое время, когда мир казался прочным и незыблемым, а все люди добрыми и бессмертными.
Мир, увиденный широко открытыми детскими глазами…
* * *
Снег в марте не выпадал. Ну, почти совсем… Его и зимой-то не особо много видели! Вот в тот бесснежный март мы частенько и собирались вечерами на лавочке у подъезда. Вовка Евграфов, Люба Рыжая и я – все учились в одном классе, пятом «А», и жили в одном подъезде стандартной девятиэтажки. А ещё мы вместе ходили в лыжную секцию. В неё нас зазвал-заманил учитель физкультуры Николай Иванович. Ему надоели постоянные побеги учеников с уроков. Вот благодаря физруку я и полюбила лыжи! Да и по физкультуре вытянула отметку на крепкую четвёрку.
Но когда снега нет – как кататься? Вот и просиживали свободное время у телевизоров. А когда приходили родители с работы и прогоняли нас, непутёвых чад, от теликов – то выходили во двор и рассаживались на лавочке. У нас было в то время такое поветрие – все хотели научиться играть на гитаре.
А на первом этаже жил дядя Петя. Если он находился в хорошем настроении, то выходил с гитарой, в своей неизменной тельняшке, и устраивал всем желающим мастер-класс.
Не поверите, но все ребята с нашего двора научились, пусть и простенько, но вполне сносно бренчать на трёх аккордах... А нам с Любой родители даже купили гитары. Я потом свою гитару Евграфову подарила, когда расхотелось учиться. Сейчас, спустя годы, благодарно поражаюсь терпению жителей тех квартир, окна которых выходили на нашу «музыкальную» лавочку!..
Как-то раз к дому подъехал огромный фургон, и рабочие в спецовках стали разгружать мебель. Вместо нашей добросердечной Веры Ивановны, уехавшей к сыну в Севастополь, в доме поселилась модная молодая женщина.
– Леонелла, – так кокетливо представилась она нам и дяде Пете, который не только был нашим соседом, но и последние годы после увольнения в запас с военной службы, о которой он никогда не распространялся, – бессменным дежурным (консьержем) в нашем подъезде. Тогда эти дежурные только появлялись в округе… Нам Леонелла понравилась: красивая, высокая, она, возвращаясь с работы, иногда даже подпевала дяде Пете…
Но как говорится – «новое не всегда лучшее». Ссоры начались через несколько недель. У Леонеллы, оказывается, был свой пунктик – ей не нравилось, что дядя Петя кормил у подъезда птиц. Они слетались со всей округи на хлебные крошки. А может, на залихватские песни.
Раньше с жильцами из-за этого никаких ссор не возникало. Ведь дядя Петя брал шланг у дворника Мурата и тщательно смывал последствия птичьего пиршества. А бывало, после изучения новых аккордов и мы в этом помогали. Да и Мурат – сначала усмехался на причуду жильца часами кормить птиц, но вскоре сам влился в дружную компанию и в любую свободную минуту присаживался к нам на лавочку и пел грустную песню про далекую возлюбленную Изабель.
А тут вдруг новая соседка объявила непримиримую войну птицам, а значит – и дяде Пете. Однажды мы увидели нашего учителя на стремянке, моющего окно строптивой соседки.
– Чего не сделаешь ради пернатых… – кратко, без эмоций прокомментировал дядя Петя.
Как позже выяснилось, Леонелла пожаловалась в домоуправление: мол, прикормленные дядей Петей птицы пачкают подоконник.
Но и этого Леонелле показалось мало. Один раз во время нашего концерта она, открыв окно, выставила магнитофон на подоконник и включила его на полную мощность. Мол, мало птиц, так он всю ребятню под крыло собирает…
В другой раз, как самый настоящий пират, она гитариста без припасов оставила…
А дело было так. В то время из-за «внезапно» напавшей на страну перестройки в магазинах случались перебои с продуктами, например, вдруг на какое-то время пропали из продажи соль и мыло. Некоторые стали закупаться впрок, создавая ненужный ажиотаж. А вот дядя Петя и в ус не дул! Припасы не делал, в очередях не стоял: сидел на лавочке и весенним солнцем наслаждался. Он много лет жил со старенькой мамой, пережившей военные тяготы, а потому и сделавшей внушительные запасы и соли, и мыла. И много чего ещё…
– Мало ли что… – рассуждала эта немолодая и очень достойная женщина.
Так вот, после смерти мамы дядя Петя раздавал всем на память кусочки ароматного туалетного мыла. Что было – то и раздавал. А соляных запасов – так вообще после мамы много оставалось. Поэтому пока магазины разбирались со сложившимся немудрёным дефицитом, дядя Петя делился с каждым соседом, кто попросит. И бойкая Леонелла тоже, видимо, обратилась с просьбой. И он, добрая душа, пустил козу в свой соляной «огород». Вечером, сварив картошки, Петя обнаружил, что солонка пуста. Полез в свой пятикилограммовый жбанчик. Тоже пуст! Но дядя Пётр не растерялся – картошку съел с солёным огурцом. А вечером попросил ребят со двора купить ему, при случае, утащенные Леонеллой «дефициты». Ведь ушлая соседка и всё оставшееся мыло из дома прихватила – вот какая припасливая и хозяйственная!
– А что? Сам разрешил взять сколько нужно. А мне нужно много! Всё законно. А лоха, как говорится, «грех не обуть», – так Леонелла объяснила соседям своё пиратство.
Вечером дядя Петя, как всегда бодрый и весёлый, в неизменной тельняшке, сидел на лавочке с гитарой. И мы около него со своими гитарами толпились. Тротуар был помыт. Мы ждали мастер-класса. Леонелла не выходила, может, капелька совести терзала, а может, от жадности «в зобу дыханье спёрло»…
Телефон прервал нашу музыкальную репетицию. Звонил товарищ нашего дяди Пети, друг молодости и военной службы, мол, на машине еду мимо, ни прихватить ли чего в связи с надвигающимся возможным дефицитом? Петя, подмигнув нам, весело так попросил соли и мыла. Мы дружно замахали руками и закричали, чтобы тот заказал икры, вина и сыра, мы знали, что товарищ Пети не беден (недаром же высокий пост занимает!) и щедр. Его редкая по тем временам иномарка по праздникам частенько притормаживала у нашего подъезда с гостинцами…
Но дядя Петя и слушать нас не стал:
– Соли и мыла. Больше ничего не надо.
Дядя Петя ещё не знал, что мы, рассказав родителям историю про экспроприацию Петиных соляных запасов, собрали с ними вместе «перестроечный» набор – где было много соли, мыла и всего другого-разного – и собирались сегодня вечером вручить «дефицит». Хотели сделать сюрприз своему учителю…
Через часик примерно подъехала серебристая машина – и из неё сначала показались коробки, которые мы со щенячьим восторгом принялись разгружать, а потом и сам двухметровый силач с сумкой на плече.
– Там разная соль – и морская и, с зеленью. И для засолки и так просто, ну и мыла запасец, – широко улыбнулся Петин друг. – А это, – он небрежно указал на огромную сумку, висевшую у него на плече, – всякие вкусности для будущего праздника, когда всем миром соберёмся… Твои ученики, молодцы, подсказали. Я услышал их сердечный совет. У меня знаешь, какая мощная интуиция? – И для убедительности дурашливо хлопнул по своей тельняшке, точно такой же, как у дяди Пети.
На растерянные возражения дяди Пети его друг только отмахнулся:
– Твоё любимое присловье какое? «Да не оскудеет рука дающего… да не отсохнет рука берущего»…
Мы все притихли. Что-то происходило на наших глазах чудесное. Какой-то кругооборот добра в природе. Мы подняли глаза вверх и увидели в окнах наших родителей, с улыбкой наблюдавших за происходящим.
Леонелла тоже таращилась из-за занавески на встречу друзей. И нам показалось, что она всхлипывала. Но никому не было до неё дела.
А друзья, занося продукты в подъезд, не сговариваясь, всё-таки посмотрели на её окно. И Пётр раздумчиво протянул:
– А глаза-то, оказывается, у Леонеллы зелёные-презелёные, когда она в слезах… Таким зелёным я видел только Баренцево море после шторма.
* * *
Теперь, по прошествии такой немыслимой толщи времени, вижу, что и мир оказался не таким прочным и незыблемым, как виделся нам в детстве. И люди, покорные общему закону, оказались смертными, но всё-таки так отрадно опираться на незримую руку, ведущую нас по жизни.
