Биография: Алексей Николаевич Швечиков родился 20 декабря 1936 года в деревне Блудово Юрьевецкого района Ивановской области (сейчас Нижегородская губерния) в крестьянской семье. Отец пропал без вести на фронте в 1942 году. Детство было трудным, семья фактически нищенствовала, жили впроголодь. В 1954 году закончил среднюю школу и поступил в Череповецкое общевойсковое военное училище, по окончании которого в 1957 году направлен для прохождения службы в Северный военный округ. Вскоре был переведен на политическую работу. В 1968 году заочно закончил философский факультет Ленинградского университета. С 1975 года преподаватель Ленинградского высшего военно-топографического училища, в 1979 году защитил кандидатскую диссертацию «Нравственные основы советской воинской дисциплины». С 1980 по 1983 год находился в командировке в Народной Республике Ангола в должности преподавателя общественных дисциплин сначала в военно-политическом училище, а затем на высших офицерских курсах НРА. В 1989 году закончил военную службу, работал в качестве преподавателя философии и религиоведения в ряде Санкт-Петербургских вузов. С 1997 по 2008 год возглавлял Межвузовский центр по проблемам науки и религии. В 2011 году защитил докторскую диссертацию на тему: «Религия как объект научного познания». С 2000 по 2008 год возглавлял общественную православную организацию Санкт-Петербурга «Собор православной интеллигенции».
Анатолий Степанов: Здравствуйте, дорогие друзья! В эфире очередной выпуск нашей уже традиционной передачи ««Старейшины - Разговоры с теми, кого надо слушать». И сегодня у нас в гостях известный в Санкт-Петербурге общественный деятель, ученый, доктор философских наук Алексей Николаевич Швечиков. Я Вас приветствую, Алексей Николаевич, в нашей студии. И поводом для нашей встречи с Алексеем Николаевичем является его близящийся славный юбилей. Мы встречаемся накануне восьмидесятилетия Алексея Николаевича Швечикова. И это, в общем, богатый жизненный путь. Вы были и ровесником, и наблюдателем, и участником многих событий из жизни нашей страны. И Ваш богатый житейский опыт и наблюдения и как ученого, и как православного общественного деятеля - это очень интересно и очень важно. Давайте начнем, конечно, с детства. Вы волгарь, родились на Волге...
Алексей Швечиков: Да, можно считать и так, потому что сегодня, после последней Горьковской ГЭС, мы приблизились к Волге на целых семь километров. И сейчас Волга находится от нас в двух с половиной километрах.
А.С.: Волга приблизилась к Вам.
А.Ш.: Так что можно считать, что я на Волге родился, в одной из среднерусских деревень. Деревня была достаточно большая, 60 с лишним дворов. Для средней России это считается немало. Вот, если говорить о детстве, я родился в крестьянской семье, в семье колхозника...
А.С.: Тридцать седьмой год - это уже были колхозы.
А.Ш.: Да, это были колхозы. Когда мне было четыре года, отца взяли на сборы в Верховецкие лагеря под Нижним Новгородом. Это было в сороковом году, где-то в марте месяце, в конце марта. И больше он домой уже не вернулся.
А.С.: То есть, после сборов на войну...
А.Ш.: Да, началась война... И в сорок втором году, где-то здесь под Ленинградом, он сгинул и пропал без вести.
А.С.: На Волховском фронте?
А.Ш.: Да, где-то тут он воевал на Волховском фронте. Зимой сорок второго года сообщение матери прислали о том, что отец пропал без вести. И потом в Книге памяти я сверялся... Там тоже было написано, что Швечиков Николай Федорович пропал без вести где-то здесь, под Ленинградом.
А.С.: И Вы остались сиротой в шесть лет...
А.Ш.: Я остался старшим. Кроме меня было еще двое - сестра и брат. Сестра тридцать девятого года, и брат сорок первого. Он родился уже без отца, отец его не видел. С точки зрения материальной войну мы пережили достаточно спокойно. Хороший колхоз был, хороший председатель колхоза, настоящий хозяйственник, заботливый человек. И мы войну пережили в принципе неплохо.
А.С.: То есть, умереть с голоду не дали...
А.Ш.: А с сорок шестого года начался кошмар. Град побил весь урожай зерновых - и овса, и ржи, и льна - те культуры, которые у нас там сеялись. И сорок шестой, сорок седьмой год... Учеба в школе потом... Это очень тяжелые, голодные годы. Семья перебивалась, что называется, с хлеба на квас.
А.С.: То есть не военные, а послевоенные годы оказались тяжелыми.
А.Ш.: И вот все-таки, несмотря на...В сорок четвертом году я пошел в школу нашу там, в соседней деревне была школа, потом окончил семилетку недалеко от дома тоже, три километра. В восьмой класс я пошел уже в поселок, в Слободку, которого сейчас нет, под водой весь уже, затопило плотиной. И после окончания школы...
А.С.: А в вашей деревне была просто начальная школа, да?
А.Ш.: Да, в соседней деревне, пять-десять минут ходьбы, деревня рядом. А семилетка была подальше, три километра ходили пешком. А вот уж когда я пошел в восьмой класс, там был отрыв восемь, девять даже километров от дома. И я там у тети жил эти три года.
А.С.: То есть, интерната там не было? Сами как хотели, так и ...
А.Ш.: Не было. Мне мать привезла картошки на неделю и пятнадцать рублей денег. Вот так я учился.
А.С.: В пятьдесят четвертом году Вы поступили в военное училище. Это с чем было связано?
А.Ш.: Я страшно любил историю, и если бы у меня была возможность учиться в университете, в Горьковском в то время, я бы пошел на истфак точно. Но ни надеть нечего, ни поесть нечего... Такое полуголодное, полураздетое состояние, во-первых, уже поднадоело, появилось чувство некой неполноценности. Почему у других так, а у нас вот так сложилось? У матери потом родился еще ребенок в сорок шестом году, было очень сложно. Я понимал, что если я поступаю в университет, то опять не есть...
А.С.: Это еще пять лет голодной жизни.
А.Ш.: Да, на одну стипендию не проживешь. Не потому что я страшно хотел быть военным, а потому что так прижала жизнь, что я знал, что там все готовое, и эта проблема будет решена. Мне сказали, что можно без экзаменов приехать, но я все равно пошел работать, сдал экзамены за десятый класс, получил аттестат и пошел работать. Только за сутки мне сообщили из военкомата, что там сказали, что не будет экзаменов, и что меня вызывают на сборы повесткой в училище общевойсковое, и я поехал туда. И там вот такое приключение интересное получилось. Я, неподготовленный к сдаче экзаменов, получил по физике «двойку»...
А.С.: То есть, Вам сказали, что не будет экзаменов, а экзамены были...
А.Ш.: Были. И я пролетел, потому что работал от первого до последнего дня. Мать получала деньги, я уехал, даже деньги за работу не получил. И вот я оказался в такой ситуации. Обычно всех, кто получал «двойки», сразу отправляли домой. Меня не отправляют. Я с неким удивлением думаю: «А что это так? В чем причина?» Причина открылась, когда меня вызвали ... Все проходили аттестационную комиссию, то есть приемную комиссию, которая вызывала каждого, спрашивала интересующие комиссию вопросы.... И когда меня вызвали, тут мне стало ясно, почему меня не отчислили. Я написал автобиографию, когда документы в училище надо было представить. Я написал там все, как было - что я пережил за это время, какое было детство, как было тяжко... Я пастухом был два года.....
А.С.: И кто-то прочитал из руководства...
А.Ш.: Да, прочитал и начальник учебного отдела, и генерал, начальник училища, Карпелюк был такой Андрей Иванович, генерал-майор. И вот они начали мне вопросы задавать по поводу жизни моей. «Почему ты получил «двойку» по физике? - «Да вот, такая ситуация сложилась». И генерал говорит: «Товарищи члены комиссии, «двойку» он исправит. Его надо принимать. Деться ему некуда». Вот такие в то время были генералы. «А я убежден, что после того, что он пережил, жизнь его уже закалила, и из него выйдет хороший офицер». Вот так я оказался в училище Череповецком.
А.С.: Да...такая трогательная история.
А.Ш.: Три года я там отучился, по второму разряду закончил училище. Не сказать, чтобы я там сильно перенапрягался, но параллельно с военными науками я постоянно занимался самообразованием. И то, что я человек, и то, чего я достиг, прежде всего, сделала книга. Не школа и вузы, которые я кончал, а книги, которые я постоянно читал и собирал с курсантских лет и довел личную библиотеку до трех тысяч с лишним. И поэтому я любил и много читал...
А.С.: То есть, любовь именно к гуманитарной литературе?
А.Ш.: Да, любовь к гуманитарной литературе у меня была всегда. Я даже помню такой интересный случай, чтобы оживить эти скучные дела... Пришли мы как-то к девочкам ... там пединститут был в Череповце ...
А.С.: Понятно, невесты ...
А.Ш.: Да, многие попадали в невесты. Потом, после окончания училища многие ребята их забирали. И как раз мы в увольнение пришли... Они жили там по шесть человек в комнате. Оказывается, они сдавали экзамен по античной литературе... Филфак. И я начал им читать римских поэтов. Они так смотрят с удивлением: «А что, у вас в училище изучают античную литературу?» Я говорю: «Да нет, я просто интересуюсь этим вопросом».
А.С.: Вы их сразили. Понятно...
А.Ш.: Да, это было удивлением совершенным. Поразились, что пехотный будущий лейтенант античную литературу для себя изучает. Попал я после окончания училища в Лахденпохью, в мотострелковый полк ...
А.С.: Это Карелия, да?
А.Ш.: Да, в Карелии.
А.С.: А почему? То есть распределение было просто?
А.Ш.: Да, было распределение по округам после окончания училища.
А.С.: Череповец, соответственно, на север готовил кадры?
А.Ш.: Да, конечно, прежде всего, Северный округ. Там попадали, конечно, и в другие округа, по всем ....Но нас оставили в Северном округе. Кто окончил по первому разряду, то есть на «пятерки», тот имел право выбора. А остальные такого права не имели, и их распределяли ... Я по второму окончил, был еще третий разряд. И вот я оказался зачислен в Северный округ, и в Петрозаводске штаб округа, управление кадров, распределило нас соответственно по своим воинским частям Северного округа. Мы попали с ребятами ... Двое из них были со мной из одного училища ...
А.С.: Это какой год? Пятьдесят восьмой? Пятьдесят девятый?
А.Ш.: Пятьдесят седьмой.
А.С.: То есть, Вы три года учились?
А.Ш.: Три года. Год я отслужил командиром минометного взвода, восьмидесятидвухмиллиметровых минометов. Через год начальство мое военное увидело, что я имею склонность к политической работе, что данные такие у меня есть...И меня избрали секретарем комсомольского бюро батальона. Была такая должность - освобожденный секретарь комсомольского бюро батальона.
А.С.: Ну да, еще я застал эти должности.
А.Ш.: Там я два года отработал, потом отправили меня на целину в качестве замполита роты целинной. После приезда с целины нас, замполитов рот, которые были на целине, вызвали ....Тогда уже был Ленинградский округ, Северный округ закрыли, и стал Ленинградский округ. Северный округ вошел в Ленинградский. Тогда Центральный Комитет партии ввел в строительных войсках должности замполитов рот. И нас, всех комсомольцев батальонных, собрали и распределили по строительным отрядам.
А.С.: Понятно. И Вы перешли на политическую работу...Уже так, основательно.
А.Ш.: Основательно перешел на политическую работу. И потом я работал после строительного отряда секретарем комитета комсомола ракетной базы, потом был замполитом отдельной автомобильной роты. После окончания университета ... Потом меня перевели, поскольку я учился, поступил в шестьдесят втором году на заочное философского факультета Ленинградского университета, и это, конечно, отразилось на моем росте служебном. Уже в шестьдесят восьмом году я закончил...
А.С.: А с чем это было связано? Вы просто хотели гуманитарное образование получить?
А.Ш.: Да, я мог пойти в военную академию, но у меня не было особого желания.
А.С.: То есть, появилась, наконец, возможность получить гуманитарное образование.
А.Ш.: Да, гуманитарное образование. Тогда Малиновский принял такое решение, и был приказ о разрешении офицерам поступать в гражданские вузы заочно.
А.С.: До этого не было такого?
А.Ш.: До этого не разрешали. Я воспользовался сразу этим приказом и на следующий год написал рапорт и поступил, еще будучи в строительном отряде замполитом, на философский факультет.
А.С.: Вы уже были членом партии?
А.Ш.: Да, конечно.
А.С.: Вы школу заканчивали в пятьдесят третьем году, в год смерти Сталина. Поступили на следующий год, и в училище Вы пережили те серьезные пертурбации, которые происходили, когда Сталин из кумира стал врагом, потом двадцатый съезд. Народ как это воспринимал? Вы простой курсант, а к Вам приходят и говорят, что Сталин ...
А.Ш.: Тут понимаете, Анатолий Дмитриевич, народ, конечно, по-разному воспринял. Те, кто постарше, были совершенно растеряны этим сообщением. Нам было несколько легче, хотя я тоже помню. Сталин умер, когда я учился в девятом классе. Я помню, что творилось в школе, что было с учителями. Это был плач общий. И вдруг вот такое...
А.С.: Это было настоящее горе?
А.Ш.: Да, искреннее горе у всех, потому что авторитет Сталина был очень высок, неоспорим совершенно. А тут вот такая... Когда я был на втором курсе училища...
А.С.: Ну да, прошло всего три года. В пятьдесят третьем он умер, а в пятьдесят шестом съезд.
А.Ш.: Да, и тут такое вот письмо ЦК, закрытое, нам доводили только какие-то части. Офицерам, видимо, прочитали все письмо как есть, то есть членам партии, а до нас довели только какие-то положения. Это было потрясение. Так многие и не поверили в это. Но поскольку официальная линия ЦК была обозначена Хрущевым вот такая, то, веришь - не веришь, а приходилось соглашаться все равно.
А.С.: Понятно. Военным куда деваться. Приказ есть, и нужно его исполнять.
А.Ш.: Да, тут уж ничего не поделаешь.
А.С.: А разговоры какие-то были? Или этой темы не касались в разговорах между курсантами?
А.Ш.: Конечно, касались. Нельзя было публично не соглашаться, потому что это было уже отклонением от линии ЦК партии, и это было опасно, могли тебя просто привлечь к ответственности за это дело. Но кулуарные разговоры, конечно, шли, и оценки были разные. Я повторю, что особенно фронтовики, которые пережили эту войну, прошли, им было особенно тяжело, по-моему, это переживать. Кто-то поверил, кто-то сомневался. Не было однозначного отношения.
А.С.: А к Хрущеву какое было отношение?
А.Ш.: К Хрущеву было отношение достаточно негативное.
А.С.: С самого начала, когда он пришел?
А.Ш.: С самого начала к нему приглядывались, пока он не начал заниматься бесконечным реформированием и поиском новых путей ускорения построения коммунистического общества. Даже хлеб одно время в общественных столовых бесплатно давали. Хлеб стоял на тарелках на столах, и хлеб не входил в цену. Потом, через два года после этой роскошной жизни с бесплатным хлебом, возникла проблема вообще с хлебом. И, я помню, Черчилль ехидно заявил: «Чтобы оставить Россию без хлеба, надо быть или гением, или идиотом». Вот такую оценку он сделал этому событию. Конечно, начала копиться уже просто неприязнь, несогласие с этой политикой. Перед тем как его снимали, уже народ-то, конечно, был .... Анекдоты начали ходить всякие скабрезные по поводу Хрущева...
А.С.: То есть, уже в открытую ...
А.Ш.: Авторитет его, конечно, совсем упал, и неслучайно, не просто так, подсидел его кто-то. Он сам себя подсидел.
А.С.: В общем, реакция была позитивная на уход Хрущева?
А.Ш.: Да, в общем, конечно.
А.С.: Особенно в военной среде, после сокращений его всяких.
А.Ш.: Он сокращения вооруженных сил начал. Выгоняли из армии офицеров всех подряд, не спрашивая, без квартир, без пособий. Делалось все вызывающе и несправедливо.
А.С.: Ну а к Брежневу отношение не сразу было такое анекдотическое?
А.Ш.: Нет. К Брежневу поначалу было: «Да, пришел разумный человек, спокойный, грамотный, умный. Он не будет мероприятиями заниматься такими, как Хрущев». Он так и сказал в свое время: «Братцы, хватит над народом издеваться. Война была, после войны поднимали народное хозяйство, и последние соки выжимали из людей. Теперь Хрущев пришел, опять эти реформы бесконечные, «кукурузная эпоха». Мы издергали людей, мы не даем им спокойно жить. Давайте дадим возможность людям спокойно пожить». И началась брежневская эпоха.
А.С.: Понятно. Пришел добрый царь.
А.Ш.: Да, пришел добрый царь...
А.С.: Для народа...
А.Ш.: Стали жить. Чем эта блаженная жизнь кончилось, мы знаем. Это лишний раз говорит о том, что обнищание целого народа - вещь опасная. Оно потом порождает безразличие. Мы сейчас в Европе наблюдаем такую картину. И тогда люди уже привыкли: «Ну да, не хватает чего-то, колбасы не достать... Хотя у всех она была, как-то доставали, и все остальное как-то доставали. Привыкли люди: «Зато войны не будет, спокойно живем, и сегодня у нас деньги есть на жизнь, и завтра будут наверняка. Так что все в порядке». Недовольные были, ну, диссиденты были всегда. Может быть, их меньше было, чем сегодня в «пятой колонне», но они были. Большая часть людей уже свыклась с неким дефицитом одежды или каких-то особых продуктов. И это уже не считалось большой бедой. Не достал сегодня, значит, как-то через торговые сети...
А.С.: Да, появилось это слово «достать».
А.Ш.: Да, доставали.
А.С.: Как бы сейчас уже забытое, ушедшее из лексикона.
А.Ш.: Когда приезжали гости какие-то, то в холодильнике находилась и колбаса, и икра, и какие-то консервы рыбные особые и так далее. В общем, я для себя вывод сделал, что не надо доводить народ до такого состояния, когда он согласился, все идет спокойно и тихо, и завтра будет не хуже, и послезавтра тоже. Так рождается мещанство, и это опасная штука. Поэтому можно совершенно четко объяснить, почему на улицы не вышли в девяносто первом году миллионы и допустили распад Советского Союза. Это привычка к тому, что...
А.С.: Идеалистов не стало.
А.Ш.: А раз они обещают жизнь лучшую, и дефицит тут, за пивом нужно в очереди стоять даже... А вот они сейчас обещают, что морозильники все забьют, все будет, не будет никакого дефицита, мы вообще войдем как равноправные члены в Европейскую цивилизацию. И это как-то успокоило. Та часть людей, которая понимала, чем это кончится, и что начинают рушиться все основы жизни, это была небольшая часть населения. А большая часть населения отнеслась к заявлениям наших «демократов», что будет так, как они обещают. А вот не получилось так, как они обещали. Получилось все очень плохо.
А.С.: Понятно. Вот у Вас в биографии есть такой интересный штрих, интересная эпоха даже - это Ваша служба в Анголе. Как Вы туда попали?
А.Ш.: После окончания университета я попросился у своего начальства отпустить меня в училище преподавателем. Диплом у меня был преподавателя философии. Мне сказали: «Тебе еще надо в войсках послужить. Ты еще перспективный».
А.С.: А звание какое было?
А.Ш.: Майор. И в самом деле, после окончания университета меня с замполита батальона поставили пропагандистом полка. Это была должность более высокая, чем замполит батальона. Это уже штатная полковая единица. А через полтора года в этой моей пропагандистской должности меня отправили на курсы «Выстрел». Под Москвой были такие курсы в Солнечногорске. И после окончания курсов меня поставили заместителем командира полка по политчасти.
А.С.: Уже замполитом полка.
А.Ш.: Мне было тридцать четыре года в это время. Я был достаточно молодой замполит полка. Полк был полноценный, восемьсот с лишним человек народу было. Полк хороший.
А.С.: Мотострелковый полк?
А.Ш.: Нет. Понтонно-мостовой полк. Это был один полк в округе, который располагался недалеко от города, в Керро. Но время шло. Замполит мне как-то говорит: «У тебя перспективы роста достаточно мутные, потому что ты окончил гражданский вуз, а не военный. Если бы ты военную академию окончил, ты был бы уже не замполитом полка, а где-нибудь повыше». Я опять попросился, чтобы меня отпустили...
А.С.: На преподавательскую работу?
А.Ш.: На преподавательскую работу. И вот в семьдесят пятом году меня перевели преподавателем в топографическое училище. В Ленинграде было такое высшее военное топографическое училище. Через три года работы в училище я защитил кандидатскую диссертацию по нравственным основам дисциплины, и мне предложили поехать в Анголу на три года в качестве преподавателя-советника. То есть надо было преподавать и одновременно учить своего подопечного, преподавателя-ангольца.
А.С.: А преподавать ангольцам?
А.Ш.: Да, ангольцам. Я попал в политическое училище Анголы и там работал два года.
А.С.: А оно где было?
А.Ш.: Оно было в Луанде, в столице. Уамбо была вторая столица, вроде нашего Ленинграда в России. У нас Москва и Ленинград, а там Луанда и Уамбо. Луанда стоит на берегу Атлантики, а Уамбо в центре Анголы. И там были высшие офицерские курсы ангольской армии, которые кончали все, начиная с президента. Там была группа офицеров из московских академий, я один был из Ленинграда, и я преподавал там общественные науки. Так что мне приходилось общаться там с ангольскими большими начальниками, летать с ними в самолете.
А.С.: Но там в этот момент активных боевых действий не было? Или были?
А.Ш.: Там были боевые действия, в частности, в этой провинции Уамбо. Были и стычки, были и перестрелки, была и гибель наших...
А.С.: Советников, кто в войсках служил?
А.Ш.: Да, советников, семей целых.
А.С.: Семей? В смысле?
А.Ш.: Да, гибли даже семьи. Были налеты южноафриканских военнослужащих, которые вторгались на территорию Анголы на юг и там просто творили безобразия самые настоящие, в том числе и убийства наших советников. Были такие случаи. Вот так я и оказался в командировке.
А.С.: А вообще как воспоминания об ангольцах?
А.Ш.: Была там часть людей, президент, часть членов Политбюро закончили наши вузы.
А.С.: Здесь у нас подготовленные...
А.Ш.: Да. Знали язык русский.
А.С.: Ангола же считалась чуть ли не одной из самых близких Советскому Союзу стран Африки?
А.Ш.: Да, были очень хорошие отношения в то время. Там нас, военных советников, было, наверное, человек восемьсот в Анголе.
А.С.: Серьезный контингент. То есть, это надежный союзник считался, надежнее даже чем, скажем, Мозамбик или Гвинея?
А.Ш.: Ну да...
А.С.: Чуть ли не опора в Африке.
А.Ш.: Наши кремировали Нетто, наши специалисты. А они Нетто очень почитали. Агостиньо Нетто был такой, деятель ангольский. Так что относились к нам хорошо. Там же кубинцы еще были с нами вместе.
А.С.: Ну да...
А.Ш.: А кубинцы к нам вообще относились как братья. Они готовы были в любое время пойти на помощь к нам.
А.С.: Кубинцы воевали или они тоже преподавали?
А.Ш.: Кубинцы принимали участие в боевых действиях против Савимби...
А.С.: Ну да, они же черные...
А.Ш.: Там же оппозиция была, типа гражданской войны...
А.С.: Да, спровоцировали..
А.Ш.: Мы не участвовали, потому что...
А.С.: Понятно, потому что задача у вас была другая. То есть, в общем такое впечатление, что все-таки Ангола...Тогда же потом бросили, когда Советский Союз распался...
А.Ш.: К великому сожалению, да. Связи были порваны.
А.С.: Сейчас вроде возвращаются...
А.Ш.: Советников оттуда отозвали. Там шли боевые действия с группировкой Савимби, и наши советники принимали участие в этих боевых действиях именно как советники.
А.С.: Там были вроде разные рода войск - и моряки, и летчики.
А.Ш.: Да, были разных родов войск советники, потому что были у Анголы вооруженные силы, и военно-морские, в том числе и общевойсковые были.
А.С.: Но вот Вы уже вернулись. Восемьдесят третий год. Брежнев умер, уже началась чехарда смертей.
А.Ш.: Брежнев умер, когда я еще был в Анголе, уже уезжал домой, хотя мне предлагали еще остаться на четвертый год. Но я отказался.
А.С.: Тяжело? Климат?
А.Ш.: Да, климат, конечно.
А.С.: Для русского человека тяжелый климат.
А.Ш.: Тяжелый климат. Природа тоже такая... Лес...
А.С.: В общем, грустно стало.
А.Ш.: Я начальнику своему... Хороший был человек, Владимир Михайлович, наш начальник главный политический... Говорю ему: «Владимир Михайлович, не могу я уже, сил нет».
А.С.: Но там считалось, что три года - это стандартная командировка.
А.Ш.: Да, стандартная командировка.
А.С.: Но это же была такая возможность... За границей платили большие достаточно деньги по сравнению с Советской... выгодно в этом смысле было.
А.Ш.: Можно было на «Волгу» заработать за год.
А.С.: Это серьезно.
А.Ш.: А «Волга» стоила пятнадцать тысяч.
А.С.: И Вы вернулись в восемьдесят третьем году в такой Советский Союз, который лихорадило. И вернулись снова на преподавательскую работу.
А.Ш.: Да, я вернулся в училище. Но по ряду причин...Командировка в Анголу у меня была достаточно успешной, и я мог рассчитывать на какое-то передвижение, в академию, например, перейти из училища. Но это не случилось сразу. Там элементарно взятки давали, но я отказался категорически сразу. И не потому, что я такой вот честный, честнее остальных, просто у меня положение такое было. Я приехал не из Перми, не из Омска. Я приехал из Петербурга, из Ленинграда, точнее скажем. И возвращаться в Ленинград меня не пугало, я в Москву не очень-то и хотел. Поэтому я и вернулся в училище. Через год они меня все-таки передвинули в академию.
А.С.: В Москву?
А.Ш.: Нет, не в Москву, здесь, в Военно-артиллерийскую академию, была такая на улице Комсомола.
А.С.: Понятно, уже в последние годы Советской власти, Советского Союза, Вы были преподавателем академии?
А.Ш.: Да, я закончил службу полковником, старшим преподавателем кафедры, работал над докторской диссертацией по методологическим основам воинской дисциплины...
А.С.: В каком году Вы уволились?
А.Ш.: В восемьдесят девятом. Я вернулся в восемьдесят третьем, в восемьдесят пятом я начал вплотную заниматься докторской диссертацией. А потом был вынужден все это прервать, потому что какая дисциплина, когда армия разваливается? Она разваливалась просто на глазах. Я вынужден был прекратить эту работу и уволиться. Потом я работал в ряде гражданских вузов, в частности, в Университете растительных полимеров. Университет целлюлозно-бумажной промышленности был такой в советское время, потом он стал Университетом растительных полимеров. Там я проработал три или четыре года, не помню точно уже. Потом мне предложили перейти на должность директора Межвузовского центра по науке и религии в Морской университет. Там я тоже три года отработал.
А.С.: А когда Вы вопросами религии заинтересовались? И как происходил процесс воцерковления бывшего советского офицера?
А.Ш.: Хороший вопрос. И правильный вопрос, как это случилось.
А.С.: Вы же полковником были?
А.Ш.: Да. Когда начали публиковать, Анатолий Дмитриевич, работы наших отечественных русских философов. Ведь понимаете, это вообще кошмар какой-то, это дичь какая-то, когда я, человек, закончивший философский факультет второго по значимости университета Советского Союза, не слышал фамилии Розанова, Леонтьева, Франка и других русских философов, будто вообще их не существовало. До такой дичи можно было дойти. И когда это все стали публиковать, я начал это читать и читать историю, я увидел, что я очень ущербно представляю себе русскую классическую философию, я плохо знаю историю своего Отечества. И, кроме того, когда я стал читать наших историков... Ключевского-то издавали девятитомник еще в советское время, ну а Соловьева не было почти...
А.С.: Ну да. Карамзина даже, я помню, издали поздно, уже в перестройку.
А.Ш.: Когда я все это стал читать, я понял, что историю-то Отечества я знаю плохо, что какое-то превратное отношение к ней сложила учеба наша. Ведь позиция советской идеологии заключалась в том, что история России до семнадцатого года - это так, предыстория, а настоящая история началась с семнадцатого года. Под этим углом зрения и изучали историю. И вот когда я начал читать наших классиков по истории, я понял, что плохо знаю историю. Но, читая дальше, я пришел к мысли, что если я не буду знать историю Церкви, то я не буду ни знать, ни понимать толком историю России.
А.С.: То есть, к Богу Вы пришли через научное изучение, через рациональное...
А.Ш.: Через осмысление всех этих процессов. Дотошно я читал, сравнивал с тем, что было. И, конечно, это был переворот серьезный в сознании и в позициях.
А.С.: А крестились Вы когда? В детстве были крещены?
А.Ш.: Да, в детстве. У меня были крестный и крестная. Крестной была тетя моя, крестным отцом был парень из соседнего дома, Леня Карпачев, который тоже пропал без вести в войну. Так что церковь у нас в деревне Цикино, в двух километрах от нашей деревни, работала все время, ее не закрывали никогда. Она стоит и работает до сих пор. В церкви мне, конечно, бывать приходилось. Сказать, что я сознательно это делал, не могу, все шли - и я шел. Дед у меня по матери был глубоко верующим человеком, сестра его родная была монашкой. Не знаю, как эти корни отразились на моем мировоззрении, но постепенно, изучая историю Отечества и историю Церкви, осмысливая те исторические процессы, которые прошла наша страна и наш народ, я понял, что без веры мы бы не достигли того уровня, который имеет сегодня наша страна и наш народ. И чем дальше, тем больше я в этом убеждался. Вот так я постепенно пришел в церковь.
А.С.: Вернулись в церковь...
А.Ш.: Очень необычно я чувствовал себя, когда в первый раз встал перед иконой и стал молиться. И то еще какие-то сомнения одолевали: «А то ли я делаю?» Сын у меня крещеный тоже, но без моей помощи. Его тетя, сестра жены, как говорят, втихаря, в Сортавала, пошла в церковь к священнику, и он был окрещен. И я, будучи замполитом строительной роты в это время, обнаружил у сына крестик и спросил, что это такое. И мне объяснили все.
А.С.: Вы смирились с этим?
А.Ш.: Если бы узнали мои начальники политические, то взбучкой, в лучшем случае, отделался бы, а так бы могли и более круто поступить. Но вот так случилось, без моего ведома.
А.С.: Понятно. Вы в девяностые годы, после того, как стали руководителем Центра по науке и религии, тогда же стали и организатором Собора православной интеллигенции. Как это все происходило? Инициатива была чья?
А.Ш.: Работая в должности директора Межвузовского центра, мне пришлось...Тогда очень активно работали сектанты. Просто лавиной хлынули на нас...
А.С.: Ну да, в девяностые годы...
А.Ш.: В девяностые, и в восьмидесятые уже. Дикий рост. Свидетели Иеговы с пятнадцати человек каких-то в восемьдесят седьмом году, уже к девяносто пятому году имели одиннадцать тысяч. По пятьдесят-шестьдесят процентов в год рост был численности. И сайентологи тоже успешно работали, и другие секты. И мне пришлось быть одним из первых организаторов сопротивления этим сектам. Я тогда книжку маленькую выпустил по свидетелям Иеговы и стал одним из лидеров борьбы.
А.С.: Их тогда власть поддерживала местная, Собчак вроде как...
А.Ш.: Да, Собчак целый лагерь пионерский продал за бесценок свидетелям Иеговы. И они сейчас там сделали Центр, в Солнечном.
А.С.: Понятно. И вот таким образом Вы вынуждены были взаимодействовать с Русской Православной церковью на этом пути. Интересы совпали.
А.Ш.: На этом поприще да. Как русский человек, я, естественно, прежде всего, обратился к церкви, и с ее помощью мы организовывали эту борьбу с сектантами. Надо сказать, что все-таки мы проделали полезную работу, большую, и сбили им эту волну, и к началу века не было уже такого увлечения наших людей этими посулами, которые им тут давали.
А.С.: И так родилась идея объединить представителей интеллигенции.
А.Ш.: Да, где-то в конце девяностых годов я почувствовал такую потребность. Сначала по моей инициативе создали ассоциацию религиоведов. Но через год я понял, что эти религиоведы - это вчерашние атеисты. Преподаватели научного атеизма превратились в религиоведов. Договориться с ними по вопросам контактов с церковью Православной не было никакой возможности. Через эти полтора года я понял, что это бесполезное дело, и что я буду тратить время и нервы, а отдача будет очень слабая. И я закрыл эту ассоциацию.
А.С.: Видимо, другого выхода не было.
А.Ш.: Встретился с профессором Семеновым... Мне порекомендовали с ним встретиться, поговорить.
А.С.: С Валентином Евгеньевичем?
А.Ш.: Да, обговорили мы с Валентином Евгеньевичем и согласились с тем, что надо создавать организацию. И в двухтысячном году мы такую организацию и создали. На первом нашем собрании где-то было порядка шестидесяти семи - семидесяти пяти человек.
А.С.: Весомо.
А.Ш.: Весомо было потом, Анатолий Дмитриевич, потому что, когда начали мы проводить конференции российского масштаба, когда съезжаться стали к нам на конференции люди из тридцати восьми-сорока регионов России, приезжали из-за границы - из Германии, Италии, даже из Зеландии....Извините, из Австралии приехал серб.
А.С.: Из Австралии? Да, далековато. В лучшие времена Собор православной интеллигенции собирал несколько сот, да?
А.Ш.: Да. Мы собирали по пятьсот-шестьсот человек на наши мероприятия, причем не так, что шестьсот человек посидели на первом часе, кончилась торжественная часть, и все разъехались. Нет, у нас первый день был день работы докладов. На второй день мы работали по секциям. На третий день мы уезжали в поездки по святым местам - в Тихвин...
А.С.: Это совместно с Русской Православной Церковью, с епархией делалось?
А.Ш.: С епархией, постоянно... Ректор Духовной академии, сначала епископ, потом архиепископ Константин (Горянов) работал в тесном контакте, и мы даже его просили быть Почетным председателем нашего Собора. И он все время с нами... Я по несколько раз в месяц с ним встречался, отрабатывали вопросы, мы вместе проводили все эти мероприятия, вместе с Духовной академии ездили в поездки, и участвовали все время представители церкви в наших мероприятиях, так что...
А.С.: Благодаря поддержке церкви... Понятно.
А.Ш.: Вот тогда народ пошел в Собор, и у нас уже к 2005 году насчитывалось в Соборе более двухсот человек, причем это очень не рядовые люди, это было двадцать пять докторов наук, сорок три кандидата наук.
А.С.: Серьезный научный потенциал. Алексей Николаевич, в преддверии своего восьмидесятилетия, насколько я знаю, Вы ведете довольно активный образ жизни. Но главным образом Вы сейчас сосредоточились на научных изысканиях, насколько я знаю. Чем сейчас доктор философии Швечиков озабочен?
А.Ш.: Главным образом и прежде всего я озабочен состоянием духовности общества нашего. Это самая ключевая и главная проблема, все остальное потом, все кончается, потому что все начинается с духа, а не с материи. К великому сожалению, я очень часто натыкаюсь на то, что я вижу, как эта проблема как-то отодвигается, затемняется, принижается. Я читаю и перечитываю воспоминания Николая Александровича Мотовилова, и встречи его со святым Серафимом Саровским, и их разговоры, и вызовы Серафимом Саровским на себя Святого Духа, и что переживали они вместе с ним. Потрясающая картина, потрясающее сообщение. И неслучайно Серафим Саровский говорил, что «главным смыслом жизни христианина должно быть стяжание Духа Святого». Вот если это стяжание есть, есть движение, есть развитие, есть творческий поиск, есть справедливость, честность, милостивость, милосердие. Как проблемы с духом, так начинаются проблемы вообще. Мне, теперь уже как историку церкви, известно, что там, где настоящая работа проводилась и давала свои результаты, там цивилизация стояла долго, как, например, Египетская. Там, где это запускалось, не считалось важным, они как греки или как римляне, плохо кончали. Сегодня именно к этому идет западная цивилизация - плохо кончить. Потому что уходит духовная основа жизни, а в Америке ее вообще никогда и не было, этой духовной основы. Поэтому не надо удивляться, что там идут сейчас такие процессы. Как только разваливается духовная жизнь, разваливается и вся остальная. Это совершенно однозначно. Поэтому главной задачей нашей сегодня...Я вчера не зря по поводу методологии вопрос поднимал, потому что надо выработать эту методологию, на основе которой и создавать будущую Россию, потому что сегодня мы живем так, что мы не знаем, куда идем, зачем идем, к чему идем. И пока эта ясность не будет нами определена, то рассчитывать на какие-то серьезные успехи в нашем развитии, я думаю, просто не приходится. Вот это, я думаю, самая болезненная проблема сегодня для нас - это возрождение духовной стороны жизни нашего народа, нашего общества. А основы ее заложены очень крепкие, очень сильные. Давайте обратимся к истории времен Алексея Михайловича Романова - какая была вера, как она осуществлялась, и какие плоды она давала. Павел Алеппский, монах, который написал большую книгу по итогам своей поездки вместе с отцом в Московию во время правления Алексея Михайловича Романова... Это потрясающее сообщение, и потрясающе то, что какого вообще уровня достигла сила веры в это время в Московском государстве, и почему оно и процветало в то время. Правление Алексея Михайловича было наиболее удачным из всех царей вообще за всю историю нашего Отечества. Вот это меня волнует, над эти я работаю. И сейчас я пишу серию из трех статей, причем больших статей, под общим названием «Царство Христа против империи Антихриста». Первую часть я написал, мне сказали ребята, что читают на Русской Народной Линии эту статью. Теперь я заканчиваю вторую, и потом буду думать над третьей.
А.С.: Понятно. Ну что ж, спасибо, Алексей Николаевич! Дай Бог Вам здоровья! Накануне дня рождения не принято поздравлять, как говорится, нужно после. Но поскольку наша передача появится уже в канун дня рождения, я от всей души поздравляю Вас с грядущим юбилеем! Надеюсь, что те силы, которые у Вас есть - силы умственные, да и телесные... Я думаю, не каждый восьмидесятилетний человек может такой крепостью здоровья блеснуть, как Вы... Дай Бог Вам здоровья, сил, творческих успехов! Чтобы Ваши размышления, Ваш жизненный опыт стали достоянием последующих поколений, и чтобы Ваши труды внесли лепту в духовное возрождение России.
А.Ш.: Спасибо, Анатолий Дмитриевич! С Божьей помощью как-нибудь справимся с этими задачами и реализуем то, что задумано. Я думаю, что это будет своеобразным вкладом в наше дальнейшее развитие и в выбор пути этого духовного развития, это самое важное - чего мы хотим.
А.С.: Спасибо.
А.Ш.: Спасибо Вам.
А.С.: Я напомню, что это была очередная передача из цикла «Старейшины. Разговоры с теми, кого нужно слушать», и беседовали мы сегодня с Алексеем Николаевичем Швечиковым, доктором философии, известным общественным деятелем Санкт-Петербурга, которому в этом году исполняется 80 лет.
А.Ш.: Доктором философских наук, Анатолий Дмитриевич.
А.С.: До свидания.
