Источник: Наука Вера Культура

Фото: https://starcom68.livejournal.com/1477436.html

Задолго до возрождения независимой Польши в ноябре 1918 г. в польской политической и общественной мысли сформировалась устойчивая традиция рассматривать белорусов, украинцев и литовцев с позиций культурного и цивилизационного превосходства, одновременно трактуя польский этнический элемент на белорусских, литовских и украинских землях как «доминирующую и единственную цивилизационную силу, способную к политической организации данного края. Поэтому, – полагал лидер польских национальных демократов Р. Дмовский, – будущее польское государство имеет право выйти за пределы польских этнографических границ в такой мере, чтобы соответствовать ценностям исторической Польши и… реализовать цивилизационный потенциал великого народа» [1, s.17].

https://triptonkosti.ru/18-foto/belorusskaya-ssr-karta.html

Степень «выхода» за пределы собственно польских этнических границ для реализации своего «потенциала великого народа» и «ценностей исторической Польши» различные польские политики определяли по-разному. Если сам Дмовский считал полное восстановление границ 1772 г. иллюзией, выступая за присоединение к возрожденному польскому государству на востоке территории Ковенской, Виленской, Гродненской и части Минской губерний, а также Восточной Галиции и Волыни, то многие представители польской общественности продолжали мыслить категориями Речи Посполитой «от моря до моря» в границах 1772 года. Аналогичным было восприятие восточных соседей поляков и политическими оппонентами национальных демократов – польскими социалистами. Так, Ю. Пилсудский причислял все народы, жившие к востоку от поляков, к числу «неисторических» и полагал, что польская политическая опека над ними является совершенно естественным явлением [4, s.10].

Примечательно, что лидер польских национальных демократов Р. Дмовский сравнивал отношение Польши к литовским, белорусским и украинским землям с отношением Франции к Эльзасу, который, по словам Дмовского, «не является французской областью в этнографическом отношении, но в цивилизационном смысле принадлежит французской нации. К сожалению, – писал Дмовский, – наш Эльзас больше нашей собственной этнографической области и в чужих руках он находился не 50 лет, а намного дольше. Не везде в нем наше влияние было так глубоко, как французское влияние в Эльзасе и, к сожалению, его более поздним хозяевам в значительной мере удалось наше влияние искоренить…» [1, s.17]. Само проведение подобной параллели явственно обнаруживало у польской политической элиты решимость взять этнокультурный реванш за прошлые поражения и восстановить польское цивилизационное доминирование в восточных областях бывшей Речи Посполитой. Наличие весьма развитых к 1918 г. украинского, литовского и белорусского национальных движений, стремившихся к созданию собственной государственности, польская элита не была склонна воспринимать всерьез, находясь в плену привлекательных для нее, но безнадежно устаревших к началу ХХ века реалий средневековой Речи Посполитой. Впоследствии это привело к многочисленным конфликтам с национальными меньшинствами в лице оказавшихся в составе Польши белорусов, литовцев и украинцев и к сбоям в реализации культуртрегерских проектов Варшавы на данных территориях.

Рижский мирный договор, заключенный после советско-польской войны в марте 1921 г., окончательно определил границу между Советской Россией, Советской Украиной и Польшей, которая оставляла значительную часть населенных белорусами земель в составе Польши. В условиях крайне напряженных отношений между Советской Россией и Второй Речью Посполитой белорусский вопрос сразу стал одним из инструментов борьбы между Москвой и Варшавой. Особую ожесточенность этой борьбе придавали не только идеологические противоречия, но и неудовлетворенность обеих сторон установившейся границей: в то время как Москва стремилась к присоединению западнобелорусских и западноукраинских земель, рассматривая их уступку Польше как вынужденный и временный шаг, Варшава продолжала сохранять масштабные территориальные аппетиты, поскольку значительная часть польской общественности не отказалась от идеи восстановления границы Речи Посполитой 1772 г., трактуя уступку Минска восточному соседу как непростительную слабость и даже как «преступление» [3].

Рижский мирный договор 1921 г. https://starcom68.livejournal.com/1420135.html

Хотя статья 109 Конституции Польши, принятой 17 марта 1921 г., провозглашала право каждого гражданина на сохранение своей национальности, языка и национальных особенностей, «действительность разительно расходилась с подобной декларацией» [9, s.17]. Воспринимая Гродненщину, южную часть Виленщины, восточную часть Белостокского воеводства и Полесье – территории, населенные в основном белорусским автохтонным населением, – как исконные польские земли, Варшава с самого начала проводила здесь агрессивную политику этнокультурного реванша, любыми путями восстанавливая польское цивилизационное доминирование и энергично преследуя белорусскую культуру и образование. Уже в октябре 1921 г. издававшиеся в Вильно «Белорусские ведомости» с сожалением констатировали «крайне пренебрежительное отношение к белорусам» со стороны польских властей. По словам газеты, польские чиновники считают белорусов «то москалями, то большевиками, то вообще людьми второго сорта» [6].

Политика Москвы в белорусском вопросе была прямо противоположной. Созданная по инициативе большевиков белорусская государственность в виде БССР получила мощный импульс для своего дальнейшего развития после провозглашения курса на «коренизацию». Активная поддержка и развитие белорусского языка и культуры на государственном уровне, а также создание широкой сети образовательных учреждений с белорусским языком преподавания вызвали заинтересованное внимание западнобелорусской интеллигенции в Польше, страдавшей от жесткой дискриминационной политики польских властей. «При всем общем расстройстве и зависимости от Москвы в Советской Беларуси в этом году повсеместно введены школы на белорусском языке, открылся белорусский университет, и многое было сделано для нашей культуры» [7], – отмечали виленские «Белорусские ведомости» 3 октября 1921 г.

Варшава с тревогой наблюдала за ростом просоветских симпатий среди белорусского населения восточных воеводств Второй Речи Посполитой. По этой причине советская политика в белорусском вопросе вызывала самое пристальное внимание польских политиков и средств массовой информации. Большой резонанс и оживленные комментарии польских политиков и прессы вызвало первое территориальное укрупнение БССР в 1924 г., в результате которого в состав БССР вошли части Витебской и Смоленской губерний, бывших ранее частью РСФСР.

Один из крупнейших польских знатоков национального вопроса, соратник Пилсудского по социалистической партии Л. Василевский в своей книге «Литва и Беларусь», изданной в 1924 г., отмечал, что «белорусы уже давно добивались присоединения к БССР этнографических белорусских земель, входивших в состав РСФСР» [10]. Василевский констатировал, что с начала проведения Советским правительством новой национальной политики произошло объединение почти всех этнографических белорусских земель Советского Союза в единое целое в границах БССР [10]. Утверждая, что «белорусы давно добивались присоединения к БССР этнографических белорусских земель в составе РСФСР» Василевский несколько упрощал ситуацию, которая в реальности была значительно сложнее. Если партийное руководство БССР в Минске действительно настойчиво добивалось передачи в состав БССР населенных белорусами территорий в составе РСФСР, то руководители Витебской и Гомельской губерний, на которые претендовал Минск, наоборот, выступали категорически против присоединения к БССР. Так, в докладных записках в ЦК РКП накануне принятия окончательного решения об укрупнении БССР секретари Витебского и Гомельского губкомов аргументировали свое нежелание входить в состав БССР отсутствием белорусского национального самосознания у большинства населения и отрицательным отношением местного крестьянства к введению белорусского языка в школы и учреждения [11].

В изданной в 1925 г. брошюре, посвященной проблеме «кресов» и национальных меньшинств в Польше, Василевский признавал факт угнетения белорусов в Польше, отмечая, что данное обстоятельство «тем более достойно сожаления, что Советское правительство не жалеет средств для того, чтобы завоевать симпатии белорусов и превратить их в орудие борьбы с Польшей» [5, s.17]. По словам Василевского, в 1924 г. почти вся белорусская этнографическая территория была присоединена к БССР и таким образом 3 миллиона российских белорусов «получило возможность развиваться в условиях автономии… Белорусы могут расширять свои школы и развивать литературу, пользоваться белорусским языком в официальных учреждениях и в общественных местах. С внешней стороны, – резюмировал Василевский, – БССР выступает как отдельная самостоятельная административная единица с белорусским языком в качестве официального – по крайней мере, теоретически, поскольку на практике это не всегда так…» [5, s.17]. Цели политики СССР в белорусском вопросе, по мнению Василевского, успешно реализуются, так как, по его мнению, «БССР является одним из инструментов империалистической политики московского советского правительства. Его агенты, указывая на достижения белорусов в Советской державе, ведут энергичную деятельность с целью отторжения белорусских земель от Польши и присоединения их к СССР» [5, s.18].

Точка зрения Василевского разделялась и другими представителями польской общественности. Так, польский политик и публицист С. Старжыньский в своей книге, изданной в 1924 г. в Варшаве и посвященной национальному вопросу в Советской России, также объяснял причины укрупнения БССР в 1924 г. исключительно политическими соображениями Москвы. Старжыньский подчеркивал, что большевикам прежде всего было необходимо «усилить значение Минска как центра пропаганды, направленной на Польшу.… Именно поэтому 4 февраля 1924 г. ВЦИК постановил значительно увеличить территорию БССР…» [10].

Подобные взгляды в целом соответствовали реалиям. Примечательно, что один из лидеров белорусского национального движения А. Луцкевич, проживавший в 1920-е гг. в Вильно, вспоминал о резко возросшем интересе к белорусскому вопросу со стороны советских дипломатов в Польше в начале 1920-х годов. По словам Луцкевича, в начале 1923 г. в Вильно его посетил ответственный сотрудник советского полпредства в Варшаве Гольдштейн, предложивший ему подготовить документ с изложением мероприятий, которые было бы желательно осуществить в БССР с точки зрения западных белорусов. Луцкевич подготовил подобный документ, указав в нем в первую очередь на желательность увеличения территории БССР за счет присоединения к ней этнических белорусских земель в составе РСФСР, а также на необходимость усиления белорусской культурной работы [8, c. 217]. Данная записка была одобрена полпредом СССР в Польше, послана в Москву и, судя по всему, сыграла важную роль в принятии Москвой политического решения об укрупнении БССР.

Колоссальное внимание событиям в Советской Белоруссии уделяла польская пресса г. Вильно, находившегося в непосредственной географической близости от польско-советской границы. Комментируя расширение БССР за счет РСФСР в 1924 г., консервативное виленское «Слово» подчеркивало, что это было сделано с целью «уменьшить враждебность местного населения к Советским властям, которые поэтому проводят изощренную национальную политику и стараются вызвать антагонизм между поляками и белорусами» [12]. «Слово» сообщало, что после укрупнения БССР за счет присоединения к ней частей Витебской, Смоленской и Гомельской губерний состоялся съезд советов укрупненной БССР, выступая на котором представители Красной Армии Тухачевский и Дыбенко «призывали освободить и ту часть Беларуси, которая находится «под властью польской буржуазии» [12]. По замечанию «Слова», после расширения границ Советской Белоруссии подобная воинственная риторика стала раздаваться чаще, однако «умеренно настроенные белорусы воспринимают ее без энтузиазма» [12].

Тревожные предчувствия польских политиков стали оправдываться довольно быстро. Территориальное укрупнение БССР и продолжение политики «коренизации» действительно вызвали резкое нарастание просоветских симпатий среди белорусского населения Польши, что, в частности, проявилось в создании и стремительном росте популярности белорусской рабоче-крестьянской «Громады». «Деятельность «Громады» носит явно выраженный антигосударственный характер, – бил тревогу в октябре 1926 г. «Виленский курьер». – Ее ближайшим идеалом является отторжение земель Западной Беларуси от Польши и присоединение их к Советской Беларуси…» [3]. Анализируя причины роста и успехов «Громады», «Виленский курьер» приходил к неутешительному для Варшавы выводу о том, что «это является результатом нескольких первородных грехов кресовой политики Польши. Первым таким грехом была отдача Минска России и раздел Беларуси по Рижскому договору. Этим мы дали большевикам колоссальные козыри в игре… Однако и внутренняя политика Польши на кресах была в течение всего этого времени сплошным стечением несуразностей. Эта политика шла в двух направлениях: 1).преследование белорусской работы в просветительском и хозяйственном отношениях. 2).попустительство в отношении политической демагогии…» [3]. Сравнивая политику Москвы и Варшавы в белорусском вопросе, «Виленский курьер» был вынужден признать, что «политика Советской России в этом отношении является гораздо мудрее польской. Самым решительным образом Россия задушила всевозможные попытки создания каких-либо белорусских политических партий…, но взамен этого дала широкие возможности для культурной работы, открыла Белорусский университет, организовала Институт белорусской культуры, …образовала целую сеть низших школ. Целый ряд бывших политических противников коммунизма нашел в Советской Беларуси применение своим силам…» [3].

Обоснованность подобных оценок подтверждается признанием одного из лидеров белорусского национального движения в 1920-е годы и депутата польского сейма Б. Тарашкевича, который в своем выступлении перед представителями белорусской эмиграции в Праге в ноябре 1924 г. констатировал крайне неутешительные итоги пятилетнего пребывания белорусов под польским господством. По словам Тарашкевича, «степень социального и национального угнетения белорусов в Польше переходит границы возможного; массы настроены большевистски, симпатии и взоры их направлены на СССР…» [13]. Говоря о позиции польских политических партий в белорусском вопросе, Тарашкевич отмечал, что «все, начиная от эндеков до ППС стоят единым фронтом» и что большинство белорусских депутатов польского сейма склоняются к социальной революции как методу решения белорусского вопроса в Польше [13].

Стремление Варшавы нейтрализовать влияние Минска на население западнобелорусских земель проявилось после государственного переворота, осуществленного Пилсудским в мае 1926 г. Некоторые соратники Пилсудского, включая Л. Василевского и Т. Голувко, разработали ряд мер, призванных снизить накал антипольских настроений у национальных меньшинств Второй Речи Посполитой и способствовать их интеграции в польский государственный организм. По отношению к белорусам запланированные меры предусматривали развитие школ с белорусским языком преподавания, создание белорусских культурных учреждений, а также белорусизацию православной церкви. В частности, Л. Василевский подчеркивал целесообразность удовлетворения образовательных и культурных потребностей белорусского населения прежде всего в приграничных с БССР областях Польши, население которых было в наибольшей степени подвержено влиянию Советской Белоруссии, а также указывал на необходимость создания специальной комиссии для разработки учебников для белорусских начальных и средних школ. Кроме того, Василевский считал целесообразным усиление польского культурного влияния на выпускников белорусских гимназий путем предоставления им стипендий для продолжения учебы в высших учебных заведениях Варшавы или Кракова; при этом концентрацию белорусской студенческой молодежи в Вильно он считал нежелательной.

Данные планы, требовавшие определенных усилий со стороны властей, однако, остались на бумаге, не получив поддержки Пилсудского, который не видел необходимости в сколько-нибудь существенной корректировке политики в отношении национальных меньшинств Польши [9, с. 37]. Более того, в 1930-е годы степень национальной дискриминации белорусов в Польше даже возросла, достигнув своего пика к 1938-1939 гг. Именно в это время Варшава, придерживавшаяся ранее политики «государственной ассимиляции» национальных меньшинств, берет курс на полную национальную ассимиляцию белорусского меньшинства. Это проявилось в преследовании белорусских общественных и культурных организаций, в закрытии белорусских школ и в новом наступлении на позиции православной церкви. Так, если в 1922/1923 учебном году на западнобелорусских землях существовали 32 белорусские начальные школы, то к 1938/1939 учебному году их число упало всего до 5. При этом общая численность белорусов во Второй Речи Посполитой составляла около 2 миллионов человек. Только за один месяц 1937 г. польскими силовыми структурами было разрушено 114 православных церквей. Кампания по ликвидации православных храмов затронула в первую очередь территории Западной Беларуси и Западной Украины.

«Наша внутренняя жизнь представляет собой грустную картину; это в огромной степени картина варварства и глупости» [2, s.305], – такую нелицеприятную и самокритичную характеристику польской внутренней политике давал Р. Дмовский в начале 1930-х годов. В первую очередь столь нелестные слова можно адресовать политике Варшавы в отношении национальных меньшинств, хотя Дмовский наверняка имел в виду не только этот аспект внутренней политики межвоенной Польши.

Литература

1. Dmowski R. Polityka polska i odbudowanie państwa. Warszawa, wydanie drugie, 1926. 446 s.
2. Dmowski R. Swiat powojenny i Polska. Warszawa, 1931. 389 s.
3. Kurier Wileński. 13.X.1926. № 237.
4. Mironowicz E. Białorusini i Ukraińcy w polityce obozu piłsudczykowskiego. Białystok: Trans Humana, 2007. 235 s.
5. Wasilewski L. Sprawa kresów i mniejszości narodowych w Polsce. Warszawa: wydawnictwo warszawskiego oddziału towarzystwa Uniwersytetu Robotniczego, 1925. 211 s.
6. Беларускiя ведамасьцi. 1921. № 5.
7. Беларускiя ведамасьцi. 1921. № 4.
8. Луцкевiч А. Да гiсторыi беларускага руху. Мiнск: Беларускi кнiгазбор, 2003. 279 c.
9. Мiрановiч Я. Беларусы ў Польшчы (1918-1949). Вiльня, Беласток: Беларускае гiстарычнае таварыства, 2010. 191 c.
10. Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.1974. Л.25.
11. НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.675. Л.184-192.
12. НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.1974. Л.28.
13. НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.675. Л.225.