Терпение и спокойствие

Уролог в Медцентре в Коломенском уже во второй раз говорит мне: «Александр Сергеевич! Вы еще не старый человек, Вам еще рано умирать. Вам необходимо пройти онкологическое обследование». «А мне знакомый врач, работавший в секретных военных госпиталях, ставящий диагностику по биотокам, говорил, что по линии онкологии у меня нет проблем». «Ну как же нет – вот показания МРТ и ПСА – они у Вас значительно увеличились». Я решился. Как важно, когда рядом близкий человек – прихожанин и духовное чадо, врач, скорый на помощь раб Божий Константин – он договорится, все оформит, привезет, увезет, поможет заполнить массу согласований. О, блаженный «принцип бревна» - делайте с моим телесным немощным сосудом, что хотите, только не создавайте помех для молитвы, чтения и «стратегических размышлений».

Как всегда, перед какими-то важными событиями – искушения: не положили иконы, часы, ежедневные таблетки и пр. В поисках нашего отделения метались с Костей по этажам – это напоминало эпизод в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», когда «Иоанн Грозный» и «Шурик» курсировали на лифтах. Напряжение несколько смягчалось шутками-прибаутками, которые для Кости не были новеллой, типа: пациент обращается к хирургу: «У Вас плохое настроение – чем я могу помочь?» Хирург в ответ: «Не безпокойтесь – у меня есть действенное средство от хандры – вот подрежу кого-нибудь на операции – и все будет о’кей».

На мое настроение и самочувствие подействовало сообщение о гибели сына старосты одного из храмов в глубинке, который опекает наша община. Юра был добрым и незлобивым, но совершенно потерянным человеком. По словам матери, её младший сын пережил большое потрясение – его бросила жена, лишив при этом дома и средств к существованию. В храме в холодное время он растапливал печи и сразу уходил, не оставаясь на службе. Много курил. На вопрос: «Как дела?» - неизменно с улыбкой отвечал: «Лучше всех». При этом в его глазах была неизбывная тоска. Я решил начать работу с ним с проблемы курения, пытался говорить на эту тему, но он сразу нервничал и отходил. В какой-то момент я вдруг остро осознал: он не жилец на этом свете. Жизненная сила покинула его, остался один футляр плоти. Возникло опасение, что он может что-то с собой сделать. Поделился своими наблюдениями с его матерью – она близко к сердцу все приняла, рассказала о своих опасениях. Пару раз мы о Юре помолились, потом решили продолжить наши усилия после Пасхи. Но произошла трагедия. Мне рассказали, что Юра покинул родительский дом, сказав, что хочет пожить самостоятельно. Связался с пьяной компанией, безпробудно пил с ними и при этом не принимал никакой пищи. В какой-то момент компаньоны его выгнали. В критическом состоянии его, валяющегося на земле, подобрали и привезли к матери. Та повезла его в больницу, где он почти сразу скончался. Уход Юры подействовал на меня весьма угнетающе. Я долго размышлял над произошедшим. Конечно, надо было о нем постоянно молиться и еще, что очень важно: надо было при каждой встрече с Юрой приводить ему хотя бы одну цитату из Писания – о том, что «Бог есть Любовь», что «помощь наша от Господа, сотворшаго небо и землю». То есть, не своими словами пытаться в чем-то его убедить, от чего-то предостеречь, а глаголами Вечной Жизни. Не случайно, вся трапезная нашего храма увешана цитатами из Слова Божия. Каждому выступающему предлагается использовать одну из этих цитат, чтобы ум человека, по словам прп. Серафима Саровского, как бы плавал в Священном Писании.

Никуда не уйти от предстоящей процедуры – по сути, это операция, называется «биопсия». С волнением ожидаю ее результат. Отдельная палата, относительная тишина, городская панорама действуют успокаивающе. Первые сутки – адаптация, настрой на предстоящие испытания. Я думал, что 83-я больница (ныне ФМБА) не превзойдена по уровню лечения, чистоте и комфорту – оказалось, что НИИ урологии нисколько ей не уступает. Рядом с НИИ церковь во имя прп. Саввы Сторожевского. Построена она совсем недавно – ее даже нет в последнем справочнике московских храмов. Удивили несколько икон в храме – их я раньше не встречал: Гавайская икона Богородицы, икона Богородицы «Первые шаги», Спасителя не с овечкой на раменах, а с младенцем и др.

Накануне операции приходит анестезиолог и сообщает, что наркоз будет общий с отключением сознания. Я: «Краткий? Легкий?» Она: «Адекватный – столько, сколько надо, чтобы Вы не чувствовали боли» (такой наркоз бывает и при глотании трубки для исследования желудка – эту трубку я про себя называю «собачатиной», так как внешне она напоминает собачью лапу). Я упорно твержу: «Я здесь на обследовании». А все врачи и медсестры в один голос говорят, что это операция. Последовали уколы с вечера и с раннего утра, в частности, в живот, и ряд других подготовительных мероприятий, некоторые из которых были для меня неожиданны и неприятны.

Рассказал знакомому священнику (я это делаю при каждой своей госпитализации) о том, как и что было и что еще будет. Он, как всегда, бурно и эмоционально реагирует – ему даже стало плохо, и он устремился на улицу. А что будет завтра, в день выписки, когда я расскажу ему, что после снятия катетера хлынул фонтан крови?! Как бы он в обморок не упал... Телевизор в палате показывает только один канал – дебильно развлекательный. Полу безсонная ночь. Окно закрыл из-за шума трассы, ночью стало душно. Несколько раз смотрел на часы.

…С половины шестого я «на ушах». Мне говорили: операция будет в 8.30, пойдете первым. Затем – нет, в 10, в 11, а началась она аж в 13.30. Идет час за часом, напряжение зашкаливает, возникает малодушная мысль: «Может быть, все бросить и уехать?!» Но это тупиковый путь, сам собой вопрос не решится. «Терпение и спокойствие, спокойствие и терпение». Почему непременно я должен быть первым? За какие такие заслуги? Вот Александр - сосед по палате, госпитализирован позже меня, а его забрали в операционную раньше. Он оказался летчиком с 40-летним стажем, к тому же еще и земляком – с Донбасса. Судя по всему, на операцию я попал последним, хотя мне говорили, что буду первым – так первые становятся последними.

В ожидании операции читаю часовник, а потом статьи и газеты с подборкой материалов под заголовком: «Засекреченные трагедии в СССР». Отрываюсь от чтения, нервно хожу по палате и по коридору. Впечатление от информации о катастрофах в советское время под стать настроению. Заголовки статей в газете: «Чернобыль: сбесившийся атом», «Апокалипсис в Ташкенте», «В огненном аду» (это о взрыве на подстанции близ Сызрани в 1980 году, в результате чего погиб 41 человек и около 200 было ранено). «На многих кожа висела клочьями, как чулки. Волосы были обгоревшими». Кровавая баня в Сокольниках из-за давки, которую спровоцировали канадцы, кидая жвачку в гущу нашей молодежи; о пожаре в гостинице «Россия» в 1977 году – по-видимому, это был поджог, так как огонь одновременно возгорелся в нескольких десятках мест, и т.д, и т.п. Ужасает предстоящее испытание, которое включает в себя, в частности, 14 уколов. «Не остави меня, Господи, Боже мой, не отступи от мене, воньми в помощь мою, Господи Боже спасения моего».

Я в большом напряжении, штормит давление, вздрагиваю от каждого шороха и скрипа дверей. Состояние, наверное, напоминающее то, что ощущают приговоренные к расстрелу, слыша шаги в коридоре – опять пронесло, и они сваливаются от изнеможения. Вкатывает каталку в прихожую медсестра средних лет и с порога: «Все снимайте и ложитесь». Когда я лежал с операциями в 83-й больнице, то там каталку вкатывали в палату. Медсестра давала распашонку и на несколько минут выходила – тут же она стоит и ждет. Каталка с грохотом движется по коридору, на воздусех лифта взлетает на 10 этаж. Мой бездыханный труп, прикрытый простыней, приземлился в дальний угол предбанника операционной палаты – ассоциация с моргом. Ты в потоке – здесь ты обнаженный, испуганный и обреченный ждешь решения своей судьбы. Медсестры воркуют между собой, шутят, смеются – они в привычной обстановке.

«Вы с утра ничего не ели?» - весело спрашивает у меня медсестра. Естественно, я натощак (по древним правилам монахи вкушали пищу один раз в 9-й час по восточному времени – по-нашему, это около 15.00). На мой утвердительный ответ радостно восклицает, похлопав меня по плечу: «Молодец!» Делают укол в вену – слышу то, чего я опасался: «Мимо» (последний раз кровь в Медцентре взяли с пятой попытки). Подходит хирург – крепко сбитый мужчина средних лет. На операционном столе меня растягивают во все стороны, как при колесовании первых христиан. Надевают маску, я в нее дышу и отключаюсь.

Через час я уже был в палате и через несколько минут отвечал на первый телефонный звонок. Правда, сказывалась сильная боль, особенно трудно было сидеть (вспомнился эпизод из кинофильма «Кавказская пленница»: «Присаживайтесь» - «Спасибо, я постою»). Было впечатление, что тебя, как это делают в отношении к нашим пленным на Украине, просто оскопили. Раздается стук в дверь, два таджика, под руководством сотрудника больницы, вкатывают в мою одноместную палату большую кровать со сложными механизмами. Наверное, придется соседствовать с тяжело больным человеком – стало быть, предстоит безсонная ночь – вздохнул я. И опять звучит рефреном: «Спокойствие и терпение, терпение и спокойствие». Вдруг слышу: «Пациент будет завтра». Ночью эта супер-кровать автоматически рассветилась множеством лампочек – напоминала большой линкорн. Я, было, бросился все отключить, но мои попытки – «игра на фортепиано» - были безуспешными. Удалось лишь часть этих «светлячков» прикрыть полотенцами, чтобы тем самым уменьшить помехи для сна.

Задаю лечащему врачу нелепый вопрос: «Ну как я вел себя на операционном кресле?» (ну как может вести себя бездыханный труп в домовине?!). Звучит специфический урологический юмор: «Если Вам что-то мешает, то скажите, не стесняйтесь – мы быстро отрежем». Ни о каких постных блюдах говорить в таких заведениях не приходится. Во-первых, нет общей столовой. Я было заикнулся, что мясо есть не буду, а сотрудница мне сказала: «А я не имею права вскрывать пакет со вторым блюдом и что-то оттуда вынимать». Пришлось мясные котлеты уносить на раздачу. В день операции на голодный желудок ты уже с шести вечера – голодный почти сутки. Вечером принесли комья сухой гречки и немного свеклы. Кефир заменил чаем. Хотел было сделать замечание помощникам, что они могли бы что-то съестное принести, потом подумал: «Пусть будет разгрузочный день, маленький шажок в выравнивании дисбаланса между ростом (1м 78 см) и весом (98 кг).

В длинных холщовых шортах, с ногами, перевязанными бинтами, с «грелкой» сбоку для отвода мочи после операции – в таком жалком и нелепом виде – «ни вида, ни доброты» предстал я перед прихожанами, приехавшими проведать меня… Уходя после выписки, предлагаю на посту медсестре несколько номеров нашего приходского издания «Берсеневские страницы» - «Ой, мы все так заняты, читать нам некогда». В этих случаях никогда не нужно огорчаться, настаивать. Через несколько минут я передал эти листки другой медсестре.

Игумен Кирилл (Сахаров), настоятель храма свт. Николы на Берсеневке, член Союза писателей России