Третий Рим: краеугольный камень русской идеи и камень преткновения

Идея Москвы – Третьего Рима, изложенная в послании инока Филофея Великому Московскому князю Василию III Ивановичу занимает особое место в русской историософии. Формула «Два Рима убо падоша, Третий Рим (Москва) стоит, а четвертому не быти» воспринимается в среде многих российских православных патриотов и особенно монархистов как такое кредо русской государственности, указание на особую роль и призвание России и русского народа. Идея Третьего Рима находит дополнительное осмысление в контексте Катехона, Града Удерживающего, о котором пишет апостол Павел: «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2-е послание к Фессалоникийцам).

Противники идеи Третьего Рима, которые так же очень часто оказываются противниками России вообще, обвиняют сторонников данного концепта в этнофилетизме, национал-шовинизме, искусственно при этом сближая идею Третьего Рима с этно-культурным феноменом Русского мира (они, на самом деле – вещи разноплановые: Третий Рим, как религиозно-философский концепт эсхатологического осмысления всей мировой истории, вообще, лишён этно-культурного смысла).

Сейчас, в 20-е годы XXI века, на фоне противостояния с украинским национализмом, который для своего псевдодуховного окормления создаёт раскольнические структуры, а также на фоне обвинений в адрес Москвы со стороны Фанера, который, в свою очередь, пытается на православной почве утвердить подобие папства, необходимо разобраться в историческом контексте появления идеи Третьего Рима, чтобы и самим избежать ложных ее трактовок, и лишить наших идейных противников почвы для обвинений.

Во-первых, надо сразу отметить, что в первой четверти XVI века, когда писалось письмо о Третьем Риме, как такового, национализма ещё не было. Он появляется в эпоху буржуазных революций. Люди же XVI века жили не национальным, а подданническим, монархическим сознанием. И само письмо писалось не как такой народный манифест или декларация, а в рамках частной переписки инока и Великого князя. «И ныне молю тя и паки премолю, еже выше писах: внимай, господа ради, яко вся христианская царства снидошася в твое царство; по сем чаем царства, ему же несть конца».

Заострим внимание на формулировке «твое царство». Здесь нет какого-то указания на исключительность русского народа, а есть указание только на то, что перенявший титул Православного Царя, Великий князь Московский теперь несёт большую ответственность в связи с тем, что иным православным империям пришёл конец.

Идея Третьего Рима – лишь составная часть осмысления всей мировой истории в рамках православной эсхатологии. Фактор Православного Царства, через которое осуществляется сохранение, а также проповедь истинной веры понимался средневековым человеком в совершенно практическом ключе. У этого не было характера отвлечённой идеологемы, которые свойственны современному сознанию.

Важность такого Православного Царства была понята на Руси незадолго после принятия христианства. И уже в полной мере отражена у митр. Илариона в «Слове о Законе и Благодати» (XI век): «Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих и ныне победами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли.... И вот на него (Владимира), во дни свои живущего и землю свою пасущего правдою, мужеством и умом, сошло на него посещение Вышнего, призрело на него Всемилостивое Око Благого Бога. И воссиял разум в сердце его, чтобы уразуметь суету идольской лжи, взыскать же Бога Единого, создавшего всю тварь, видимую и невидимую. К тому же всегда он слышал о благоверной земле греческой, христолюбивой и сильной верою: как (там) Бога Единого в Троице почитают и поклоняются (Ему), как у них являются силы, и чудеса, и знамения, как церкви людьми наполнены, как веси и города благоверны, все в молитвах предстоят, все Богу служат».

Поэтому необходимо подчеркнуть, что отпадение Константинополя от Православия в результате принятия Ферраро-Флорентийской унии и последующий захват его турками воспринимались на Руси как объективная данность, не означающая абсолютно ничего хорошего. Поэтому, на этом фоне идея Москвы как Третьего Рима формулируется не для того, чтобы возвеличить Москву и Русское государство, а чтобы подчеркнуть, что мы остаёмся одни в деле сохранения и защиты истинной веры.

Рубеж XV и XVI веков так же ознаменовался на Руси обострением эсхатологического чувства, ощущения приближения скорого конца времён. Это так называемая проблема «осьмой тысяши». Бытовало представление, что земная история, отсчитываемая от Сотворения мира, продлится семь тысяч лет. Поэтому, лето 7000-е, или 1492 год от Р.Х, было принято считать последним годом истории перед событиями, которые символически описаны в Откровении апостола Иоанна Богослова.

Для многих отсутствие признаков приближающего конца мира стало поводом разочарования в Церкви на фоне растущего увлечения астрологией (о чем инок Филофей пишет в другом своем письме) или поводом предаться еретическим лжеучениям, вроде ереси жидовствующих. «А что писал о движущихся звездах, что они предзнаменуют потоп, когда всей вселенной городам, и царствам, и странам, всем вместе на земле рожденным, настанет конец, то божественное Писание об этом ясно говорит: «Святым Духом всякая тварь обновляется», возвращаясь к прежнему, ибо равен он Отцу и Слову, но не от звезд так бывает», – пишет инок Филофей.

Между тем, можно предположить, что именно проблема «осьмой тысящи», как ощущение возможности скорого конца света и сказалась на формулировке «а четвертому (Риму) не быти». С тем смыслом, что Господь может не дать человечеству нового шанса на покаяние и исправление. Вряд ли, вообще, в наставлении монаха правителю могут быть какие-то шовинистические мотивы. Достаточно вспомнить обличения, которые исходили из уст ветхозаветных пророков.

Но стоит отметить, что сама по себе средневековая идея «трансляции империи» была русской мысли не чужда. Неслучайно Византийский (а до этого Хеттский) Двуглавый Орёл оказывается и на гербе России, и на гербе дома Габсбургов. И письмо Филофея о Третьем Риме вовсе не манифестирует данную идею на Руси.

По мере укрепления и роста Московского государства растёт надобность в его идеологическом оформлении. В первой четверти XVI века пишется «Сказание о Великих князьях Владимирских», в котором обосновывается происхождение князя Рюрика от родственника Октавиана Августа по имени Прус: «И жил Прус очень много лет, до четвертого поколения; и с тех пор до нынешних времен зовется это место Прусской землей.

И вот в то время некий воевода новгородский по имени Гостомысл перед кончиной своей созвал всех правителей Новгорода и сказал им: «О мужи новгородские, советую я вам, чтобы послали вы в Прусскую землю мудрых мужей и призвали бы к себе из тамошних родов правителя». Они пошли в Прусскую землю и нашли там некоего князя по имени Рюрик, который был из римского рода Августа-царя. И умолили князя Рюрика посланцы от всех новгородцев, чтобы шел он к ним княжить. И князь Рюрик пришел в Новгород вместе с двумя братьями; один из них был именем Трувор, а второй – Синеус, а третий – племянник его по имени Олег. С тех пор стал называться Новгород Великим; и начал первым княжить в нем великий князь Рюрик».

Само же «Сказание о Великих князьях Владимирских» основано на более старинном «Послании о Мономаховом венце». Поэтому, в контексте идеи «трансляции империи» письмо о Третьем Риме не добавляет чего-то особо нового и принципиального к тем идеям, над осмыслением которых уже не одно столетие работала русская книжность.

Поэтому в наше время обращение к идее Третьего Рима при вырывании ее из контекста религиозно-философских идей XV-XVI веков опасно неверными, часто шовинистическими, трактовками. И, по нашему мнению, пытаться усмотреть в Третьем Риме некий краеугольный камень русской идеи и русской государственности – неверно: идёт лишь заострение внимания читателя, в данном случае – Великого князя, на некоторых сторонах уже известной в то время доктрины. Безусловно, помнить о письмах Филофея нужно, но ещё лучше – как можно большему количеству русских людей проявлять интерес к традиции русской средневековой книжности и понимать её глубокую роль в духовной культуре нашего народа и укрепления Российской державы.

Ощепков Алексей Николаевич, Русское собрание, г. Пермь