Опасность антиисторизма

Недавно на «Русской Народной Линии» были опубликованы материалы, посвящённые проблеме соотнесения идеи «Москвы – Третьего Рима» и культурно-политическому феномену славянофильства. Чтобы не загромождать форум, решил вынести свои комментарии в отдельный текст.

В первой статье из полемического цикла Алексей Величко (вторая его статья здесь) пишет: «Но государство всегда и повсюду создавалось определенной нацией путем обособления ее от остального человечества».

Государство изначально создавалось вовсе не ради решения задач национального строительства и уж тем паче, не ради обособления некоего языка/племени.

В любом случае – всемирность Рима – это альтернатива деспотиям, которые являли бы собой очаги иного цивилизационного пространства, а вовсе не альтернатива национальным государствам, о которых во времена Античности и слыхом не слыхивали (чай, до «Весны народов» ещё века и века).

С чем можно согласиться в эссе, так это с утверждением, что «на наших глазах формируется идеология, преследующая своей целью соединить славянофильство с идеями старца Филофея, получающими вследствие этого симбиоза принципиально новое толкование».

Тут автор совершенно правильно обращает внимание на то, что не вполне понятно: что именно подразумевается под понятием «мировоззрение славянофилов», как нет ясного и однозначного ответа на то: «какое из толкований понятия Третий Рим является безусловно каноничным».

Если бы имя Юлия Сергеевича Пивоварова было менее «токсичным» в православной патриотической среде, в том числе в среде профессиональных историков, я бы непременно порекомендовал нашим читателям ознакомиться с некоторыми его трудами по истории российской и немецкой мысли. Сейчас ограничусь лишь самыми общими вещами.

В одной из статей, написанных, что называется «для чайников», Пивоваров обратил внимание на крайне неудачные понятия, обозначающие наших предков, отнесённых как в лагерь славянофилов, так и в лагерь «западников».

«Западники», по мысли Пивоварова – это вовсе не сплошь «безбожные смердяковствующие любители Герцена и бомбистов». Тут дело в другом. В исповедуемой ими иерархии ценностей.

В XIX веке российские образованные люди воспринимали мир при посредстве трёх контекстов восприятия: властецентризм; антропоцентризм; Теоцентризм.

Это не значит, что люди, ставящие в смысловой центр человека, наши права, и всё, связанное с «либерализмом здорового человека», были сплошь анархисты, а люди, реально исповедующие религиозно мотивированную иерархию ценностей, были чем-то вроде нынешних радикальных уранополитов.

Не значит и того, что чиновники, уповающие на жандарма и на соответствующий параграф, вовсе не уповали на милость Божию и все до единого ненавидели «шелкопёров», полагая людей, отстаивающих права человека сплошь «вертопрахами». И т.д.

Любые схемы условны, но эта схема, предложенная в своё время Ю.С.Пивоваровым, просто показывает, что часть россиян во главу угла ставила вопросы незыблемости власти державной, другая часть – Господа Вседержителя, а третья уповала на то время, когда человек станет осознанно свободным в правовом и культурном смысле слова.

Были, конечно, среди представителей каждой из групп и «ревнители не по разуму», и разного рода мизантропы, но в целом, думаю, групповой портрет образованного общества Российской империи ясен.

Разумеется, образованные россияне воспринимали себя европейцами, ибо все выросли на гениях и пошляках Просвещения, теперь же выстраивали свои рассуждения, развивая или же полемизируя как с певцами романтических интуиций, так и с теми, кто всерьёз задумывался на тему «твари дрожащей или власть имеющих».

И вот людей, которые во главу угла в восприятии исторического процесса ставили Промысл Божий, и которые веровали в то, что воспеваемый романтиками и Гегелем «Дух народа» – это, на самом деле не некий дух племени, а действие Благодати, – эти люди стали «славянофилами».

Те, кто полагал, что задача общества – развивать культурное и правовое самосознание соплеменников – стали «западниками». Да, среди них были и Герцен, и бомбисты, но среди них были и люди, наподобие тургеневских Кирсановых. Симпатичные русские помещики, отнюдь не помышлявшие о всяческих анархизмах/нигилизмах.

Иные же полагали, что главное в общественной жизни империи – как сейчас бы выразились: «всячески препятствовать «раскачивателям лодки». Это – условно говоря «люди, придерживающиеся властецентризма».

А теперь вернёмся к старцу Филофею.

Его знаменитый текст, нынче воспринимаемый в качестве «краеугольного камня» русской державной мысли, в первой половине XIX века вовсе не был столь популярен, как это кажется любителям кинофильма Эйзенштейна про Иоанна Васильевича.

Да и само понятие «Москвы – Третьего Рима» в разное время наполнялось совсем разным содержанием.

Началось всё с воспитательной функции: предупредить, об особенной ответственности власть предержащих: «Будут блудить – будет как с греками». Потом это предупреждение интерпретировалось в контексте хранения Правой веры. Естественно, когда в России был учинён Великий Раскол, то ни никонианам, ни, тем паче, латиноманам из гнезда Киево-Могилянского не было никакого дела до концепции. Киевляне латиномудрствующие ещё и посмеивались над «кацапами», возомнившими о себе Бог весть что.

Поэтому когда начинают рассказывать о том, что император Пётр Алексеевич воспринимал своё царское служение в контексте заповеди старца Филофея – то в кругу людей, немного занимающихся исследованием мировоззрения образованного сообщества начала XVIII века, такие суждения воспринимаются как курьёз и антиисторизм.

Если кто и оперировал понятиями «Москвы – Третьего Рима», так это старообрядцы.

Я помню в молодости, когда только начал робко общаться со светилами русской православной патриотической мысли, то меня уже тогда приводила в недоумение некая очевидная шизофреничность: как можно одновременно быть грекоманами-никонианами и в то же самое время воспевать идею «Москвы-Третьего Рима»? «Наверное», думал я, «антиномии».

Так вот, как раз во времена «славянофилов» эта концепция оказалась уже вновь воспринятой и творчески переосмысленной.

Как мы помним, персонаж романа Ф.М.Достоевского Родион Раскольников размышляет над вопросом по поводу того: как распознать действие в душе некоего «духа истории», который якобы и толкает храброго и могучего духом человека на то, чтобы нарушить актуальный на тот момент Закон и – т.о. – перевернуть страницу Истории. Подобно тому, как её в своё время перевернул Наполеон Бонапарт.

Европейски мыслящие люди той поры рассуждали в категориях, предложенных уже не скучным деистом Декартом или маловразумительными Юмом и Кантом, и синтезировавшим их идеи Фихте. Главными мыслителями домарскистской поры были романтики и Гегель.

И Хомяков – это творческая переработка всё-таки Гегеля, а не вариант толкования полузабытого завета о Третьем Риме.

Тихомиров Павел Вячеславович, помощник главного редактора «Русской народной линии»